Утро началось, как всегда, с истеричного звона допотопного будильника, доставшегося его жене (противный укол в подреберье, болезненный и привычный) в наследство от умершей от рака сестры. Он вспомнил, как они вместе стояли на похоронах Маргарэт – Марго, как все ее звали, - и Люси тяжело опиралась на его плечо, то и дело больно сжимая его ладонь, так сильно, что немели пальцы… А уже через год он вот также хоронил Люси, только у него не было плеча, на которое можно было бы опереться.
Еще одно серое утро серой жизни – никчемной, никому не нужной, даже ему самому. Все чаще и чаще Джим ловил себя на мысли, как хорошо было бы прекратить все это в одночасье, раз и навсегда. Он жил словно по инерции, как будто кто-то невидимый и могущественный завел внутри него какой-то механизм, и теперь Джим просто терпеливо ожидал, когда же этот завод кончится, и все наконец прекратится.
С трудом разлепив тяжелые веки, он поморщился от жуткой головной боли, ставшей его неизменной спутницей в последние несколько месяцев. Похмелье – штука неприятная, конечно. «Скорее бы вечер, чтобы можно было наконец без лишних угрызений совести хотя бы на короткое время попытаться примирить мое потерянное «я» с окружающей действительностью», – мелькнуло у него в голове.
Сознавая, что от него несет, как из пивной бочки, Джим кряхтя поднялся с кровати и потащился в душ – прийти в себя, насколько это вообще было возможно, и заодно подрихтовать свою внешность до более-менее стандартной. Не то чтобы его сильно это волновало, просто ему очень не хотелось привлекать излишнее внимание к собственной персоне своей чрезмерно выделяющейся из толпы физиономией, испитой и одутловатой.
Покидая дом, Джим кинул взгляд на часы – без четверти восемь. Если не будет пробок, ему удастся приехать вовремя. Уже заперев двери, мужчина вспомнил, что забыл принять привычную пилюлю от мигрени, чертыхнулся про себя, представив долгие часы мучительного похмелья, но возвращаться не стал.
Откинувшись на сиденье своей старенькой импалы, Джим на мгновение прикрыл глаза и прикинул, что до вечера не дотянет точно. Голова болела нестерпимо. Повернув ключ зажигания, он с удовольствием услышал раскатистое урчание натруженного мотора и грустно констатировал: «Одна ты осталась у меня, старушка…»
Выруливая из своего тихого переулка на широкую авеню, Джим вдруг подумал снова, привычно и обреченно, как он устал от жизни. Неожиданно прямо перед ним, из подворотни напротив, словно ответом провидения на его бесконечное нытье, на огромной скорости вылетел гигантский неповоротливый иссиня-черный джип. Его рывком кинуло на импалу, и единственное, что промелькнуло в Джимовой голове перед невероятной силы ударом в ее плоский лоб, было: «Нууу… вот и все, отбегали мы с тобой свое, старушка… как хорошо… скоро я увижу Люси…»
И в то же мгновение мир кончился для Джима Дугласа.
* * *
Покидая дом, Джим кинул взгляд на часы – без четверти восемь. Если не будет пробок, ему удастся приехать вовремя. Уже заперев двери, мужчина вспомнил, что забыл принять привычную пилюлю от мигрени, чертыхнулся про себя, представив долгие часы мучительного похмелья, и со вздохом стал снова открывать запертую дверь.
Протопав обутым через коридор в ванную, где в навесном ящичке хранился весь стратегический запас медикаментов, Джим привычным движением вытряс на ладонь таблетку из пузырька, глотнул ее всухую, и лишь потом проследовал на кухню, чтобы сделать пару глотков колы. Уходя, мужчина вновь взглянул на часы и скорчил недовольную гримасу – теперь придется поднапрячься, чтобы быть на службе без опоздания.
Откинувшись на сиденье своей старенькой импалы, Джим на мгновение прикрыл глаза и прикинул, что до вечера уж как-нибудь дотянет. Голова все еще болела нестерпимо. Повернув ключ зажигания, он с удовольствием услышал раскатистое урчание натруженного мотора и грустно констатировал: «Одна ты осталась у меня, старушка…»
Выруливая из своего тихого переулка на широкую авеню, Джим вдруг подумал снова, привычно и обреченно, как он устал от жизни. Неожиданно, прямо перед самым его носом, на огромной скорости пролетел гигантский неповоротливый иссиня-черный джип. Джиму даже пришлось притормозить слегка, чтобы вихляющий зад этой громадины ненароком не расплющил плоский лоб его импалы.
Через несколько сот метров он увидел, что дорога перекрыта – это было довольно старое здание муниципального суда, и там снова велись какие-то восстановительные работы. Но ни рабочих, ни какого-то движения вообще, Джим не заметил. Рискуя нарваться на неприятности, он решил аккуратно, по обочине, объехать обнесенное место, потому что ему вовсе не улыбалось делать огромный крюк, тем более времени оставалось совсем в обрез.
Приблизившись к стройке, Джим услышал вдруг странный скрежет прямо над своей головой и высунулся наружу в неожиданном любопытстве обнаружить источник этого звука. Прямо на него откуда-то сверху летела огромная бетонная балка и единственное, что Джим успел подумать перед невероятной силы ударом в голову, было: «Как хорошо… скоро я снова увижу Люси…»
И в то же мгновение мир кончился для Джима Дугласа.
* * *
Сознавая, что от него несет, как из пивной бочки, Джим кряхтя поднялся с кровати и потащился в душ – прийти в себя, насколько это вообще было возможно, и заодно подрихтовать свою внешность до более-менее стандартной. Не то чтобы его сильно это волновало, просто ему очень не хотелось привлекать излишнее внимание к собственной персоне своей чрезмерно выделяющейся из толпы физиономией, испитой и одутловатой.
«А, к черту все! - с ожесточением прикинул он. – Останусь дома, скажусь больным. Сейчас позвоню боссу и совру, что захворал. Да кому я нужен-то, в конце концов? Никто все равно даже не заметит моего отсутствия…»
Он поморщился от жуткой головной боли, ставшей его неизменной спутницей в последние несколько месяцев. Похмелье – штука неприятная, конечно. «Слава Богу, хоть сегодня не придется дожидаться вечера, чтобы без лишних угрызений совести хотя бы на короткое время попытаться примирить мое потерянное «я» с окружающей действительностью», – мелькнуло у него в голове.
И в предвкушении скорого забытья Джим потащился к холодильнику за упаковкой пива. Даже в столь краткий промежуток времени, необходимый для преодоления расстояния от телефонного столика в прихожей до кухни, он успел подумать снова, привычно и обреченно, как он устал от жизни. Неожиданно в его голову пришла жутковатая и вместе с тем бесконечно притягательная мысль о том, как просто прекратить все это в одночасье, раз и навсегда.
Мысль была настолько очевидной и правильной, что Джим подивился, как она не приходила ему в голову раньше. Оставив свое недавнее желание забыться алкоголем, мужчина вошел в ванную, сорвал с хлипких петель прорезиненную занавеску, затем накинул на освободившееся пространство крепкую веревку, вытащенную за миг до этого из ящика под раковиной, быстро соорудил петлю и, не раздумывая ни одной лишней секунды, затянул удавку на шее своим весом.
И в то же мгновение мир кончился для Джима Дугласа.
* * *
- Что тут у тебя, Пасечник?
В овальную комнату, три матово-серых стены которой были абсолютно пусты, и лишь всю четвертую занимали маленькие квадратики мониторов, показывающих каждый свое – от пола до потолка, во всю ширину – вошел рослый светловолосый и бледнокожий мужчина в униформе. Сидевший перед мониторами в мягкой глубокой конструкции, прорастающей из пола, человек – такой же светлоликий, в такой же униформе, отличавшейся от униформы первого лишь нашивкой у левого плеча – повернул голову к вошедшему.
- Ячейка номер два-два-четыре-четыре-четыре-один-четыре, Старший Пасечник.
- Все ТА же ячейка, Пасечник? – с нажимом уточнил Старший.
- Да, - последовал бесстрастный ответ. – Я ничего не могу сделать. Он сам не хочет продолжать свое существование. Думаю, надо сворачивать.
Всмотревшись внимательно в указанный квадрат, Старший Пасечник слегка недовольным, но очень уравновешенным тоном произнес:
- Твоя проблема в том, что ты пытаешься изменить следствие. Это бессмысленно и бесперспективно. Нужно устранить причину. Если он настолько важен, как мы думаем, необходимо дать ему еще один шанс.
Отдав это распоряжение, Старший удалился. А Младший нажатием кнопки выдвинул перед собой вмонтированную в левый подлокотник клавиатуру и быстро застучал по ее клавишам, сосредоточенно и все так же бесстрастно.
* * *
Утро началось, как всегда, с радостного звона допотопного будильника, доставшегося его жене Люси в наследство от умершей от рака сестры. Он вспомнил, как они вместе стояли на похоронах Маргарэт – Марго, как все ее звали, - и Люси тяжело опиралась на его плечо, то и дело больно сжимая его ладонь, так сильно, что немели пальцы…
Стряхнув с себя дурные мысли, как старое байковое одеяло, Джим хрипловатым со сна голосом протянул ласково:
- Эй, соня, пора вставать… хочу сегодня блинчиков на завтрак, сделаешь, милая?
- Угу, - промычала в ответ Люси и неторопливо заворочалась на своей половине кровати, сладко потягиваясь.
- Я в душ, - констатировал Джим и потащился в ванную комнату приводить себя в порядок.
Вместе позавтракав, они вышли в солнечное утро – Люси просто для того, чтобы проводить мужа на службу. Сейчас она как раз находилась на реабилитации после мучительного, но удачного курса химиотерапии, и потому не работала. Нежно и игриво поцеловав его в нос, словно и не было за плечами двадцати с лишним лет брака, она прошептала:
- Будь осторожен, ладно? Жду тебя к ужину, дорогой.
Джим улыбнулся и потопал к своему видавшему виды авто. Откинувшись на сиденье своей старенькой импалы, Джим на мгновение прикрыл глаза и подумал, что так не бывает – у других, так уж точно… столько лет прошло, а он все еще был влюблен в свою жену как мальчишка. Смутившись собственного ребяческого настроения, он повернул ключ зажигания и, с удовольствием услышав раскатистое урчание натруженного мотора, констатировал: «Жива еще, старушка…»
Добравшись в офис, Джим увидел, что у его кабинета дожидается какой-то высокий незнакомец-альбинос. Выглядел он тем более необычно, что в этих местах отродясь не водилось блондинов, а уж таких белых и бледных – тем более. Джим повелительным жестом пригласил странного типа к себе, и дверь за ними захлопнулась.
Уже спустя несколько минут альбинос покинул кабинет Джима, неся на себе разочарованную и недовольную гримасу. Он достал из левого нагрудного кармана небольшой прозрачный плоский предмет, выполняющий, по всей видимости, функции переговорного устройства, и сказал в него тихим ровным голосом, поднеся предмет очень близко к губам:
- Сворачивай, Пасечник. Мы ошиблись.
Когда дверь за посетителем захлопнулась, Джим трясущимися руками взял трубку и набрал номер жены. Почти сразу же он услышал родной голос:
- Да, дорогой?
- Люси… - мужчина замялся, не в силах подобрать нужные слова. – Милая, я люблю тебя…
- Джим… - протянула Люси в ответ после непродолжительной паузы. – Что-то случилось?
- Я просто… ты должна знать… все совсем, совсем не так, как мы думаем… запомни это, милая…
- Джим? О чем ты говоришь, дорогой? Я не совсем тебя понимаю, - женский голос зазвучал более обеспокоенно.
Но в ответ женщина услышала лишь короткие безликие гудки. Повертев трубку в руках, она подумала, что опять проблемы со связью, и что Джим наверняка перезвонит позже, и отправилась на кухню готовить обед.
А на том конце провода мужчина схватился вдруг за сердце, чувствуя его сильные гулкие удары, подступающие к самому горлу, ему стало невыносимо трудно дышать от резкой сжимающей тисками боли в левом подреберье, и он подумал обреченно, панически боясь оказаться правым в своей догадке: «Нет, только не это!.. не сейчас… неужели?.. какой же я дурак…»
Сердце в его груди трепыхнулось последний раз, защемило горячо и больно, и в то же мгновение мир кончился для Джима Дугласа.
2012