Время и место действия: 1943 год,
февраль,
деревня Кожиль.
История, рассказанная моим дедом, Кононовым Фёдором Игнатьевичем.
***
Еле-еле просматриваются силуэты изб и наметённые за ночь свирепым январским ветром сугробы.
Два-три огонька разбавляют утреннюю темь, слабо мерцают где-то там, на окраине деревни.
Морозно скрипят под ногами лыжи. Тяжёлая сумка с книгами бьёт по спине — гонит пятиклассника, торопит: «Быстрее, быстрее!» Впереди шесть километров — два километра полем, остальное — перелесками. И он усердно работает палками: успеть бы на урок.
Вовке зябко. Старенькие штаны, пальтишко-рухлядь тепла не держат — ветер гуляет по всему телу. Вовка один ходит в семилетку. Остальные деревенские ребята школу бросили. Ему одиноко и страшно.
Дорогу за ночь занесло снегом. Редкие еловые лапки-вешки просматриваются с трудом. Они указывают: вот — след. Вовка суетливо нащупывает палками черепок дороги. Скребётся под обветшалой шапкой недобрая мысль:
«Только бы волки в лесу не встретились. Что я тогда? — Слышал, на лесной дороге одного проезжего прямо в санях загрызли. Есть лыжные палки.Ну, может, как-нибудь... Мне бы вот только поле пройти, а там, в лесу, тихо...Тихо в лесу-то и дорога сохранилась...»
Назойливые размышления неотступной болью ковыряются в сознании Вовки, выдавливают всё остальное из памяти. Прошло уже, считай, полгода, как в его жизни случилась неприятность, которая камнем давит душу и по сей день. А ведь как? — Во время работы по уборке картофеля на колхозном поле в холодном дождливом октябре Вовка заболел.
Классный руководитель неявку на поле по оказанию помощи колхозу представил ребятам как уклонение от работы.
«Афанасий Осипович на классном собрании назвал меня дезертиром. Ну какой же я дезертир? — снова и снова спрашивает себя Вовка. — Теперь сторонятся меня ребята, в глаза не смотрят, не разговаривают. Даже Телицын с Неустроевым и те... Раньше, бывало, в перемену соберёмся... А теперь?»
В памяти ворошатся занудные воспоминания, как классный настраивал ребят против "провинившегося" целый час: «По законам военного времени исключать таких надо из школы!» Говорил, что он не может понять одного: весь класс работает под дождём, спасает колхозный урожай, а «некоторые в это время отдыхают себе в своё удовольствие дома.» —
«Афанасий Осипович! — вновь и вновь страдальчески переживает упрёки Вовка . — Даже не спросил о причине моей неявки на картошку. Не поверил, что я десять дней был серьёзно болен! Знал бы он, знали бы молчуны-ребята, в каком я оказался положении!
Весь день работали под октябрьским дождем. Фуфайка-стёганка на плечах — коробом, а обувь? В тот день ботинки совсем раскисли, и часто то одна, то другая голая нога погружалась в холодную осеннюю жижу. Не видел или не хотел видеть всё это классниый?
Вспомнился Вовке на мгновение и урок географии, на котором учитель представил шестиклассникам картину: идёт с тяжёлыми поклажами колонна негров из восьмидесяти человек. Чтобы скоротать путь или, может быть, взбодриться, кто-то в голове колонны чернокожих рассказал нечто смешное. Не зная над чем, но хохотала вся колонна, не зная над чем, даже самый последний идущий в колонне негр. Дети, конечно, по-разному восприняли рассказ о дураках-неграх. Но у большинства — вопрос: негры — такой бестолковый народ? А Афанасий Осипович доволен. С улыбкой, воркующим голосом продолжил урок, вероятно, думая: «Немного "картинок" не помешает».
Обидные воспоминания. В стынущем теле Вовки они вызывают дрожь.
С каким же трудом тогда дотащился он до дому с поля! И ещё: увидел в руках матери платочек — плакала, а утром, за завтраком, сказала:
— Хочешь, я позвоню объяснюсь в районо и за тебя отправлюсь копать картошку?- Замены-то твоей обуви пока нет.
Вовка даже не пытался возражать. А через три дня заболел ангиной.
Он прошёл полполя, всё время озираясь вокруг. Было тихо, и серые дали уже просматривались до самого горизонта. Волки злой зимой ищут жертвы ближе к деревне: живность привлекает.
И тут случилось то, чего больше всего боялся: в сизой морозной дымке, где-то метрах в трёхстах от него стремительно по направлению к деревне — серая тень. Он? — пробежал мурашками холодок по спине. Впервые он увидел волка, намётом бежавшего со стороны леса. Стало страшно. Ужас подогнул колени. Онемевшие руки повисли на палках. Почувствовал себя ледышкой, сосулькой; всем телом ощутил не книжный — реальный ужас.
Бессильно опустился на снег. Потерялось ощущение течения времени. Состояние разбитости, опустошённости не отпускало.
Постепенно сознание заглушило уходящий страх того, что волк нападёт на него. Понял, что зверь скрылся где-то в пространстве, что опасность миновала, что он, Вовка, невредим и может по-прежнему спешить на урок. Почувствовал пружинистую силу лыж, услышал скрип лыжного крепления. Всё в порядке! Но дрожь по-прежнему сотрясает худенькое тело. А мозг призывает успокоиться. И может, впервые он пришёл к трудному выводу — таков мир: волки — в поле, волки — в лесу. А может, бывают и среди ...
Наконец-то он на лесной дороге. Густые кроны елей, плотно увешанные древним мхом, в снегу, причудливо смыкаются вверху, образуя дорогу-шатёр для путников и для конных подвод. Можно было расслабиться: получше дорога, и здесь не так свирепствует ветер.
Он остановился, опёрся на палки, осмотрелся. Стыла спина. По-прежнему дрожали и мёрзли колени. Пережитый страх обострил слух.—
Из глубины леса доносился жуткий пронзительный вой.