Рита Райт (1898-1988) – известная переводчица и писательница, блестящий знаток русской и иностранной литературы.
Она написала биографический роман о Роберте Бернсе (серия ЖЗЛ), книгу «Человек из Музея человека», воспоминания о Маяковском, Пастернаке и др.
Переводила таких разных писателей, как Марк Твен и Кафка, Джон Голсуорси и Дж.К.Джером, Эльза Триоле и Натали Саррот, Генрих Белль и Грэм Грин, Хемингуэй и Селинджер, Вильям Фолкнер и Курт Воннегут, а также, пьесы, например, «Амадеуса» Шехтера, «Дневник Анны Франк» и многое другое.
Совет по переводам Колумбийского университета присудил ей премию имени Торнтона Уайлдера.
Я хочу поделиться своими воспоминаниями о Рите Яковлевне – не только блестящем переводчике, но и замечательном, очень сердечном, интересном и обаятельном человеке. Мне посчастливилось познакомиться, а потом подружиться, встречаться и переписываться с ней в течение последних 20 лет её жизни.
«Рита Яковлевна – один из бесценных подарков в моей судьбе. Мой духовный родник. Бальзам на мою заморенную, изголодавшуюся, чуть живую душу».
(Запись в дневнике. 16 июня 1982 г.)
Как-то, будучи проездом в Москве, жутко простуженная, я зашла к Рите Яковлевне. Она меня уложила, напоила чаем с лимоном и дала читать черновик только что ею переведенного «Амадеуса» Шехтера.
Я испытала целую гамму чувств: интереса, удивления, изумления, потрясения, со- гласия (-чувствия, -переживания) и т.п. Но, главное, – страстный протест с постоянно мучающим меня вопросом: почему? Ну, почему человечество во все века уничтожало самых выдающихся своих детей – гениев, творцов?
Рита Яковлевна успокаивала меня и уговаривала остаться: «Ну, куда Вы пойдете такая больная? Вы будете здесь лежать, а я буду за Вами ухаживать, чаем по-английски поить». И объяснила, что чай по-английски – это когда крепкий чай наливают в горячее молоко. Такое сочетание всегда хорошо при простуде.
Когда я, всё-таки, засобиралась уходить, она сказала:
– Пишите дневник. Придите домой и напишите: сегодня была у Риты Райт.
На её диванчике, на кухне заливалась слезами, читая «Амадеуса». И добавила:
– Я потому сумела кое-что написать, что случайно сохранился мой дневник 18-го года. Причем, после смерти моего первого ребенка я десять лет не писала.
Сохранилась запись об этом: всё кончено. Жизни нет и т.п.
А спустя десять лет Рита снова живет:
– Вышла замуж за хорошего парня (Ковалева – это по мужу. – Л.К.).
Я так и сделала, подумав, что ей зачем-то надо, чтобы я сохранила письменную память о ней. И я сохранила. Не всё, конечно. И не только из-за отсутствия привычки вести дневник, вечной занятости, лени писать или неорганизованности. Больше из-за крепко вбитого и твердо укоренившегося убеждения, что личные записи никому неизвестных «маленьких людей», и тем более их мысли, никому не нужны. А писать для своего собственного удовольствия – непозволительная роскошь!
Я благодарна Рите Яковлевне и за то, что научилась себе это позволять, и за радость теперь перечитывать написанное, и за возможность поделиться с другими радостью общения с ней.
Её Величество переводчик!
Рита Яковлевна с детства знала несколько языков. И хоть закончила медицинский институт и работала в Институте экспериментальной медицины у академика Ивана Петровича Павлова, но её тянуло к переводческой работе.
Она переводила с английского, французского, немецкого. Переводила Барбюса для первого номера «Огонька», Синклера Льюиса для второго номера «Лефа» и «…непрестанно удивлялась, что за такое удовольствие, за такую честь – ещё платят деньги».
Ещё до встречи с Маяковским в «Окнах Роста» в 1920, Рита Яковлевна пыталась переводить его стихи на немецкий язык. И когда, позже, он предложил ей перевести «Мистерию-Буфф» для делегатов III Конгресса Коминтерна, она с радостью согласилась. И очень гордилась, что этот её труд не прошел бесследно.
Однажды, сняв с моей книжной полки 13-й том Маяковского, она открыла его на ссылке Рита Райт в именном указателе и сказала: «Вот где мое бессмертие!».
Переводила она и с других языков. Например, с болгарского перевела роман «Несчастная семья» митрополита Паисия Хилендарского, писавшего под псевдонимом Васил Друмев.
По этому поводу Самуил Яковлевич Маршак пошутил:
Перевели вы славно, Рита,
болгарского митрополита.
Теперь с родного языка
переводите Маршака.
Маршак в это время переводил сонеты Шекспира и лирику Бернса и частенько просил Риту Яковлевну сверить его переводы с оригиналом.
Один известный литературный критик (кажется Эткинд) считал, что читатель подлинника отличается от читателя перевода, как червяк, сидящий в яблоке, от червяка, сидящего в редьке. Но тот, кто в редьке, не знает, что в яблоке слаще.
В целом, видимо, так оно и есть. Не имея возможности читать подлинники, мы вынуждены довольствоваться переводами, сделавшими сокровища мировой культуры доступными для иноязычного читателя.
Однако, исторически сложилось так, что русскому читателю посчастливилось (как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло») быть избалованному переводами, сделанными великими и просто талантливыми писателями и поэтами в предыдущие века, и в не столь далекие времена. Лишенные по тем или иным причинам возможности печататься, они искали творческую отдушину в переводах и «озвучивали» своими голосами тех, кто, зачастую, и не заслуживал такой высокой чести.
Эти переводы становились как бы уже равновеликими и равноправными представителями русской литературы и культуры. Причем, настолько равноправными, что о переводчиках порой и вообще забывали. И это несправедливо.
Читающей публике не надо объяснять, как много зависит от переводчика. Тот, кто читал различные варианты переводов одного и того же автора, знает, что это совершенно разные произведения. А тот, кто имел возможность сравнить их с подлинником, отмечает, что порой, они даже превосходят оригинал.
Именно таким переводчиком была Рита Яковлевна. Во всяком случае, те, кто прочитал после неё Сэлинджера и Воннегута в подлиннике, испытали даже некоторое разочарование.
Дж. Сэлинджер
Никогда ни о ком не рассказывайте.
А то расскажете – и начнете тосковать о них.
Дж. Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»
Тоска поселяется в сердце, когда ты теряешь дорогого и близкого тебе человека. А когда ты о нем рассказываешь, то, конечно, тоскуешь. Но он, при этом, как бы продолжает жить: не только в твоем сердце, но и в пямяти других.
Как говорил любимый Ритой Яковлевной и мною В.В. Маяковский:
Больно? Пусть!
Живешь, и болью дорожась.
В жизнь моего поколения Рита Яковлевна буквально ворвалась в виде серенькой книжечки с тщедушным подростком на обложке, в которой, кроме одного из самых известных и значительных романов американского писателя Дж. Селинджера – «Над пропастью во ржи», было ещё несколько не менее известных рассказов (Издательство ЦК ВЛКСМ, «Молодая гвардия», 1965).
В те времена хорошие книги были большим дефицитом. Сейчас это даже трудно представить, но чтобы получить право (только право!) участвовать в розыгрыше на какие-нибудь двадцать экземпляров подписного издания, выделенные книжному магазину, нужно было долго и нудно, еженедельно, в любую погоду приходить на «перекличку». И унизительно радоваться, когда инициаторы самодельных списков вычеркивали впередистоящего, опоздавшего или не явившегося.
Я в такие игры никогда не играла. Зато каждую попавшую в мои руки хорошую книгу воспринимала как подарок судьбы.
Именно такой была книжка Сэлинджера, которую, спустя пару лет после опубликования, мне посчастливилось купить в каком-то богом забытом селе во время летнего шастания с рюкзаком по округе (был такой способ добывания книг). Открыв её на каком-то привале, я и не подозревала, какой необыкновенный этап в моей жизни она начнет.
Воспитанная на литературе, учившей делить мир только на белое и черное, предлагавшей без всяких умственных усилий с твоей стороны распознавать, что хорошо, а что плохо, и оценивающей людей только по приносимой ими обществу «пользе», я с изумлением открывала совершенно новый мир, абсолютно непохожий на тот, в котором жила.
Да, в том мире продается почти всё, даже девочка с «худыми-худыми плечами». Да, человека там со всех сторон опутывает реклама, тебе непрерывно что-то предлагают, тебя непрерывно чем-то соблазняют, и за деньги готовы помочь в чем угодно.
Но, читая Сэлинджера, я меньше всего думала об этом.
Меня потрясло, как серьезно и внимательно незнакомый мне автор относится к душам своих персонажей, таких «неполезных», незадачливых и более чем обыкновенных. С какой бережностью он передает все нюансы их переживаний. Как тонко и ненавязчиво, с грустью или юмором помогает читателю разделить с ними их беды и радости, увидеть то настоящее, что помогает им жить. Как «он очень точно знает, что существенно и что несущественно в человеке, в его мыслях, его делах» (Р. Райт).
Так я познакомилась с совершенно доселе мне незнакомым, ни на чей другой непохожим и поэтому безумно интересным внутренним миром Холдена Колфилда и других персонажей Сэлинджера.
Эта книга буквально перевернула всё мое устоявшееся сознание. Я носила её в своем рюкзаке и читала друзьям на каждой стоянке нашего летнего похода «по морям» (Черное, Каспийское, Аральское).
Впервые за долгие годы почувствовав себя очень уважаемым читателем, я полюбила и автора и переводчицу. Но даже представить себе не могла, что когда-нибудь увижу её.
И вдруг (как я люблю эти «вдруг»!), спустя пару месяцев, у меня дома раздается звонок: «У нас сегодня вечером будет Райт-Ковалева. Не хотите придти?»
В доме друзей, Светы Рожновой и Геры Безносова, собралась небольшая, но очень теплая компания. Для меня, впрочем, никого, кроме главной гостьи, не существовало.
Я запомнила, пожалуй, еще только Сашу Дольского, тогда еще совсем юного. Он и мы, с моей подругой Галей Ивановой пели, сменяя друг друга, свои песни. Так, в разговорах и песнях, в теплой и непринужденной атмосфере незаметно прошел вечер.
Я никогда не была фанатом и никогда не собирала автографы, но когда жизнь дарила мне радость встречи с авторами любимых книжек в домашней обстановке, мне хотелось сохранить навсегда память об этом.
Есть у меня книги, позднее надписанные Фазилем Искандером, Феликсом Кривиным, Натаном Эдельманом. И, конечно, Ритой Яковлевной.
В тот вечер я получила первый в жизни автограф в свой, уже порядком потрепанный, томик Сэлинджера: «Любочке, в чудесный вечер 9 октября 1967 г. От переводчика этой книги – сердечно. Рита Райт». Так началась наша дружба.
Это был первый её приезд в Академгородок.
Академгородок
Академгородок – городок-невелик.
Не велик золотник, да дорог.
В.Свиньин
"От московской суеты-сует» Рита Яковлевна очень любила отдыхать в почти пасторальной обстановке Академгородка.
Расположенный в 30 км от Новосибирска в лесу, на берегу Обского моря он был прекрасным местом не только для работы, но и для отдыха. Очень солнечное, жаркое лето, прекрасный пляж, не менее «населённый», чем сочинский, все виды водного спорта, лес, грибы...
Райский уголок!
Если бы ещё не комары, энцефалитные клещи и гнус…
Но, как говорил мудрый Лис из «Маленького Принца, – «Нет в мире совершенства!»
Тем не менее, многие предпочитали Академгородок югу и приезжали провести свой отпуск у родственников и друзей.
А друзей там всегда и у всех было много.
Много их было после первого же приезда и у Риты Яковлевны.
Одним из её «дружочков» стала и моя дочь Ирина, которая была влюблена в неё, впрочем, как и все мы.
Рита Яковлевна так просто и увлекательно рассказывала обо всех, с кем ей довелось встречаться на протяжении своей долгой жизни, что вокруг неё всегда была толпа желающих послушать и задать вопросы.
Юрий Борисович Румер
В городок Рита Яковлевна, обычно, приезжала по приглашению, с лекциями, и расписание у неё было довольно загруженным.
Спасаясь от желающих её заполучить в свободное от лекций время, она часто «сбегала» из гостиницы ко мне, а дальше разыгрывался целый спектакль.
Я как бы была её личным секретарем и, как только обращение начиналось с вопроса: «А не могли бы Вы…», она поварачивалась ко мне: «Любочка, как там у нас со временем? Есть ли какая-нибудь возможность?»
Тут я должна была заглянуть в, якобы, её расписание и отказать, предварительно взяв телефон, – для ответа.
Истины ради, надо сказать, что рано или поздно такая возможность изыскивалась, и она шла либо в мушкетерский клуб «Виктория», либо в физико-математическую школу, либо на заседание круглого стола в Институт ядерной физики, либо ещё куда-нибудь.
С физиками у неё были особо теплые отношения из-за многолетней, ещё с молодости, дружбы с Юрием Борисовичем Румером.
Юрий Борисович Румер был яркой личностью и очень обаятельным человеком. Некоторое время он работал в знаменитой лаборатории в Геттингене с ведущими физиками мира.
Вернувшись, сотрудничал с Ландау. До тех пор, пока его не посадили, как и всех, кто имел хоть какие-то связи с заграницей.
За колючей проволокой подобралась «неплохая компания», из которой была сформирована «шарашка» (НИИ в «зоне») во главе с Туполевым. Это спасло от смерти не только Ю.Б. Румера, но и многих других талантливых ученых и, в частности, Королева, которого Туполев взял к себе. (Впоследствии для Королева организовали отдельную «шарашку»).
Из заключения Румер вернулся с подорванным здоровьем. Работал в Новосибирске.
Рита Яковлевна называла его Румом или Румиком, очень трогательно о нем заботилась и, приезжая в городок, всегда «таскала» его за собой, что, порой, было для него довольно утомительным.
Помню такой забавный случай. Они с Юрием Борисовичем пришли к нам. Было шумное и веселое застолье, в котором неутомимо царила Рита Яковлевна. Засиделись за полночь.
Притомившийся Юрий Борисович подремывал в кресле. В какой-то момент он приоткрыл глаза:
– Я удивляюсь тебе, Риточка, ведь ты старше меня.
На что Рита Яковлевна шутливо-сердито возмутилась:
– Вот так всегда. Обязательно ему надо подчеркнуть, что я старше. А я и старше-то всего на четыре года.
В письмах она всегда спрашивала о нем, особенно, когда здоровье его ухудшилось:
– Хочу, чтобы Вы зашли к Руму – и написали мне ПОДРОБНЫЙ ДОКЛАД – как он, что с ним, мы [она и её подруга Аля, о которой Ю.Б. сказал мне однажды: «C’etait ma grande passion! (Это была моя большая страсть!) – Л.К.] – немного встревожены его молчанием…
Я охотно выполняла её поручения. Мы были очень дружны с женой Румера Ольгой Кузминичной и дочерью Танечкой. А с Ю.Б. было всегда так интересно. В одно из моих посещений он подарил мне тоненькую брошюрку – копию воспоминаний Лили Брик о Маяковском («Щен», 1942, Молотовгиз).
Румер был двоюродным братом Осипа Брика, хорошо знал Лилю и, так же, как и Рита Яковлевна, горячо любил Маяковского.
Маяковский
«В том, что умираю, не вините никого
и, пожалуйста, не сплетничайте.
Покойник этого ужасно не любил».
(Из предсмертной записки)
Ещё до встречи с Маяковским в «Окнах Роста» в 1920 Рита Яковлевна пыталась переводить его стихи на немецкий язык. И когда позже, узнав об этом, он предложил ей перевести «Мистерию-Буфф» для делегатов III Конгресса Коминтерна, она с радостью согласилась. И очень гордилась, что этот её труд не прошел бесследно.
Однажды, сняв с моей книжной полки 13-й том Маяковского, она отыскала свою фамилию в именном указателе и сказала: «Вот где мое бессмертие!».
В течение десяти лет, до самой гибели Маяковского, она находилась рядом с ним и Бриками, Лилей и Осипом. Своими рассказами о них она для меня многое прояснила. В том числе, спасибо ей, изменила на лучшее мое отношение к его музе - Лиле Брик.
Сейчас о ней кто только и как только не пишет.
Самый лёгкий и дешевый способ прославиться – оболгать низкопробными вымыслами и толкованиями знаменитость. Увы, многие этим балуются.
Но хорошо, что можно почитать и первоисточники – воспоминания тех, кто знают правду.
Давно опубликованы воспоминания Риты Яковлевны. Много позже - Василия Абгаровича и Василия Васильевича Катанянов, мужа и «пасынка» Лили Юрьевны. В 2000 году (Москва. Эллис Лак) была опубликована многолетняя переписка Лили Брик с её младшей сестрой – Эльзой Триоле.
Эльза Триоле была не только музой Луи Арагона, поэта и писателя, но и известной французской писательницей, лауреатом престижной Гонкуровской премии.
И, наконец, через четверть века после смерти Лили Брик, были опубликованы её воспоминания (Лиля Брик. Пристрастные рассказы. Нижний Новгород. Деком.2003).
Но тогда, вскоре после смерти Маяковского, началась и до самой смерти Лили Юрьевны продолжалась оголтелая кампания травли, доходившая до абсурда в своем желании всеми правдами, а чаще неправдами, снизить роль «жидов» Бриков в жизни поэта.
Мне не раз доводилось видеть и слышать, как яростно и неутомимо маленькая, хрупкая и уже очень немолодая Рита Яковлевна защищала их всех своим тонким «детским» голоском.
Она просто закипала, рассказывая о редакторе и авторе безобразной, хулиганской (её характеристики – Л.К.) вступительной статьи к шеститомному изданию Маяковского («Молодая Гвардия») или о музее, которым его продолжали убивать.
Владимир Маяковский и Лиля Брик
Я видела эту тенденциозную экспозицию, где умудрились ни разу не упомянуть имя музы поэта, тщательно вымарав не только все посвящения ей, но и её самоё с фотографий, где она была снята вместе с поэтом. Зато там доминировали огромный (во весь рост) портрет Татьяны Яковлевой с дочкой на руках и стихотворение, посвященное ей.
Из письма (Голицино. 4 августа 1973 г.):
Радостью в юбилейном гаме и гуле о Маяковском была для меня моя маленькая статейка в №7 «Юности» – я её написала за полчаса, в Дубултах, по просьбе В.Ф. Огнева, случайно вспомнившего обо мне, т.к. мы сидели за одним столиком !!! И я рада, что ничего не выкинули и что я смогла фигурально дать по морде «дошлым гётеведам», которые при жизни не осмелились бы.
Боюсь, что маяковеды меня возненавидят ещё пуще, но Лиличка была бы ОЧЕНЬ РАДА – а мне только этого и хотелось…
Рита Яковлевна всегда оставалась верна им и себе.
Я запомнила нашу беседу за год до её смерти, когда Рита Яковлевна сказала о строчке из письма Анны Ахматовой: «…салон Бриков планомерно боролся со мной, выдвинув слегка припахивающее доносом обвинение во внутренней эмиграции»:
– Это очень плохо и печально, потому что никто с ней не боролся. Этого не было. Это очень неправильно и несправедливо!
Борис Вильде
О Борисе Вильде, бежавшем от советской действительности во Францию и ставшем там одним из организаторов и героев Французского сопротивления, Рита Яковлевна написала сначала пьесу, потом опубликовала журнальный вариант книги «Человек из музея человека», а позднее доработала и выпустила книгу в серии ЖЗЛ.
Материал для книги она собирала буквально по крупицам, годами. Встречалась и переписывалась со многими людьми, знавшими героя книги – Бориса Вильде, русского лингвиста и этнографа, героя французского сопротивления, награжденного в мае 1985 года орденом Отечественной войны 1 степени (посмертно).Вильде и его подпольная группа были схвачены гестаповцами и казнены. Его именем названа улица в Париже.
Она мне писала о своей работе над книгой о Борисе Вильде несколько раз.
Дубулты. 24 марта 71 г.
У меня ужасно странная зима: в ноябре приехала в Ригу поработать с театром над пьесой о Вильде. Они меня заперли на месяц в дивной вилле, в лесу – 40 км от Риги. Пропала там до Нового года, приехала в Ригу – встречали с дочкой у друзей – а с 10 января я уехала работать в Дубулты, в наш Дом писателей.
Сначала я жила в тихом «Охотничьем домике» , а 5 марта открыли новый корпус, и я переехала на 8-й этаж, в очень хорошую комнату – огромное окно, лоджия – вид на море и реку, своя прихожая, свой душ и т.д. Я тут уже сделала одну работу: выручала театр, пересказала для них пьесу Гоцци «Зеленая птичка» – уже репетируют! – написала много набросков для 2-й пьесы, что-то вроде литмонтажа из документов, стихов и т.д. – всё о Вильде – я Вам о нем рассказывала?
Москва. Вторник. 30 мая 1972 г.
Масса интересного: из Франции – дневник Бориса Вильде, и дневник милой Эвелины, с огромным письмом. Ждут меня, но когда??
Москва. 2 июня 1972 г.
Получила дивное письмо от Эвелины, её дневник и ДНЕВНИК БОРИСА ВИЛЬДЕ – ИЗ ТЮРЬМЫ… Невероятно… Как будто вдруг я снова услышала голос, знакомый мне по Диалогу – и заговорил он о самом своем сокровенном…
Ревела я, как маленькая…
Голицыно. 13 августа 1972 г.
За это время много напереводила всяких дневников, документов, статей – для книги. Но увы! – моя «Звезда», приславшая договор мне на подпись, обратно его НЕ ПРИСЛАЛА – что-то там заколодило…
Сентябрь 1972 . Москва
Съездила в Париж на 6 недель райской жизни, очень много сделала, привезла всякие интересные книги, материалы по биографии Бориса Вильде, пластинки и т.д.
Москва (без даты, после 1979 года):
Я собираюсь на месяц в Прибалтику – писать книгу (вернее дописывать журнальный вариант «Человека из Музея человека»). Заключила договор с «Советским писателем» – после трехлетней канители. Договор отличный, авансовый, так что я могу поехать в Дубулты и там отдохнуть от московской суеты-сует…
Капитаны звёздных кораблей
Не было ничего удивительного в том, что выбрав для своего выпускного сочинения за 8-й класс вольную тему «Капитаны звездных кораблей", моя дочь писала в нем о Рите Яковлевне и о Маяковском, о котором так много слышала сначала от меня, а потом от нее.
Своё сочинение она начала словами: «Я не считаю каждого писателя или поэта капитаном» и закончила так: «Я хочу пожелать нашей литературе побольше таких капитанов» (как Р.Я. и М.– Л.К.).
Проверочная комиссия сочла это сочинение написанным не по теме, и Иринке грозил «неуд». Но её учительница литературы, Светлана Павловна Рожнова, сумела убедить комиссию, что, хоть и не буквально, но они тоже могут считаться капитанами звездных кораблей.
Я сохранила это сочинение с отметкой «отлично». На память. Чтобы ни она, ни её дети не забывали своих «капитанов» и тянулись за ними к звездам!
Потому что только память делает их бессмертными.
Курт Воннегут
Если вы обнаружите, что ваша жизнь переплелась
с жизнью чужого человека, без особых на то причин,
– пишет Боконон, – этот человек, скорее всего,
член вашего карасса.
Курт Воннегут, «Колыбель для кошки»
«Когда я прочитала «Колыбель для кошки», – говорила Рита Яковлевна, – то поняла, что Воннегут – очень добрый и застенчивый человек. Таким он и оказался на самом деле».
«Колыбель для кошки» (Cat's Cradle) в переводе Риты Яковлевны вышла в 1970 году (М., «Молодая Гвардия»).
Эта карманного формата книжечка в бумажной розово-черной обложке была, практически, первым серьезным знакомством русского читателя с творчеством одного из самых интересных современных американских авторов – Куртом Воннегутом.
«Колыбель для кошки» была первой книжкой Воннегута, которую она подарила мне:
– Моей милой Любочке, – с окрепшей и возросшей любовью, – с благодарностью за всё доброе и светлое, которое от нее шло ко мне… Рита Райт. 24 мая 1972 г. [Третий приезд…Весна… –Л.К.]
Эта удивительно человечная и добрая книга сразу стала и до сих пор остается моей любимой воннегутовской. И подобно Ионе из «Колыбели для кошки», теперь я тоже – боконoнист.
Я могла бы им стать и раньше «если бы кто-нибудь преподал мне кисло-сладкую ложь Боконона». Ведь до книжки я только догадывалась о закономерности случайностей, а, прочитав, уже почти поверила, что случается только то, что должно случиться, как сказал бы Боконон.
Целая цепь «случайностей», которые привели меня в Америку, лишний раз подтвердила это.
И почти по Боконону произошла встреча Риты Яковлевны с Воннегутом. Конечно, она очень хотела встретиться с ним, но долгое время это не удавалось.
Москва. Вторник. 30 мая 1972 г.
Из Америки – смешное письмо от моего приятеля-сэленджериста: я просила его узнать – приедет ли Воннегут, он ему написал, а Воннегутик прислал этому Дону телеграмму:
«Наверное, никогда не попаду в Россию – не зовут. Ваше чудесное письмо заставило меня влюбиться в Риту (your excellent letter made me fall in love with Rita)».
Вот – видали???!?!?
Надеюсь, мой Дон написал, что «Рите» уже не двадцать лет…
Но знаю, что он написал про переводы и про мой неугомонный характер…
Голицино. 4 августа 1972 г.
Читаю всякие английские романы, американскую книгу моего милого Воннегута «Завтрак для чемпионов» – и не знаю, что буду переводить, когда кончу Вильде. Воннегута вряд ли разрешат…
Голицыно. 13 августа 72 г. Первый прохладный день.
Дача у нас огромная, прохладная, хорошая, но – что-то мне мало работается: голова «сочинять» не может, хотя перевожу много.
Кстати, в «Просторе» – три рассказика Воннегута – но редакция мне прислала ДВА (2!!!) экз., так что и «Простор» хватайте!!! (№5.1972 г).
о-о-о-о-о-о-
Теперь – тайные новости: мои бумаги уже вернулись из одной – важной инстанции, пошли в МИД – насчет нового загранпаспорта – и на франц. визу. Не знаю, что будет, но меня все «обнадеживают». Хотя я и не верю в такое счастье, но всё же написала друзьям в Париж, что если всё выйдет, то я в сентябре попробую прилететь.…
В ответ – чудесные письма, ждут, приготовили комнату, пишут всякие слова.… Теперь остается только одно – ПОЛЕТЕТЬ ТУДА!
В Париж её пригласила французская писательница Натали Саррот, книгу которой «Золотые плоды» она в то время переводила. Там она и встретилась впервые с Воннегутом.
Москва. Сентябрь 1972
Ко мне в Париж прилетал из Англии на 2 дня Курт Воннегут. Он прелесть и пишет мне дивные письма…
Но про это лично (весной!!!.)
К счастью, Воннегута не сразу, но, всё-таки, «разрешили».
Книга вышла в 1978 году (М., «Худ.лит»). Кроме «Завтрака для чемпионов», там ещё были «Бойня номер пять», «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер» и «Колыбель для кошки».
Книгу, как обычно, невозможно было достать. И только через год, когда Рита Яковлевна в очередной раз приехала в Академгородок, нам удалось (по специальному звонку!) лично для неё достать пять экземпляров из каких-то там фондов.
В самый последний момент я привезла их прямо в Аэропорт, где она тут же одну мне надписала: «Любочке, другу и помощнику – с любовью – от переводчицы и – по доверенности! – от автора, Курта Воннегута. Рита Райт. 6. VI. 79 г. Аэропорт!»
Больше Рита Яковлевна в городок не приезжала. Всё-таки ей было уже за восемьдесят.
Я нежно и искренне любила её и не пропускала ни одной оказии, чтобы повидать её или передать весточку и какой-нибудь сибирский гостинец: кедровые орешки и шишки, облепиховый сок … Все мои друзья перебывали у неё, а те, которые жили в Москве, всячески старались облегчить ей быт.
Даже в свой родной Ленинград (теперь Санкт-Петербург или, в обиходе, Питер) я ездила через Москву. А в перерывах между всё-таки редкими встречами (не ближний свет!) были взаимные знаки внимания с оказией, телеграммы, записочки, телефонные звонки, письма.
Письма Риты Яковлевны стоят того, чтобы их опубликовать отдельно, настолько они информативны, эмоционально содержательны и просто по-человечески интересны.
Она писала мне о своих творческих планах и текущей работе, радостях и огорчениях, поездках и выступлениях. Рассказывала о своих друзьях и расспрашивала обо всех, с кем подружилась и кого полюбила в Академгородке.
Я не знаю, почему она выбрала для переписки меня, хотя была этому несказанно рада. Но она обязательно через меня передавала всем приветы, подробно перечисляя каждого.
Рита Яковлевна была очень милым и добрым, необыкновенно интересным и обаятельным человеком, доброжелательным, но не терпящим лжи и фальши, верным и заботливым другом.
Голицино
В последние годы Рита Яковлевна любила отдыхать и работать в Доме творчества в Голицыно. Каждый раз, бывая в Москве, даже очень короткое время, я обязательно навещала её там.
Однажды за обеденным столом в Голицино я стала свидетельницей, как она и её давняя подруга Аля (та, о которой говорил мне Румер) заспорили между собой, настаивая каждая на своей версии, кто в кого был сильнее влюблен. Видимо, эти воспоминания грели их души. Вполне возможно, что многое в этих воспоминаниях несколько преувеличено.
Последний раз я была в Голицино 4 октября 1987 года. Мы провели с Ритой Яковлевной чудесный день вместе. Она была по-прежнему неугомонной. Предлагала познакомить меня с Анастасией Цветаевой, которая жила рядом с ней.
Впрочем, она, по-моему, недолюбливала Анастасию Ивановну за её обывательские суждения о Марине. Вроде, «Марина была очень упряма... Она хотела, чтобы её читали те, кто не читал, любили те, кто не любил, признавали те, кто не признавал». Или: «Марина - стремительная и бурная река, которая сметает всё на своем пути, а я тихое, спокойное течение».
Я была совершенно солидарна с Ритой Яковлевной. У меня неприязнь к младшей сестре возникла после прочтения её воспоминаний о старшей, которые я, прочитав, немедленно убрала из своего дома.
Я и вообще-то не люблю читать о поэтах. Предпочитаю читать их самих. Там всё уже сказано, без всяких искажений и толкований. Наша же с Ритой Яковлевной пристрастность была следствием нашей верной и страстной любви к Марине.
Рита Яковлевна говорила о ней:
– Это был человек страшной и страстной фантазии.
На мое: «Тяжек путь русского поэта, да и не только», она наизусть прочла из М. Волошина:
Тёмен жребий русского поэта.
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского – на эшафот.
Может быть такой же жребий выну,
Горькая детоубийца – Русь!
И на дне твоих подвалов сгину.
Иль в кровавой луже поскользнусь...
Короче, я отказалась от встречи с этой, заслуживающей, если не любви, то самого искреннего и глубокого уважения женщиной. Хотя бы за её долгожительство и умение, в отличие от старшей сестры, сопротивлятся жизненным обстоятельстам и побеждать их.
Мне просто хотелось подольше побыть с Ритой Яковлевной, не терять ни одной минуты из нашей беседы. Несмотря на весьма преклонный возраст, память у неё была прекрасная. Она вспоминала разные подробности из своей долгой и такой интересной жизни: о себе и о тех, кого хорошо знала.
Рита Яковлевна рассказывала мне о Каменском, с которым у неё была любовь.
Упомянув статью «Свыше всех разлук» (Тарковский о Цветаевой), поведала о своих отношениях с ним.
Арсик – хороший поэт, но человек он двуличный....Мы с ним очень дружили, он мне первой читал свои стихи, это я могу клятвенно подтвердить... <…>
Он очень любил сдирать с женщин всё, что можно. Я говорю это грубо, но делалось это очень мило: расстегивались пуговички, целовалась шейка...<…>
Человек он был с двойным дном...<…>
Последний раз я видела Арсения, когда уже ходила с Маргариткой... <…>
А Танька Тарковская – страшная жадина. И ко всем его ревновала.
Рита Яковлевна рассказала о встрече в Гурзуфе с Ковалевым, который стал её мужем. Она уехала с ним во Владивосток и там родила свою единственную дочь Маргариту.
И о многом другом.
Человек живет, пока жива память о нем.
Вспомните и вы .
Для того и пишу.