Этот и другие «Репортажи из Metropolitan Opera»
смотрите в более культурном виде в Живом Журнале
Nov 22, 2008. Слушала Берлиоза La Damnation dе Faust — первый раз в виде театральной оперы... обычно это скучный концерт для четырех голосов, оркестра и хора. Сегодня скучно не было, ибо Metropolitan Opera отколола необычайно занятную постановку.
Маргариту пела Susan Graham, полноватая дама средних лет с хорошим голосом, Фауста — Marcello Giordani, типичный итальянский тенор, тоже on the fat side. Брандера (Brander, проходная роль) пел какой-то херувимчик, не припомню имени. И только Mephistopheles (John Relyea) был безукоризненный красавEц. Тем не менее Берлиоз вывел его чистым негодяем, я бы сказала, воплощением зла.
Полагаю, что и этому Берлиозу Воланд может спокойно резать голову. Ибо есть за что.
Во первых, музыка откровенно слабая [1]. Единственная мелодичная часть, Марш Rakoczi, трам-тарарам-тарарам там-там, тири-дири-дим, тири-дири-дам... Но она написана не Берлиозом, а более чем за сто лет до него неизвестным венгерским гением, возможно, это был Janos Bihari (тот исполнял эту вещь на скрипке уже в 1810 году), а может и кто-то до него. Немецкая википедия (обычно самая точная) указует на 1730 год: Eine erste Version des Marschliedes entstand vermutlich um 1730 als das Werk eines oder mehrerer anonymer Verfasser. Мы любим Rakoczi Marsch как по Берлиозу, так и по Листу (Венгерская Рапсодия № 15) — тем более, что они мало отличаются друг от друга. Владимир Горовиц играл собственную фортепианную аранжировку, основанную на версии Листа.
Далее, Берлиоз читал Гёте в переводе поэта-романтика Gerard de Nerval. Читал до дыр, но, видимо, не понял ничего. То есть, фабула его оперы совершенно бессмысленная. Фауст начисто лишен свободы воли. Его насильно влюбляют в Маргариту, не дают как следует ею насладиться, но призывают к ответственности, когда Маргариту сажают в тюрьму за отравление собственной матери. Все это делает Мефистофель, который намекает Фаусту открытым текстом, что может спасти Маргариту — в обмен на душу простака-доктора. Тут вдруг выясняется, что душа у доктора есть, ибо он не глядя подписывает дьявольский пергамент и отправляется в ад. Зато Маргарита, еще недавно заламывавшая руки по поводу того, как она любит Фауста, совершенно о нём забывает и идет на небо с горящими от счастья глазами. Точнее не идёт, а лезет на небо по лестнице — в постановке Metropolitan Opera небо находится на чердаке.
Ну вот мы, наконец, добрались до постановки — Мейерхольд плакал! Однако, постановка — это единственное, что примиряет меня с потерянным временем. Le Temps retrouve, как сказал бы Пруст. То есть, постановка бредовая до бесконечности, но занятная. Напоминает худшие эксперименты Laterna Magica, те в которых выдумка уступает главенствующую роль преследованию технического совершенства.
Представьте себе стену 4-х этажного дома, в котором каждый этаж имеет 6 оконных проёмов примерно 5-метровой ширины. В каждом проёме легко умещаются 6 человек, плечом к плечу. Таких проёмов, стало быть, 24. Но они могут подразделяться на два и тогда их будет 48. За каждым проёмом коридор, по которому ходят певцы и хор и, если надо, скачут на быстрых конях Мефистофель со своей незадачливой жертвой. Под божественные звуки Rakoczi March, огромное количество гвардейцев марширует по всем коридорам — гусиным шагом, но... задом наперёд. Я пыталась в этом усмотреть political statement постановщика Лепажа (Robert Lepage), но оставила эти попытки, так и не найдя смысл. За коридором, в глубине, экран, на который проектируются декорации. Самые разные. Библиотека, ресторан/бордель, луга с колышущимся бурьяном, небесные сферы с ангелами, и, разумеется, ад с чертями и грешниками. С этажа на этаж лазают по лестнице, даже если речь идёт о небесных сферах. Когда луга, то зачем-то наверх лезут солдаты, но эти лезут не по лестнице, а шагают вверх по вертикальной стене, с лихо горизонтальным телом, поддерживаемым за что-то невидимым тросом. Но потом их обмякшие тела падают вниз — на колени красоток — и тогда становится видно, за что их поддерживает трос — за гульфик (codpiece). Черти тоже лазают по стене, в ярко-малиновых кожаных нарядах, типа BDSM. В таком же наряде и красавчик-Mephistopheles, но этот по стене не лазает, а прыгает, когда надо, с этажа на этаж.
Однако Фауста Мефистофель надувает как последнего фраера. Непонятно, для чего доктор читал все эти книжки, которые проектировались в начале спектакля на 4-х этажную стену. Я уверена, что половина из этих книжек утверждает, что чёрт — жулик, а вторая половина еще и подробно объясняет, как он мошенничает. Но Фаусту наука оказалась не впрок. Впрочем, доконала его элементарная порядочность. Фауста поставили перед выбором, или подписывай пергамент, или женщину (любимую или уже нелюбимую, неважно) повесят за убийство, в котором она не виновата. Я уверена, что любой из моих читателей поступил бы так же как Фауст.
________________________________________
[1] На закате жизни мудрый Пуччини писал, что «опера закончилась как жанр, поскольку люди потеряли вкус к мелодии и готовы терпеть музыкальные композиции, не содержащие ничего мелодического».