Судьба и магия Аллы Баяновой - главы из книги - 4

Татьяна Кузнецова 4
                ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА

                «ОТ ТЕБЯ САМОГО ЗАВИСИТ: КАКУЮ-ТО КРАСОТУ СОЗДАТЬ ВОКРУГ СЕБЯ» 

Я во многих главах писала о том врачующем заряде, какой Алла Баянова дает людям, о неиссякаемом источнике ее любви к жизни, природе, животным, о ее феноменальной, вневозрастной жизнестойкости... Некоторые могут задаться вопросом: откуда черпает она силы? И неужели ее никогда не приводят в уныние и пессимизм картины нашей действительности, которые ей конечно же доводилось наблюдать в бесконечных гастрольных поездках? Ведь ее  проницательность, высокая культура, интеллект и аристократизм сомнений не вызывают.

 И я хочу вам сейчас поведать о минутах жизни этой сильной личности и  артистки, несущей радость, когда и ее душа бывает повергнута сомнениями и раздумьями о нашем сегодняшнем мире. Мы мало знаем ее с такой стороны, потому что всегда ждем от нее только чарующих минут, уводящих от будничных тягот и забот... Конечно. мы получаем их сполна! Но послушаем, что она сама думает о нашей нынешней эпохе, полной самых неразрешимых противоречий.  Однажды наша беседа с ней пошла по такому руслу...

- Вот  мы сейчас в июле месяце, 1995 год. Он какой-то особенно жестокий. Я хочу на минуту отклониться от моих воспоминаний и высказать свои мысли и убеждения. Я должна сказать о том, что творится сейчас у нас в России. Да и не только в России, но и по всему миру, когда люди загадили этот голубой шарик, такой богатый, такой роскошный, такой уютный и милый. Где горы, где реки, где океаны, где моря, где бриллиантовые россыпи, где золотые пески... Все загадили, все заплевали! Невинной кровью залили земной шар и продолжают заливать!

Это люди, которые свой собственный дом загадили! Ведь весь этот земной шар — это наш дом. Я ужасаюсь тому, что вижу по телевизору. И не только тому, что творится в нашей России, а повсюду. Повсеместная преступность, коррупция, гадость, ложь, мерзость... Ведь мы же поклоняемся культу сатаны, мы поклоняемся уродству! Уродство всюду! Уродство в музыке теперешней, уродство в людях, в их душах! Уродство в моде, вокруг тебя. Рубят деревья, безжалостно мучают животных, умирают с голоду... Господи! Поедают трупы своих родственников!!! Измазывают их внутренностями свое лицо и тело! Это сумасшедшие какие-то племена?! Значит, это творится повсемирно? Вот этот весь ужас!?

Но этот ужас особенно заклеймил нашу страну. У нас Чернобыль, у нас потоплены корабли, взрываются шахты,  у нас горят леса, у нас рубят кедры, у нас страшные землетрясения, у нас то, чего никогда не было... Господи! Ведь этого же никогда не было! Со смертью, с исчезновением Романовых исчезло все красивое! Остались все вот эти жалкие остатки красоты, на которые мы приглашаем иноземных гостей поглядеть на это восьмое чудо света, которое сотворили Романовы, сотворила наша аристократия. Наши гениальные зодчие, наши гениальные люди, ученые.

И какой стыд! За деньги, за деньги показывают! Доллары, доллары!!! Чтоб были доллары! Чтоб взять все с туристов. Туристов кормят на убой, а у нас вот тут на кладбищах люди живут. Питаются там корнями и травами... В наш век?!! Какой ужас, какой стыд! Природа мстит, мстит за все. Земля мстит, она возмутилась. Нельзя же так! Ни выкупаться, ни поесть.

Господь дал нам этот мир, а мы его заплевываем, топчем. Правильно сказал Александр Николаевич Вертинский "Разве можно топтать каблуками сирень?" Да, мы каблуками топчем сирень... Это то, что у меня болит. И у меня иногда бывает момент такой, что все бросить! Уехать! Не видеть! Не смотреть на то, что творится... Я не знаю, я не хочу быть политиком. Я ненавижу политику, я слишком перестрадала из-за нее. Я и по сей день, если хотите знать, страдаю из-за политики.

И все равно я настоящий патриот и дороже этой земли у меня нет. И когда я умру, мне ладанку с моей землей на сердце положат... Я все бы отдала, кроме того чтобы уехать отсюда. Только бы не уехать! Все пережить! Может быть, они одумаются? Господь, может быть, пробудит в их сердцах жалость, милосердие к животным, к природе. Она так беззащитна! Как стыдно людям издеваться над природой и над животными! Бросать живых котят в помойные ямы...

Ах, Господи! Я бы сейчас! Ох, у меня просто на языке, не удержать сейчас, выругаться бы, чтоб полегчало на душе! Я как научилась здесь ругаться, так меня сразу все стали понимать... Только я скажу, к такой-то матери подальше, как моментально все становится на свои места.

Но я со сцены не могу этого сказать, к сожалению, но говорю это в книге своей. Это моя последняя книга, имейте в виду! Закончив эту книгу, я постараюсь больше ни о чем не вспоминать. Книжка называется "Судьба и магия Аллы Баяновой". Она магия тем, что я все сердце отдала людям. Мой друг Виктор Новошкольцев правильно мне сказал: "Алла, ты держи в себе всю красоту, которую ты видишь. Тебя все равно никто не поймет, подумают, что ты блаженная". Ну ладно, пусть так думают... А для меня каждая травинка, на этой земле выросшая, - святыня. Это священная земля, которую поливают кровью. Ну, довольно об этом!
   
В общем, я высказала свои мысли. Это будет еще очень долго, потому что грехи свои замаливать никто не будет, а будет грешить и дальше. Может быть, до скончания мира, до скончания... А может быть, до скончания нашего века? Спалит солнце все!!!  Потому что эти дыры, которые космонавты понаделали... На черт им этот космос нужен, если на земле еще и в душах людей нет чистоты и порядка? Космос был запрещен, природой был запрещен. Туда нельзя было совать свой нос, свое неуемное любопытство, свое отвратительное желание наживы. Они что думали? Что там серебряные, брильянтовые россыпи? На Луне, на Венере - не знаю что?


 А ведь еще в прошлом веке Фламмарион учил нас, что такое космос, что такое каждая планета. Ну и успокойтесь. Известно, что в нашей галактике конечно есть какие-то миры, но до них не дойдут, никогда. Все эти ваши НЛО - все это фантазия и больше ничего. Этого никогда не было и не будет. А если они и касались Земли, то тут же в пепел рассыпались... Земля наша проклята, а теперь она проклинает нас. И вот мы мучаемся здесь то в жаре, то в морозах безумных.

Ой, так страшно, так страшно жить! Страшно в своей собственной маленькой скромной квартирке... Мне говорят, ах, какая у Вас уютная квартира!  Это же вечный припев у меня.  А какая у меня квартира? Две комнатки, кухня - все. Просто я за собой уют всюду таскаю. У меня всегда иконы в углу, лампадка горит, у меня всегда диваны с подушками красивыми. Я раньше вышиванием увлекалась. На гастроли ездила, делать нечего, из города в город переезжали, как цыгане, и я вышивала подушки. Одна-единственная сейчас у меня осталась, уже драная, но ничего - воспоминание...

Этот уют у меня был даже в лагере, когда я сидела за колючей проволокой. Я свой уголочек устроила так уютно и даже красиво, как позволяли те обстоятельства. И ко мне часто стекались заключенные, чтобы  выпить со мной кружку кипятка или чая. Это от тебя самого зависит: какую-то красоту создать, хоть вокруг себя.   
    
Я сейчас живу в Москве и наблюдаю, как она постепенно преображается, отстраивается. Особенно я люблю ехать по вечерней Москве с ее чудесными подсветками. И тогда я невольно думаю об одном человеке. Это Юрий Михайлович Лужков, человек, полный энергии, собственных мыслей и задач. Дай Бог ему долгие лета и сил удерживать на своих плечах этот гигант, равного которому нет на свете - нашу Москву. Кстати, мне довелось однажды ему об этом сказать во время нашей единственной с ним встречи. А было это так.

Иосиф Кобзон справлял блистательно свою серебряную свадьбу. И я была приглашена на этот вечер. Я пошла, потому что очень хорошо отношусь к Кобзону и с давних пор люблю его и как певца, и как человека, который многим помогает. Так я слышала. На вечере мне говорят: тут Лужков. А мне так много ему всегда хотелось сказать, что я подумала: или сейчас, или никогда! На меня накатила какая-то волна необузданности, и я, растолкав всех телевизионщиков и репортеров, густым кольцом окружавших его, вышла в центр к нему. Он что-то говорил, и люди подобострастно смеялись, что-то ему отвечали.

- Юрий Михайлович..., - начала я и осеклась. Все слова куда-то улетели. Думаю, ведь я ничего не могу ему сказать, кроме того, как я его уважаю и люблю. Я было начала, но он вдруг меня обнимает, крепко так, и говорит:
- Да Вы же моя любимая певица! Вы несете настоящую культуру в нашей стране...

- Но почему Вы никогда не придете на мой концерт? - спрашиваю я его. - Ведь я-то до Вас добраться не могу.
- Обязательно буду! - отвечает.
И тут нас стали снимать, отвлекли, я главного так ему и не сказала. И теперь я хочу это запечатлеть в книге.

Юрий Михайлович! Я преклоняюсь перед Вашей силой воли, перед Вашими решениями, нередко очень мудрыми. Об одном бы я только попросила. Больше милосердия к животным! Ведь они же не могут без человека, которому дарят столько радости и улыбок! Вы как мэр Москвы можете им помочь, чтобы мы в конце концов не лишились наших маленьких друзей.
Итак, с этой темой я сейчас покончила. Что будет дальше, я, конечно, не могу предсказать. Только иногда я вижу перед собой нехорошее, о котором говорить больше не буду...

                СЛУЧАЙ НА АРБАТЕ

До сих пор ведутся споры о том, что больше оказывает влияние на жизнь: духовные и культурные потребности человека или жесткие экономические законы рынка, конъюнктуры и так далее. Наверное, художник, артист или писатель предпочитает верить первому, иначе бы он утерял стимул к творчеству.

А ведь каждый большой художник знает цену своей силе и не прочь иногда ею воспользоваться не только, скажем, на сцене или в мастерской, но и в подходящей жизненной ситуации. Вот, например, два случая из жизни Аллы Николаевны Баяновой, которые показывают, что талант дышит, где хочет, не зная границ и языковых различий, и может тотчас принести плоды в любом уголке земного шара. Первый случай произошел на московском Арбате, а второй - в парижском метро.

Итак, в один погожий день Алла Николаевна прогуливалась с собакой по Арбату... Впрочем, лучше передать слово ей самой.

- Был хороший солнечный день, и мы с Риммой Павловной решили пойти прогуляться по Арбату. Арбат - это как французский Монпарнас. Там всегда можно найти что-то новое, какие-то удивительные типы людей, какие-то эксцентричные одежды. Художники, музыканты... Иностранную речь слышишь, русскую и наш русский смачный мат тоже слышишь... Но это все имеет свои краски, свою прелесть. Мы Арбат любим. И вот мы с ней чинно под ручки и с Люськой на поводке гуляем по Арбату. И вдруг до моего слуха доносится:

                Голубочек! Ой ты, летуночек!   
                Эх, научи ты меня летать.
                Невысоко да недалеко -
                Лишь бы милого догнать...

Моя таборная песня! "Голубочек"... Я, как цирковая лошадь, которая слышит трубный звук, моментально встрепенулась и говорю:

- Римма, ты не видишь, кто это поет?

А поет женский голос, и я на этот голос иду. Вижу, стоит женщина, закутанная в русский платок. Около нее на каком-то бревнышке сидит баянист - грустный такой человек, который ей аккомпанирует на баяне. Причем, хорошо аккомпанирует: правильная гармония, правильная мелодия. И она правильные слова произносит, заливается этим "Голубочком".

Я подхожу к ней и беру ее за плечи. Она, видно, была плохо видящая или вообще невидящая - я не поняла. А баянист поднимает голову, смотрит на меня... и вдруг вскакивает и говорит:

- Катя, ты что, не видишь? Ты сдурела что ли? Да ты знаешь, кто возле тебя? Это же Баянова!!!

Та перестала петь и смотрит на меня пристально своими как бы невидящими глазами, не знаю, видела она меня или нет. Она улыбается смущенно и говорит:
- Ой, я забыла слова второго куплета...

Я говорю:
- Милая ты моя! Давай вместе, я тебе все подскажу.

И мы как обе "жахнули" этого "Голубочка"! А баянист сразу как встрепенулся! Куда делась его апатия, куда делась его грусть? Улыбается от уха до уха и жарит на баяне. А мне уже хочется и подтанцовывать...

А моя Римма Павловна с Люськой ушли на другую сторону улицы. Она была очень смущена, хотя сама с открытым ртом следила, что же будет дальше. А в это время собралась толпа вокруг нас, таким густым кольцом. И когда мы закончили песню, а закончили мы "брависсимо", и начались аплодисменты, я хватаю шапку этого баяниста, которая перед ним стояла, с медяками... И пошла, приговаривая:

- По цыганскому обычаю! Дайте артистам! Они так великолепно работали, играли, пели!
Я столько денег собрала! Они никогда не ожидали такого. И у меня было какое-то такое удовлетворение. Подхожу к Римме Павловне.

 А она  мне:
- Ну, ты даешь! На Арбате пляшешь и поешь! Ну, я этого не ожидала...

Я ее беру под руку:
- Да ну, Рим, это же хорошо! Мы же сейчас просто слились с народом.

Это было действительно чудесно. Я потом их искала, хотела еще им дать такой концерт, чтобы они заработали хорошенько, но я их больше, к сожалению, не видела.

                СЛУЧАЙ В ПАРИЖСКОМ МЕТРО

 - А вот другой случай. Он произошел со мной в Париже, когда я там была последний раз, незадолго до приезда сюда. Французы тогда купили лицензию на мои пластинки, и я там проводила запись. Как-то вечером я ехала в метро до конечной остановки "St. Cloud", где жила моя приятельница, у которой я остановилась. И метро постепенно, постепенно опустошалось. Наконец, в моем вагоне никого, кроме меня, не осталось. А у меня еще должно было быть несколько ха-ароших длинных перегонов до той остановки, где я должна сойти.

Вдруг на одной из остановок влетают в вагон три девки. С папиросами, с криком-гиком, со свистом... На французском жаргоне, который я прекрасно понимаю, пошли лопотать, пооткрывали все окна, сквозняк сделали. Потом завалились на скамейку, ноги задрали на сиденье, что было впереди, курят... (там не такие скамейки, как в Москве, вдоль вагона, а там по два кресла, по два кресла - одно за другим).

А у меня в руках полиэтиленовый пакетик и на нем рисунок туфельки. Он остался у меня от покупки ранее пары туфель из великолепного магазина французской фирмы "Pinet". И там написано большими буквами "Pinet" и еще французы добавили "Доверьте ваши ноги нашим рукам". У меня в этом пакетике как раз лежали мои пластинки, записанные на французской фирме.

Эти девчонки смотрят на этот пакет, и наверное, они в полной уверенности, что там красивая пара туфель. Я думаю: вот они меня сейчас как стукнут чем-нибудь! Что же будет? Ведь это такого сорта девки, разгульные до невозможности и совершенно жестокие существа. Они могут тебя по голове трахнуть в любой момент, на первой остановке сойдут - и ищи ветра в поле...

 Причем одна была удивительно острижена. У нее волосы были ярко-зеленого цвета, от лба до затылка шел такой гребень, как у римских воинов на шлеме. А виски были выбриты в шахматном порядке: темные и белые квадратики шли от висков до этого зеленого петушиного гребня. Не так-то легко сделать такую прическу!

Я все слушаю, о чем они говорят: с пренебреженьем и ненавистью о богатых, о люксе - в общем, сильно влево повернуты. И вижу, как они косятся на мой пакет. Я вдруг обращаюсь к ним и спрашиваю:
- Вы любите музыку?

Они так обалдело на меня смотрят и говорят:
- Да, любим...
- А русскую музыку любите?
- Русскую? А мы не знаем, какая это русская музыка.

- Вы знаете, я тоже из коммунистической страны приехала, - говорю я, чувствуя в них чистый пролетариат по их говору и по тому, о чем они говорят. - Есть такая страна - Румыния.
- А-а, Румыния, Будапешт...
- Ну, не Будапешт, а Бухарест, но это неважно... Я оттуда приехала на некоторое время в Париж. Тут я записала пластинки.
- Как так записала? - спрашивает меня одна.

- Я певица, - говорю я, вынимаю  одну из своих пластинок с моей фотографией и показываю им. На моей первой пластинке, на которую была куплена лицензия, уже на французском языке было написано, кто поет, что поет и мой портрет.
И вдруг они как-то присмирели, поднимают на меня глаза с таким интересом и уважением. А я говорю:

- Хотите, я вам что-нибудь спою?
Я обняла одну из них за плечи и запела им "Караван":

                Мы странно встретились и странно разойдемся       
                Улыбкой нежности роман окончим наш...

Они слушали меня, вытаращив глаза и затаив дыхание. Когда я закончила, они наперебой стали просить:

- О, спойте еще что-нибудь!
Их уже невозможно было узнать, так они на глазах преображались. Куда девалась их развязность, вульгарные повадки и гиканье? Это были нормальные девушки. Вот что делает музыка, даже с такими. Спокойная музыка...

Они меня спрашивают:
- А куда вы едете?
- До "St. Cloud" - говорю я. А местность эта была очень пустынная.
- Вы знаете, мы Вас так не отпустим, мы вас проводим, потому что там еще сохранились апаши.

Ну, я думаю, что апашей уже давно нет в Париже, но злые люди, конечно, есть повсюду. Мы сошли, и я с таким почетным эскортом подошла к своему дому. Они хотели проводить меня до самой квартиры. Ну, думаю, только этого мне еще не хватало: вернуться домой с таким хвостом! Что скажет моя приятельница? Я дала им на мороженое, но они не взяли.

- Мы Ваша охрана, мы всю ночь здесь будем стоять, Вас охранять...
Я рассмеялась, пожала им руки, послала им воздушный поцелуй и скрылась за дверью. Вот так я приобрела в Париже еще нескольких поклонниц.