Филологический экскурс.
Литературный образ Пруткова был задуман его создателями – Алексеем К.Толстым и братьями Жемчужниковыми – по частному поводу (в сущности, для сведения литературных счетов с современными им писателями Бенедиктовым, Хомяковым, Щербиной, чуждыми им по духу). Почему же случилось такое, что образ Пруткова вышел далеко за рамки этого предназначения и стал явлением русской литературы?
В предисловии Феликса Кривина к московскому изданию К.Пруткова 1967 года можно найти ответ на этот вопрос:
«Самое замечательное в этом человеке, в этом действительном статском советнике, было то, что он совмещал роль сатирика с ролью сатирического персонажа, был одновременно субъектом и объектом критики, и это, естественно, удваивало его славу».
Мне же более важным кажется другое: то, что Козьма Прутков не скрывает свою индивидуальность, даже выпячивает ее характерные черты, открывая себя и для обсуждения и для осуждения. Т.е. он психологически приближает себя к читателю.
Давайте посмотрим, как выглядит К.Прутков в сопоставлении с другими мыслителями.
Цицерон: «Non domo dominus, sed domino domus honestanda est», т.е.
Уважать не хозяина по дому, а дом по хозяину (лат.).
Прутков: «Обручальное кольцо есть первое звено в цепи супружеской жизни».
М.Лютер: «Gedanken sind zollfrei», т.е.
Мысли не облагаются пошлиной (нем.).
Прутков: «Без надобности носимый набрюшник вреден!».
Ливий: «Potius sero quam nunquam», т.е.
Лучше поздно, чем никогда (лат.).
Прутков: «Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки».
Герцог де Леви: «Quand, par hazard, la flatterie ne reussit pas, ce n’est sa faute, c’est celle du flatteur», т.е.
Если случайно лесть не достигает цели, это вина не ее, а льстеца (франц.).
Прутков: «Глупец гадает; напротив того, мудрец проходит жизнь как огород, наперед зная, что кой-где выдернется ему репа, а кой-где и редька».
Сенека: «Terminus nullus falso est», т.е.
У заблужденья нет предела (лат.).
Прутков: «Человек раздвоен снизу, а не сверху,
-- для того, что две опоры надежнее одной».
Ж. де Лабрюер: «Les femmes sont extremes: elles sont meilleurs ou pires que les hommes», т.е.
Женщины – любители крайностей: они или много лучше, или много хуже мужчин (франц.).
Прутков: «Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?».
Ну и как, не кажется ли вам, что Прутков в этой компании великих вовсе не затерялся? Они мудры, слов нет. Но если бы я вам сейчас сказал: «Ой извините, ошибочка вышла: мысль-то Цицерона на самом-то деле Сенеке принадлежит, а то, что приписано де Леви, в действительности было сказано Ларошфуко» – то, думаю, вы бы приняли это спокойно: вполне, мол, возможная вещь. Но, мне кажется, совсем другой была бы ваша реакция, если бы я стал вас уверять, что «Не совсем понимаю, почему многие называют...» имеет автором де Леви или Ливия. Не поверили бы!
Все потому, что Прутков проявляет себя в своих плодах раздумий, а его великие предшественники, наоборот, старались изрекать объективные истины, для чего, они считали, нужна предельно безличная форма.
Вот и получается, что бывает предпочтительна мысль, включенная в контекст личности. Она воспринимается не сама по себе, а в соотнесению с личностью мыслителя. Потому-то мне и показалось интересным занятием сочинение прутковизмов, чем я и занимался на протяжении нескольких лет. Здесь слоев восприятия их потенциальным читателем оказалось особенно много.
Когда читаешь Пруткова, воспринимаешь и узнаешь, во-первых, используемую лексику XIX века (лексический пласт). Во-вторых, отмечаешь проявления прутковской личности в его размышлениях (иронико-юмористический пласт). В-третьих, соотносишь написанное Прутковым с самодовольно-начальственной его философией (сатирический пласт).
В прутковизмах же слоев восприятия еще на один слой больше: ведь читатель, кроме того, может оценить, насколько удалось «подделаться» под Пруткова, воспроизвести стиль его мышления. Т.е. у прутковизмов есть и еще «сравнительно-стилистический» пласт восприятия.
Несомненно, образ Пруткова – удивительное, психологически глубоко продуманное изобретение А.К.Толстого и братьев Жемчужниковых. Тем интереснее узнать, что у них все-таки были предшественники:
«Scio me nihil scire» -- Я знаю, что я ничего не знаю (Сократ в изложении Платона) – и
«Cogito, ergo sum» -- Я мыслю, следовательно, существую (Декарт).