Алла КОРКИНА
ЛОВУШКА ДЛЯ ДУРАКОВ
Или
ОЧЕНЬ ВЕЛИКАЯ ЮАНИЯ
(футуристический роман)
Редактор-консультант: Дм. Николаев
Оглавление
ПРОЛОГ 3
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 8
Глава 1. Звездолёт «Орион». 2030 год 8
Командор 10
Пилот Алекс 25
Целитель Цао 30
ГЛАВА 2. БЕЗДНА 33
ГЛАВА 3. Чужое звёздное небо 50
ОТ АВТОРА
Новый роман «Ловушка для дураков или очень Великая Юания»
Связан с романом «Наследники вечности», вышедшем в 2007 году в Кишиневе. Но это – роман-предостережение. Что будет с миром, если… Он был написан в 2009 году и размещен в интернете на Проза.ру. В нем действуют и идеальные герои, астронавты, и символ древнего Зла Асаг, и символ вечного человечества Юлий… Но главное – это образ процветающей Земли.
Но как же я была потрясена, когда мои футуристические наброски стали вдруг воплощаться в жизнь.
После трагического майдана 2014 года в Киеве восстал Крым и воссоединился с Россией, своей исконной родиной, восстал Донбасс, Харьков, Одесса… Восстал русский мир Украины.
Но в отличие от романа, где я описывала будущее легко, с юмором, не претендуя на лавры Нострадамуса, настоящее было кроваво, страшно и непредсказуемо. С разрушенными городами, с убитыми и покалеченными детьми, с факельными шествиями нацистов, с истреблением славянских мужчин, с миллионами беженцев. И каждодневной хроникой военных корреспондентов, где нет места юмору.
Россия, Украина, Молдова для моего русского сердца всё это одна большая родина. Но для каждого человека, кроме тех мест, которые дороги его сердцу, есть ещё и одна главная родина – наша любимая планета Земля. Об этом роман.
;
ПРОЛОГ
ГЕЯ 12 тысяч лет назад.
Звездолёт «ВРИТРА», похожий на тысячеглазое чудовище, напоминающее по форме змеевидную расу ориан непривычную для людей Геи, после скачка в гиперпространстве материализовался в солнечной планетарной системе на краю галактики Млечный Путь.
Миллионы лет назад Создатель всего сущего поселил на Гее первую расу человечества «саморожденных». Это были «люди света» - они не имели плотного тела, но обладали большой психической энергией и были ростом около 50 метров. Создатель сотворил первую человеческую расу по своему образу и подобию – из света и энергии. Люди света насыщались солнечными лучами, свободно летали в космосе, оседлав солнечный ветер, они обладали огромной мощью. Созданные из Хаоса, они призваны были формировать Космос – порядок во вселенной, обживая Гею, которая медленно в течении миллионов лет меняла свой облик.
… Тысячи лет спустя командир звездолёта «Вритра» Властитель Асаг выбрал для колонизации огромный цветущий остров посреди океана, удалённый от материков. Бог Посейдон дал острову имя своего старшего сына Атланта. Это и была легендарная Атлантида.
Достаточно большой для космолёта-разведчика остров устраивал Властителя,. Требовалось понять каков уровень содержания в его недрах гелия-3 – топлива для термоядерных двигателей космолёта.
Остров населяла четвёртая раса землян – атланты. Это были люди, рожденные от землян и от высших существ с планеты Нибиру или Глория – она находилась на орбите Геи с другой стороны Солнца… Её масса равна массе Геи и Луны вместе взятых. Люди в древности называли пришельцев с Нибиру богами и молились им. Боги слышали этот призыв и помогали тем, кто следовал дорогой добра. Люди были уже материально воплощены, ростом 3-4 метра, но всё ещё владели многими психическими навыками древних, сохраняя знания своих богов.
Ранним утром, когда над спящей Атлантидой только начали меркнуть звёзды, а на востоке стало розоветь, звездолёт «Вритра», окутанный туманом, словно на воздушной подушке, медленно опустился на одну из равнин Атлантиды, рядом с горным хребтом и её столицей Посейдонисом. Выпустив свои опоры, он стал похож на огромного хищного паука. Как только корабль коснулся почвы, из него хлынули на цветущую равнину колесницы, почти ничем по виду не отличимые от обычных колесниц на острове.
Ориане разбежались во все концы от корабля, и казалось, что они давно здесь обитали, и никто с первого взгляда не обнаружил бы в них инопланетян, тем более, что были отобраны более низкорослые всего лишь три-четыре метра ростом. Ну, в крайнем случае, можно было подумать, что это жители с других островов.
Командир звездолёта Асаг отдавал распоряжения. В роскошной гостиной на низком диване среди невиданных на Гее растений и цветов, сидела орианка. На голове вытянутой формы переливалась драгоценными камнями митра. Колье из чёрных алмазов вспыхивало огнями на её вытянутой шее оливкового цвета. На руках у юной особы сидело существо, которое впоследствии стало божественным животным в Египте, символом бога Солнца Ра – чудесная кошечка дымчатого цвета. Она и не подозревала о своей удивительной судьбе. Нефертити также жаждала сведений об этой непокорной планете. Что их ждёт?
Ориане вырождались. Рост их уже не достигал даже пяти метров. Уже почти все на борту звездолета были гермафродитами, и, в сущности, рожать было некому. Нефертити думала о той расе, которая сейчас населяла Гею. Будет ли возможен симбиоз? Оздоровление и в то же время внедрение, изменение генофонда ориан и землян?
Ей хотелось более полноценной жизни. Властитель Асаг был категорически против этих идей, считая, что ориане должны соблюдать чистоту своей расы. Отчего происходило их вырождение, было неизвестно и непонятно. Ориане были сильны, умны, интеллектуальны. Их мозг не был разделён на два полушария, как у атлантов, они умели мыслить логически, но не допускали лишних эмоций. Атланты же были гармоничны, красивы и совершенны. Внешне походили на ориан, умели читать мысли, владели гипнозом, поэтому ориане считали, что смогут органично и незаметно слиться с атлантами, затем изменить их генофонд.
Асаг был из расы змееподобных. Об этой расе на Гее останется память в сказках и мифах. В Библии Змий соблазняет Еву и лишает человечество земного рая, в древнем Египте злобный Змей Аппоп сражается с храбрым Гором, в славянских сказках богатырей ждёт схватка со Змеем Горынычем, а в Китае существовала древняя секта убийц «Сыны Дракона». Асаг презирал расу гуманоидов, которым и принадлежала Нефертити.
Властитель и не подозревал, что за прибытием звездолёта в планетарную систему Геи одной силой мысли наблюдали жрецы Атлантиды.
Верховная жрица Мут не смогла предвидеть, что вторжение ориан произойдёт с такой невероятной скоростью. Она не могла знать о способности пришельцев подчинять себе волю человека, заставлять его без видимого усилия и насилия выполнять свои приказы, таким образом, превращая атлантов в своих рабов. В скафандрах, рогатых от антенн, пришельцы отобрали несколько сот атлантов и увели их в пещеры, заставили глубоко рыть подземелья, чтобы добывать ракетное топливо – гелий-3. Люди задыхались от газов, температура была адовой, случались и обвалы, горели газы. Атланты запомнили это рабство. В своих последующих мифах они описали эти глубокие и мрачные, насыщенные серой подземелья, как царство мёртвых, как образ ада.
Никогда ещё атланты не переживали такого ужаса. Вся их жизнь, вся деятельность была полна света и радости, освящена богами, благословлена богом Индрой, полна сакрального смысла. И всегда посильна. Каждый делал то, что было предназначено его кастой. На Атлантиде царил матриархат. Он гарантировал прочный мир и согласие. Жрицы с отдалённых от Посейдониса храмов во главе с Верховной жрицей Мут собрались на совет. Время требовало не мягкого женского правления, а принятия решительных мер. На совет были позваны мужчины, главы родов и воины. Сегодня им принадлежало первое слово. Они должны были трезво оценить происходящее.
После нескольких месяцев вторжения на острове начали происходить непонятные события: бесследно пропадали люди, находились те, кто с ужасом рассказывал о подземном царстве мёртвых, а порой менялся менталитет жителей – появились бунтари с агрессивным началом, которые требовали свергнуть владычество жриц.
Никто не знал, что пропавших тащили в звездолёт в лабораторию. Там исследовали мозг и открыли, что у людей два полушария. Что помимо сухой логики, у них могут возникать и сложные, сильные эмоциональные состояния. Отсюда и их непредсказуемость – решили ориане. Неадекватные поступки! В этом их слабость, - решил Властитель Асаг.
Пройдёт время, и шумеры напишут о Старце горы Асаге – это будет его потомок. Старец горы или Старик будет отмечен и в легендах о Ричарде Львиное сердце.
Верховная жрица Мут – праматерь всего живущего – поставила в круг двенадцать хрустальных черепов – лучи, исходящие от них предсказывали будущее: гибель Атлантиды и новое пришествие чужаков спустя двенадцать тысяч лет. Но если человечество снова соберёт все двенадцать черепов вместе, оно спасётся. Так говорило предсказание. Вывод жриц и старейшин народа был один – их незаметно поработили и открыто бороться нет никакой возможности. Нужно спасать Гею, человечество. Но как это сделать? Какова цена спасения? Как сохранить знания, накопленные за миллионы лет существования? Не было иного выхода – надо взорвать остров, не допустить пришельцев на материк. Только так можно спасти ничего не подозревающее человечество.
… Ничего не подозревающий Властитель увидел, что приборы зафиксировали землетрясение. Вошёл Эхнатон – предводитель воинов.
– Властитель, показания приборов говорят об опасности.
–Это всего лишь землетрясение, - ответил Асаг.
Эхнатон поклонился и вышел. Властитель в недоумении ощутил довольно сильный толчок, по стенам пошли трещины, уже первый толчок вывел из строя энергетическую установку. Компьютер корабля настойчиво говорил об эвакуации.
–Заткнись, дурак! – сказал Асаг, словно живому существу.
Не осознав до конца происходящее, Властитель и его экипаж напрасно нажимали на кнопки управления. От третьего толчка корабль затрясло. Компьютер замолчал. Властитель с ужасом наблюдал, как среди ясного дня всё рушилось, видел гибель ориан и атлантов. Звездолёт разваливался. Группы атлантов в белых одеждах – люди света – покидали Атлантиду. Разрушить свой остров? Где же логика?
Мощный взрыв – видимо это взорвался в морской пучине вулкан – разрушил не только корабль, но и остров.
Совпадение? Стихия или воля атлантов, их жриц?
Тогда он понял, что ошибся в оценке уровня развития людей Геи. Его наука, достигшая границ невозможного, не позволила ему предотвратить катастрофу. Из пещер в скафандрах бежали пришельцы, за ними выползали измученные люди.
Да, стоит признать, что атланты сумели разрушить его план, но как они это сделали – предстояло ему выяснить. Может быть, пройдёт не одно тысячелетие, но Орион должен знать, как это всё произошло. Как эти примитивные аборигены смогли взорвать свой цветущий остров Атлантиду.
Властитель с негодованием увидел, как неугомонная Нефертити, помешанная на любви и детях, сняв своё вечернее платье, которое она надевала к месту и не к месту, в одной тунике, прижимая к груди вопящую дымчатую кошечку, бежит за атлантами. Один из них помог ей взобраться на корабль.
– Вот дура! За сотни лет так ничему и не научилась, беспокоилась только о своей красоте.
Вдруг звездолёт зашатался, и на глазах изумлённого Властителя стал разваливаться на части. Властитель и экипаж в панике бросились к выходу…
… На очередном совете жриц и воинов было решено – тайны семи жриц зашифровать и записать на самом долговечном металле – орихалке, из которого был сделан корпус орианского звездолёта. И разнести пластины по всей Гее. Работа велась втайне. Гефест ковал таблички из орихалка, на горячем металле писали историю всё, что знали атланты о Вселенной и о Гее.
… Древние мифы воспевали в «Ригведе» подвиг покровителя атлантов боге Индре, который рассёк звездолёт «Вритру» одной силой мысли на тысячи частей. Это уже потом, люди, давно забыв и об атлантах, и об орианах писали: «… В начале времён, когда боги сидели вокруг священного костра, вдруг из пучины первобытного Океана явился тысячеглавый дракон Вритра. Разлёгся на тысяче священных дубов и грозился поглотить Вселенную. Услышал об этом Индра, выпил напиток бессмертия Сому, сорвал с себя одежду, ударил себя в татуированную грудь, огласил боевым кличем Вселенную, схватил дубинку и, вскочив на колесницу, помчался через девяносто девять рек к Вритре. Ужасен был вид тысячеглавого. Но бросил Индра свою дубину, огласил победным кличем Вселенную и велел богам разбросать части тела Вритры по всей Земле. И стала в мире возрождаться жизнь…». Так, иносказательно, говоря о подвиге Индры, повествовалось в мифах.
Кто смог из экипажа покинуть корабль, стали спешно покидать и остров. Собравшись на континенте, спасшиеся ориане, разделились в своих мнениях. Одни утверждали, что симбиоз с людьми не нужен и опасен. Да, их выжило мало, но у них оставалась цель, великая цель – выяснить всё о тайной науке Атлантиды, той науке, которая лишила их цветущей колонии и Ориона. Они не могли вернуться обратно. Эта группа и её потомки образовала тайную боевую организацию «Псы Ориона» и духовный орден Властителей «Новый Орион».
Другая группа ориан была за симбиоз с аборигенами и стала впоследствии фараонами в Древнем Египте, или императорами в Риме, везде действуя как разрушители. Человеческому разуму была непонятна жестокость Нерона и, чтобы как-то объяснить её, Нерону приписывали мысль, что он хотел построить свой собственный Рим, на самом деле он сжёг Вечный город всего лишь из ненависти к человечеству.
… Спустя тысячелетия учёные разделились в своём мнении.
Одни считали, что Атлантида существовала, и приводили свои доводы, указывая на 11534 год, как год катастрофы. Недаром древнейшие календари ассирийцев начинаются с 12542 года до новой эры; древних индусов – с 11653 года; протошумеров – с 11542; древних майя – с 11513 года до новой эры. След атлантической расы находили и в «Камнях из Ики», в Перу, на котором выгравированы сцены операций на мозге, изображения динозавров, телескопы и прочие «чудеса». Распространение атлантов прослеживается на Печоре, в легендарной «Биармии» или «Пиармии» - в будущей Перми. «Пер-о» - название царского дворца и династии в Древнем Египте. Древнейшее дославянское название реки Волги – Этил-Атиль восходит к корню АТЛ. У арамейцев и пехлевинцев АТЛАН означало «отцовское гнездо». И мифические атланты, которые поддерживали «Геркулесовы столбы» на западе древней греческой ойкумены говорят о погибшей Атлантиде и о направлении, где она была – в атлантическом океане.
Но другая, большая часть учёных, вообще отрицала само существование Атлантиды, считая её мифом древнего мира.
Так или иначе, появляется всё больше артефактов, указывающих на то, что всё не так просто. Что многие обнаруживаемые факты необъяснимы без учета иного, нечеловеческого разума.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Futurum – это будущее. Оно непредсказуемо».
Юлий. Бессмертный
«Есть многое на свете, друг Горацио,
что и не снилось нашим мудрецам».
Вильям Шекспир
Юлий очнулся. Ветер гулял и шуршал в старом загородном доме на окраине Парижа. Он так любил свой дом, который нуждался в реставрации, а он всё откладывал. Не хотел, чтобы всё здесь поменяли. Юлий сидел в атласном халате, в своём кабинете и смотрел в магический кристалл, который тускнел и тускнел, и цифры пропадали и весь мир пропадал. А сегодня за окном был ХХI век, человечество процветало и верило в своё светлое будущее, в гелий-3, а демоны зависти, злости, человеконенавистничества были глубоко спрятаны в подсознание народов.
Юлий вздохнул. Будущее могло быть каким угодно.
Глава 1. Звездолёт «Орион»
Как только мы пришли в себя от перегрузки, командир пробормотал по-английски:
– Как сказал ваш русский космонавт – поехали! – последнее слово по-русски.
Я слегка кивнул головой.- Точно! Так сказал Юрий Гагарин. Не успели мы Хьюстону сказать «о’кей», а центру Королёва непритязательное мужское «нормально», а космическому центру Китая ещё что-то в ответ на их вопросы о самочувствии, как бортовой компьютер стал выдавать свою цифирь. Мы зашевелились. Звездолёт упорно шел вверх, набирая первую космическую скорость, и экипаж потихоньку успокаивался.
Джемма – робот ДЖМ серии 707 – подкатила с каким-то напитком. Это мы назвали робота женским именем Джемма, потому что создатели придали роботу обличие негритянской кинозвезды, вот только бесподобная фигура была передана скупо. А о соблазнительных ножках негритянских танцовщиц следовало забыть.
Создатели наградили её выдающимися способностями, хотя внешне со своей тёмно-синей формой и кокетливым фартучком она походила на горничную в гостинице. Её боевым заданием было охранять астронавтов, лечить, чинить звездолёт, тушить пожар и одни только создатели знали, что ещё она может. А погляди на неё – смазливая мордашка, довольно симпатичная небольшая фигурка и короткие ножки.
– Добрый день, девушка! – поприветствовал её я.
– Добрый день, – пропел мягкий, приятный женский голос, можно сказать, даже девичий.
Все взяли стаканы. По знаку командира. Военные лётчики в прошлом, мы умели подчиняться.
Ричард Ретленд – командир корабля – был невысок, хорошо сложен, с изящными руками и ногами, с умным, подвижным лицом. Высокий лоб, проницательные небольшие карие глаза, строгий рот. Он был более похож на художника, чем на астронавта, сразу видно – интеллектуал.
Я же – Алексей Антонович Муромцев – являл собой красоту славянского мира – высокий, широкоплечий, с привлекательным, открытым лицом.
Китаец Цао Джи также был по-своему, по-китайски, хорош собой – среднего роста, отлично сложенный, с красивым, выразительным лицом.
Руководство Международного космоцентра предполагало, что астронавты должны были предстать перед гипотетическими обитателями других планет, как лучшие представители земных рас. Раньше о красоте космонавтов не заботились, но это был особый случай. Должен был лететь ещё один астронавт, Джо Фрамер, но перед стартом он подхватил ветрянку – детскую болезнь, которую у взрослых мужчин протекала тяжело. Где он мог её подхватить? – недоумевали все. Заменять его не стали. О старте была извещена вся Земля. А больной заразный астронавт на борту – нонсенс. Психологи долго составляли команду, и весёлый дурашливый негр Джо очень подходил для разрядки. Конечно, кроме всего прочего он был и классным специалистом – именно в его ведении и должна была быть Джемма.
Ричард Ретленд, как всякий интеллектуал, был слегка замкнут, словом оставался «вещью в себе», а Цао, несмотря на постоянно улыбающуюся физиономию, был для нас «терра инкогнито». Его улыбка, готовность слушать не были просто маской, но движения своей души он привык не выдавать. Улыбка – знак приязни по отношению к своим товарищам, к которым он относился с большим уважением.
– Вы можете снять скафандры, – пропела по-английски Джемма.
– Она что, командир? – слегка возмутился я.
– Робот ДЖМ, серия 707, отвечает за ваше хорошее самочувствие, – парировала Джемма. Люди привыкли всё очеловечивать, поэтому инструкторы и гордые конструкторы робота не возражали, чтобы Джемма откликалась на это имя и становилась как бы членом экипажа.
– Ладно, старушка, не сердись, – миролюбиво закончил я спор. – И запомни – тебя зовут Джемма.
– Меня зовут Джемма. Я не старушка. Я – серия 707, робот первого года изготовления.
– Настоящая женщина, - хмыкнул я.
– Пилот Алекс, не отвлекайтесь, - по-английски бросил командир.
– Есть, сэр!
Старт – дело ответственное, тем более звездолёта. Цао сосредоточенно приник к приборам. Земля по-английски, по-китайски, по-русски вызывала звездолёт «Орион» и тот чётко и подробно отвечал.
На второй день полёта астронавты увидели лунную платформу. Она была огромной, закрытой прозрачным, но прочным куполом. Видны были деревья, растения. Почва была завезена в течение трёх лет и везде копошились люди. Они заметили звездолёт и стали приветственно махать руками. Платформа приветствовала звездолёт и в эфире. С тех пор, как ученые в 2010 году открыли на Луне водяной лёд, интерес к вечной спутнице Земли возрос. На Луне добывали гелий-3, и лунная платформа была станцией, где лунолёты, по сути своей грузовички, принимали и отправляли контейнеры с гелием-3 с Луны на Землю.
Десять лет шла дискуссия в прессе и скрытая борьба между учёными и нефтяными магнатами по поводу добычи гелия-3, который мог заменить привычное земное топливо. Наконец платформа была создана и добыча началась. Нефтяные корпорации первыми вложили огромные деньги в её создание, стали акционерами, и опять по прибылям оказались впереди планеты всей.
Земля, несмотря на восьмимиллиардное население, процветала. Многие кризисы были преодолены из-за внедрения нового вида энергии, правда, дороговатого, но перспективного. Гелий-3 уже многое стал изменять на Земле. Именно благодаря ему, стал возможен их полёт, рассчитанные на 30 лет.
Так далеко не забирался ещё ни один звездолёт землян. Вот почему этот полёт обсуждала вся Земля, и готовился он сверхтщательно. Целые институты работали по насыщенной и новаторской, по сути, программе «Орион». Земной разум творил чудеса. Звездолёт «Орион» воплощал в себе все технические достижения Земли. Космос давно стал занятием международным.
В первые дни полёта астронавты переживали противоречивые чувства: и профессиональной гордости, удовлетворенного честолюбия, но и скрытую, большую печаль от расставания со всем милым, что осталось на Земле. Тридцать лет – это много для человеческой жизни, хотя их уверяли, что они вернуться ещё молодыми. Они пили коктейль «амброзия», который задерживал старение.
Командор
Ричард Ретленд родился на военной базе ВВС на юге Англии. Детство его было счастливым: отец – обаятельный Алекс Ретленд, мужественный летчик, мама - хрупкая шатенка с зелёными глазами, цвет которых подчеркивало зелёное платье, хохотушка и любительница всё менять в доме, и няня – китаянка, молодая ещё девушка, плохо говорившая по-английски, тихая и исполнительная. В гостях у Ретлендов собирались такие же весёлые парни – военные лётчики – со своими женами или подружками. Особенно Ричарду нравилась Сьюзи – она приходила в большой красивой шляпе и с очаровательной собачкой. Её платье напоминали ему цветущий луг. Пудель Лео любил носиться наперегонки с Ричи и даже позволял себя тискать.
Но однажды в гостиной их коттеджа собрались хмурые лётчики. Впервые Ричи видел, как рыдала мама. В день своего десятилетия Ричи узнал, что погиб отец. Кладбище их городка заполнили молодые мужчины и женщины в тёмном. Прозвучал траурный залп.
Ричи никак не мог понять, что отца больше нет. Мама с этого дня изменилась: она ничем не интересовалась, сидела в гостиной в старых джинсах, пила виски, и даже не спрашивала его о школе, как он выучил уроки. Няня скользила как тень по дому и боялась обращаться к хозяйке. Вскоре она объявила, что уходит. Видимо, она устала от этой атмосферы безнадежности. Ричи считал няню членом семьи, ведь она была с ним всегда, она помогала маме. Он очень удивился, что она может исчезнуть.
– Нет, не уходи, – попросил он её по-китайски.
– Надо выходить замуж, – няня улыбнулась мальчику, а мама безучастно согласилась, кивнув головой.
– Да, не забывай нас, пиши, как сложатся дела. Если нужна будет наша помощь – обращайся.
– Спасибо, – улыбнулась няня.
В этот же день приехала Сьюзи, но одета она была не в нарядное платье, а в джинсы и клетчатую рубашку, и без пуделя. Они о чём-то долго говорили с мамой. Ричи не осуждал свою маму, он понимал её горе через своё. Забыть отца – никогда! Мальчик по-своему ухаживал за ней – приносил маме тапочки, когда она приходила, варил кофе, осторожно обнимал её, и никогда не упрекал за безразличие. Через день после отъезда няни, которую Ричи провожал со слезами на глазах, мама собрала его вещи, сказала, чтобы он взял то, что ему хочется, потому, что они едут в Лондон.
Это было потрясающее событие. Наконец-то эра уныния, которая длилась целый год после смерти папы, кончалась. Мама спрятала виски, сделала сама уборку, приняла ванну, и наутро стояла в джинсах и блузе, готовая к поездке. Накануне они с мамой пошли проститься с отцом, и городок остался в августовской пыли.
Мама спокойно вела машину и стала почти прежней. Ричи чувствовал к ней огромную любовь.
– Какое живописное местечко,- говорила мама, улыбаясь, и мальчик радостно улыбался в ответ.
– А вот и овечки на холме, - говорил он.
– Здесь у дороги мы пообедаем.
– Замечательно, мамочка!
Курица под базиликовым соусом показалась Ричи очень вкусной, а кисель со взбитыми сливками был просто объедение.
Дорога вела через Шинстоун-на-Стауре и Лонг-Комптон через невысокую гряду холмов, разделяющих графства Уоркшир и Оксфордшир, затем мимо знаменитого круга из камней, называющегося «Ролл-рич-стоунс». От Аксбриджа они въехали оживленной улицей прямо в Лондон. И здесь воображение мальчика покоряла Темза, Саутуорский собор, ощущение древности, исходящая от церквей, которые являли собой шедевры английской готики. Но, конечно, это был и современный город, который сразу понравился мальчику. Ричи с любопытством оглядывался по сторонам, а мама уверенно вела машину.
– Я здесь родилась – сказала она. – Мы едем к Беатрис. Помнишь, Беатрис?
– Как не помнить? – улыбнулся мальчик.
Почти каждый год летом они отправлялись в поездку по Италии, и там их встречала тётушка Беатрис, женщина из другого мира. Она была неизменно одета в шляпу, но не в такую красивую, как у Съюзи, а полотняную и не в платье, а в какую-то хламиду, довольно живописную. Стоило им появиться, как она брала их в оборот и таскала по всей Венеции, объясняя древности лучше всякого гида. Ричи уставал, капризничал. Иногда его укладывали спать в доме, где внизу была художественная мастерская тётушки Беатрис. Ему здесь нравилось. Любимую кошку Беатрис он как-то всю раскрасил, гоняясь за ней по всей мастерской. Кошка была оттёрта каким-то вонючим составом, а он был наказан – Беатрис запретила и близко подходить к мастерской.
Сейчас они подъехали к старинному особняку, похожему на замок, постучали молоточком – о, как это было интересно! – и вот уже к калитке бежит взволнованная Беатрис – высокая, с породистым, немного острым лицом, в хламиде, надетой поверх линялых джинсов.
– Луиза! Мальчик мой! Как я рада!..
Объятия, поцелуи… Незнакомый дом. Внизу – мастерская. На пуфике – белая кошка, похожая на Музи. Может быть, её дочка? Вверху – гостиная – такая уютная, нарядная, вся уставлена старинными вещами и ничего богемного. Вопросы и ответы невпопад. За чаем мама и тётушка переговаривались, а он играл с кошкой.
– Всё хорошо, ты правильно решила, Луиза. Всё правильно, – повторяла тётушка, – мальчик устал от горя.
Глаза у Ричи слипались, и он уснул в комнате, оклеенной новыми обоями, весёлыми, как и положено в детской. Утром, за завтраком, ему объявили, что теперь он останется жить у тётушки Беатрис, потому что маме надо начинать жизнь сначала. При этих словах обе прослезились.
– Но это временно, Ричи. Мама должна устроиться, она хочет найти работу. Потом она заберёт тебя. Согласен ли ты?
Расстаться с мамой? Никогда! Женщины выжидающе смотрели на него.
– Ты уже большой мальчик и должен понимать, что скоро в школу, что тебе необходимо учиться, а маме придётся этот месяц ездить, устраиваться, продавать дом, покупать в другом месте, ну и так далее, - сказала Беатрис.
Он молча кивнул головой. Конечно, он уже взрослый, и многое понимает. Нельзя цепляться за маму.
***
Так он оказался в царстве тётушки Беатрис Ретленд, родной сестры отца. В её мастерской он увидел папин портрет в лётной форме, весьма любопытный портрет мамы, когда она ждала его рождения: в светлом платье, с большим животом, сияющими глазами. И каких-то бабушек, дедушек, а кроме того – натюрморты, где казалось, трепетали бабочки, оживали цветы, среди старинных предметов роскоши. Беатрис давно уже носила фамилию умершего мужа Кэмпбелл, но всегда подписывала свои работы Беатрис Ретленд.
К ней в гости частенько заходил толстяк Томас Конрад. Он любил пропустить рюмку, другую.
– Привет, малыш! – обычно говорил он, попыхивая трубкой.– как там наша старинная подружка поживает?
– Ты хочешь сказать старая? – встревала в разговор тётушка.
– Это неблагородно говорить так по отношению к женщине. Старинная – это звучит… - парировал он и подмигивал Ричарду.
Потом, за кофе, взрослые обычно говорили о выставках, кем-то возмущались, кого-то хвалили. Стоило только ему подняться с места, как Музи-3 садилась на его место и таращила свои желтые глаза, а он смеялся.
– Выживает меня. Если бы Беатрис любила бы меня, хотя бы наполовину, как эту тварь! Так нет же! Ну, чем же я ей нехорош? Кошка – белая, я – тоже. Седина меня только украшает.
– Вы – толстый. Она сама мне сказала как-то: не люблю толстосумов,– отвечал на стенания мальчик.
– Но я не толстосум, малыш. Нет! Я – бедный скульптор. А Беатрис – гордая. Это её губит.
– Ох, молчи! Тоже мне «бедный скульптор». Кто за десять тысяч евро продал своего «Ангела в Венеции»? – возмутилась старинная подруга.
–Раздал долги. Кредиторы выстроились в очередь. Три дня и три ночи раздавал. Когда опомнился – пошел к тебе пить виски и закусывать по-дружески. Виски было моё! Вспомни! Но, благодаря этой раздаче долгов, мне снова дают в долг – ликующе пропел Томас.
– Ох, Конрад, ты – неисправим.
Шуточки, реплики, подкалывания – обычный стиль их разговора, который так нравился Ричи, хотя он не всегда понимал подтекст, а он сквозил во всём.
Тётушка у себя даже приёмов не устраивала, несмотря на большой дом, потому что считала, что на вечеринках собирается всякая шантрапа, а в доме ребёнок. Но иногда уезжала сама развлекаться. К ней приходила раз в неделю ирландка делать уборку. Каждый раз кончая свои дела, ирландка говорила мальчику:
– Мы, ирландцы, не любим англичан.
Снимала передник, пила кофе, вздыхала и, оглядев удовлетворённо дом, уходила.
– Тётя Беатрис, почему она так говорит про нас, англичан? Разве мы плохие? – возмущался мальчик.
Тётушка смеялась.
– Это она так, из национальной гордости. Ирландцы любят подчеркнуть свою независимость. Но помощница она отличная. Ей обидно, что она служит англичанке.
– А у меня была няня китаянка. Я её учил английскому, а она меня китайскому. Моя няня никогда не говорила, что англичане – плохие.
– Запомни, Ричард, китайцы очень умная нация. У них нет этой фанаберии.
– А что такое фанаберия?
– Ну, как сказать? Это, сынок, когда нос задирают попусту.
Так прошел год. Начались каникулы. Тётушка Беатрис повезла его к маме, но оказалось, в другой городок на востоке Англии. Это тоже была военная база ВВС, и всё показалось мальчику родным. Такой же коттедж и на пороге – мама. Беременная и незнакомая. И молодой человек в военной форме. Мама обняла его так крепко, так поцеловала его, что у него на глазах впервые появились слёзы.
– Как ты вырос, Ричи! Совсем большой. Ричи, познакомься, это твой папа – Том.
– Здравствуйте, – Ричард протянул руку. Лётная форма примирила его с этой новостью.
– Здравствуй, Ричи, – рука Тома твёрдая и сухая. Пожатие мужское.
Беатрис и мама внимательно смотрят на это первое рукопожатие. И у мальчика и у мужчины слегка напряженные лица.
Потом завтрак, прогулки в лесок, пикник, домашние разговоры.
– Отдала своей ирландке кошку Музи. Та – сопротивлялась. Бедная киса. – весело говорила Беатрис.
– А как там без тебя Конрад? - спросила мама.
– Что с ним сделается? Придётся самому покупать виски. Внешность у человека такая – настоящая богема, ни о чем, казалось, не заботится, а на самом деле своей копейки старается не потратить. Беатрис, поехали на выставку, Беатрис, ты так хорошо готовишь сэндвичи. Подлиза. Прекрасно знает, что их готовит ирландка. Хитрющий.
– Он тебя любит, - реплика Ричарда.
– С чего ты взял?
– По глазам вижу. Ты сама говорила: «Хочешь знать любит ли тебя человек – посмотри ему в глаза».
Мама засмеялась, а Беатрис отмахнулась.
– Не тот случай, сынок. Томас хочет, чтобы моя ирландка ухаживала и за ним.
Папа Том с любопытством смотрел на тётушку Беатрис: такие люди были явно ему незнакомы, но про себя он решил, что она симпатичная. Конечно, нелегко смириться с потерей брата и с тем, что невестка вышла снова замуж, он – не замена для неё, но держится хорошо, и с мальчиком подружилась.
Ночью, встав в туалет в незнакомом доме и забредя не туда, Ричард услышал голоса в гостиной и своё имя. Он прислушался…
– Ричард – мой сын! – возмущалась мама, - а ты зовёшь его «сынок». Мой, понимаешь?
– Господи, Луиза, я никогда … Я всегда говорю о тебе…. Вообще… - его самоуверенная тётушка терялась.
– Потому я и хочу, чтобы Ричард жил с нами. Он – мой сын.
– Боже, Луиза, конечно, – суетилась тётушка. – Но мальчик ходит в престижную частную школу, кроме этого на рисование. У него, футбол, друзья. Стоит ли его срывать? Ты скоро родишь, у тебя будет столько хлопот с маленьким! А Ричард? В этом возрасте без присмотра? Том, как и мой брат, вечно занят. Я уж знаю это, а ты будешь вся в ребёнке. В конце концов, вы можете забрать Ричарда хоть завтра.
Мама колебалась.
– Но он должен привыкнуть к Тому, подружиться с ним. Ему нужно мужское воспитание, а твой, пьяница Томас, – сомнительный воспитатель.
– Да он и не воспитывает, кто ж ему даст? – возмутилась тётушка.
Том молчал. Он слушал женщин. Наконец, когда измученные женщины смолкли, он заговорил.
– Ричард – не ребёнок. Мы должны изложить просто, без лишних эмоций, всю обстановку, и он сам решит, где ему жить.
Слово мужчины, сам звук его низкого голоса, их успокоил. В самом деле! Пусть так и будет.
Ричард уснул под утро. Спал беспокойно, но утром был готов к разговору. Мама сидела рядом с Томом, она ждёт малыша, а тётушка Беатрис сидела одна, и смотрела на него т а к и м и глазами…
Было решено – поедет в этом году к тёте, а на все каникулы она будет привозить его к маме. И никто не подозревал тогда, что это было судьбоносное решение, что отныне так и будет навсегда. Пройдёт время – мама родит двух сестрёнок и братца, а он будет приезжать к ним, как только сможет.
***
Этот декабрьский день прошел незаметно. Ричард пришёл из школы, сделал уроки, решил пару дополнительных задачек, посмотрел боевик, и Беатрис приказала спать. Утром проснулся как обычно. Ирландка в этот день готовила завтрак. Он поел и пошёл в школу, а Беатрис, выпив кофе – в мастерскую. Никто не заметил Конца Света. Только, когда ирландка собралась пылесосить, она обнаружила, что нет электричества, но решила, что это какая-то местная авария. Но и вечером света не было. Беатрис обеспокоилась. Ирландка ныла, что пропадут продукты. Беатрис была человеком действия: она открыла подвал, и туда снесли продукты. Там уже давно хранилось вино, консервы…. Через пару дней в доме стало холодно. Беатрис, хотя и слыла аристократкой и светской львицей, но, как все художники, была труженицей. Поэтому сразу поехала и закупила в одной фирме древесный уголь в пакетах и брикеты, чтобы топить камин. С этого момента толстяк Томас Конрад просто поселился у камина. Спал в большом кресле, укрывшись пледом, вылезал только выпить кофе и поесть, иногда ездил к себе в мастерскую лепить свои забавные фигурки. На этот раз его коровы вместо обычного веселья выражали собой глубокую печаль и были необычайно трогательными. Видимо, в образе одной, особенно грустной коровы, Томас вылепил себя.
– Будем жить по солнышку, - распорядилась Беатрис, - вставать с солнышком и ложиться. Вернемся в средневековье.
Сама она создавала большое полотно «Конец Света». Сколько катастроф, смертей, но над всем этим кошмаром вставало Солнце. Зимнее, холодное, но несущее надежд на новую жизнь. Зима была голодной и холодной. Весной предприимчивая Беатрис весь садик перед домом, каждый клочок земли, засадила овощами. Лишения словно добавляли ей силы. Хорошо, что замок Беатрис был построен предками на холме. Весной разлилась Темза. Такого никогда не было. Год катастроф продолжался.
***
Ричарду было 15 лет, когда тётушка Беатрис стала показывать ему старинные портреты рода Ретлендов.
– Есть в нашем роду легенда, что Шекспир – это псевдоним графа Ретленда. Твой предок жил во времена королевы Елизаветы, «рыжей кошки», «королевы-девственницы», как называли её современники. Конечно, за глаза. Так вот, Ретленд был в оппозиции королеве. Тайное католичество было тому причиной. Он не мог открыто выступить против неё. Кроме того, не принято было среди аристократов становиться писателями. Хотя памфлетов писалось множество, и королева любила сама отвечать на них. Анонимно, разумеется, но весьма едко.
– Он был Шекспиром? Как это? - изумился мальчик. – Мы учили в школе, что Шекспир был актёром из города Стратфорд-на-Эйвоне.
– Да, человек по имени Шекспир был посредственным актером, играл роль тени отца Гамлета, хотя и занимал в театре «Глобус» видное место. Был пайщиком, т.е. организатором театрального дела. И успешным.
– Это учительница рассказывала, – кивнул Ричард.
– Так вот, слушай. Есть много доказательств. Например, в юности Ретленд бывал в Дании, там он и услышал очаровательную древнюю легенду о принце Амлете. Она была очень проста, но древность всегда завораживает нас своей глубиной и правдой. Но автор Гамлета не просто пересказал чужую легенду, но наполнил её страстями и идеями своего времени, своего духовного бытия. Глубокий интеллект и чуткое к правде сердце отличают эту пьесу. Она пережила своё время. Кроме того, когда граф Ретленд женился на подруге своего детства замечательной поэтессе Диане, то они отправились в свадебное путешествие в Италию. Вот откуда «Ромео и Джульетта», «Отелло», и другие «итальянские» вещи. Актёр Шекспир никогда ни в Дании, ни в Италии не бывал. Граф Ретленд принадлежал к золотой молодёжи своего времени, и он отразил это особенное время беспечности, дружбы, любви молодой компании в пьесах «Много шума из ничего», «Сон в летнюю ночь». У Шекспира никогда не было времени и средств, когда бы он мог беспечно предаваться забавам высшего света. Ещё несовершеннолетним он женился, имел троих детей. Двух девочек и сына. Сын умер в детстве. Когда после браконьерской охоты на него завели судебное дело, ему пришлось бросить родной край, семью. Без денег, без связей он появился в Лондоне. Но он уже принимал участие в спектаклях графа Дерби. В труппе «слуг лорда Стренджа». Тот его порекомендовал на лондонскую сцену.
В молодости писательство было обычное времяпрепровождение золотой молодежи. Но затем гений Ретленда проявился с невиданной силой в таком сложном жанре, как драматургия. Шекспир – драматург всех времён и народов! Гордость человечества.
– Но как это вышло? – недоумевал Ричард.
– В семейных хрониках осталось воспоминание о том, что в Оксфорде, где учился граф Ретленд, у него было шуточное прозвище «Потрясающий копьём», т.е. Шескпир.
Фамилия Шекспир была простонародная, писалась по-разному. И вот, придя в театр «Лебедь», Ретленд видит молодого человека и узнаёт, что его фамилия – Шекспир. Этот человек заинтересовал графа, хотя он играл весьма малую роль в театре, помощник суфлёра, но граф заметил его живые, умные глаза, сметку в работе. Шла пьеса «Альфонс, король Арагона» Роберта Грина, который принадлежал к братству «университетских умов». Любовно-авантюрные романы так и текли из-под бойкого пера Грина. Ему приходилось всё время писать, чтобы вести шикарный образ жизни. Заложив плащ и шпагу, он жил в публичных домах, бесчинствовал в тавернах.
Под покровом ранней ноябрьской ночи Шекспира проводят в кабинет молодого хозяина, страстного театрала.
– Откуда вы родом? – спросил граф, угощая его элем.
Ужин был накрыт на двоих.
– Из Стретфорда-на-Эйвоне, – ответил смущенный молодой человек.
– Как же вы попали в Лондон?
Молчание.
– Это долгая история, милорд.
– А разве мы торопимся?
Впервые Вильям беседовал со столь важной особой. Ему не хотелось посвящать этого знатного юношу, владельца замка, в перипетии своей жизни. Он был независимой натурой. Граф это заметил – парень не промах.
– Где вы учились?
– В грамматической школе в Стратфорде, милорд.
– Да, это хорошо. А кто ваш отец?
– Джон Шекспир, перчаточник. Он женат на Мэри Арден. Уважаемый в городе человек, милорд…
– Я вижу, вы достойный молодой человек, уверен, что вы сделаете карьеру в лондонском театре.
Здесь, в Лондоне, Вильяму приходилось трудно, хотя в родном доме он никогда не голодал. Граф ненавязчиво потчевал. Но наступил момент, когда пора было поговорить и о деле. Оно оказалось фантастическим.
– Я хотел бы через вас отдавать пьесы в театр. Анонимно.
– Вы пишите пьесы, милорд? – изумился актёр.
– Да, но, видите ли, мне невозможно выступать под своим именем. Вы же работаете в театре, вы молоды, честолюбивы. Это хорошо. Может быть, вы тоже пробовали писать?
– Так, пустяки…. Для своей Энн, для земляков…. Так, некоему Томасу Люси я посвятил балладу. Она была наклеена на ворота его заповедника, обозлённый рыцарь возбудил судебный иск против меня…
А злая баллада, при всём её художественном несовершенстве, была не единственной стрелой, которую Шекспир выпустил в своего преследователя, если сказать честно. Граф посмотрел на его заблестевшие глаза и понял это. Непростой малый. Такой мне и нужен.
– Я буду вам платить.
Вот тут молодой человек насторожился.
– Более того, я помогу вам создать свой театр. Пусть он будет называться «Глобус». Это будет копия римского театра. Вы можете создать его на паях с Джемсом Бербеджом.
– А что я скажу директору?
–Что вы написали пьесу, и вы её вручите режиссёру. Если ему понравится, её будут ставить. Можно анонимно. Вы должны только одно – всю свою жизнь хранить тайну авторства. Сейчас вас проводят, я даю вам три дня на размышление. За первую пьесу вы получите вознаграждение.
– Я… согласен.
Вильяму это казалось чем-то несущественным. Было полно анонимных пьес. Авторам платили мало, театр, получив пьесу, становился её собственником, но бывали и «пиратские» списки. К тому же театр был зрелищем для простонародья.
– Тогда ждите знака из замка.
Так родился драматург Вильям Шекспир. Так родился деятель театра, пайщик театра «Глобус», владелец земельных угодий в Стратфорде, и лучшего дома Нью-Плейс.
Ричард был потрясён.
– Есть свидетельства, – продолжала тётушка, – что Шекспир писал л е г к о. Пусть так. Но ведь нужен досуг, чтобы найти в библиотеках все эти древние хроники, чтобы отыскать такой огромный материал в архивах, нужен внутренний импульс писателя… Какой-то тайный толчок. Когда просыпаешься среди ночи и встаёшь, чтобы исправить мазок. Возможно, что актёр Шекспир, как одарённый природным умом и талантом человек, адаптировал пьесы для своего театра, где был и такой замечательный трагик, как Ричард Бербедж, игравший Ричарда III, Ромео, Брута, Гамлета, Отелло. И Гарри Перси, с горячим темпераментом. Он играл забияку Тибальда, и комик, толстяк, который блистал в роли Фальстафа. Актрис в ту пору не было, их роли играли мальчики, воспитанные актёрами. Возможно, Вильям добавлял в эти пьесы перцу, народного юмора, ибо Шекспир-драматург великолепно сочетал и стиль высокой трагедии, и народное крепкое словцо.
Доказательством того, что Вильям Шекспир – псевдоним, может служить и тот факт, что когда граф Ретленд скончался, Вильям Шескпир уволился из театра, хотя и оставался его пайщиком. Вернулся к семье в Стартфорд, где к тому времени приобрёл самый лучший каменный дом, стал богатым, но не написал больше ни строчки.
Поздние биографы писали: «Его завещание вызвало много дискуссий и споров. Завещательные отказы, содержащиеся в документе, соответствуют его намерениям, но манера, в которой они изложены, лишена малейшего проблеска того духа, который осенял нашего великого поэта. Поэт подробно отписал всё своё имущество, вспомнил не только детей, родню, но и товарищей по театру «Глобус». Но…. В завещании не перечислено никаких книг или литературных рукописей. Он жил в последние годы, как простой буржуа, проявляя хватку в делах, отстаивая своё право в судах. Гений словно бы забыл о своём Божьем даре».
Граф Ретленд умер рано, у него была тяжелая наследственная болезнь. Вскоре умерла его прекрасная Диана, не пережив горя. Детей у них не было. Род Ретлендов продолжил его младший брат.
– Как интересно, тётушка, – сказал Ричи.
– Мы, Ретленды, конечно, многого не знаем. Слава к Вильяму Шекспиру пришла столетия спустя после смерти и графа Ретленда и самого актёра. Отметим только, что от всевидящего ока королевы ускользнул истинный властитель дум её века…
Как-то на уроке, когда изучали творчество Шекспира, Ричард высказал свою версию авторства. Робко, не с такой страстью, как тётушка.
– Да, – ответила несколько удивлённо госпожа учительница, – есть и такая версия. Но откуда вы её узнали?
– Мне рассказала моя тётушка, Беатрис Ретленд.
– Беатрис Ретленд ваша тётушка?
– Да.
– Трудно сказать, кто на самом деле автор этих великих пьес. Но одно несомненно, что ваша тётушка – знаменитая художница. Мне очень нравятся её картины. И её необычный портрет Вильяма Шекспира – тоже. Очень смело.
Так Ричард узнал, что его оригиналка тётя – знаменитость. И вспомнил её портрет Шекспира – человека, с задумчивым взглядом и высоким лбом, в котором сквозили изящество и сила. Только он знал, с кого она писала этот портрет – с его отца. Фамильные черты Ретлендов были отражены в этом портрете: эти глубоко посаженные задумчивые глаза и гордая посадка головы были унаследованы им самим. Но знатоки кивали: «Да, дух Шекспира выражен в портрете, это он – человек Ренессанса!»
***
В долгие дни и ночи полёта, Ричард, смущаясь, рассказал товарищам легенду о Ретленде и Шекспире.
– Это великолепно. Гений, который не знал о себе, что он – гений! – откликнулся я.
– Шекспир – мой любимый драматург. Папа играл Ромео, а мама – Джульетту в студенческом театре «Заморочка». А есть что-то ещё о твоём великом предке?
– Есть и такая версия. После того, как Шескпир пригвоздил своего лорда эпиграммой, и ему пришлось бежать в Лондон, он познакомился с аристократом Саутгемптоном, он посвящал ему сонеты, восхищался им, а через него и с Эмилией, дочерью придворного музыканта Боссано. Таких девушек он не встречал ещё в своём захолустье – изящная, любящая музыку, сама прекрасно играющая на клавесине. Шекспир влюбился в неё с первого взгляда. Но он был … женат. Его брак был заключен в церкви, развод был делом трудным. Любовь была горячей, яркой, но их сын Генри оказывался незаконнорожденным. Граф Саутгемптон выступил в роли спасителя – он срочно выдал Эмилию замуж за придворного скрипача Альфонса, дав приличное приданое. Для Эмилии наступили сложные времена. Но не легче было и Шекспиру: граф запрещает видеть Эмилию и сына, зато сам «спаситель» вступает с ней в открытую связь. Таково истинное лицо аристократии. Нуждающийся Шекспир больше никогда не ищет покровительства.
Испорченный двадцатый век, читая сонеты Шекспира, предположил даже гомосексуальную связь, ведь поэт описывает любовь к мальчику. Это было обращение к сыну.
Почему-то нас взволновала такая древняя история любви. Но как без неё Шекспир мог стать драматургом? И стало понятно, почему он редко посещал семью…
– Вроде бы версию о Ретлинде в науке отвергли. Во времена появления Шекспира в Лондоне ему было всего пятнадцать лет. Какой из него драматург? – сказал я.
– Возможно. Но как приятно думать, что у тебя такой предок!
***
Пока друзья, в свободное от дежурств и внеплановых осмотров корабля время, изучали биографию Шекспира, командор Ричард невольно вспоминал свою жизнь с Беатрис. Конечно, он тоже стал писать маслом, воображать себя художником, а Беатрис, рукой мастера подправив его работы, таскала творения вундеркинда на выставки.
Она любила одевать его в шарфы и свитера собственной вязки, и он резко отличался от всех. Потому-то, видимо, его приметили, и пригласили стать топ-моделью. Ричард посмотрел на это дело практически – ему пообещали платить.
Беатрис то баловала его, то забывала давать деньги на нужные ему мелочи, а деньги ему, как всякому подростку, были нужны: на секцию футбола, на кино, на подружек. Так началась его карьера художника. Тётушка была довольна, она считала, что он должен быть художественной натурой: такова наследственность! На подиуме его заметил известный кинорежиссер и пригласил в свой фильм. Он снялся в молодёжном кино. Тётушка ликовала.
– Вот что такое кровь Шекспира, кровь Ретлендов! В нашем роду столько одарённых людей. Тебя ждёт большой успех, только не разбрасывайся. И занимайся живописью посерьёзней…
Спустя год после катастрофы «Великой волны» жизнь понемногу восстановилась.
Сама Беатрис работала запоем: увлёкшись новой картиной, она так и жила в своей мастерской, где в углу за ширмой примостились умывальник и софа. Ирландка, ворча, что другие хозяйки платят каждую неделю, а леди Ретленд – когда вздумается, регулярно носила ей, как затворнице, еду и кофе. Ирландка кормила мальчика, но карманных денег не давала. Но наступал тот великолепный момент, когда побледневшая и похудевшая Беатрис выходила в гостиную, обессилено садилась в своё любимое кресло, а восхищенный Ричард наливал её рюмку превосходного шотландского виски. Он знал, что наступило время праздника. Вскоре, после звонка, появлялся и Томас Конрад. Все шли смотреть новую картину Беатрис. Томас завистливо вздыхал.
– Откуда у тебя такое воображение, Беатрис? – удивлялся он.
Ричард тоже во все глаза смотрел на картину: всё в ней было так тонко и красиво выписано, словно на картинах старых мастеров. И только что-то чуть-чуть было сдвинуто, и это что-то говорило о современности, о мире, в котором они все жили.
Беатрис расплачивалась с ирландкой, давала Ричарду чек для школы, покупала обновки.
– Как ты вырос, Ричи!
Обедали вместе с Томасом в ресторане, потом грузили в грузовичок картины на выставку. Потом, бывает, Беатрис с картинами уезжала за границу. В сущности, Ричарду нравилась такая жизнь, в которой Беатрис то исчезала, то снова горячо принималась за его воспитание. Всегда слегка взбалмошная и такая щедрая, не похожая на англичанку. А на кого? Только на саму себя.
Повзрослев, Ричард понял, что её друг Томас Конрад слегка был уязвлён её растущей популярностью среди знатоков живописи, но где ещё он мог найти такую потрясающую женщину? Чтобы отвести душу, он жаловался Ричарду, когда Беатрис была в «творческом экстазе», как он иронично выражался, что хотел бы жениться на его тётке, что согласен быть её домашними тапочками, что он и так для неё жилетка для слёз… И только. Ричард был на стороне Томаса. Он видел – толстяк страдал.
Глядя на его куртку с непонятными пятнами, он понимал, что Томасу лучше жениться. Тогда бы ирландка приводила в порядок и его вещи. Он говорил об этом тётушке, но она только смеялась и отмахивалась.
Однажды на выставку в престижную галерею тётушка отнесла его работу «Пикирующие истребители». У лётчика, чей самолёт шел в штопор, было отчаянное лицо отца Ричарда, и другое – растерянное лицо его друга. Словно Ричард сам слышал, как кричал отец: «Заело руль направления! Падает давление! Повреждено крыло! Катапультируюсь». Но самолёт взрывается.
– Ричард! Твою картину купили! Вот твои пятьсот фунтов, неплохо для начала, – объявила радостная тётушка.
Но таинственный покупатель не просто приобрёл картину, он ещё вознамерился познакомиться с автором. Так в его жизнь вошел Алекс Камберленд, полковник ВВС Англии в отставке. Ричард приехал по его приглашению в коттедж на Парк-стрит. В гостиной, среди всяких безделушек и малоинтересных картин он сразу увидел свою. Она висела над старинным камином.
– Сынок, я потрясён вашей проницательностью. Я не силён в этих направлениях, стилях, я – старый лётчик, но ваша работа, чёрт подери, выгодно выделяется среди этой мазни и выпендрёжа. Впервые я был благодарен миссис Камберленд, что она затащила меня на вернисаж. У подруги сломалась машина, и она вызвала меня. Перст судьбы. Я решил подождать кумушек в кафе, но – случайный взгляд – и я разорился на пятьсот фунтов.
– Я просто написал портрет своего отца. Он был военным лётчиком и погиб, когда мне исполнилось десять лет. Тётя Беатрис взяла меня к себе, чтобы мама могла устроиться. Моя тётя – знаменитая художница, и она мечтает, чтобы я тоже стал художником.
– У тебя получится, сынок. Главное, держись здорового реализма.
Так началась дружба Ричарда Ретленда и Алекса Камберленда. То, что полковника звали так же, как отца, тоже сближало их. У старого лётчика была замужняя дочь, которую он обожал, но… Ему всегда хотелось иметь сына. Так он признался Ричарду. Полковник с удовольствием рассказывал ему о службе, о товарищах, всякие смешные истории, о лётчиках и самолётах.
– Небо – это родина мужчин, – говорил старый вояка. Невысокого роста, с красивым седым ежиком волос, с насмешливыми серыми глазами он покорял его независимостью суждений и лёгкой бравадой. Это был настоящий мужчина. И, неожиданно для потрясённой тётушки, Ричард пошёл учиться в лётную школу. Потом его отобрали в астронавты. А теперь он, как говорится, летит к звёздам. Попробовал бы он приблизиться хоть к одной звезде!
Дружба с Алексом Камберлендом перевернула всю его жизнь. Как ни сопротивлялись тётушка, мама и папа Том, который оказался механиком на авиабазе. Мать сказала как-то что ни за что на свете не вышла бы замуж снова за лётчика. Сестрёнки радостно прыгали, а братец Филипп гордился старшим братом. Брат – астронавт – это круто! Вся школа завидует. Ричард его понимал, но тётушка и мать были безутешны.
Его перевели в Америку, в международный отряд астронавтов. Теперь было не до личной жизни. Но всё-таки, словно пробил его час, Ричард решил жениться. Девушки в центре были служащими связи, официантками в баре, медсестрами в госпитале НАСА. Джейн казалась ему типичной английской девушкой, хотя и американкой. Тётушка Беатрис хотела, чтобы он непременно женился на английской аристократке. Где такие водятся, Ричард не знал. Но вдруг ему захотелось того же. О, конечно, он никому в этом не признался. Джейн была сотрудницей службы связи в Хьюстоне. Она показалась ему такой изящной и загадочной, сидя за компьютером. Или ему так почудилось? Только когда она улыбалась, её изысканное лицо с правильными чертами становилось милее, но проще. Вообще, он её немножко придумал. «Смуглая дама сонетов Шекспира, не иначе…». Теперь Шекспира он знал наизусть.
Когда Ричард увидел её в баре, Джейн сидела потерянной, и не ответила на его улыбку.
– Миледи, можно вас угостить?
– Я не пью виски, милорд, – холодно парировала она.
– Что вы, мороженым!
Её взгляд смягчился. Ричард уже умел охмурять девушек. Кто может устоять перед его обаянием? Немного самоуверенности не помешает.
Она, конечно, знала, кто он. Она почему-то была грустной. Отчего девушка может быть грустной? У неё нелады с её парнем. Тем хуже для него. У каждой красивой леди хоть пара кавалеров да имеется. Какой же дурнушкой нужно себя считать, чтобы скучать одной в таком большом мужском коллективе! Так считал Ричард. Она ему нравилась, и это была самое главное. Она обижена? Осыпь её комплиментами, подарками, и будь напористым. Видимо, её парень колебался, крутил с другими. Ясное дело – искал свободы. Сам был таким, но этот раз всё всерьёз.
Познакомился с родителями Джейн – выходцами из Южной Англии, и остался доволен. Они с ностальгией вспоминали Англию, которую Джейн уже не знала.
Ричард сделал предложение Джейн по всем правилам: цветы, шампанское, кольца… Он сам удивлялся, что так ведёт себя, так как никогда не придавал значения традициям. Родители Джейн были польщены. Они хотели отпраздновать свадьбу в своём скромном ресторанчике, но инициативу перехватила богатая и амбициозная леди Беатрис Ретленд. Тётушка пожелала устроить свадьбу с гостями: великими европейскими и американскими художниками, сенаторами, кинозвёздами. Ну, а Ричард – с астронавтами. Мать не возражала против сенаторов, только волновалась насчёт своих нарядов. Ричард подарил кредитную карточку впервые приехавшим в Америку сёстрам и брату. Филипп вёл себя спокойно, а папа Том вообще не подавал голоса, только заметил: «Держись, сынок, девушка хорошая».
Джейн поступила в цепкие руки леди Беатрис. По её мнению, невесте надо было сшить платьев пять – для церкви, для свадебного ужина, для танцев, для… Побыть вдвоём с Джейн ему не удавалось, и это его страшно злило. Во время приготовления к свадьбе мать во всём перечила Беатрис: «Мой сын будет недоволен, мой сын это не одобрит… », выступая от имени Ричарда, хотя его мнения никто не спрашивал, но она казалась лёгкой яхтой рядом с могучим военным кораблём леди Беатрис Ретленд.
Луиза так и осталась в мире военных баз, а леди Беатрис принадлежал весь мир. Везде выставлялись её картины, полные непередаваемого юмора, иронии и оригинальности, а иногда и лиризма. Толстяк Томас так и ездил за ней, как верный рыцарь, таская по свету и свои скульптуры и возмущаясь тем, что сейчас творила нахальная молодёжь. Этот незрелый авангард казался ему полной бессмыслицей, а сам он «ударился в детство», как говорила Беатрис.
– Да, я леплю то, что любил в детстве. Принципиально! Да, я наивен и глуп!
– Да, уж ты наивен! – смеялась художница.
Лепил собачек, коровок, какую-то забавную буколику, живя всю жизнь в Лондоне и не перенося органически сельскую жизнь, вытащить его на природу было для Беатрис мукой. Лепил и находил поклонников! Это был его вызов времени.
Ричарду было приятно снова окунуться в их мирок. Сам он давно уже не писал маслом. Некогда.
– Какой ты был очаровательный малыш, когда выходил на подиум! – вспоминала тётушка с сожалением. Жизнь – это стихия! Вернее, так – как обойтись без тётушки, его лучшего друга! А Беатрис – это стихия. Она никак не могла упустить из рук эту свадьбу, коль её пригласили и ей доверились. Это был её звёздный час.
Две недели Джейн была напрочь оторвана от него. Зато, когда прошло венчание, запись о браке в мэрии и начался свадебный стол, за ним Ричард сидел ровно пятнадцать минут.
– Дорогие друзья, у астронавтов время дорого. Мы всё решаем за секунды. Прошу вас остаться и выпить за наше благополучие.
Леди Беатрис, словно ожидая этого, кинулась за молодожёнами, вручила Ричарду чек и чемодан с вещами. И они сбежали в отель на взморье, где им был той же Беатрис заказан номер. Ричард никогда не забудет первую ночь в отеле. Они оба устали от шумного дня, оба, как ни странно, были голодны, несмотря на роскошный стол, и Ричард заказал в номер ужин. Это было спасительное действо. Ибо он вдруг растерялся. Перед ним сидела безумно красивая, но незнакомая девушка. Он так внезапно решил жениться, а девушка так быстро согласилась, а его родня так бурно его поддержала, несмотря на то, что ему придётся лететь в неизвестность, что сейчас он оказался перед проблемой – он не знал эту девушку. Да ещё эта беготня по салонам красоты… Она её совершенно преобразила. И вдруг он понял – она тоже в растерянности. Ричард улыбнулся, взял розу из вазы, и встал на одно колено.
«Стань у окна. Убей луну соседством;
Она и так от зависти больна,
Что ты её затмила белизною.
Оставь служить богине чистоты.
Плат девственницы жалок и невзрачен.
Он не к лицу тебе. Сними его.
О, милая! О, жизнь моя! О радость!»
– Чьи это стихи? – спросила Джейн с любопытством.
– Это? Шекспир! Так Ромео объяснялся в любви Джульетте.
– Как здорово.
– Как ты прелестна! Какая Джульетта, эта глупая девчонка, сравнится с тобой!
– Да, уж. Надо мной столько потрудились! – засмеялась она, не зная, что сказать.
Свадьба ошеломила её. Она подумала: «Я его совсем не знаю. Он читает наизусть Шекспира! Но я хочу с ним быть, слушать его. Ричард – необыкновенный человек. И эта его тётушка Беатрис такая чудная женщина».
Джейн улыбнулась. Её правильные, строгие черты лица стали как-то проще. Голубые глаза сияли. «Типичная англичанка», – одобрительно сказала ему наедине перед свадьбой Беатрис.
В номер деликатно постучали: это пришли официанты накрывать им свадебный ужин. Они отошли к окну, и Ричард взял свою молодую жену за руку в белоснежной перчатке, атлас нежно покорился ему.
Стол был накрыт, и официанты удалились. Ричард повесил на двери табличку «Не беспокоить».
– Моя дорогая жена, а не переодеться ли нам? Все эти ужасные торжества позади. Впрочем, прошу прощения, женщины любят весь этот блеск. – И подумал: «Боже, что он несёт? А если она обидится? Он тоже хотел, чтобы всё это было именно так, и доверился Беатрис. А со свадьбы сбежал только от нетерпения. Она решит, что всё это от холодности».
– О, пожалуй, – пробормотала она и подумала: «Переодеться, это хорошая идея. Я слишком скована. Это заметно».
Ричард подошёл к ней и снял ожерелье, подаренное им накануне. Фата была снята ещё тогда, когда они сели в машину. Потом расстегнул и платье, помог снять его. Теперь на ней были только чудесный лифчик из кружев и такие же белые трусики. Его волновали её матовая кожа и родинка на плече. «Смуглая леди сонетов» – вспомнилось ему. Не такой ли была героиня сонетов Шекспира – его далёкого предка? Он прочёл много книг, где отвергалась эта легенда, и он не спорил, но в глубине души он, как и тётушка Беатрис, считал Шекспира своим предком. Великим предком.
Джейн слегка коснулась поцелуем его щеки, и упорхнула в ванную. Он снял пиджак, атласную белую бабочку и взволнованный ждал. Конечно, это была не первая ночь с девушкой в его жизни, но ведь это была та, с которой… что с которой? Неизвестно.
Джейн вышла из ванной в белом халате, с полотенцем на голове – домашняя и милая.
– Ты очаровательна.
Ричард рванул в ванную, был он там недолго в отличие от Джейн. Просто хотелось смыть усталость и волнение этого дня. Он вышел из ванной тоже в халате и почувствовал себя лучше. Улыбнулся Джейн.
– Слушай, я безумно голоден. Не поесть ли нам? «Но не слишком ли он холоден?» подумал он. Что-то отдаляло его от Джейн. Может быть, её смущение и радость, что он отодвинул их брачную ночь этим ужином. Кто знает – может все влюблённые так себя ведут в первую брачную ночь? «Быть или не быть?» Это про него. Он слишком подвержен своим противоречивым размышлениям. Но сейчас? Эй, Гамлет, очнись – давай выпьем за вечную любовь…»
– Да, за вечную любовь, Джейн!
– Да уж, нам с тобой именно такая и понадобится. Вы, астронавты, теперь летаете и год и два… Ужас!
– Но мы ведь молоды! И останемся молодыми! – пылко возразил Ричард, и это напоминание о разлуке наполнило глаза Джейн слезами. И он стал целовать эти слёзы, вся преграда между ними рухнула, и пропал это светский холодок. Ведь они объяснились друг другу в любви прежде, чем началась эта суматоха со свадьбой.
Целуя Джейн, Ричард почувствовал, как напряглась его плоть, и Джейн тоже почувствовала это. Сосцы её грудей тоже затвердели, и всё тело наполнилось истомой, горячим желанием. Он поднял её на руки и отнёс в постель. Одной рукой он сдёрнул покрывало, другой халат с Джейн. «Какое счастье – она моя.» - пронеслась шальная мысль. Казалось, что желанней этой женщины не было никого на свете, а она отвечала на каждое его движение, её смущение прошло. Она самозабвенно осыпала его поцелуями, постанывая, и застонала, когда он вошёл в неё – осторожно, нежно, а потом убыстряя темп. Сильный, молодой, он стал бурным, необузданным, как налетевший на побережье торнадо. И всё было прекрасно, и только лёгкое разочарование промелькнуло, как облачко на ясном небе – Джейн не была девственницей. А он ей читал стихи о девственности, о Джульетте!
Пилот Алекс
Мои родители закончили физмат МГУ. Отец – Антон Муромцев - был прекрасным студентом – силач, спортсмен, играл в студенческом театре «Заморочка», и, конечно, был способным математиком. Режиссёр «Заморочки» – студент ВГИКа – даже подбивал его перейти в киноактёры, но Антон только по-дружески снялся в его дипломной работе, и на этом закончил свою киношную карьеру. Мать – Ксения Абрамцева – тоже была звёздочкой «Заморочки», играла Джульетту в невыносимо современной постановке. В эту пору у Антона было много дел, девушек, а за Ксенией на репетиции заезжал иногда молодой, подтянутый интересный мужчина, как решил Антон – жених.
Непонятно почему, они постоянно с Ксенией пикировались.
– Ну что с вами, ребята? – недоумевал режиссёр. – Вы же созданы природой играть Ромео и Джульетту.
Это был не совсем Шекспир, а весёлая переделка своего же товарища, который впоследствии стал известным юмористом.
Последний курс, не до репетиций в «Заморочке», там уже блещут первокурсники. Антон встретил осунувшуюся за сессию Ксению на лестнице – она была моложе на курс.
– Когда позовёшь на свадьбу? - спросил он как бы между прочим.
– Какую свадьбу? – удивилась она.
– А разве это не жених тебя встречает на «мерседесе»? Хотя это уже далеко не модная модель.
– Да это мой папа! – засмеялась Ксения, гордясь отцом.
– Ксения, – схватил он её за руку, – выходи за меня замуж.
– Прямо сейчас?
Пять минут назад он даже не думал об этом, но тут почувствовал – куй железо, пока горячо.
– Прямо сейчас. Паспорт с собой?
– Откуда? – она захохотала. – Вот зачетка с собой – сойдёт?
– Ксения, я серьёзно. Жду тебя завтра с паспортом.
– У мытищенского загса? Распишемся по-быстрому?
– У Дворца бракосочетаний, на Набережной в десять утра.
– Посмотрим. Сдам зачет – приду. Нет – не судьба.
Утром, прихватив все свои сбережения, накопленные в стройотрядах, забежав в институт и сдав экзамен первым, он помчался во Дворец бракосочетаний. Несмотря на июньскую жару, он был одет в нарядный светлый костюм. Купил роскошный букет роз – классика – и кольцо, ещё не обручальное, в подарок. Нетерпеливо, с волнением Антон прогуливался перед Дворцом бракосочетаний. В половине одиннадцатого, к Дворцу подъехал знакомый «мерседес» из которого выпрыгнула нарядная Ксения. За ней неторопливо вышел тот, кого он так долго считал соперником.
– Папа, это Антон, – представила его Ксения.
– Василий Петрович Абрамцев, – протянул руку тот.
– Антон, – пожал руку будущему тестю и другу жених.
Он вручил цветы и подарок невесте, и они все вместе пошли подавать заявление.
Весёлая студенческая свадьба, окончание Антоном института, работа в центре Королёва. Ксения ещё студентка. В этой суматохе родился я, а через два года – Кирилл, а ещё через два – Маша. Так что мама пока ещё к карьере и не приступала. Отец втайне надеялся, что и не приступит, но Ксения твёрдо заявила на семейном совете:
– Три года сижу с Машей и всё – на работу. Для чего я училась? Мне всякие фитнес-клубы по фигу.
Семья её дружно поддержала, но не очень искренне. Как только родился Кирюша, Алёшу отдали в садик. И на второй день, когда отец забирал его из садика, воспитательница сделала ему выговор:
– Ваш мальчик дерётся. Невоспитанный ребёнок. Так толкнул девочку, что она полетела в другой конец комнаты, а она после пневмонии. Безобразие.
– Извините, я приму меры, – испугался Антон.
В машине он спросил у меня, как прошел день.
– Хорошо.
– А вот воспитательница говорит, что ты толкнул девочку.
– Она взяла моего мишку.
– Она девочка, девочек нельзя обижать. Их надо защищать. Она болела, пришла в садик, а ты? Тебе жалко мишку дать поиграть?
– Жалко. А что она…
– Завтра же извинись перед девочкой и дай ей игрушку. Поиграй с ней… Ты же здоровый мальчик.
Вечером отец задумчиво сказал маме:
– Сегодня Алёшка так толкнул девочку, что она отлетела в другой конец комнаты:
– Ну и что! Все дети дерутся.
– Но какая сила… Знаешь ли ты, что мой отец родом из Мурома. Там Гусевы, Гусаровы, Муромцевы – все силачи, потомки знаменитого богатыря Ильи Муромца. Меня как-то в детстве, когда я гостил у бабушки, как толкнула соседка Ленка Гусева, так я на попе весь двор пропахал! Теперь она чемпионка мира по тяжёлой атлетике. По телеку видел. А мой отец? А я сам?
– Боже мой, и ты веришь в эти легенды? Да просто твой сын в тебя!
– А я в кого?
– Твой силач Илья Муромец сиднем сидел тридцать три года? – усмехнулась Ксения.
– А у нас в роду есть легенда, что дед Муромца язычник разрубил православную икону, и на род легло родовое проклятье – мальчики все умирали, а Илья не мог ходить. Старцы - странники забрели во двор, мать ласково приняла их, и они сняли родовое проклятие через тридцать три года.
– Вот как?..
Мою силу скоро заметили и тренеры, спорили между собой, тащили в разные стороны.
– Только не тупая тяжёлая атлетика! – кипятилась мама.
– Вообще-то, среди силачей, был и доктор наук, чемпион мира Юрий Власов.
– Всё равно. Я отведу его на фехтование: спорт, требующий не только силы, но и ума, воображения, сообразительности, храбрости и расчёта.
Мама была мастером спорта по фехтованию. Отец не возражал. Так я поступил на фехтование, посмотрев фильм «Три мушкетёра», ходил на тренировки с большим воодушевлением. Я не знал, что после окончания второго класса, учитель вызвал родителей для беседы.
– Что случилось? – озабоченно спросила Ксения. – Дерётся?
– Нет, что вы! Просто не знаю, что он будет делать в третьем классе.
– Что делать? Учиться!
– Вот тут и загвоздка. Чему? Может, отдадите его в школу для одарённых детей?
– Зачем это? – возмутилась мама. – Вундеркинда растить? В пять – он гений, в пятнадцать – непризнанный гений, в тридцать – рядовой программист. Нет уж. – твердо сказала мама. – неудачника нам не надо. Что у вас за программы? Дети ХХI века, да они с воздуха ловят информацию. Надо уметь учить.
– Я участвую в программе «Учитель года», и уже на пятом месте, – оскорбился учитель.
– Простите. Я знаю – вы молодой специалист и у вас большое будущее, но вундеркинда делать из своего ребёнка не позволю.
– Может, вы и правы. Попробую подобрать программу для него…
***
Мне было двенадцать лет. Помню – 31 декабря все телестанции мира передавали пророчество Нострадамуса, календарь Майя, где предсказывался Конец света, вернее, конец нашей человеческой расы, и прочие страшилки. Кто-то смотрел, кто-то лёг спать. Мало кто обратил внимание на эти передачи.
Утром я проснулся, мама уже приготовила завтрак, я поел и помчался в школу. Но Конец света всё-таки наступил…
Вечером в доме не зажглось ни одной лампочки, телевизор не включился. Пришёл дед и сказал, что умерла прабабушка. Он высказал мысль о том, что видимо, предположение учёных о том, что из центра Вселенной Землю накроет волна огромной энергии, были верными. Сердце прабабушка не выдержало удара. Вся техника отказала. Города погрузились во мрак. Впереди была трагическая зима.
Люди в течение недели умирали. Опустели психбольницы – больные или умерли, или выздоровели. В течение месяца фирмы по оказанию ритуальных услуг не успевали хоронить. В крематориях сократили программу ритуала прощания, похоронная музыка звучала постоянно. Ушлые предприниматели тут же наладили производство свечей.
Первыми опомнились от паники фермеры: похоронив своих односельчан, они увидели, что коровы доятся, куры несутся, а продуктами они запаслись с осени. Правда, сёла остались без связи с внешним миром, без радио, телевидения и интернета. Пришлось снова вернуться к ручному труду. Ну что ж, им не привыкать. Люди снова стали собираться вместе, петь, танцевать, потянулись в церковь.
Научные институты, похоронив часть своих академиков, засветив свечи, стали собирать силы для нового рывка. Из душ людей ушли тщеславие, гордыня, зависть. Все силы землян были направлены на выживание.
В ту зиму мама отвезла меня и младших детей в Тарусу, где у её отца была зимняя дача. Я стал ходить в местную школу. Жили мы с бабушкой, все взрослые оставались в Москве, работали. Происходило много удивительных вещей, словно души людей и саму Землю кто-то мощно почистил. В космосе, потеряв связь с Землёй, летала космическая международная орбитальная станция – забота моих отца и матери. Я запомнил навсегда эту тревогу родителей о космонавтах – как сказалась на них Великая волна? Живы ли они? Как теперь они смогут вернуться? На эти вопросы не было ответа у землян, погруженных во тьму.
Отец привозил в Тарусу консервы и прочую еду, но разговоры родителей крутились около одной темы – космонавты, их судьба. Хотя вокруг и на Земле умирали люди: убийцы и те, кто содержался в тюрьмах, погруженных вечерами в темноту, и в депутатских креслах, и одетые в халаты врачей, все – уличённые и не уличённые. Начальники тюрем снеслись по почте – как прежде в ходу были бумага, конверты и почтальоны и решили, что осужденные за убийства, которые остались живы, должны быть отпущены. Видимо, они невиновны. Суды были завалены такими делами.
Ученые, получив сведения о выживших убийцах, стали говорить о каких-то особых вибрациях Великой волны. Все заметили – праведники чувствовали себя, как ни в чем не бывало. Стали умирать и те, кто подписывал смертные приговоры невинным.
Люди словно бы вернулись в ХIХ век, снова в цене стали лошади, процветать мелкие механические производства и, казалось, что так будет всегда. Понемногу все стали смеяться, любить, оптимистично смотреть в будущее. Год тяжелой депрессии прошел.
Все уже приспособились к этому, неодевятнадцатому веку. Масса людей арендовала или покупала землю, многие вернулись в свои деревни, потому что фермеры первыми стали, наиболее процветающими гражданами. И вдруг вспыхнуло электричество, а с ним вернулось так много. Космонавтам срочно послали космический корабль. Они сотворили чудо – выжили. Вместо шести месяцев летали по большой орбите целый год и даже приобрели особые свойства – им почти не нужны стали еда и питьё. И обнаружили ещё разные способности…
Каждое маленькое достижение – возвращение- встречалось землянами с восторгом. Зажглись экраны новых плазменных телевизоров, восстановился интернет, связь. Ученые всего мира открыто обсуждали недавнее событие планетарного масштаба. Говорили о том, что Земля прошла Великий прецессионный круг 26600 лет, и наступило время космического равновесия. А для Земли время катастроф, перемен. Из центра Вселенной в это время проходит Великая волна космической энергии.
Все религиозные деятели говорили о гневе Божьем. Гнев был страшен, но справедлив. Я помнил эти вечера при огромных свечах в старинных подсвечниках – их выделила бабушка из своего антиквариата – и споры, споры…. Собирались дед академик, дед оборонщик, родители и их друзья. Они горячо обсуждали – что это было? Откуда эта Волна? Когда Земля восстановится? Почему некоторые люди умерли, а некоторые наоборот – выздоровели, лёжа в онкологии, а другие приобрели особые свойства?
Какие дети родятся после Великой волны? Вопросов было много, и на них должна была ответить не только наука, но скорее сама жизнь. Было ясно – человечеству давался ещё один шанс на существование.
***
В пять лет я обыгрывал отца и деда в шахматы, читал что попадётся под руку, сидел в интернете. Однажды родители пили чай, в новостях увидели запись соревнований по бальным танцам.
– Ох, какая прелесть, – сказала Ксения. – наша Машка тоже туда ходит. Диктор объявила: «Победителями стали Алексей и Мария Муромцевы, город Москва…»
– Алёша, ты ходишь на бальные танцы?
– Машка попросила. У неё не было партнёра.
Кирюша всегда подражал мне: фехтование, футбол, бальные танцы. Только к математике он относился довольно равнодушно.
– Внуков не дождёшься. Все заняты карьерой, – констатировала мать.
Я всё-таки сдал экзамены экстерном за два последних класса лицея, и пошёл… в лётную школу, заодно с другом. Через год нас забрали в школу космонавтов, и я попал на проект «Орион». Мать расстраивалась:
– Космонавты – это мученики прогресса. Ну, ладно. Слетает на годик на лунную платформу, а потом к отцу, в Центр Королёва. А там докторскую защитит…
Выходило не так уж и плохо. Она смирилась.
– А я уже защитил!
– Как это, сынок?
– Как вы странно ко мне относитесь. Машка вас радует, какую чепуху не сыграет в кино, Кирилл обыграл в шахматы компьютер – радость до небес, а к моим успехам вы холодны и равнодушны, – обиженно сказал я.
– Что ты, сынок.
– Мать, смирись, твой сын – гений, – вздыхая, сказал отец, просмотрев протянутую папку. – Ведь это по лунной программе, как раз тот узел, который нам не даётся.
– Поздравляю от всей души, сынок. Я желаю тебе счастья, - виновато сказала мама.
Вечно она боялась за меня. Что от меня ещё ждать?
– Милая, жди внуков,- сказал ласково отец, когда они остались наедине.
– Теперь нам только это и остаётся…
Целитель Цао
Родители третьего астронавта Цао Джи встретились тогда, когда обоим было под тридцать, на вечеринке, организованной роднёй специально, чтобы их познакомить. Будущая мать Цао работала учительницей китайского языка и литературы в одном из колледжей Пекина, а отец – в какой-то закрытой военной конторе.
Как говорила потом бабушка, мама работала среди женщин, а папа – среди мужчин. Некоторые девушки искали женихов по интернету, но гордая Лю ждала свою судьбу. Вот их и познакомили. Впрочем, вполне тактично. Девушек было трое, а молодых людей – двое. Ещё мамин брат. Мама весь вечер только сдержанно улыбалась, а будущий муж вообще только ел и пил. Танцевать он не умел. Родня матери поняла, что мероприятие провалилось. Но оказалось, что молодой человек забыл свой мобильник, и на следующий вечер заехал за ним. Мама Цао была одета в домашнее, сидела над тетрадками, и вообще решила не выходить в гостиную, но её мать немедленно накрыла на стол, выставила рисовую водку, а потом развела целую чайную церемонию. Вызвала дочь, так что девушке пришлось развлекать неинтересного гостя. Уехал и больше не звонил. Но через неделю пригласил её в театр. Кавалер показался ей скучным, но мать настояла, и она пошла на свидание.
Она не знала, что показалась ему такой недоступной и прелестной, что он стал советоваться с приятелем, как поступить.
– А нет ли у неё подруги? – сразу заинтересовался тот.
– Я не собираюсь тебя с ней знакомить. Ты уже увёл у меня двух девчонок.
– Ладно, сходи с ней в театр, раз она такая образованная.
Они встретились, и он спросил эту загадочную девушку:
– Вы любите балет?
– Обожаю, – расцвела она.
«Как хорошо, – подумал он, – что мне попались эти билеты». Он впервые в жизни смотрел балетный спектакль. Это было знаменитое русское «Лебединое озеро», и он не скучал.
В театре они разговорились. Она узнала, что он родом из горной деревни, он стал рассказывать весёлые истории из своего детства. Из счастливого детства, пока была жива его мама. Она умерла, а отец снова женился. Этот водораздел в его судьбе она поняла позже. Теперь он жил в Пекине самостоятельно.
После скромной свадьбы Лю переехала жить к мужу, и вскоре родился сын. Единственное дитя, как было положено по закону в Китае. Его назвали Цао в честь древнего китайского поэта Цао Джи, ведь отец Цао был из клана Джи.
Цао помнил, как отец гордился своей образованной женой, её утончённостью, с радостью воспринял её желание назвать сына в честь древнего поэта. Ему бы это не пришло в голову. Он во всём угождал жене, словно высшему существу. Ведь он простой сельский парень, а она пекинка, как говорил его циничный приятель «тонкая штучка». В душе он радовался, что не познакомил свою невесту с ним, хотя тот очень того добивался. Мама Цао по-прежнему работала в колледже, а отец двигался по карьерной лестнице, и был всегда занят.
Когда наступил «Конец света», отец увёз их в свою деревню. Там жили его отец с мачехой. Отец Цао снова увидел женщину, которая отравила его детство. Она стала суше, седина обрамляла голову, лицо сморщилось. Он боялся, что характер её не изменился. Однако он считал, что в деревне его семье будет теплее и сытнее.
Дед отнёсся к появлению внука странно: боязливо посматривал на жену и робко улыбался. После отъезда отца Цао бабушка говорила соседям, что его отец – большой человек в Пекине, но он им совсем не помогает. Цао был возмущён несправедливостью бабушки. Ведь отец привёз тёплые одеяла, тонну угля, продукты…. Но им с мамой досталось только одно на двоих одеяло, банка сайры и консервированная соя. У отца Цао были ещё сводные сёстры и братья, и бабушка всё тащила туда. Цао жаловался на плохие поступки бабушки, но мама только вздыхала.
– Конфуций учил нас терпению и мудрости. Это – пора испытаний, Цао.
Деревня в горах мало зависела от цивилизации. Мама стала работать в школе, Цао – учиться и дружить с новыми товарищами. Учителя относились к маме с почтением – её муж был крупной фигурой в оборонке, человеком государственным, засекреченным. Он редко приезжал, но Цао ждал его с нетерпением. Жестокие землетрясения сотрясали горы и деревушку, лавины отрезали её от всего мира.
Бабушка донимала маму придирками, старалась навести жестокую экономию, так что они жили впроголодь, а ночью мёрзли. Мама старалась отдать Цао каждый кусочек одеяла, укрыть его ночью. И стала кашлять. Она никак не могла привыкнуть к деревенской жизни.
Через год отец привёз их обратно в Пекин. На столе их ждали рис с кисло-сладким соусом, фасоль, но всего было много и Цао от души наелся. Папа и мама улыбались, глядя на него.
Вечера мальчик проводил с мамой, она пристрастила его к литературе. Он был горд своим именем, и в душе считал себя потомком поэта, любил музыку, древние предания. Когда мама заболела, ему захотелось стать врачом. Очень рано он стал лечить кошек и собак у своих соседей. И здесь вдруг у него проявились необыкновенные способности. Отлично ему давались и боевые искусства. Он увлёкся медициной, занимался иглоукалыванием. Его отобрали в центр обучения тионавтики. Для мамы это было неожиданностью, она хотела, чтобы её сын стал знаменитым врачом. Раньше Цао не очень представлял, кем был его отец. Только готовя документы в отряд тионавтов, где нужно было указать всю родословную, он с удивлением обнаружил, что его отец – генерал, связан с космосом…
Мама рано умерла, и теперь Цао ничто не держало на месте.
Как-то, проходя практику в Америке, в НАСА, Цао попал в китайский книжный магазин, вернее небольшой магазинчик. Там он заметил девушку, её жесты, взгляды говорили о застенчивости. Он взял томик китайской лирики.
– Можно купить эту книгу?
– Конечно, - обрадовалась девушка. Видимо, не так уж много было любителей китайской поэзии. В магазинчике всего два-три человека что-то искали на полках.
«Где-то в южной стране эта девушка скромно живёт,
И лицо у неё схоже с персиком нежным и сливой.
Утром бродит она у Чанцзяна стремительных вод,
А у берега Сян выбирает ночлег сиротливый….».
Он прочитал ей стихи древнего китайского поэта Цао Джи. Словно увидел её где-то в Китае.
Девушка удивлённо посмотрела на него - как редко ей читали китайские стихи. Да никогда. Она улыбнулась. В этот момент ему показалось, что она похожа на его обожаемую мать. Цао стал захаживать в этот магазинчик, познакомился с ней. Её звали уже по-американски Люси, но его мать звали Лю, и это ему тоже казалось созвучным. Узнал он и родителей Люси – американцев китайского происхождения. Они родились в Америке, только их родители были родом из Южного Китая. Крестьяне, они умирали с голоду в засуху, и при первой возможности, подключившись к государственной программе помощи китайцев за рубежом, устремились на поиски другой жизни. Родители Люси выложили ему свою историю, показали фото. Они унаследовали от своих родителей книжный магазин и ресторанчик. Когда Цао появился в ресторанчике, отец Люси громко объявил: «В нашем ресторане «Золотой предок» сегодня прекрасный гость – китайский астронавт Цао Джи». Он произнёс это на китайском и английском языках. Посетители зааплодировали. Ресторанчик сразу стал знаменитым. Цао смущенно улыбался. В этом же ресторанчике сыграли свадьбу – друзья, астронавты, отец прилетел из Китая, родня невесты. Его отец – очень сдержанный человек – одобрил выбор сына. В этой шальной Америке выбрать такое чудо! Красавицу – китаянку, так похожую на мать. Отец промокнул глаза. А потом у Люси родилась дочь – Лю, или по-американски Люсинда. А через год ему предложили участвовать в проекте «Орион», и он стал национальным героем Китая. Изменить что-то было невозможно.
Все астронавты были лучшими в своей профессии, иначе не могло и быть. Они должны были взрослеть и учиться в полёте. Обучающие программы были самых разных профилей. А кто же учитель? Они не сразу догадались – Джемма.
Глава 2. Голоса Земли
Невольно мы жили от связи до связи с Землёй. Вот появилось на экране милое лицо Джейн. Ричард знал, что она беременна и напрягся.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил он и представил себе, как ликуют, узнав о её беременности, мать, тётушка Беатрис, да и вся родня.
– Всё отлично. Всё хорошо, дорогой. Токсикоз прошёл.
Ричард улыбался: прошёл неизвестный токсикоз – видимо, это хорошо.
– Поздравляем, командор, – сказали мы, улыбаясь.
– Спасибо, друзья.
Какая хорошая новость – мы не знали, что жена командора ждёт ребёнка. Эта новость заслонила техническую сторону нашей связи. Звездолёт вёл бортовой компьютер.
– Всё в штатном режиме, – отрапортовал командор.
И вот уже Земля отключилась.
– А мне наша испанка Кармен из бара сказала, что я буду многодетным папашей, – усмехнулся я.
– Которая под цыганку косит? – спросил Ричард.
– Да она и есть испанская цыганка, потому и имя у неё такое, – сказал я в ответ на усмешки друзей.
На следующем сеансе связи с космическим центром Китая Цао увидел лицо своей любимой Люси с дочкой. Девочка уже вполне сознательно указывала пальчиком на экран и лепетала «папа». Цао впился в изображение. Жена с дочерью жили теперь в Китае, у его отца. А вот и отец – улыбается так печально.
Центр Королёва выдал неожиданную информацию для меня. На экране появилась светловолосая, красивая девушка и заявила – тоже на всю планету: Алёша, я беременна. Цао сдержанно улыбнулся. Нельзя было показывать своё превосходство друзьям. Хотя какие они друзья? Случайные, посторонние люди, избранные учёными, психологами, инструкторами. Совершенно чужие. Станут ли они друзьями? Но неожиданно эта история со мной всех сблизила.
– Я счастлив, Тонечка! – ответил я смущённо и взволнованно.
– Конец связи!
– Я как узнал, что лечу на тридцать лет, так у меня крышу снесло, – оправдывался я.
– Что значит «крышу снесло»? – недоуменно спросил Ричард.
– Ну, помутнение рассудка, – неопределенно сказал я, покрутив у головы пальцем.
Они поняли и расхохотались. Теперь я ждал сеанса связи с Центром Королёва со смутным чувством и уже не удивился, когда на экране появилась нахально улыбающаяся Клава. Сама же его соблазнила, увела к себе. Клава была местной красоткой из Тарусы, старше его лет на пять.
– Не знала я, что ты, Алёша, такой молодой да ранний. Так вот – я беременна. Помнишь, ту ночь в Тарусе? Не притворяйся, что не помнишь…
Микрофон срочно передали моей матери.
– Сынок, я очень рада, что хоть от тебя дождусь внуков.
Поддержка неожиданная.
– У нас всё хорошо. Папа защитил докторскую диссертацию. Кирюша и Маша учатся. До свидания, сынок.
–Не беспокойся, твою Клаву в ЦУП больше не пустят. С ней твоя мать будет разбираться, – философски заметил Ричард.
Через неделю Центр Хьюстона дал слово не только улыбающейся Джейн, но и Изабелле. Рыженькая, очаровательная девушка улыбалась… мне.
– Алекс, я буду ждать тебя, и не одна. У нас будет малыш.
– Я очень рад, – пробормотал я ошеломлённо.
Центр переключился на технические вопросы.
– О, Изабель…. Это такая очаровательная девушка, – смущенно пробормотал я, – она – американка французского происхождения. Я ей стихи Рембо по-французски стал читать, а она не понимает.
– И от этого чтения у вас будет малыш, – заметил командор, – видим, что среди нас есть Казанова. А притворялся таким тихим, скромным. И когда же ты успел?
Чувство мужской чести не позволяло им говорить о своих женщинах и о женщинах своих друзей, потому их слова были расхожими, скупыми, намекающими…
– Ну, а жениться ты не собираешься? – спросил Ричард, пряча улыбку.
– Как честный человек – должен, – подтвердил невозмутимо Цао.
– Но на ком? Может быть, бросить жребий?
– Смеётесь? Сам не знаю. Младенцев признаю, а вот жениться готов на любой, кроме Клавы. Главное, что мама теперь знает. Она их поддержит.
– Слово настоящего мужчины, – усмехнулся Ричард, а Цао улыбнулся.
– Выходит, Кармен была права… А я в эти гадания не верил, – заметил я. – Подумать только! Я и … многодетный папа. Ну и ну!
– И заметь – не женатый.
– Хорошо, что ты в космосе. Что бы с тобой сделали твои женщины! Они могут всё. Сильнее кошки зверя нет, – смеялся Ричард.
На следующем сеансе с Центром Королёва появилась и смущённая Валечка.
– Алёша, я буду ждать тебя, у нас будет сын.
Через некоторое время появилась разгневанная Тоня, уже был заметен живот.
– Я думала, что ты меня любишь. Что это вечная любовь. А ты?
– Тонечка, Тонечка, я тебя люблю, – неслось через огромные расстояния.
Прошло время, и началась пора родов. Теперь сеансы были короткими. Смущенные Джейн с сыном – ребёнок родился темнокожим.
Ричард вспомнил грустную Джейн в тот день, когда они познакомились. Она тогда рассталась с парнем. Кто это был?
– Я люблю тебя, Ричард! – с отчаянием кричала Джейн. – Этого не может быть. Это – твой сын! Мы расстались с Джо, а потом я встретилась с тобой. Я люблю тебя!
– Я тоже, – суховато ответил Ричард.
В свой час дочку, которую назвали Ника, родила Тоня, сына Алёшу – Валечка, двух мальчиков-близнецов Артёма и Антона – Клава и … светлокожего младенца Изабель.
– О, Изабель! – дразнили отныне меня друзья.
– Опять Джо? – осведомился с досадой Ричард.
Выходит, у его Джейн был роман с Джо, а тот – закрутил отношения с Изабель, она работала в кафе Центра. Ричард вспомнил все детали их романа с Джейн. За два месяца до старта им дали отпуск и они с Джейн уехали в Англию к Беатрис, а Джо навестил своё многочисленное семейство в Калифорнии, где младшая сестрёнка болела ветрянкой, которую он и подхватил. Я поехал в Россию, где и образовались Тоня с Валечкой, на даче в Тарусе – Клава, а по возвращению в Америку и Изабель.
– А знаешь, командир, есть такое явление – телегония. Это когда женщина живёт с одним мужчиной, а когда уходит к другому, то рожает не только от мужа, но и от него, - вспомни я.
Ричард досадливо отмахнулся. Для него было ясно одно – Джейн любила другого, когда выходила за него замуж. Может быть, встречалась за его спиной с Джо после свадьбы. И всё-таки, позднее, набрал на компьютере слово «телегония». Точно. Есть такое явление.
– Надо сделать генетическую экспертизу ребёнку, – предложил я.
Ричард дернул плечом: да не всё ли равно! Он вернётся, если вернётся, через тридцать лет! К этому времени Джейн выйдет замуж, может быть, за Джо, и народит ещё детей. Будет любовь, будут и дети. Но ошеломлённая, отчаявшаяся Джейн сама сделала генетическую экспертизу своему маленькому Роберту. Оказалось – Ричард отец ребёнка. Но и сильные гены Джо – одного из самых ярких представителей своей расы – сказались. Да, он был тем легкомысленным парнем, из-за которого страдала Джейн. Зато ребёнок Изабель оказался сыном Джо. Изабель и Джо поженились. Джо отправился на работу, на лунную платформу.
Цао испытывал чувство превосходства. Его жене не нужно было делать генетическую экспертизу – Люси была в первую брачную ночь девственницей. Но он не выдавал своих чувств, чтобы не обидеть своих товарищей. Хотя теперь он мог сказать – своих друзей.
Интервалы между сеансами связи стали очень долгими. Диалоги превратились в редко передаваемые монологи и сеансы видеосвязи. Ревность мужчинами была пережита.
– Женщины – слабые существа, и нуждаются в поддержке. Тем более с детьми, – высказал общее мнение Ричард. И все согласились. Что делать? Они сами выбрали свой путь, стали национальными героями. Ревность, обида, ярость были загнаны глубоко вовнутрь.
Так уж сложилось, что Ричард и я знали русский и английский, Цао – тоже. Но теперь мы учили китайский. И Цао познакомил нас со стихами Цао Джи теперь уже в подлиннике. Поэт затерялся где-то в тринадцатом веке, в китайском средневековье, но чувства его были так современны и понятны нам – странникам, затерянным в космосе.
Вспомнили странного даже для Америки, где каждый одевался, как хотел, человека с волосами до плеч – Юлия Сержу Браду. Тогда, перед отлётом, его привёл Главный в гостиную, где ждали четверо астронавтов.
– Юлий, бессмертный, – представился человек, одетый в хламиду и со странным старинным медальоном на груди, где тускло светилась свастика.
«Ну и ну», – подумал Ричард. Они решили, что это кличка у него такая – Бессмертный.
– В 1030 году новой эры китайские астрономы наблюдали вспышку огромного квазара в созвездии Орион, который они назвали Крабовидной туманностью. Но само событие произошло около 15 тыс. лет назад, и видимо, вызвало необходимость для ориан поиска новых пригодных для их обитания планет. Звездолёты ориан позволяли им летать со скоростью в 3-6 раза большей скорости света. Это позволило им прилететь раньше света, который зафиксировали астрономы. Тогда же, 12 тыс. лет назад, погибла и Атлантида, – поведал Юлий…
– Атлантида? – недоверчиво спросил Ричард. – Любимая тема фантастов. Киношники её истоптали.
Юлий пожал плечами.
– Мой давнишний приятель греческий философ Платон оставил вам записи о ней, сведения были получены нами в Александрии, но читались и тогда уже, как выдумка финикийских мореплавателей. Недавно ученые установили, что ранее 10 тыс. до н. э. не было теплого атлантического течения Гольфстрима, прогревающего всю Европу. Именно с его появлением и возродилась жизнь в Европе.
В начале 21 века учёные вскрыли захоронение египетского фараона Эхнатона, и оказалось, что у него есть клетки неземного происхождения, и что он был гермафродитом. А пирамиды были выстроены задолго до известного нам Древнего Египта.
– Ну, это известная история, – нетерпеливо сказал тогда я. – Тот же Сфинкс был создан где-то в 10-12 тысячелетии до н. э. населяющими тогда ещё зеленеющие просторы Сахары и долины Нила негроидами, предками зулусов. Ведь и первый египетский царь, Озирис, был негром. Правда их скот вытоптал всю траву и таким стали наступать пески… Сами негроиды потом сбежали в свою Африку, но памятники культуры, современники ваших пришельцев, они остались…
– Кто были эти пришельцы? В целом, Сфинкс напоминает тех пришельцев, которых эти протонегроиды воспринимали как богов: и молнии метали, и левитировали, телепортировали и и телепатировали… В общем, владели всем набором чудес… Да и позднейшие пирамиды воспроизводили образы звездолётов пришельцев: они заключали совершенные математические пропорции, которые позволяли им летать с огромной скоростью. Атлантида была взорвана атлантами, чтобы пришельцы ориане не распространились по всей Земле… Но часть их уцелела. Одни из них стали жрецами, фараонами, как в Египте, часть создала огромную организацию «Псы Ориона» и центр в Гималаях во главе со старцем Асагом «Новый Орион». Вот почему вы не просто посланники Земли, а космические разведчики. Вот почему ваш звездолёт называется «Орион». Вы должны узнать, что угрожает Земле сегодня.
Таким образом, им стала понятна их миссия. Она углубилась, усложнилась.
***
Это было моё дежурство. Я лениво глядел в огромное окно рубки. Ничего интересного. Все уже привыкли к этому. И вдруг… Мы уже далеко удалились от Земли и от Солнца. Так далеко, что я увидел то, что никто из землян ещё не видел, хотя наука ХХI века обнаружила вторую планету на орбите Земли – анти-Гею или Глорию, как называли её древние. Да, как это ни странно, древние египтяне знали о ней, и шумеры тоже – остались даже рисунки на коврах. Так вот что означал один рисунок на стене пирамиды! А теперь эта планета массой, как Земля плюс Луна, была видна, как на ладони. Для землян эта планета была невидима, так как была постоянно скрыта Солнцем.
Я кинулся будить Ричарда и Цао. Это было потрясающее открытие! Мы первые вживую видели планету, открытую на кончике пера. Мы наугад послали эту информацию на нашу уже далёкую Землю, записали в бортовой компьютер, продублировали и на Джемме.
– Если это тоже третья планета от Солнца, значит… - сказал задумчиво Ричард.
– Значит, она может быть обитаема.
– И значит, Земля может быть и посещаема…
– Да, все эти боги…
– Древние знали больше о нашем мире, а мы называем всё это мифами! Т.е. сказками! Или фантастикой… – сказал Ричард.
– Ради этого стоило лететь, – подхватил я с воодушевлением.
– Однако, неизвестно, друзья ли землянам эти боги, – высказал затаённую мысль всех нас Цао.
– Ты думаешь, летающие тарелки – это они? Тогда зачем мы летим в созвездие Орион?
Вопросов было много, но мы удалялись и от Земли и от Глории. История Земли менялась на наших глазах.
– Но откуда древние могли это знать? – спросил задумчиво Ричард.
– Значит, они тоже были на этой самой точке. Видели.
– А как же эволюционная теория Дарвина, что мы спустились с деревьев? Что мы от обезьян? Вряд ли обезьяны забирались так далеко, – сказал Ричард.
***
Мы летели мимо звёзд с безжизненными планетами, похожими на Луну. Одна из них показалась нам не просто булыжником, но если и необитаемой, то кое-где покрытой льдом, а лёд – это вода! А вода – это жизнь! – ликовали мы.
Ричард принял решение высадиться на эту загадочную планету.
– Мы подлетаем к созвездию Орион. На него сориентированы пирамиды. Думаю, что это имеет какое-то значение. В разговоре с Юлием мне это показалось фантастикой – пирамиды, но что-то в этом есть. Платон был учёным, а не фантастом и его «Тимей» – это научная работа. А эта планета может оказаться и обитаемой. Что-то там блестит на поверхности. Джемма, я и Алекс высаживаемся на неё. Цао остаётся на корабле.
– Есть, сэр.
Наконец-то они займутся своим прямым делом – исследованием планет. Впереди двигалась Джемма. Она, выйдя из шлюпки-шатла на поверхность, окутала себя серебристым коконом защитного поля, выдвинула четыре высоких паучьих ноги, «руку» с бластером, и возглавила шествие.
– Человек-паук, – пробормотал я.
– Отставить шуточки, Алекс.
– Есть, сэр.
Так они шли три часа. Набрали для анализа серебристое вещество, Джемма записала все показатели атмосферы, взяла пробы почв. В звездолёте мы просмотрели все записи Джеммы: жизнью и не пахло. Серебристое вещество – смесь серебра с мелкой щебёнкой.
Теперь, пролетая мимо подобных планет, компьютер сразу выдавал информацию – идентично планете РСМК-ХХ. Так она числилась в каталоге. Когда же мы подлетели к планете с голубой атмосферой, зеленью, – ликовали мы, – в компьютере зажёгся красный сигнал – опасность!
Джемма заблокировала люк, где находились скафандры.
– Мы пленники этой коробки? – пробурчал Цао. – Что значит – опасно? Мы должны осмотреть эту планету, командор, чёрт возьми!
– Опасно. Радиация, – зажёгся сигнал, и звездолёт стал удаляться от зелёной поверхности планеты, так похожей на Землю, не ожидая команды. Это было странно.
И годы безсобытийного полёта потекли дальше.
***
Ричард часто и с особенным чувством вспоминал свой медовый месяц. Не месяц, конечно, а всего две недели. Джейн похудела и подурнела, лицо покрылось прыщиками, а у него тоже впервые в жизни вскочил на плече фурункул. Вид был вымотанный, словно после тяжелой работы. Перед самым отъездом домой раздался звонок.
– Хэлло! Сынок, я купила тебе коттедж в Хьюстоне. И свезла туда подарки, – сказала тётушка Беатрис, – обставляет пусть сама хозяйка, мы, женщины, это любим.
Хлопоты по новому дому отвлекли их от любовных игр и оба пришли в себя.
Джейн разбирала подарки с волнением: она всю жизнь жила скромно, а тут ей надарили драгоценности, дорогую косметику, шляпы, платья, всякие мелочи для кухни, скатерти, постельное бельё…. В субботний день они с Ричардом ездили покупать мебель.
Сейчас ему приятно и грустно было думать, что Джейн живёт в этом доме с его сыном и… мужем. О нём он старался не думать. Наверняка она уже замужем. Прощаясь, он ей пожелал счастья. А ведь они и не предполагали, что им придётся расстаться. Думали, что разлука им предстоит ну на год, два. Думали о лунной платформе. Джейн собиралась за время разлуки родить ещё девочку, строила планы.
***
Я тоже вспоминал свои два месяца перед стартом.
Прилетел в Москву в начале июня, родители встречали, всё было как всегда – просто и душевно. Но я чувствовал острую потребность в женщине. Позвонил Валечке – однокласснице и соседке. Но её мама ответила, что Валюша в Англии, по обмену, но скоро она приедет.
– Я передам, Алёша, что вы звонили. Валечка будет рада.
Утром я вышел из дома, чтобы прогуляться – родители уехали на работу, сестра была на киносъёмках, брат – на практике: ездил на пароходике по Волге со студенческим театром и давал концерты.
В кафе за столиком сидела девушка необыкновенной красоты – так мне показалось. Она пила кофе и читала какую-то книгу.
– Простите, к вам можно присесть?
– Пожалуйста, – как можно равнодушней ответила она.
Открытый сарафанчик, лёгкий загар, светлые волосы до плеч, глаза серые, яркие, полные губы и точёный носик. От неё веяло здоровьем, силой, умением постоять за себя.
– А можно вас угостить коктейлем?
– Очень остроумно. Вы не видите – я читаю, – но взглянула ещё раз на меня и добавила, – можно, – так, буркнула. Но я просиял.
Слово за слово мы познакомились.
– Где вы учитесь, Тонечка?
– В педагогическом. Провалилась во ВГИК и папа сказал – нечего время зря терять, иди, учись, куда берут. Скукота.
– Из вас вышла бы замечательная актриса.– тут же польстил я, а она смягчилась. – а знаете, – «зажёгся» я, – ведь у меня сестра сейчас на съёмках в Угличе. Поехали туда. Покажитесь режиссёру…
– Правда? Я об этом всю жизнь мечтала. У меня сегодня экзамен…
– Ничего, после экзамена.
– Да, правда?
Всё, девушка была моя. И как это пришло мне в голову вспомнить о Машке! Да я просто по сестрёнке соскучился…
Подвёз девушку на отцовской машине на экзамен. Вышла сияющая.
– Сдала!
– Кто бы сомневался!
Теперь звонок родителям.
Сумка собрана, Тоня тоже заскочила к себе, собралась, оставила записку своим родителям.
Повезло – был автобус до Калязина, а оттуда маршрутка до Углича. Съёмки шли, конечно, у Кремля. Машка в костюме боярышни была хороша. Поздоровались только глазами – шла съёмка.
– Стоп, снято.
Маша кинулась мне на шею. С Тоней они поздоровались прохладно. Режиссёр – невысокий плотный человек – оглядел Тоню с интересом.
– Пока в массовку, а там посмотрим, – распорядился он.
– У меня лимит исчерпан, – ответил на это вяло продюсер.
– Ничего, найдёшь пару монет.
– Да не надо мне денег, – пробормотала смущенно Тоня.
– Порядок такой, – откликнулся продюсер.
Тоне выдали костюм простолюдинки, и она влилась в толпу. Я пошёл в кафе пить пиво.
***
Сценарист Рома Перчик сидел рядом с режиссёром и скучал. Писать интересно, хотя вечно поджимают сроки, а вот снимать … Бесконечные повторы, крики! А что получиться – неизвестно. Сценарист имел репутацию Казановы, которую сам же усиленно и создавал. При его внешности это было сомнительно – невысокий, лысоватый, с пухлыми губами и плотоядным взглядом маленьких, серых глазок. Ещё в школе над Ромой подсмеивались девчонки, с восемнадцати лет он ко всем приставал, предлагал жениться, но всё как-то не получалось. Наконец женился на лихой провинциалке, которая вскоре ободрала его, как липку и развелась. В этом фильме она играла роль стервы – саму себя. Выбилась в актрисы с его помощью, а теперь едва здоровается. Как же – жена режиссёра!
Рома впился взглядом в новенькую – Тонечка даже среди юных красавиц выделялась изящной, здоровой красотой. В сценарии главный герой одерживал победу за победой, был красив и обаятелен, его играл молодой, наглый актёр. Никто не догадывался, что в сценарии были воплощены сексуальные мечты Ромы.
Сценарист видел взгляды и режиссёра, и продюсера, которые те бросали на Тонечку, но решил, что он пообещает написать сценарий для неё. Так сказать – авторское кино. Мысль ему понравилась. Так он охмурил свою жену, но та дама с зубками, а эта – наивная девочка, мечтательница, метит в актрисы. Талант пока не проявлен. Сценарист оживился – появилась цель пребывания на съёмках, где он ошивался на тот случай, если режиссёра осенит новая гениальная идея.
Рома мечтал охмурить эту простушку, жениться на ней, сделать её звездой – назло стерве, первой жене. Это в театре нужен талант, а в кино – фактура. Навидался он этих звёзд в Голливуде – странные создания! Настоящие творения режиссёров. Правда, её привёз какой-то парень, красавчик. Но что он может ей предложить? – самодовольно думал Рома.
Я и не подозревал, что охота на Тонечку началась. Летний Углич был забит туристами, монахами, киношниками. Решил позаботиться о жилье, пока Тоня занята на съёмках. Нашел комнату у женщины на окраине, о гостинице нечего было и думать. Дал задаток, бросил свои и Тонины вещи, к приходу Тони купил цветы, шампанское и какую-то еду. Надо было чем-то заняться. Я вернулся съёмочную площадку. Тоня и в костюме простолюдинки смотрелась неплохо.
Когда, наконец, сцена была снята, мы пошли обедать в кафе. Маша едва замечала Тоню, а я так надеялся, что они станут подругами!
Вечером мы явились на нашу квартиру. Хозяйка постелила нам большую, пышную постель с белоснежными простынями и огромными подушками.
– Пришли, молодёжь! – весело сказала хозяйка,- вижу, что вы молодожёны, я уж вам постелила.
Эта постель всё время виделась мне…
Мы переглянулись, но промолчали.
– Тонечка, ты ложись, а я в кресле.
Большое старое кресло, ещё с прошлого века, стояло в углу. Сказано это было искренне. Внешне. Для Тони.
– Да? Тогда ты отвернись.
Я покорно отвернулся – старое зеркало таинственное из-за игры света и пятен, показывало мне Тоню в белом лифчике и в белых трусиках.
Сердце гулко забилось, я боялся пошевелиться, обнаружить, что я вижу её в зеркале.
– Не подглядывай!
Она уже нырнула в постель. Какой длинный день… Утром познакомились, а вечером – одна постель на двоих.
– А вот Тристан и Изольда спали в одной постели, а между ними лежал меч, – сказала Тоня.
– А где у нас меч? – пробормотал я, и больше говорить не хотелось, чтобы не выдать хриплым голосом свои чувства. Она поняла моё состояние и замолчала. Сейчас нужно было ей решать, что делать. Поняла – он ведь так и будет сидеть всю ночь. Тоня призналась себе, что он ей безумно нравится. Таких парней она не встречала ещё, к тому же её педагогический институт – девичье царство. Тоня протянула руку и выключила свет настольной лампы. Мы молчали. Стал слышен ход часов. Ночь уходила.
– Иди ко мне, – глухо сказала она. Я сорвался с кресла, встал на колени перед постелью. Это был самый сумасшедший миг за всю мою жизнь. Стал целовать её не очень-то и умело, но страстно. Потом стащил с себя футболку и джинсы, нырнул к ней.
Она была моей первой женщиной, а её первым мужчиной. После такой ночи положено делать предложение руки и сердца, но ведь я должен был улететь. Скоро.
В эту минуту я не думал об этом, но в подсознании был забит этот гвоздь.
Через пару дней такой блаженной жизни рано утром раздался звонок мобилки. Я сонно взял трубку. Это звонила Валечка. Господи, я совсем забыл о ней! Валечка была длинноносой, угловатой девочкой, правда, обаятельной и эрудированной. Но рядом лежала Тонечка – само совершенство.
– Алёшенька, как я рада, что ты приехал, позвонил. Это просто чудо. Мама мне сказала. Я прилетаю из Лондона завтра утром. И надеюсь, что ты встретишь меня.
– Ну, да, да… – дурацкое чувство долга заставило меня сказать это «да». Записал номер рейса, время прилёта.
– Кто это? – сонно поинтересовалась Тоня. Я впервые ей солгал.
– Это… друг. Завтра я должен встретить его, он прилетает из Лондона. Но я сразу вернусь. Жди меня завтра к вечеру, милая.
– Друг, друг? Так я тебе и поверила. Наверно, какая-то подружка!
Как в воду глядела. Но Тоня была слишком счастлива и уверена в себе и в моей любви и легко отпустила. Иначе ничего бы не случилось. Я понимал это. Я думал: «Встречу Валечку, чтобы не разочаровать её, и приеду обратно».
Снова объятия, поцелуи.
– Ой, опаздываю на съёмку!
Так я оказался в аэропорту: принужденно улыбаясь и держа в руке букет с садовыми ромашками. Нос у Валечки так и остался длинноват, но угловатости как не бывало. Она оказалась очаровательной девушкой. Какой-то тип нёс её сумку. Она небрежно с ним попрощалась. Приехали к ней домой. Полный холодильник продуктов и записка мамы: «Валечка, мы на даче. Ждём тебя».
Валя набрала номер телефона дачи, поговорила с мамой, лукаво сказала: «Алёша встретил меня». Положила трубку, повернулась и кинулась мне на шею.
– Алёшенька, я с седьмого класса была в тебя влюблена. Не могу опомниться от счастья.
Я ласково и деликатно пытался снять руки со своих плеч, но она словно не замечала этого.
– Мы теперь взрослые. И я ничего не боюсь.
Что со мной такое? – спросил я сам себя, – словно ни перед какой девчонкой не могу устоять.
На следующий день я никуда не поехал, хотя каждую минуту порывался. Валечка держала меня мёртвой хваткой. Я предупредил её, что скоро уезжаю, что наши отношения не имеют будущего, в общем, старался быть честным, как мог.
– К черту будущее! Главное, что сейчас ты мой. Ты – мужчина моей мечты, – говорила она и сдирала с себя платья, трусики, а потом кидалась на меня. Она тоже оказалась девственницей. На третий день безумного романа я наконец-то решился ответить на очередной звонок Тони. Достал уже долго звенящий мобильник. Тоня была уже в Москве. Я извинился перед Валей, что-то ей наврал о болезни друга – она хотела ехать со мной лечить его – но я оторвал её от себя и поехал к Тоне.
– Алёша, ну куда ты делся? Этот сценарист стал ко мне приставать, как только ты уехал. Потом этот вредный продюсер…
– Что ты…
«Боже мой, я и не подумал о таком повороте событий. А ведь Тоня – редкая красавица». Ревность захлестнула меня. Напрочь забыл о Валентине. В глубине души мне хотелось, чтобы она снова уехала в Лондон. Но зазвонил телефон, и Валя обиженным голосом сказала, что неужели какой-то друг дороже её. Я не знал, как отовраться.
Наступили недели, когда я неумело врал им обоим и крутился, как на раскалённой сковороде, а они смотрели на меня так доверчиво. Мне казалось, скажи я им, что упала Эйфелева башня, и я еду спасать парижан – они поверят…
Но однажды позвонил дед и спросил: «Когда ты приедешь в Тарусу?». Это был выход. Я сказал девушкам – по отдельности, конечно, – что еду к деду в Тарусу. И сбежал.
«Трус, подлый трус. Они два ангела – а ты…» Чувство вины убивало всё.
Я уже года три не был в Тарусе. Когда-то здесь жила в прошлом веке юная поэтесса Марина Цветаева, писатели Заболоцкий и Паустовский, всякие диссиденты, здесь до сих пор жили знаменитые художники, имели свои старинные дачи «закрытые» академики, работала с прошлого века картинная галерея, а моя бабушка, мать его мамы, искусствовед, вела иногда экскурсии для друзей. Мама хотела, чтобы мы проводили лето на природе. Лабрадор Русик сопровождал нас в лес, в Поленово – разоренное революцией ХХ века русское дворянское гнездо. Теперь москвичи, чьи зимние дачи располагались среди высоких столетних мрачных сосен, где перед домом росли малина и крыжовник, стремились воссоздать эти гнёзда, где близость к природе уживалась с коллекционированием и собирательством старины. В Тарусе обитали и ученики художественной школы, и художники всех мастей. К этому миру я привык с детства.
Сейчас меня встретил лаем Русик-2, сын Русика-1. Рядом с Тарусой писателей, академиков, художников жила и обычная народная Таруса, которая не обращала никакого внимания на эту богему и высший свет, а кормила и тех, и других, стараясь содрать подороже. К этой второй Тарусе принадлежала и местная красавица Клава. Она была старше меня лет на пять и ещё подростком все мои тайные эротические мечтания и сновидения были связаны со светловолосой, синеглазой, с крутыми бёдрами и торчащей грудью девушкой.
Приехав на дачу, где уже собрались мать с отцом и Кирилл, я поиграл с дедом в шахматы, как всегда его обыграв, и немного успокоился. В сущности, мне крупно повезло, что я был близок с двумя такими чудесными девушками. Ведь этот отпуск мог быть пустым. От воспоминаний кружилась голова.
Под вечер я пошёл пройтись по Тарусе, здоровался со знакомыми, и забрёл в кафе. Там сидела довольно хмурая, но всё такая же привлекательная Клавочка. Мне было неизвестно, что за это время Клава побывала замужем за цыганом и после семи месяцев семейной жизни с ним сбежала к маме. Мать материлась на чем свет стоит. Она поставила ей фингал ещё перед самой свадьбой, убеждая дочь не связываться с Виктором – смазливым и энергичным посетителем её кафе. Наконец, устав таскать её за волосы и скандалить, она уселась за стол и примирительно сказала:
– Доча, это не те цыгане.
По воскресеньям мать приглашала цыганский ансамбль петь и плясать в кафе. Самодеятельный коллектив охотно приезжал, и платила она ему щедро.
– Ты, доча, глупая и жизни не знаешь. Это, доча, артисты. Они – добрые, хорошие, так задушевно поют, хоть консерваторий не кончали, так, что за душу берут. Сама люблю их послушать. Поют… а я плачу. А твой Виктор – это другой человек. Откуда у него деньги? Он не артист, а артистов побогаче будет. Чем он занимается?
Но кто слушает мать, если любовь? Ладно, вложила Вера Петровна свои кровные в свадьбу, провела её в своём кафе, даже плясала, хоть и знала, что толку не будет.
Теперь к Клавочке никто и близко не подходил. Больно надо! Уже другие девчонки подросли, без таких шальных мужей.
Клавочка увидела меня, и я понял её чувства, а может быть и ошибался. Клава думала: «Красавец, такой сильный, такой особенный. Вот от кого рожать надо. Права мать. А что? Неужто его родители скажут – пошла ты Клавка, цыганская жена прочь со своим ублюдком. У нас законные внуки будут. Нет, не скажут. На фигурное катание возить будут, английскому языку учить будут. А, может быть, да и скажут: женись, Алёшенька, раз такое дело. Как честный человек…. И поеду я в Москву или даже в Америку, припомню английский, который в школе прогуливала».
И так ей вдруг захотелось выбраться отсюда! Она-то отца своего не знала, а тут ребёнку в случае чего предъявит фотку. Таким отцом гордиться можно. Размечталась.
В четырнадцать лет стала она донимать свою маму – кто мой папа? Где он? Та отмахивалась. В шестнадцать лет сама рассказала.
– История, доча, для наших мест самая неинтересная. Такое сплошь и рядом случается. Мать пустила квартиранта на лето, художника. А мне семнадцать лет. И такая я уже развитая… Вот как ты. Всё при мне. И любопытно всё. Художник меня рисует, мне о Москве толкует, такое внимание оказывает. Не то, что наши парни – простые, грубоватые. Сразу видно, что им надо. И стала я по ночам к нему в комнату бегать. Влюбилась безумно. К осени он уехал, а я … Мать волосы на себе рвала, дурой меня обзывала. Но… дело сделано. Появилась ты, Клавочка. Главное – ни фамилии его не знаю, никто он, что он. Только имя редкое – Клавдий. Потому и тебя так назвала. Никакой любви к тебе не было, одна злость, даже мать моя, которая перед родами сказала – близко к ребёнку не подойду, и та к тебе была добрей. «Ты – кричит, – на ребёнке зла не срывай. За глупость свою и слабость на одно место вину на девчонку не перекладывай».
Через два года, случайно, на улице в Тарусе встретила Клавдия.
– Пойдём, говорю, покажу тебе кое-что.
Нехотя так, а пошёл. А тебе – годик. Такая хорошенькая сидишь под вишней. Или полтора? Я сама на тебя другими глазами взглянула. Невинный ангелочек, а я такая стерва… Клавдий посмотрел, вздохнул и говорит:
– Прости меня, Вера. Я женат, двое детей, живем трудно. По сути, на зарплату жены. У меня заказов мало.
–Ладно, чего там… Заглядывай, хоть на дочку посмотри.
Так мне скучно стало. Вся обида прошла, а с ней – любовь. Неинтересным, обшарпанным он мне показался, пьющим. Повзрослела. За кого тут бороться? Для чего тебе рассказываю? Чтоб глупостей моих не повторяла. Сколько тут этих отпрысков заезжих художников бегает. А отец твой иногда приезжает, на плэнер, со своими студентами…. Но никогда не заходит к нам. Зашел бы – познакомила.
Этот рассказ матери вспомнился сейчас. Предостерегала мать от одной глупости, а она другую сотворила.
– Привет, Клавочка! Ты что одна скучаешь? – спросил я, не особенно задумываясь. Клавочка стала, как показалось мне, ещё притягательней, сексопильней. Одета по последней среди здешней молодёжи тарусской моде – синий топик, пирсинг у пупка, юбочка по самое не могу, босоножки на каблуках.
Выпили по коктейлю, прогулялись к Тарусянке, переправились на тот берег, пошли через берёзовую рощу с могучими белыми деревьями в Поленово. Обычный маршрут. Когда-то я так мечтал прогулять до утра с Клавой, но у неё были другие кавалеры. Вся мужская Таруса на перебой приглашала то покатать её на лодке, то на мотоцикле… А художники одолевали. Прохладнее всего Клавочка относилась именно к художникам, быть натурщицей не соглашалась.
А сейчас я запросто шёл с ней и болтал, а она тоже рассказывала всякую всячину, кроме главного – что она жена цыгана, которого в этих краях побаиваются. Удрала, а не развелась. Паспорт у него. Он передал через местного парня: «Убью, а развода не дам...».
В Поленово все экскурсии прошли, но мы бывали здесь не раз. Свои. У тётушки Вари выпили молока, а на обратной дороге, в темноте, я поцеловал Клаву...
– Мать на работе, в кафе, она хоть и хозяйка, но последней уходит – так, говорит, на душе спокойнее.
Это она говорила, пока открывала калитку, потом искала ключ, открывала дверь. Но, открыв, сразу обняла меня и крепко прижалась. И сбылась моя мальчишеская эротическая мечта – я целовал губы и груди Клавочки, и почувствовал разницу между страстной и опытной Клавой и девочками, о которых в эту минуту только смутно помнил, как о далёком прошлом. Хотелось одного – познать эту женщину всю, до дна.
В четвертом часу я проскользнул в свою комнату – дед не спал. Но, ни о чем не спросил.
А где-то к обеду звякнул звонок у калитки, я сонный, пошел открывать – у калитки стояла слегка смущенная, но смеющаяся Валечка.
«Вот влип. В три часа свидание с Клавой в кафе. Тоже мне Казанова. А если ещё нагрянет Тоня? Ведь я сказал, что еду в Тарусу к деду. А кто мой дед – давно проговорился, найти его дачу не составит никакого труда». Пока вёл Валечку к дому, мысли метались. Она была одета в цветной, открытый сарафан, босоножки. И хорошо пахла. Цветами? Травами? Мёдом?
«Сумасшедшее лето. То никого не было, а то… Не тем был занят, а вот отпущен на свободу… «Чувство вины уже зашкаливало. Обитатели дачи приняли Валечку как свою. Даже как бы невесту. Родители её помнили – она была пару раз на моём дне рождения.
Кирилл сразу стал за ней ухаживать. Я этому был рад. Пообедали, стали пить чай на веранде. Шутили, и только я сидел, как на иголках. Около трёх под каким-то предлогом взять напрокат велосипед, сбежал с дачи, чтобы встретиться с Клавой.
Вбежал в кафе и … замер от неожиданности – рядом с ней за одним столиком сидели двое черноволосых смуглых человека в чёрных рубашках, а на шее болтались какие-то амулеты. Клава казалась угрюмой и потухшей. Она сделала вид, что не узнаёт меня. Я сел за соседний столик. Парни тем не менее поднялись и направились прямо ко мне:
– Выйдем, поговорим…
Молча поднялся. Страха не было, но меня одолевало беспокойство – вдруг драка, скандал, полиция – космонавт попал в полицейскую сводку. Вот уж этого никак не хотелось.
– Мужики, вы чего? – словно удивился я.
– Это ты, придурок, спал с моей женой? – спросил один из них. Глаза его злобно сверкнули. «Клава замужем?» – снова удивился я.
– Мужики, давайте разойдёмся мирно, а то у вас будут неприятности.
«А у меня? – пронеслось в голове, – а у меня-то, кошмар!»
– Всё-таки, мы тебя проучим, – процедил бешеный.
– Не получится, – сухо отрезал я и перехватил, и завернул за спину его руку. Чёрный пояс по каратэ, как-никак. Сколько этих боёв в моей жизни было! Чернявый стал, хрипя, вырываться, бить ногами. Сбоку на меня с кастетом наскочил его напарник. Второй рукой я произвел мгновенный захват шеи напарника и прижал их к себе, словно лучших друзей. Те от моего объятия стали задыхаться и хрипеть.
– Что такое, Алёша? – услышал я взволнованный голос Вали. – Хулиганы! Я вызываю полицию! – сотовый телефон дрожал в её руке.
– Не надо, не надо. Это друзья детства, - поспешил сказать я, ещё сильнее прижимая чернявых друг к другу. «Если будете дергаться, пришибу, козлы!» - прошептал я им на ухо. «Пошли вон» и отпихнул их к двери. Подошел к Вале и забрал у неё мобилку. Увлёк её на улицу, а парни, злобно переглядываясь, остались у кафе.
Клава сидела, ни жива, ни мертва. «Да, это не те цыгане» – думала она. Всё детство Клавы прошло рядом с цыганами. Они называли себя ромы, а русские цыгане – русияй. Появлялись на поляне рядом с Тарусой, разбивали шатры. Впереди вбивали в землю две жерди, называли их коверчи, соединенные вверху, по бокам в землю – колышки, которые привязывали шатер растяжками. Вход в шатёр закрывали завесой. Женщины занимались гаданием, а мужчины были отменными кузнецами. Цыгане справляли Рождество, Новый год, Пасху, Петров день, Троицу. В старое время цыгане на праздники хвастались у кого больше золотых. Замужние цыганки вплетали золотые и серебряные монеты в косы, а на шее носили монисто из золотых. Женщины надевали на голову платок, обшитый мелкими золотыми монетами – мержели. Мужчины носили серебряные малые и большие пуговицы, на большие не застёгивались. Некоторые щеголяли тростью в серебряной оправе.
На праздники готовили «шах тулярдо» – капусту с мясом, с мучной заправкой, «поприкаш» – жирный густой суп с мясом, перцем, томатом и картошкой. И пели, и плясали. Даже дети вокруг костра. Это был удивительный для Клавы мир, загадочный и яркий. У цыган детей иногда сватали, когда они ещё были грудные. Когда девочку лет девяти сватали, то будущий свёкор вешал ей на шею золотую монету. Двоюродным брату и сестре жениться было не принято. Но если девушку не отдавали за цыгана, тогда молодые убегали из дома. Обычай красть невест оказался одним из самых устойчивых, и сохранился по сей день. У цыган ценились старинные приметы. Считалось за счастье, если в праздничные дни раньше всех в дом войдёт мужчина, а видеть во сне лошадь или мясо – к неприятностям. Старые цыганки толковали сны. Каждый цыган знал – заносить камень в дом – не к добру.
Но это был традиционный цыганский мир, а новое время внесло своё. Мать Клавы подозревала, что зять занимается наркотиками и чёрт знает чем. В своём таборе, куда попала Клава, Виктор с компанией своих друзей выделялся на общем фоне цыган. Она чувствовала, что все их побаивались. А ведь веками цыгане чурались кровавых преступлений.
***
Вечером все сидели на даче за большим семейным столом в гостиной. Дед перешёл с Валей на английский, вспоминал Лондон. Я был рад этому, сидел молча. У меня вдруг появилась такая тоска по Тоне, что я попросту отключился. Как бы мне хотелось, чтобы Тонечка сидела здесь, чтобы я мог сказать всем домашним – это моя любовь, это моя невеста…. И чтобы не было ни Клавы, ни Вали. Господи, что наделали мои мужские слабина и жадность.
А вечер длился и длился. Я уже не мог смотреть на Валю. Зачем она приехала? Ведь я не звал её!
Лёг спать и закрыл свою комнату на ключ. Слышал, как она скреблась ночью, но сделал вид, что сплю. Проявил мужскую принципиальность. Наконец-то!
Утром за кофе Валя сидела надутая. Потом мы пошли прогуляться на Тарусянку, покатались на катере. А к обеду – звонок калитки брякнул, и я увидел, как мама открывает калитку Тоне. Попался!..
Пришлось с принуждённой улыбкой знакомить Тоню с родными, а главное – с Валей. Девушки впились взглядами друг в друга. Мне хотелось, чтобы развёрзлась земля, и я полетел в тартарары. «Казанова хренов, – ругал я себя. – Не хватало только Клавки. Вот прибьёт её муж-цыган, и я же буду виноват.» – накручивал я себя. Мать отнеслась к появлению Тони слегка насмешливо, но невозмутимо. В коридоре, наедине, слегка толкнула меня в бок: «Ну, какая твоя зазноба? Обе хороши.» Мне казалось, что я угодил в ловушку. Мать заняла девушек приготовлением обеда. Обе старались скрыть своё разочарование, ревность, обиду на своего Казанову. Ведь ещё недавно обе они чувствовали себя невестами, не подозревая о существовании друг друга, а что теперь? У каждой таилась надежда, что та, вторая, только соседка или одноклассница. Шинковали капусту, резали лук, огурцы на салат, и всё это делали машинально. Ксения отлично всё понимала, но делала вид, что ничего не произошло.
К обеду заявилась Клава с синяком под глазом. Её встретили не так доброжелательно, хотя хорошо знали. Москвички смотрели надменно на местную красотку. «Тоже, мол, подружка…» Что это подружка, они не сомневались. Клава нахально глядела на соперниц. Дед за десертом спросил напрямую:
– Клава, как твой муж?
– Я от него ушла.
– Развелась?
– Пока не развелась. Паспорт у него, он не хочет разводиться.
– Значит, он твой муж, – твёрдо сказал дед.
– Нет.
– Как говорят твои цыгане: «Тут не разберётся и сам фараон», – вздохнул дед.
Клава ушла, как побитая собака.
– Послушай, сынок, – сказал мне наедине дед, – Клава – не подходящая компания. У неё муж – скупил всё тут. Зарится на кафе тёщи. Откуда деньги? Мне жаль девочку, но она польстилась на его пылкие ухаживания: всё для неё, в Москву возил, бриллианты дарил, а как женился, сдал в свой табор под присмотр старух. Она больше его почти и не видела, дел его не знает, ни в чём он перед ней не отчитывается. Ты лучше со своими девчонками разберись, на них лица нет. Развёл гарем. А девочки хорошие!
Разберись… Легко сказать. Лучше на центрифуге пару часов покрутиться, с парашютом затяжным прыжком вниз…. В невесомости покувыркаться, чем смотреть в эти прекрасные, ошеломлённые его предательством, глаза. Я чувствовал – девушки хотели немедленно уехать – обе. Потом решили остаться – пусть уезжает другая, а у нас с Алёшей любовь.
Сумасшедшее лето! Сейчас оно вспоминается, как самое счастливое. Девушки собрались, и я пошел их провожать, обеих. Не то, что бы я не мог выбрать, но никого не мог обидеть. В Москве я нашёл Тоню, просил прощения, даже встал на колени, что-то объяснял…. Тоня смягчилась. Валя тоже позвонила… первая, но соврал, что уезжаю в Центр Королёва. Разрыдалась в трубку. Сдержался. Остальное время был с Тоней – чудесные дни. Но перед отъездом позвонил, чтобы попрощаться с Валей. Ну, не мог я с ней не проститься! Каково же было моё изумление, ужас, когда они обе приехали провожать в аэропорт. Казалось, что обе меня простили, но увидев друг друга, нахмурились. «Теперь уже никогда не простят!» - подумал я. И был прав. В своё оправдание решил – ну как я мог не попрощаться с Валечкой? Звонил и Клаве, слава Богу, хоть она меня отшила.
Когда вернулся в Хьюстон, меня соблазнила Изабель…
Теперь я знал, что был я оружием мести этому Джо. Тоже субчик.
Мать по закрытой связи, без телевизионной трансляции, передавала мне семейные новости. Она работала в Центре офицером связи.
– Отец издал монографию по лунной платформе, где ссылается и на твою работу. Муж куда-то увёз Клаву, но Антон и Артём у нас. Они Виктору, слава Богу, не нужны. Мальчики силачи, в тебя и очень похожи на тебя. Маша вышла замуж за режиссера – молодой, модный, но, по-моему у него не все дома. Подражает Гринуэю. Снимает обалденную фантастику.
– А Тоня? – с замиранием сердца спросил я.
– По-моему, Алёша, она тоже скоро выйдет замуж. За ней ухаживает архитектор, симпатичный парень. Все дети сейчас в Тарусе.
– Ближе к природе? – засмеялся я невольно.
– Да, ближе к природе! – с вызовом повторила мать.
– Да, там хорошо, мама, я помню.
Когда Ксения обо всём узнала, то вздохнула и сказала мужу:
– Бедный Алёшка, он, как матрос на побывке – все девушки хороши. Это у него крышу снесло перед разлукой.
– Вернётся твой Алёшка. А внуков мы вырастим. Целый детский сад. Разве это плохо?
– Хорошо. Девчонки его простили.
Теперь, когда Земля потерялась в глубинах космоса, последнее лето на Земле представлялось таким чудесным, и я нисколько не жалел, что оно так прошло. Мучило одно – а как Валя и Тоня перенесли всё. Как Клава? Простили ли его?
Все страсти той поры растворились в этом огромном, безбрежном пространстве и гнетущей неизвестности. В воспоминаниях я погружался в ощущение счастья, словно снова вдыхал запах женщин. Всех троих? А Изабель? Хотя она была гораздо пикантней простодушных русских красавиц, та ещё штучка, я не вспоминал о ней. Это была не моя женщина. Странность заключалась в том, что Изабель родила белого ребёнка от Джо и решила, что это мой сын, а Джейн – шоколадного мальчика, хотя его отцом оказался Ричард. Таковы парадоксы генетики, вернее – телегонии.
Ни я, ни девчонки не думали тогда, что следствием этого сладостного лета будут дети. Они думали только о любви, а я страстно жаждал познать это таинственное пока для меня существо – женщину.
Глава 3. Чужое звёздное небо
На звездолёте хлопот хватало. Он был огромен, всё пространство его «дышало», это не были те закутки, заполненные техникой, как на первых космических кораблях, созданных на Земле. Звездолёт, построенный на околоземной орбите, был гигантских размеров и рассчитан на долгую жизнь космонавтов. Большую часть его пространства занимали системы и службы жизнеобеспечения космонавтов. Внешняя оболочка корпуса была металлокерамическая и выдерживала огромные перепады температуры. Внутренняя, основная, была сделана из сверхпрочных материалов на основе свернутых спиралью макромолекул. Кислород вырабатывали растения, круговорот воды был почти земной. Растения были нужны для естественного выравнивания концентрации кислорода и углерода, получаемых химическим путём. Кроме того, он был рассчитан на четверых, а их оказалось трое. Всё в их жилище было комфортабельно. В гостиной висели портреты Гагарина, Шепарда, Гленна, Амстронга – великих астронавтов ХХ века, почитаемых, как предков.
Цао всё устроил в гостиной по философии фэн-шуй . Он придавал этому большое значение. В углу стоял Хотэй – бог удачи и богатства. Они уже привыкли к этим толстым, голопузым божкам, которые приносят деньги и успех. Деньги им были в космосе не нужны, хотя им на всякий случай – какой?!– дали мешочек со старинными золотыми монетами, а вот удача ещё как была нужна. Только счастливый случай мог их вернуть на Землю, а не продуманная сотнями людей на Земле система, программа. Люди Земли слишком надеялись на свой разум, но астронавты остро ощутили, что в бездонном космосе их громадный по земным меркам звездолёт, всего лишь песчинка, затерянная в пространстве и времени, а они не могут владеть даже этой песчинкой и робот им кажется надёжным помощником. Какой абсурд!
Но защитная реакция организма немедленно блокировала эти трагические мысли о космическом одиночестве, и они снова шутили, подкалывали друг друга. Фэн-шуй учил гармонии, единения с внешней средой, хотя некоторые его законы здесь не действовали – не было геопатологических зон, разломов земной коры, некому было вредить, и некуда было выбрасывать старые вещи. Но для Цао фэн-шуй был путём познания самого себя, это была наука выживания, сохранения своей души, устойчивости психики. А вот это было актуально здесь и сейчас. Этому он учил и своих друзей, так же как восточным единоборствам в спортивном кабинете корабля. Конечно, они этому учились и в Центре, но он открывал им философию каждого движения и приёма. Они восхищались романтичностью названий этих «шагов рыси» или «прыжка тигра».
Я носил крестик, надетый ещё бабушкой Марией, Ричард – иконку Мадонны, подаренную Беатрис, в гостиной висела также икона Божьей Матери – настояла Ксения.
Женщины оберегали своих любимых мужчин, всей силой своего желания увидеть их на Земле, всей силой любви. Астронавты знали – молебны об их здравии заказывались в соборах, а по утрам матери горячо молились о них.
Растения, рыбки, вода для поддержания жизнеобеспечения корабля требовали ухода, и Цао любил проводить свободное от вахты время в теплицах, а Джемма всё время что-то чистила, скребла, мыла, и всё сверкало. В теплице оказалась бабочка: куколку завезли видимо, на корабль случайно, и она появилась – чудесное радужное создание. Уже несколько бабочек летали, и эта трепещущая жизнь была им так дорога. Создатели звездолёта озаботились о любой мелочи, и всё-таки было нелегко пережить разлуку с такой безопасной и спокойной Землёй. Как много там осталось дорогого сердцу! Я думал, глядя на изменяющиеся стены гостиной – однообразие убивает в людях чувства – как бы далеко не ушла человеческая мысль, но космонавты должны были собирать, как когда-то первобытные люди корешки, богатства в космосе. Но это были цирконий, уран, гелий-3. Эта идея была заложена в их программу. Земля во многом исчерпала себя.
Но главное – это опыты. Земле, собственно, сегодня и сейчас всё это было не так уж нужно, если сказать честно. Но ведь совершенно неизвестно почему человечество столетиями стремилось в космический вакуум. Человеческая мысль была стрелой, которая вечно летела в неведомую человеческому разуму цель.
– Слушай, командир, наши звездные карты были составлены по картам на пирамидах. Юлий расшифровал нам их. Но созвездие Ориона – где оно? Мы видим его на небе? По этому визуальному пути мы лететь не можем. То, что наблюдаем – это положение звёзд, которое они занимали сотни тысяч лет назад. А свет от них только сейчас достиг нас. Может быть, мы летим совсем не туда? – задумчиво спросил Цао Ричарда.
– Мне тоже приходило это в голову, – признался Ричард, – когда мы стартовали, то были совсем мальчишками. Астронавты формируются к 30 годам, но в нашем случае отбирали молодых, да ранних. Поэтому компьютер звездолёта решал все задачи. А мы только обучаемся.
– Верно, – подтвердил Цао.
– Если мы разведчики, значит, мы должны привезти какие-то сведения? А что нового мы узнали? Китайский язык? Прости, Цао. Пирамиды изучаем, Шекспира в подлиннике? – возмутился я.
Цао утвердительно кивнул головой. В самом деле – потерянные годы.
– Ну, для науки мы сделали немало, - успокаивающе сказал Ричард. Им уже было под тридцать, скоро они должны были нажать на кнопку возврата.
– Принять успокоительное, – проворковала по-английски Джемма.
– А ведь мы уже на полпути, – отметил я. – Какое там успокоительное. Эти фантасты чего только не насочиняли, описывая космические путешествия! И ничего этого нет!
– Отрицательный результат – тоже результат,- примирительно сказал Цао.
– Это значит, что надо пересмотреть маршрут.
– Самим? – спросил я.
– Да, самим, – ответил Ричард.
– Если нам объяснили, что мы не просто научная экспедиция, что мы – разведчики, а наш корабль – военный, то мы эту миссию не выполнили, - отметил Цао.
– Возможно, что все эти тайны – древняя выдумка, а тот космос, который мы познаём и есть реальность? Ну, ничего интересного, нового тут нет. Кольца Сатурна, Нибиру, жуткая атмосфера Венеры, красный Марс – это ещё большое разнообразие, а в целом – космос это вакуум и безжизненные булыжники разной величины. Один изучили – и достаточно, - согласился и я.
– А гелий-3 на Луне? Он служит человечеству. Но давайте вернёмся к карте. Юлий говорил о вторжении, которое по космическим меркам произошло не так уж давно. И НЛО видели все. Многие зафиксировали их в океане, – отметил Ричард.
Опять пирамиды на экране, надписи, древняя карта звёздного неба. Нет, такое не увидишь сейчас.
– Где точка отсчёта? Мы считаем, что это Земля. Но эта карта не с Земли. Тут обзор звёздного неба с другой точки, с другой позиции. Плеяды – семь сестёр-жриц, они убегают от Ориона, охотника, псы которого настигают их.
– Древнегреческая мифология. Пятый класс средней школы, – сказал я.
– Однако, всё точно. Может быть вся эта мифология – зашифрованная звёздная карта. И возникла она не в Древней Элладе, а в Атлантиде.
– Где точка, с которой срисована эта карта? Тогда будет ясен наш путь.
– Осмысленна наша задача, – подтвердил Цао.
– Почему мы только сейчас подумали об этом? – удивился я.
– Мы перестали быть ведомыми… Землёй. До этого мы были только исполнителями, – отметил Ричард.
– Что ж, начнём действовать, – откликнулся я.
Мы сканировали звёздное небо, которое сияло перед огромным экраном звездолёта. Как оно нас утомляло! Одно и то же! Годами…. Это хорошо с девушкой гулять в звёздные ночи, вешать ей лапшу на уши, обольщать, но видеть перед собой только звёзды! Иногда казалось – они врезаются, как алмазы в мозг. Нестерпимо. Но работа, есть работа. Командир приказал и надо ответить кратко: «есть, сэр».
С этого времени мы большую часть времени проводили у пульта управления звездолёта. Нам уже показалось, что мы нашли эту точку, пока что на экране…
И вдруг звёздное небо внезапно изменилось. Их корабль стало куда-то затягивать.
– Черная дыра! – вскрикнул Ричард.
– Удираем! – откликнулся я, находясь в это время на вахте. Теперь нельзя было полагаться только на бортовой компьютер, сейчас всё зависело только от нас. Звездолёт медленно отрывался от Черной дыры, которая была невидима и где-то очень далеко, но влияла на курс корабля. Зазевайся, и она затянет звездолёт, как соринку. Контуры звёздного неба изменились, и мы вдруг увидели, что звёзды приняли положение как на древней карте.
– Точка отсчета – звездолёт? – недоверчиво спросил я. Мы ещё не могли поверить, что спасены.
– Нет, это солнце Ориона. Псы Ориона – десяток необитаемых булыжников, но дальше… Компьютер показывает планеты. Первая – необитаема. Её атмосфера слишком раскалена. На второй – компьютер показывает параметры, несовместимые с жизнью, – сказал Ричард.
До третьей планеты мы не добрались. Над ней угрожающе завис корабль-матка ориан. Нас встретил рой кораблей, которые мы на Земле называли «летающими тарелками». Наш звездолёт был немедленно атакован. Корабль содрогнулся. Впервые за весь наш полёт.
– Робот ДЖМ, серия 707, обследовать обшивку, ремонтировать, отбивать атаку, – скомандовал Ричард.
– Есть, сэр!
Джемма пулей вылетела в отсек, где находился автоматический выход из корабля. Теперь она уже не было той симпатичной негритяночкой, горничной, которая варила им кофе, пекла пирожки, взбивала коктейли, а ремонтником и сверх вооружённым звёздным воином. Её «руки» цепляли трос, её «ноги-присоски» накрепко приклеивались к обшивке. Её «вторые руки» поливали окружающее пространство огнём из бластера. Корабль натягивал на себя дополнительные защитные щиты. Его лазерно-тулиевые орудия впервые ожили. Джемма своими четвертыми конечностями лечила пробоины. В неё впивались лазерные лучи чужаков, её пронизывали стальные снаряды из магнитодинамических пушек, корпус её слегка дымился от плазменных ударов, но Джемма ремонтировала корпус звездолёта. Теперь она была похожа на саму себя – на робота из «Звёздных войн»…
В рубке звездолёта мы не видели героизма Джеммы, и даже забыли о ней. Компьютер, после мощной электромагнитной атаки чужаков, вышел из строя. Мы перешли на ручное управление. Теперь нам самим надо было принимать решение, отбиваться.
– Надо оторваться, – сказал Цао, – мы не можем их победить. Они наверняка вызвали подмогу. Такое впечатление, что они ждали нас. Они нас пугают, но не стремятся уничтожить.
– Значит, ориане – это не легенды? – подумал я вслух, – а твой «Золотой предок», Цао, тоже?
– Надо оторваться, – повторил командир.
– Есть, сэр!
– Почему отказал компьютер, ведь он надёжно защищён? Именно сейчас, когда мы нашли планеты Ориона?
Пока что это были только вопросы. Мы уходили от третьей планеты Ориона, но за нами гнались на огромной скорости небольшие, но маневренные летающие тарелки. Они жалили лучами наш звездолёт, как осы.
– Мы можем привести их на Землю, – вдруг осознал Ричард. – Что может дать землянам наша разведка? Только осознание того факта, что ориане - есть, что ориане – существуют!
– И они агрессивны. – заметил я.
Я не отрывал глаз от пульта управления. Сейчас некогда было анализировать. На вопросы командира никто не отвечал. Все заняты спасением звездолёта.
В рубку ввалилась истерзанная Джемма и рухнула грудой металла, словно кровь пролилась какая-то жидкость. На неё только мельком оглянулись. Звездолёт не подвёл – он оторвался от общей массы «тарелок» и только единичные корабли чужаков продолжали погоню.
– Цао, займись восстановлением Джеммы, она ещё нам пригодится.
– Есть, сэр.
Джемму мы невольно воспринимали, как члена экипажа. Звездолёт подчинялся плохо. И всё-таки мы летели с огромной скоростью. Она не уступала «летающим тарелкам». Мы явно отбились.
– Включить кнопку возврата, – приказал Ричард.
– Есть, сэр, – ответил я. – Она не включилась. Нет сигнала принятия команды, – озабоченно сказал я.
– Вот черт, – выругался по-английски по земной привычке Ричард. В опасной ситуации он невольно перешёл на родной язык. Я тоже машинально отвечал по-русски. Но мы этого не замечали. Впервые нам не подчинялся наш родной, хорошо изученный за эти годы скитаний и мужания, корабль.
Вдруг сам по себе включился компьютер.
– Вас приветствует командир корабля «Орион» Эхнатон.
На экране появилось лицо Джо Фрамера. Какое-то тусклое.
– Вы приближаетесь к третьей планете Ориона. Мы давно ждём вас. Вместе с вами мы полетим на Гею, где нас ждут наши соплеменники. Ваш компьютер был отключен в нужный момент. В Хьюстоне тоже есть наши люди. Впрочем, они не люди, хотя многие уже смешались с землянами. Мы сажаем ваш корабль на нашу планету. Мы должны исследовать вас. Насколько изменилась человеческая раса, технология землян. Вы слишком быстро добрались до нас! Это опасно. Вы – наши пленники, но мы не причиним вам зла. Мы сосуществуем с вами тысячи лет.
Мы молча слушали эту тираду, и ничего не понимали. Уже звезда Ориона уменьшилась в размерах, а голос на английском излагал свою программу. Видимо, нас поджидала ловушка.
– Алекс, не переходите на автопилот. Нас он уведёт туда, откуда мы только что вырвались, – хрипло сказал Ричард.
– Есть, сэр.
Запись была сделана, видимо, ещё на Земле и предполагалось, что мы уже садимся под конвоем на третью планету. Иначе, как объяснить происходящее? Эхнатон – командир корабля? Джо Фрамер?
– Что делать? Отключить компьютер? Мы останемся слепыми, без навигации, безоружными… – спросил у всех задумчиво Ричард.
– Мы погибнем, а звездолёт будет лететь сам по себе, – сказал я. – Компьютер может начать всё отключать по своей новой программе. Видимо, машина не знает истинного положения дел, что мы уже летим далеко от третьей планеты. Компьютер считает, что мы уже садимся.
– Сколько времени нам на это было бы нужно? – спросил Ричард.
– Пожалуй, ещё трое земных суток.
Мы поняли – у нас только трое суток, чтобы что-то предпринять. Иначе включится система посадки, затем наступит отключение всех систем корабля.
Из ремонтного отсека появился Цао с Джеммой. Она двигалась, как всегда, но платье с нарисованным кокетливым фартучком было выкрашено заново в серебристый цвет.
– Она работает? – спросил Ричард.
– Да, сэр.
– Робот ДЖМ, серия 707, найти программу посадки на третью планету Ориона.
– Есть, сэр, – прохрипела Джемма. Она покатилась к пульту и стала щелкать кнопками.
– Сэр, нужны параметры планеты.
«Если она неисправна, – подумал Ричард, – то может отключить питание, заморозить нас или наоборот, сжечь. Впрочем, в неё включена программа спасения людей в любых условиях, ведь это наш космический телохранитель. Но если она неисправна, перепрограммирована… Цао починил её, собрал по частям, но ведь ему пришлось заменять детали, чипсы, красить…».
Но ничего такого не происходило. Температура на корабле не поменялась.
– Программа найдена, сэр, – прохрипела Джемма.
– Робот ДЖМ, серия 707, отключить программу посадки.
– Есть, сэр, – более отчётливо отозвалась Джемма.
– Алекс, включить кнопку возврата.
– Да, сэр. Кнопка включена.
Корабль вздрогнул и развернулся по огромной дуге. Высветилась на дисплее карта звёздного неба. Компьютер давал реальные показания. И всё-таки на него совсем положиться мы уже не могли. Теперь у нас было достаточно времени, чтобы не спеша обсудить всё происшедшее. Видимо, ориане на Земле не сомневались в том, что астронавты станут пленниками. Всё за нас делал компьютер, но именно он и был кем-то перепрограммирован для такой ситуации. Это была секретная программа. Но мы не растерялись и приняли командование звездолёта на себя. Изучили корабль, многому научились за прошедшие годы. Наша человеческая любознательность спасла нас, да ещё дружба и доверие друг к другу.
– Почему появился Джо? Значит, программа была внедрена до того, как Джо сняли с полёта? – задумчиво сказал Ричард.
***
Позади были годы, где случались и моменты депрессии, когда мы уставали друг от друга. Времена беспричинной раздражительности, даже скрытой ненависти. Был момент, когда невозмутимый китаец Цао подрался со мной. Из-за чего? Стыдно вспомнить. Из-за чего? Забыто. Было и сидение наедине с виски. Ричард первым начал уединяться с бутылкой, и он же первый это прекратил. И мы подчинились. Компьютер всё знал, всё делал сам, командовал людьми. Собственно, мы были не нужны, развлекались с Джеммой, и это командира злило. Но и виски было забыто после того, как стали потихоньку напиваться мы с Цао. Однажды сошлись в гостиной все пьяные в стельку. Пили какую-то гадость, глушили тоску, да и только. Из амброзии – напитка долголетия – каждый из нас делал дьявольский коктейль. Когда мы – каждый в одиночку – погибали от смертельной тоски по жизни, датчики Джаеммы показали: «Задымление. Опасность». Робот устремился в каюту Ричарда. «Рука» подняла ничего не соображающего командира, вторая «рука» сделала экспресс – анализ крови и на экране высветилось - 70% алкоголя, а третья «рука» вколола анти-алкоголь. Ричард застонал и открыл глаза. Он увидел надпись на экране Джеммы и пришёл в себя окончательно.
– Джемма, буди остальных, – привычно скомандовал он.
– Есть, сэр.
Хорошо, что робот не уполномочен читать мораль. Джемма устремилась будить меня и Цао. Процедура повторилась. Когда все очнулись, то осознали грозящую нам опасность. Годы благополучия и безделья притушили бдительность. Мы встрепенулись. Трижды с датчиками вместе с Джеммой обстукали, общупали свой звездолёт. Дым шёл неизвестно откуда. Мы могли лишиться связи, автопилота, сгореть заживо в этой огромной комфортабельной консервной банке. В четвертый раз на экране Джеммы появилась запись: «Температура 50 градусов по Цельсию. Опасность». Мы и без неё знали, что горячо. Горело прямо на пульте управления! Мы вскрыли блок – огонь внутри полыхал вовсю. Часть приборов на пульте уже вышла из строя. Система тушения по этой причине не сработала. Один огнетушитель от старости только пролился малой струйкой, но второй мощно выдал пену, которая затушила огонь, хотя металл был перегрет.
– Джемма, чинить пульт.
– Есть, сэр.
После этого трагического происшествия, Ричард сказал себе: «Командир я, или нет? Быть или не быть? Вот в чем вопрос…».
Наутро он вызвал всех в гостиную, и велел изучать по инструкции все эти кнопки, значки. Словом, корабль!
Спиртное было официально разрешено по праздникам. Дни рождения, Рождество, Новый год, Пасха. Китаец был буддистом, у него были свои праздники. Полагалось выпить и за дни рождения детей. Их было пятеро. Ребёнок Джо не считался. В такие дни в гостиной вывешивалось фото малыша и его мамы, а командир поднимал порцию виски. Ужин тоже был праздничный: из настоящих сушеных грибов и рыбы.
Сейчас, по случаю выхода из космической передряги, тоже сели в гостиной, и открыли пластиковую бутылку «кьянто». Много следовало обдумать и обсудить.
– Звездолет «Орион» создавали целые коллективы, многонациональные, – сказал задумчиво Ричард.
– Но программы создавали немногие, – отметил Цао.
– Председателем комиссии по приёму Джеммы был мой отец, – вспомнил я.
– Джемма безупречна.
Они так доверяли Земле! Но и там есть чужаки. Где? Кто? В Хьюстоне? В Центре Королёва? В китайском космическом центре? Где-то там действовал орианин. Не рядовой. Или группа лиц, предателей, связанных тайной. Древней тайной.
– Робот ДЖМ серия 707, фамилии всех программистов «Ориона», - приказал командир.
– Есть, сэр.
– Нам нужна эта информация, когда мы вернёмся на Землю. Мы должны доложить.
– За это время многое изменилось, Ричард, – сказал Цао.
– Сэр, такой информации нет, – отрапортовала Джемма.
– А на Земле ничего не знают, – с отчаянием сказал Ричард, – и продолжают снаряжать военные корабли с программой ориан. Земля безоружна перед вторжением.
– За это время земная техника шагнула далеко вперёд, – отозвался я. – Мы и представить себе не можем.
Все согласились.
– Отныне наша миссия обретает смысл, – сказал командир, – надо проверить все программы. Эти займётся Джемма. Алекс – проверять.
– Робот ДЖМ серия 707, проверить все программы возвращения, жизнеобеспечения полёта, посадки на Землю.
У Джеммы эти программы были продублированы. Она покатилась к пульту управления. Теперь серебряная девочка была программистом, и таким опытным, что никто из нас, при всей нашей подготовке, не мог её заменить.
От Юпитера они стали посылать сигналы на Землю. Ведь на орбите Юпитера работал мощный телескоп, выведенный международной станцией. Эра космического соперничества закончилась. Слишком дорогой стал современный космос. Началась эра ещё при нас международного сотрудничества. Если Земля ловила сигналы мощного лазерного телескопа, который обозревал, чуть ли не весь Млечный Путь, то она должна была слышать их. Они посылали кодированные сигналы на английском, русском, китайском. Отклика не было.
– Может быть, – недоумевали астронавты, – международный космический центр передвинулся в другое место…
– Может быть, – отметил Ричард, – давай на арабском. Арабы богаты и они быстро развивались.
– Нет отклика.
– Не отступай, Цао. Давай на испанском…
Включены были самые разнообразные программы. Земля молчала.
– Вот и телескоп… Болтается вокруг Юпитера. – заметил я.
– Да уж… Побитый метеоритами, но вроде бы целый.
Это уже было что-то живое, близкое…. Казалось – до Земли рукой подать.
– Робот ДЖМ серия 707, проверить программы сигналов. Коды, выходы, - скомандовал Ричард.
– Есть, сэр.
Мы напряглись. Может, это корабль виноват? Наш компьютер уже показал себя предателем, если так можно сказать о машине. Он был ненадёжен, требовал перепроверки.
– Всё в порядке, сэр, – проворковала Джемма.
Цао уже довёл до совершенства все её системы. Серебряная девочка была умна, надёжна, умела, широко образованна.
Ричарда беспокоило молчание Земли.
И вот они уже приблизились к Луне. Мощный телескоп звездолёта показывал пустыню – никого. Связь с Землёй не восстановилась. Проплыла лунная платформа – гордость учёных всей Земли. Пустая. Законсервирована? Почему? Это настораживало. Сочли нерентабельным добывать гелий-3 на Луне? Нашли запасы на Земле? Или уже отказались от этого вида топлива? Что ещё может прийти в голову?
– Предлагаю экспедицию на Луну – сказал Ричард.
– Пожалуй, – откликнулся Цао.
У нас оставалось четыре биоскафандра: три для посадки на Землю, один – Джо Фрамера – свободный.
– Думаю, пойду я и Джемма – сказал задумчиво Ричард. Но экипаж воспротивился.
– Нет, командор должен оставаться на корабле, – твёрдо заявил я, и Цао меня поддержал.
– Ладно, тогда пойдут Алекс и Джемма. – решил Ричард.
– Есть, сэр, – ответил я.
Мы высадились на Луну, и я кодовым замком закрыл космошлюпку. Почему-то…
Джемма оснастила себя для пребывания на Луне. Здесь для человека опасность, в основном, представляла лишь слишком разреженная атмосфера и солнечная радиация. Луна, в сущности, была безжизненным, остывшим булыжником, как и многие спутники планет. Мы двинулись в путь. Я считал, что бластер Джеммы был лишним, но раз она так решила... Мы оглядели котлованы, где добывался гелий-3. Да, видимо добывался… Сейчас здесь было пусто и как-то заброшено. Мы двинулись к станции. Её огромный купол виден был издалека. Открыли дверь в коридор – пусто. А что мы ожидали увидеть? В зале компьютеры были отключены.
– Станция оставлена, – невольно произнёс я.
Вдруг в этом безмолвии раздался звук захлопнувшейся двери. Я прислушался. Ветра здесь не могло быть.
– Джемма, идентифицируй звук.
– Есть, сэр. Звук захлопнувшейся двери.
– Так, – пробормотал я. Значит, Джемма тоже уловила и распознала звук. От неожиданного открытия стало тревожно и в то же время любопытство зашкаливало. Случившееся означало, что на станции осталась какая-то жизнь. Я двинулся дальше. В одной из комнат, за компьютером сидел… человек. В скафандре, не похожим на наши скафандры. Но ведь прошло так много времени с момента нашего отлёта. На руке у неизвестного светился прибор – под прозрачным, но прочным колпаком он показывал уровень радиации, температуры, век, год, день. Стрелки двигались. Прибор был в рабочем состоянии. Человек не шевельнулся при их приближении. Жив? Или мертв? Не расстегнув скафандра – не понять, а расстегивать нельзя. Экран компьютера перед ним не светился. Он был обесточен. Потрогав сенсоры компьютера, я убедился, что не работала вся компьютерная система жизнеобеспечения станции.
Загадочная встреча. Джемма ничем не могла помочь. Когда-то в 2010 году открыли, что на Луне есть вода. Ещё в 1969 году, когда американцы высаживались на Луну, их корабль атаковала летающая тарелка. Астронавты чуть не погибли, но успели перейти на ручное управление. Когда Луну стали осваивать, загадки умножились. Ведь Луна была освоена едва ли на одну треть. Вечно что-то случалось необычное, это фиксировалось. Луна, дивная королева ночи, влияла на Землю, и не только приливами и отливами, но и на психическое состояние людей. Здесь на станции случались самоубийства. Почему? На станцию отправлялись для работы только совершенно здоровые люди, с устойчивой психикой, их заменяли при первых же признаках нервозности, плохого сна, но три случая немотивированных суицидов всколыхнули тогда Центр. Они были сразу засекречены, но я знал о них от родителей. Кроме того, нас перед стартом информировали обо всём. Надо было понять, есть ли ещё кто-то на станции…
Я двинулся по пустому коридору, но ни в одном из отсеков не было никого. Пульт управления станцией тоже был обесточен. Мы с Джеммой протопали станцию насквозь, поднялись на второй этаж, но ощущали вибрацию только от своих шагов. Станция оставалась необитаемой, хотя и не повреждённой. Я недоумевал всё больше. Мы вернулись, заглянули в ту комнату, где сидел человек в скафандре, он не поменял позы. Всё, что видели мы, отражалось через видеодатчики на экране пульта управления звездолёта.
– Командир, что делаем с человеком в скафандре?
Молчание.
– Он жив?
– Неясно. Прибор на руке в рабочем состоянии.
– Берите его с собой. Возможно, он нуждается в помощи.
– Есть, сэр. Джемма, берём неизвестного с собой.
– Есть, сэр.
Джемма выпустила дополнительные «руки» и легко подхватила неизвестного. Мы двинулись к выходу. Дверь и в самом деле была захлопнута. Вот она, хлопнувшая дверь! Но кто её захлопнул? И как нам выбраться?
– Джемма, открыть дверь! – приказал я.
– Есть, сэр.
Но дверь не поддавалась – из керамико-титанового сплава, мощная, она была захлопнута на кодовый замок. Может быть, это сработал автомат? Мёртвой, обесточенной станции? Невероятно.
Сначала я не почувствовал опасности, казалось, что пока Джемма со мной, ничего не может случиться трагического. Кроме того, Луна в моём сознании была так близка к Земле! Свой родной звездолёт «Орион» мотался вокруг по невысокой орбите. Скорее удивило это происшествие, пробудило любопытство исследователя: что здесь произошло и когда? Джемма пробовала справиться с дверью. Нужно было знать пароль. Воздуха оставалось на пару часов. Надо было дойти до шлюпки, подняться на звездолёт… «Не паниковать!» – приказал с сам себе.
– Джемма, искать пароль. Возьмём за основу слово «Луна».
Джемма стала мгновенно перебирать варианты: лунный ландшафт, лунный камень, лунный грунт… Я вспомнил, как звали первого начальника лунной станции – Алексей. Мама говорила тогда – твой тёзка.
– Набери – Алексей, – приказал я.
– Алексей, – набрала Джемма. Замок щёлкнул.
– Скорее, – распахнул я дверь.
Джемма выкатилась, неся астронавта. Она выставила реактивные подкрылки, подхватила меня и неизвестного и рванула к космошлюпке – кислород был на исходе.
В звездолёте я доложил итоги экспедиции и свои соображения экипажу. Общее недоумение усилилось. Цао обследовал неизвестного.
– Да он просто спит, – удивился Цао.
– Анабиоз?
– Скорее всего. Что ж пусть спит.
– Неужели на станции могли забыть члена лунной экспедиции? Странно, – задумчиво сказал Ричард.
Астронавта оставили в госпитале – так называлась каюта, где хозяином был Цао. Впрочем, лечить ему особо было некого. Наконец, появился первый пациент.
Снова посылали сигналы на Землю.
– Может быть, изменились коды или диапазоны передачи.
– Может о нас просто напросто забыли?
– Что случилось-то? – обменивались мы репликами.
– Придётся садиться самим, – сказал со вздохом Ричард.
– Неизвестно куда.
– Неважно. Главное – на Землю! – откликнулся Цао.
– Нужно законсервировать звездолёт. Он ещё послужит.
– Кому?
– Когда мы улетали, космос был обжитой.
– Да и сейчас летают спутники.
– И всякий космический мусор.
– Это говорит о том, что приближаемся к родной планете.
– Да…. Почти тридцать лет прошло.
Мы невольно оглядели друг друга – время только слегка тронуло нас, определило черты, прибавило мужественности. Мы чувствовали себя молодыми и полными сил. Учёные когда-то обещали нам это, и этот странный человек, Юлий, который провёл с нами последнюю неделю и во многом оказался прав.
– Джо Фрамер… Но почему именно он? – задумчиво спросил я.
– Ты представляешь ориан, как бледнолицых европейцев, – откликнулся Ричард, – а знаешь ли, что при осмотре пирамид в Египте президент США Барак Обама вдруг увидел высеченную в скале точную свою копию, можно сказать – свою фотку, которой может быть лет тысяч двенадцать… Он – молодой афроамериканец, – засмеялся и сказал: – Это я! Довольно симпатичная, но явно негроидная физиономия глядела на него из глубины веков. А не портрет ли это орианина?
– Всё наши домыслы. Мы не знаем, какие они. Но Джо… Он же астронавт…. Возможно, он и не знал об этих замыслах. Или его закодировали. Вид на экране у него был как у зомби. Насчет девчонок, тут он, конечно, перешёл нам дорогу, но всё - таки он производил впечатление классного парня и отличного профессионала. Нам надо непременно найти его. Это – ниточка. Единственная. Ведь кто-то с ним работал. Он тоже был избран, как один из самых породистых, красивых и одарённых представителей своей расы. Вполне официально. И только случай…
– Спас нас. Какая-то ветрянка. Детское заболевание. Да, Джо мог не знать ничего, Ричард. Но он по плану чужаков был назначет посадить наш звездолёт, – сказал Цао.
– И, тем не менее, других вариантов нет, – вздохнул Ричард.
– Да, это так. Но жив ли он? – откликнулся с сомнением я.
– Что ему сделается? Он был здоров и силён…
О многом надо было нам переговорить и договориться здесь. Мы решили взять с собой Джемму, хотя по инструкции должны были оставить её здесь, в звездолёте. Но что нам предстоит встретить на родной планете? Куда приземлится наша капсула? Джемма должна была быть на месте Джо.
Земля приближалась. Мы уже не надеялись на отклик. Что мы могли думать в такой ситуации? Неужели Земля погибла? Погибла наша цветущая цивилизация? Думать об этом было невыносимо больно. Мы даже не произносили эти мысли вслух. Но сердце каждого из нас было полно ужаса, даже большего, чем когда нас атаковали неведомые корабли таинственной чужой цивилизации.
И вот наступил момент, когда мы надели скафандры, упаковали результаты анализов, документацию, записи, полный отчёт об экспедиции. Продублировали всё в компьютере Джеммы. Простились с кораблём, допив последнюю бутылку «кьянто»… И все невольно вспомнили своих жён и детей. Так нам хотелось обнять их, мы не знали, какие они сейчас. Нам страстно хотелось обнять их, прежних: молодых, красивых, безумно дорогих. Опять же мы промолчали об этом. Но в скафандрах были у самого сердца их фотографии. Признаюсь, что у меня и Валя, и Тонечка, и Клава, и даже… Изабель. И дети: Ника, Алёша, Антон и Артём.
Ричард тоже положил фото Джейн и своего сына Роберта, пусть даже тот и не очень на него был похож, но всё равно он – Ретленд. Цао Джи, конечно, фото Люси и дочки Лю. Последнюю неделю мы все с ума сходили от желания увидеть их. Ответь нам, Земля, и все они, конечно, встречали бы нас.
Живы ли родители? Как бы хотелось надеяться на это. Ричард подумал, что тётушка Беатрис слишком была бы старой. Правда, она такая энергичная, что, наверное, больше всех старалась жить, чтобы дождаться его. Он готов был увидеть её любую, только бы она была жива. Кем она была в его жизни, он осознал только на звездолёте, в долгие годы одиночества и разлуки с Землёй.
В капсулу они втиснули и неизвестного астронавта – человека с Луны, полагая, что на Земле разберутся, кто это. Там есть списки всех, кто работал на Луне. Астронавт был жив, но пребывал в анабиозе, вывезти из которого Цао не удалось.
Капсула полетела к Земле.
Ричард очнулся. Дышать было тяжело.
– Робот… пробормотал он, – Джемма, открыть капсулу.
– Есть, сэр, – проскрипела Джемма. Она нажала на три кнопки и капсула открылась.
– Робот ДЖМ серия 707, включить программу «Спасатель», – вдохнул воздух Земли Ричард.
– Есть, сэр, – голос звучал более бодро.
Джемма взяла пробу воздуха, проанализировала, и сочла возможным снять шлемы астронавтов. Расстегнула скафандры. Астронавты пошевельнулись, вдохнули воздуха родной планеты и… потеряли сознание.
Джемма вытащила шприц, и по очереди, начиная с командира, вколола лекарство астронавтам.
– Где мы, черт возьми, – пробормотал Ричард по-английски. Стресс ещё не прошел, и каждый невольно мыслил на своём родном языке.
– На планете Земля, – ответил я своим слабым голосом.
– О, Конфуций, ты нас спас, – пробормотал Цао по-китайски.
– Пить, – простонал Ричард. Джемма вынула фляжку и подала по очереди астронавтам. Теперь нам стало получше. Сознание возвращалось. Вокруг нас стояли люди.
– Добрый день! – поприветствовал их по-английски Ричард.
И это было его ошибкой…
;