Это был понедельник, на другой день пришла старушка из соседнего дома, ее знакомые хотели бы посмотреть квартиру, просят, чтоб вы были завтра дома. Пожалуйста!
В среду они пришли, квартира им поглянулась, мы сговорились о цене и о том, что я извещу их, как только мать приедет. На том и расстались, и я побежала давать телеграмму. Что ж, я мать предупреждала, мое дело маленькое, и теперь, пока ее нет, мне остается одно — наслаждаться полной свободой.
Настя оставила мне привычку выходить по вечерам во двор, это единственное мое развлечение за весь день. Я сижу на качелях, чтоб никто не подсел с разговорами, и лишь иногда уступаю место малышне.
Теплые сумерки, я тону в прямо-таки патологическом блаженстве. Неужели я скоро уеду отсюда и не увижу никого — ни пьяниц, ни старух на лавочке, как не увижу Насти, я не хочу ее больше видеть, наблюдать, как она пьянеет, потом трезвеет… Насколько же я была младше четыре года назад, если меня устраивало ее общество? Насколько мне было скучно?
Проходит Дима: “Тебя не узнать”, да полно, я всего лишь заколола волосы; не решается подойти дядя Сергей. Я улыбаюсь, и улыбается обрадовано он.
— Сидишь, так серьезно смотришь… А потом улыбнулась — я сразу узнал.
Дядя Сергей был на инвалидности после аварии, в которой он выжил, а его мотоцикл — нет. Мы знакомы давно: делать ему, как и мне, нечего. С ним легко и весело. С ним можно вспомнить Настю — ту, какой она была до Андрея; его можно слушать, и не напрягать внимание, и болтать ногами, и обрывать рябину, порой пригубливая трезвящую горечь ее недозрелых ягод.
Он рассказывает о закрытых городах на севере — то, чего я не знаю; как купался в марте в Финском заливе — полез пьяный, вылез трезвый. Инвалидность, оказывается, сняли, и он работает на заводе.
— А на заводе-то чем занимаетесь?
— А помогаем тем, кому делать нечего, — отмахивается он.
Завод оборонный, другого ответа я и не ждала.
— Ты покупателей на квартиру еще не нашла?
— Нашла вроде. Сегодня.
— А здесь почему не хочешь остаться? Там лучше?
— Вряд ли, — я пожимаю плечами. — По крайней мере, там пьяные на улице не валяются, дети по квартирам не ходят, кусок хлеба не просят.
Он суровеет: “Это да”.
На скамейке этот парень, по жизни в голубой рубашке, опять с бутылкой и опять с кем-то, они поглядывают на нас — я говорю слишком громко? Но что мне до него, что до этой рябины, изодранной бультерьером?
Я уеду из Сарапула, иншалла1.
Почему я так ненавижу этот город? Город среди лесов, в которых я не бывала, на широкой реке, в которой мне холодно купаться. Его название означает “Золотая рыбка”, разве не сбывались здесь мои самые шальные мечты? Я хотела поступить отсюда в Москву — и поступила, вот только учиться мне не хотелось, и я умотала после первой сессии. Я рвалась сюда повидаться с Настей — но и это мне ни к чему; где-то на задворках души мне хочется, чтобы этот то ли парень, то ли мужчина заговорил со мной, — но даже представить не могу, этого никогда не будет.
Четверг, вечер, качели. Без двадцати одиннадцать. Сергея нет, как нет и того, кто спросил сегодня: “Девушка, вам не скучно?” Сколько их, сказанных походя слов, сколько будет еще — грошовое внимание, отчего теперь оно так ценно?
Без пятнадцати. Что за манера постоянно смотреть на часы? Еще чуть-чуть, и я пойду спать. Но возникает подвыпивший Сергей, и я радуюсь ему, как щенок.
— Ты ждала меня? Я так и знал.
— Я уж думала, вы сегодня не придете.
— А я скалымил. Доски грузили, вот, только сейчас с нами рассчитались. Помнишь, я вчера про малинник обещал? Так я ходил, смотрел, малины нет, с полстакана набрал, ну, что это — дело? Но если хочешь, пошли в садик, яблоки посмотрим, может, созрели. У меня друг там сторожит, пацанят гоняет, чтоб не ломали. Айда, что тут сидеть?
— А далеко? — опасаюсь я, все-таки темнеет, и бог весть, что у него на уме.
— Да тут же, на поселке.
— А ваша жена меня не поколотит?
Он возмущен: “Ты современная? У меня жена тоже современная, пошли”.
Ладно, как не стыдно о людях так плохо думать. Я встала, потянулась, и мы пошли, а на выходе из двора, за гаражами, столкнулись с этой парочкой алкашей, и тот, в голубом, демонстративно повел плечом, чтобы уступить дорогу, и заглянул в лицо. Но было уже темно, а я смотрела под ноги и подняла голову, только когда они прошли. Жаль, двух минут не подождала; а Сергей сказал:
— Видела, мужики на тебя глаз положили?
— Месяц в одном дворе болтаемся.
— Они со вчерашнего еще, на лавочке когда сидели.
— А, тогда-то… Бог с ними.
Садик и впрямь близко, в следующем квартале, кажется, мы уже были здесь однажды — с Настькой. Сергей показывает мне яблони, но уже совсем темно, мне не отличить их от лип, и вовсе неинтересно, и зачем я осталась на качелях?
На голоса появляется сторож, приятель Сергея, солидно рекомендуется: “Виталий Семеныч”, нагибается чмокнуть руку, я шарахаюсь и смеюсь.
— Да не бойся, не укушу, — он тянет руки к плечам.
— Вот только этого не хватало, — увертываюсь я и от объятия.
— Мы-то за яблоками к тебе пришли, — говорит Сергей.
— Да яблоки зеленые, осерешься ты, осерешься!
В садике я нарвала ромашек, потом у Виталия Семеновича мы смотрели церемонию закрытия Московского кинофестиваля — актовый зал садика, зеркала, как в танцклассе, расписные стульчики вдоль стен, чай в ковшике и старый телевизор: “Ты запомнишь этот вечер”.
— Я? Чего ради? — Мы возвращаемся тем же путем в спящий двор. — Вы домой пойдете? Нет? Я тоже еще посижу на скамейке.
— Я как-то спал тут.
Я зарываюсь в цветы, они почти не пахнут.
— А с тобой тяжело, думаешь, что сказать, да поинтересней.
— А мне нравится вас слушать.
Откуда-то сверху, из темных окон, полетел яркий окурок.
— В подъезде, что ли, кто? — не понял Сергей.
А из подъезда вышел — вроде бы — да.
То, чего я ждала.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Ты с девушкой-то познакомишь?
Сергей знакомит. Это Олег.
— Буду знать.
Он стоит и требовательно на меня смотрит.
— Мне подвинуться?
— А как же!
Я подвинулась, Сергей и не думает. Олег сел и достал пистолет, который меня не впечатлил.
— Игрушечный?
— Ага. Ты из него пальни, — он демонстрирует полную обойму. — Так ты здесь живешь? Я тоже. Сорок пятая квартира.
— Да, вот мои окна.
— А почему без света?
— А там нет никого. Я одна. Мы фактически здесь не живем.
— Значит, ты охранником? А твои охранники где?
— На фиг?
— Нельзя, опасно.
— Кому как.
Он спрашивает у Сергея денег до утра.
— Откуда, — врет Сергей.
— А вы же заводские. Угостить хотел вот.
— Бесполезно, я не пью, — меня бесит тон и говор, не сарапульский, как ни странно.
— А я и не предлагаю, — парирует он.
— Во нахал! Хотя бы из приличия.
— Ладно, я тут схожу недалеко (Теплая рука на моем колене.), пистолет тебе доверяю, — Олег кладет оружие на скамейку и исчезает. Сергей недовольно молчит. Я и сама б смоталась от греха подальше, если бы не эта тяжелая игрушка. Забрать с собой прикола ради?
Тут какая-то встревоженная женщина: “Алешка?” Она подходит ближе, вглядываясь.
— Это не Алеша, а Сергей.
— Она говорит “Олежка”, — поправляет меня Сергей. — Он ушел, сейчас придет.
— Сидел спокойно, курил, вдруг взял, сорвался, не одетый, ничего: “Мам, я сейчас”, — жалуется она.
Вернулся Олег:
— Познакомься, это тетя Тамара.
— А как по отчеству-то? Я вам ведь не племянница, — получилось неловко и грубо.
— Тамара Александровна.
— Хорошо.
— Говори: “Очень приятно”, — подсказывает он.
Обучению я не поддаюсь.
— Мамик, иди спать.
— Господи, да какая ж мать заснет, если дома никого нет!
— Мамик, а если я жену приведу, что, вы меня вдвоем сидеть ждать будете?
Он косится на меня и улыбается — недобро и ласково.
— Да когда ж ты женишься! Все говоришь — потом, потом…
— Лучше поздно, чем никогда, — вношу я лепту в семейную сцену, — и лучше никогда, чем поздно.
Сергей молчит.
— Мама, иди, все нормально, я скоро приду.
Она уходит.
— Мне, пожалуй, тоже пора, — я встаю со скамейки.
— Подожди, — останавливает Олег. — Мне с тобой поговорить надо.
— Так говори. Что, Сергей жить мешает?
— Не мешает, но… так, тет-а-тет.
— Я вроде полдня на качелях болталась, в чем дело?
Мы стоим под моими окнами.
— Ты что с этим придурком ходишь?
— А что, нельзя? — наивно интересуюсь я.
— Тебе что, адреналина не хватает, приключений захотелось? — бесится он. — Что, интересно, когда над тобой нависают сто килограмм под два метра?
— Вот именно в этот момент мне и спокойно.
И где мой покой сейчас, если он немногим выше меня и достаточно строен.
— Ты просто не знаешь, кто это.
— Знаю. Я с ним уже несколько лет знакома.
Он смотрит и не верит.
— Ты какая-то тупая. Тебе объясняют, ты понять не хочешь.
— Вот что. Это не тот подход ко мне, я не собираюсь слушать, как меня обзывают. Спокойной ночи, — я шагнула на крыльцо.
— Погоди. Ты пойдешь домой через мой подъезд.
— Как так?
— Посидим на кухне, чай попьем.
— Никуда я не пойду, еще чего.
Образчик мужской логики: с Сергеем опасно, с ним — нет.
— А что? Мать мешать не будет, поговорим спокойно.
— Ты разве не все сказал? Так я тебя слушаю, — я спускаюсь вниз.
— Иди домой, — говорит Сергей со скамейки, и бес противоречия во мне: “Сергей, я с вами сегодня сидела? Могу я с ним посидеть?” — и ухожу на другую скамейку, ту, где Олег пил вчера. И когда я заметила его впервые.
Как мне нравится эта ночь! Пока Олег разговаривал о чем-то с Сергеем, я забралась с ногами на скамейку. Но он подходит и опять за свое:
— Ты что, с ума сошла, у него не все дома.
— Он просто божий человек, после аварии, и все.
Олег хмыкает:
— Я тоже после аварии, там один труп был, а мне повезло, я тоже божий человек? Я тебя оградить хочу. От неприятностей. У него ведь жена есть.
— Знаю, — я безмятежна. — Ничего, она меня не поколотит.
Легкая его улыбка.
— Вообще-то, конечно, нет. Просто мне тебя жалко стало, когда тебя с ним увидел… А днем, когда спросил, ты так улыбнулась…
Как? Разве я улыбалась? Какой жалкой, верно, была улыбка.
— И все-таки. Почему ты не можешь найти своего круга?
— Никогда никого не искала.
— Хочешь, я завтра тебе найду?
— Не надо. Ненавижу сводников.
— Это не сводничество.
— Я сказала — не надо.
— Ты, я понял, из Туркмении…
Ах, да, он же слушал вчера, о чем я там трепала.
— Я тоже не местный. Из Мичуринска, Тамбовская область. Яблоки там.
— Знаю, проезжала. Почему-то они мне не понравились. Огромные, да. Одно съешь, другого не захочется.
— Вот что. Хватит… обкакивать. Сидишь, наверное, думаешь — а, волчара тамбовский, — неожиданно горько и гордо.
— Да нет, мне как-то все равно. Там, поди, и волков-то давно нет.
— Дядя писал — в позапрошлом году волчонка убили.
Меня сожрал комар. Олег предложил свою куртку.
— Не хочу, чужой запах потом…
— А вдруг мой понравится?.. У тебя мужчины были?
— Да, — обычно я отвечаю иначе.
— Я тебе как хоть — нравлюсь?
— Ну, ничего, смазливый. А что там, за смазливым рылом, — откуда мне знать.
Олег чуть с лавки не свалился. Я удивлена:
— Ты что, давно на себя в зеркало не смотрел?
— Смотрел, но… просто это не так называется.
— Нечего тогда спрашивать.
— А ты, оказывается, индивидуум.
— И матерятся-то они не по-русски.
Он смеется:
— Ага, по-чеченски. Никогда не забуду. Я в Чечне служил. Только тогда там все спокойно было.
— Я в Дагестане выросла. В Махачкале.
— Надо же. Я в Дагестане был. В Буйнакске. До Махачкалы не доехал.
Он закуривает.
— О чем речь-то шла? Мы, кажется, друг другу колкости говорили?
— Не я первая начала, — я отмахиваюсь от дыма.
— Давай больше не будем.
— Хорошо.
— Ты милая, — и кладет руку на плечо.
— Глянь, и когда я ему милой успела стать, — я привычно высвобождаюсь.
— Ты и вправду милая и симпатичная девчонка. У тебя парни хоть были? — повторяется он.
— Не знаю, не помню, — он не верит, и я поясняю: — Цитата из классики.
Откуда-то из ранней юности — и слова, и жесты, будто я снова подросток и учусь флиртовать, а Олег безумно похож на кого-то — или так кажется?
— Ничего, что я на босу ногу?
— А я смотрю, что ли?
Действительно не заметила.
— А то еще подумаешь — лох какой… посидишь тут пять минут? Мне опять сходить надо. Пистолет я тебе оставлю, мало ли кто тут шляется. Да его и носить неудобно… Знаешь, как обращаться?
— Не учи… Зачем ты с ним таскаешься, не шуточки ведь.
— Когда тебя окружает толпа незнакомых… — говорит он. — Тут моего друга обокрали, может, помнишь, я с ним ходил сегодня. Хочу узнать, кто это сделал.
— А, полулысый такой.
— Ага, точно. Морис. А ему деваться некуда, три ходки. Сам-то я не сидел, несколько суток в КПЗ — прохожу по одному делу, нет доказательств, по второму — тоже… А тех, кто его обокрал, я вроде нашел, дали мне адресок. Сейчас схожу. Я только что ходил — не было никого. Подождешь?
Он уходит, а я остаюсь с пистолетом. Эмоций никаких, я просто живу этой ночью. Откуда-то издалека Сергей: “Уходи!” Я про него и забыла.
— Уходи, — у него заплетается язык, и где он успел еще выпить?
— Никуда я не уйду, оставьте меня в покое.
— Уходи! — с такой тревогой, что мне нехорошо.
— Сергей, я достаточно взрослая, что хочу — то и делаю.
— Уходи.
Что-то меня притомили эти ревнивые алкаши. Интересно, Олег сейчас пьяный или трезвый? Я столько в Сарапуле, что уже не обращаю на это внимания, иногда мне кажется, что пьяны все поголовно. Да так и есть.