Как-то в одной из командировок в Среднюю Азию мне довелось коротать время в компании единственного в купе и, на первый взгляд, немногословного попутчика. Глядя на тянувшийся за окном от разъезда до разъезда унылый пейзаж поздней осени в степи, я поинтересовался, не доводилось ли моему попутчику бывать в этих краях раньше. Незаметно мы разговорились, и он поведал мне свою историю.
Сороковые-пятидесятые. Память возвращает меня в 1942 год. Моя мама, Надежда Никитовна и тетя, Зинаида Федоровна, с детьми год назад оказались в эвакуации на станции Эмба среди степей западного Казахстана. Сюда из далеких аулов съезжались многочисленные повозки на барахолку. На продукты обменивалось буквально все: швейные иголки, нитки, старые платья, блузки, часы, патефоны и другое. Тетя Зина выменяла на старые вещи козу Катьку, нашу кормилицу. Мама устроилась на работу в местную пекарню. Когда взрослые уходили на работу дети шли в степь, где собирали сухой помет, чтобы затопит печку во дворе. Готовили суп из пшена, заваривали чай тоже пшеном.
Новости сюда приходили с большим опозданием. Когда приносили похоронку, барак замирал и глухо стонал. Мы ждали письмо-треугольничек от отца. Но писем не было. Говорили, что обстановка на фронтах была очень тяжелой. Мама доставала фотографию отца и тихо плакала. Не знали мы тогда, что из бывших спортсменов был сформирован истребительный лыжный отряд, который должен был совершить рейд в тыл врага при обороне Москвы. Не знали мы тогда, что лишь немногим, включая отца, удалось вернуться на базу. Не знали мы тогда, что при оккупации Одессы погибли все родственники мамы. Она тяжело заболела и таяла на глазах. Не было лекарств, не хватало продуктов. Беда пришла в сентябре. Тетя Зина на ручной тележке привезла во двор больницы гроб. Похоронили маму на русском кладбище. На ней было единственное платье из счастливого довоенного вчера. Маме было только двадцать семь лет. К сожалению, лишь много лет спустя я снова смог посетить Эмбу. Больничный архив сгорел. Из других официальных архивов пришли отрицательные ответы. Остался лишь след в памяти, да колышек на русском кладбище, свидетельствующий о захоронениях 1942 года. Тяжелым катком прошла война тогда по судьбам многих семей.
Муж тети Зины был назначен директором паровозоремонтного завода на Урале. Семья собиралась в дорогу. Однажды нас остановила соседка по бараку. Она просила оставить меня ей, на, что тетя Зина ответила:
- А что я скажу брату, когда он вернется с войны?
День Победы 1945 года я встретил на станции им. Т.Г. Шевченко. Запомнился он мне цветущим маем. Месяца через два-три через станции потянутся эшелоны с победителями. Было много радостных встреч.
Лейтенантом медицинской службы вернулся с войны отец, Николай Федорович. Вскоре он женился. Ему повезло. Мама Аня, простая скромная женщина была рядом с отцом последние три года в госпитале для легкораненых.
Тем временем тетя Зина готовилась к отъезду в Киев. Не знали только, как поступить с козами. Выбора не было. Коз просто отдали на рынке, как говорят теперь, в хорошие руки. С рынка тетя Зина бежала домой, зажав уши, обливаясь слезами. А вслед ей блеяли Катька и Зорка.
Отец устроился на работу школьным учителем физкультуры. Еще, будучи активным участником физкультурного движения до войны, он немало сделал для развития спорта в районе. Активность отца была замечена в обкоме партии. Вскоре он был назначен директором детского дома, где, мне кажется, наиболее полно раскрылся талант отца как педагога. До последних дней он считал себя последователем и учеником известного педагога Макаренко. Навсегда останутся в памяти бывших детдомовцев походы по родному краю, песни у костра, спортивные соревнования и многое другое. По разному сложились судьбы воспитанников, но, в чем отец не сомневался, они стали достойными гражданами страны. Неожиданно у отца возникли разногласия с райотделом образования. Однажды на партхозактиве председательствующий потребовал от отца положить на стол партбилет. Отец был освобожден от занимаемой должности. Сейчас страшно себе представить, что отца могли исключить из партии. Теперь, зная уроки истории, можно сказать, что тогда к отцу судьба была благосклонной. Наступил 1953 год, умер Сталин. Впереди была хрущевская оттепель. Отец вернулся в школу, где проработал учителем физкультуры до пенсии.
Прошла пора детства и отрочества. Как-то знойным днем я с приятелем томился в тени раскидистой яблони, рассуждая о смысле жизни. В конце концов, решили поступить в железнодорожное училище, готовившего рабочие кадры для местного паровозоремонтного завода и отделения железной дороги. Преимущества, как казалось, были на лицо: профессия, бесплатное питание и обмундирование. Два года прошли незаметно. Училище, цех, вечерняя школа, рабочей молодежи. Бригадиры присматривали себе пополнение из числа выпускников. Отказавшись от заманчивого направления в Одессу, считая себя при этом одесситом на генетическом уровне, я убыл в составе группы однокашников с лозунгом «Даешь Донбасс». Может быть, романтика или чувство дружеского локтя подвинули.
В середине пятидесятых Донбасс восстанавливался и развивался: новые шахты, заводы, молодые города.
Алчевск - город металлургов. На улицах много молодежи. Вечерами на импровизированных танцевальных пятачках крутили модные в то время танго и фокстроты. В магазинах появились товары из стран народной демократии, особенно после фестиваля молодежи и студентов. Туфли на толстой подошве или «манной каше», брюки дудочки, пестрые галстуки и другое. С рентгеновских пленок звучали «буги-вуги», «рок-н-ролл», безобидные «очи черные». Вряд ли тогда, могло прийти в голову, что спустя годы осуждаемая мода так называемых «стиляг» станет вполне естественной. А утром «модники», одев промасленные спецовки, заступят на трудовую вахту и страна своевременно получит уголь, металл, прокат.
Мы - помощники машинистов паровозов, ядро транспортного цеха, металлургического комбината, или, проще говоря, кочегары. В коллектив вписались легко. Рабочая смена начиналась с планерки и, конечно, с шуток.
- Антон, скажи, как ты кашу делил с другом?
- А так, берем дощечку и делим кастрюлю пополам.
Раздавался дружный хохот.
- Крымов, говорят, что ты обкатал мотоцикл.
Крымов – мужчина средних лет, шевелит большими ушами и молчит. Год назад он приобрел мотоцикл и держал его в квартире. Я дипломатично молчу. Крымов - мой наставник.
Обязанности у помощника машиниста, без кочегара, много. Маленькие и юркие «9п» выполняли огромный объем работы, обслуживая домны, мартены, прокатные станы. Солидные «Эу» отгоняли ковши с раскаленным шлаком к отвалам, напоминавших ночью полузатухшие вулканы. Крымов считал, что каждый должен нести своей крест. Чаще всего, он наблюдал за мной и лишь изредка помогал мне подорвать тяжелые «козлы» при чистке топки. Именно с Крымовым я научился полагаться только на свои силы и следовать букве закона. Затем я попал к более молодому наставнику. Иван был демократом. Он считал паровозную бригаду единой командой, помогая мне во всем и отрабатывая взаимозаменяемость. Работа мне нравилась, несмотря на нелегкий труд в горячих, загазованных и запиленных цехах. Во время стоянок я с восхищением наблюдал за сноровистыми горновыми и сталеварами, чувствуя себя частицей чего-то большого и важного.
Незаметно пролетели еще два года. Предстоял призыв в армию. Наш военкомат получил разнарядку на несколько мест для абитуриентов в военных училищах.
Сумы - тихий утопающий в зелени город. Военное училище занимало старинные корпуса. За годы своего существования в училище было немало подготовлено профессиональных военных, за что оно было награждено орденом Красного Знамени. В разгар лета в военном городке тихо и не многолюдно. Лишь изредка тишину нарушает нестройный шаг абитуриентов. Как мы были тогда далеки от привычного образа защитника Отечества. Нашему курсу повезло. Многие преподаватели училища прошли войну, сохранив боевой опыт и особый дух боевого братства. Учебный процесс был построен в лучших традициях советской армии. В плане подготовки будущих офицеров, кроме основных дисциплин, важное место занимала воспитательная работа. Вспоминаю, как наш взвод находился на практике в одной части, затерявшейся в глухих лесах еще со времен войны. Командир части попросил нас выступить с концертом. Мы, конечно, не артисты, но нужно было что-то делать. И лишь потом, вглядываясь в зал, мы поняли, как это было важно для зрителей и для нас будущих офицеров. Я видел в зале уже немолодых женщин. На их лицах святилась радость праздника. Были аплодисменты, смех, слезы. Возможно, кому-то из них этот концерт напомнил довоенные годы, ушедшую молодость, не вернувшихся с войны мужиков.
Наступил не забываемый день выпуска. Я получил назначение в войска. Молоденькими лейтенантами мы пришли в последний раз на нашу танцверанду. В глубине старинного парка. Как обычно, там гремел духовой оркестр, и толпились девчонки. А завтра нам предстояло сделать следующий шаг навстречу своей судьбе, известной только Богу.
* * *
На станции Эмба попутчик сошел с поезда.