И вот я уже сижу в общей палате и смотрю, как по залу слоняются призраки. Кто-то сидит и читает газету вниз головой, кто-то смотрит в стену, кто-то просто рассматривает свои костлявые пальцы, не веря, что они принадлежат ему.
Например старик из соседней палаты сидит в кресле и что-то шепчет о некой Марии. Его шёпот похож на песню, но сам он абсолютно не эмоционален. Его лицо не выражает скорби, радости, агонии... Он уже ничего не чувствует, он уже не человек вовсе, думается мне. Его пальцы стукаются друг о друга, и по залу разносится, в какой-то мере, приятный звук... А мужчина лет сорока смотрит в стену и стоит совсем неподвижно. Я слышал, ему поставили диагноз "шизофрения", когда ему было двадцать три. Говорят он видел своего лучшего друга, и всё-ничего, но когда в его же подсознании его лучшего друга сбила машина, он начал ходить на кладбище, рассказывать истории, которых никогда не было, а во время лекции он снова увидел призрак своего прошлого, и именно тогда бригада санитаров из псих.диспансера приволокла его сюда. С тех пор он ходит по общей палате, смотрит в стены, из которых выходит его маниакальный, призрачный друг, но старается не говорить с ним. Лишь иногда с губ мужчины срывается:
- Ты не настоящий!
Но если в двадцать четыре эти слова были агрессивно-звонкими, то теперь я слышу отчаянный шёпот, и думаю, что со временем это будет никчёмным лепетом сумасшедшего старика. На самом деле эту историю мне рассказала Мелисса в один из тех дней, когда она делилась со мной красивыми легендами и страшными сказками.
- Ты не станешь таким, как он, - слышу я тихий голос и моментально оборачиваюсь. Прямо за мной стоит Мелисса.
Её серые волосы убраны в "конский хвост", а сама она, кажется за несколько дней, которые я её не видел, сильно похудела. Белый халат болтается на её плечах, как на вешалке, а глаза её пустые, но глубокие. В какой-то мере её серые глаза, вмещавшие в себя города - теперь заполнены пустотой. Я молча смотрю на неё, словно она восстала из могилы, нет, из пепла и явилась, дабы просто поговорить со мной, а я... Я не могу открыть рта, не могу проронить ни слова, только гляжу на её ещё более острые скулы, на её белоснежную кожу и не представляю себе, как можно быть такой прекрасной.
- Я не выйду отсюда, какая разница, каким я стану, - шепчу я, понимая, что не говорил после последнего приступа. Мой голос тих и приукрашен хрипотцой, от которой мне не по себе, но Мелисса уже садится рядом со мной, и я понимаю, что она готова меня слушать и будет слушать меня столько, сколько я смогу говорить.
Я снова впиваюсь в неё своим стальным взглядом, я пытаюсь заглянуть за эту всегда безупречную оболочку, узнать, что в её душе, что она чувствует, и вообще, какого это - жить в этом теле, окруженной бравадой грубых мужланов, останавливать агонии психопатов, подвергать свою жизнь риску, ради...
Я замираю где-то посреди своей мысли. Мой разум пронзают острые, как спицы, сомнения и я спрашиваю:
- Ради чего ты здесь? - но она и сейчас не вздрагивает, она и сейчас похожа на фарфоровую куклу с полки. Только в отличие от них Мелисса поворачивает ко мне своё прекрасное лицо, смотрит на меня в анфас и тоном бесчувственной компьютерной программы произносит:
- Ради себя, - и её глаза уже начинают намокать и вот-вот в ней, прямо в ней пойдёт дождь, и я не знаю, что сделать. Ведь именно я дёрнул эту ниточку, эту струну её души. Я готов упасть ей в ноги с извинениями, готов прижать её хрупкое тело к себе, лишь бы искупить эти застывшие в её глазах слёзы.
Я даже не замечаю, как моя исхудавшая рука тянется к её пальцам и уже тянет в сторону моей тюремной камеры, через дверь с санитарами-тюремщиками и по длинному обветшалому коридору. И теперь уже я открываю тяжёлую скрипучую дверь и тяну за собой следом девушку в белом халате, которая не сопротивляется, но и добровольно не делает ни шагу. Она просто следует за мной, а теперь садиться на мою кровать и так пронзительно и горячо смотрит в мои глаза, а я стою перед ней на коленях и прижимаюсь к её ногам, держусь за неё, словно это и есть тот незыблемый и нерушимый фундамент реальности, как таковой. Я просто застываю, замираю в этой позе и позволяю ей читать меня, проникать в мой разум...
- Я однажды, только однажды любила,- произносит Мелисса, и теперь я не выдерживаю её взгляда и прижимаюсь лбом к её коленям, закрыв глаза.
- Были влюблённости, были порывы светлых чувств, была и та самая заветная нежность, которую теперь следует искать только в романах о любви. Но лишь время рассудило, что есть любовь, и любовь у меня одна, - я слышу тихий выдох, похожий на щелчок курка и я уже предчувствую вылет пули, которая разорвёт всё моё нутро.
- Были разные парни, мальчики, мужчины. Красивые и не очень, умные и абсолютные дебилы, были влюблённые в меня, но чаще я влюблялась в каждого второго, в силу любвеобильности своей натуры... - она усмехается. - Но лишь один человек, один мужчина подошёл в упор и сказал мне, что отныне я его. И с тех пор я принадлежу и буду принадлежать только ему...
Я никогда прежде не чувствовал ничего острее. Мне кажется, что меня облики раскалённым железом, и вот уже металл подобрался к моему сердцу и сейчас оно не выдержит боли и разорвётся, окропив всё вокруг моей кровью, которая кипит в моих венах, словно лава в жерле вулкана... Я не выдерживаю и поднимаю голову, Мелисса же сидит, закрыв глаза и полностью отдавшись своим воспоминаниям, в которых она не была ещё заражена этим вирусом сумасшествия, как я сам его именую.
- Он сделал тебя такой? - спрашиваю я, надеясь на встречный вопрос, а именно "какой?", но девушка моментально кивает, словно знает, что я имею в виду, или чувствует, или " у каждого своей смысл"?
- Да, именно он сделал меня мной, - я вижу в её глазах этот нездоровый блеск, эту искру безумия, которая разгорелась и сожгла(наверное сожгла) меня. На губах Мелиссы сама собой рисуется улыбка, причём не натянутая, а самая, что ни на есть искренняя, и я не понимаю этого.
- Почему ты улыбаешься?
- Я улыбаюсь? - медсестра удивлённо вскидывает брови и одновременно с этим пожимает плечами. Я стал замечать даже такие мелочи, когда выучил её манеры и походку. Для меня Мелисса стала самой родной и близкой, тем самым связующим звеном с миром за стенами этого здания.
В лице её я не вижу ни скорби, ни боли, ровно так же, как не вижу я этого и в её глазах. В ней есть некая гармоничность, всё в ней складно, всё в её образе складывается в картинку, которую я смогу нарисовать, упав в бездну, и месяц спустя и год. И всё равно в ней нет обречённости, нет угнетённой стороны её личности, я не вижу её. Вижу лишь пустоту, лишь умиротворение, лишь осознание себя, как части целого. И в ней есть некоторая загадочность, и способность исцелять меня своим прикосновением, а это для меня очень многое значит.
- Наверно я просто рада, что у него есть шанс спастись... - тихо говорит девушка, когда я уже теряю нить разговора и хватаюсь лишь за обрывок её фразы.
- Он в больнице? - спрашиваю я, от какого-то странного чувства в своём теле.
- Почти, - уклончиво говорит Мелисса и смотрит за мою спину, а я не отрывая взгляда продолжаю спрашивать из какого-то, невесть откуда взявшегося, интереса.
- Тоже в психушке? - и я вижу, как глаза её расширяются, и я думаю "да", я зацепил её! Но и сейчас она пожимает плечами.
- Он намного дальше, он сейчас не здесь.
Повисает долгая пауза, после которой Мелисса предпринимает попытку встать и тут меня, как током ударяет. Я понимаю, что всё время сидел у неё в ногах. Неужели такое моё положение её ничуть не смутило? Хотя она работает в приюте для выживших из ума, чем её можно смутить? И к чему эти дурные разговоры о любви?..
Я медленно убираю свои руки и поднимаюсь на кровать, садясь рядом с ней. На её щеках я замечаю болезненный румянец, который исчезает спустя несколько мгновений.
- Мне пора, - говорит Мелисса, и на этот раз встаёт и направляется к незапертой двери, испаряясь в дверном проёме. Я слышу её глухие шаги и снова представляю, как она растворяется в сырости больницы, становясь этими стенами, этими окнами, этими решётками...
Затем повисает тишина.
Здесь всегда тихо, никто не вырывается, не кричит, здесь не бывает драк. Я оказался в этом отделении случайно, или напротив - неслучайно... От этих мыслей меня отвлекает неизвестно откуда взявшийся санитар.
- Эй, псих, - грубым мужланским голосом окликивает он меня, на что я лишь поворачиваю голову, только от того, что другого отношения добиться здесь невозможно, - ты завтра не высовывайся, будет проверка, - говорит он и собирается уходить.
- Но медсестра мне ничего не сказала, - совсем неуверенно хриплю я.
- А ей-то такое дело? - усмехается мне в ответ мой тюремщик. - Она же здесь не работает. Возьми вот, выпей, - он протягивает мне капсулу, которую я осторожно беру в ладонь.
- То есть как не работает? - удивлённо, нет, ошарашено спрашиваю я, глядя на капсулу.
- А вот так, - бросает мне этот хам и уходит прочь.
Я трясу головой, чувствуя, как тысячи мыслей уже пробиваются в мой мозг, быстро проглатываю пилюлю и ложусь на кровать, плотно сомкнув глаза. И вот уже моё тело становится на удивление лёгким и свободным, и я теряю связь с реальностью вовсе.
В Бездне меня ждёт Лис, она кружится, ступая по чёрной материи, рассекая её своим воздушным платьем и рыжими волосами, а я бегу к ней, не чувствуя ни боли, ни бурления крови.
"Наверное, это и есть любовь"?