В Конаковском энергетическом техникуме я учился с 1971 по 1974 год по специальности “Электрические станции, сети и системы”. У нас была группа одних ребят 30 человек, впервые набранная в качестве эксперимента, по спецнабору, с условием, что нас до конца учёбы не заберут в армию. Мы и сами себя гордо называли – спецы. Сначала немного скучно было без девчонок на уроках, но потом привыкли. В техникуме и в общежитии их было много.
Столько занудных и ненужных предметов вместе мне ещё никогда раньше изучать не приходилось. Из газет я знал, что наше образование (школьное, среднетехническое и даже высшее) самое лучшее в мире и вот столкнулся с ним лоб в лоб во второй раз. Чего только не пытались преподаватели вбить в наши головы – от черчения и сопромата, до релейной защиты и экономики энергетического производства. В основном, безуспешно, так как наши головы в 18-19 лет были заняты совсем другим. Я, например, впервые вырвавшись на свободу из-под строгого родительского надзора, научился сам готовить простенькую еду и добывать продукты не за деньги в магазине, а у девчонок в общежитии, охмуряя деревенских простушек и городских вертихвосток, своим умением говорить без перерыва и на все темы, веселить их так, что для меня, как для крыловской стрекозы летом, в каждой комнате находилось что-нибудь вкусненькое. Научился я не спать по ночам, пить водку стаканами, писать слезливые письма на десяти листах и матерные стихи про невест, которые меня бросили. И ещё массу различных способностей я открыл и развил в себе по ходу скучной учёбы в техникуме и увлекательнейшей жизни в общежитии, среди таких же молодых балбесов, каким был сам в те годы.
Из всего, чему три года учили нас преподаватели, сейчас твёрдо помню только две вещи: какое бывает напряжение в проводах и автора плана ГОЭЛРО. Даже закон Ома никак не могу запомнить до сих пор. И когда изредка встречаемся с ребятами, и вспоминаем то время, то говорим совсем не об учёбе, не о сидении в душных кабинетах, а о том, что запомнилось на всю жизнь: о пьянках, гулянках, драках, о красивых наших девочках, о поездках на практику в Литву, о походах и экскурсиях в разные города.
У нас и в мыслях нет сейчас желания при встрече трясти друг у друга перед носом своими дипломами: у меня 8 четвёрок и 3 пятёрки, а у меня 10 и 6… Даже значки в последние годы почти никто не носит, как будто стесняемся своего образования или мода прошла на это. А в 1974 году я и в кино и на танцы ходил только со значком на груди, чтобы девчата сразу видели, не какой-нибудь слесарь или токарь им мозги канифолит, а парень хоть куда, уже с дипломом, свои 140 рублей везде заработает.
Кстати, электриком я быть никогда не хотел, страшно боялся тока и всегда потел, когда включал что-нибудь в розетку. Но папа был электротехником, выписывал массу научных журналов для нас, детей, часами рассказывал нам о скором светлом будущем, когда нам электричество пахать и сеять будет, как пели в песне тех лет. Папа следил за всеми техническими новинками, восторгался всем новым и необычным в мире техники. Поэтому он хотел, чтобы его сыновья тоже были технарями и даже впереди всех – электриками, так как электричеству пророчили небывалый расцвет. Сам он отучился всего один год в институте и бросил его по семейным обстоятельствам – трое детей. Папа нашёл единственный в нашем регионе техникум, откуда не брали в армию до конца учёбы и повёз меня туда сдавать документы. (В то время все считали, что два года в армии, это время, выброшенное на ветер и отнятое у учёбы. После армии было уже не до институтов – все сразу женились, рожали детей и искали работу поденежнее, чтобы прокормить всю эту ораву, неожиданно свалившуюся тебе на шею.) Так я очутился в Конаково, хотя всегда мечтал быть художником или писателем. Но по молодости лет я тогда полностью материально зависел от родителей и вынужден был их слушаться. К тому же я был старшим ребёнком в семье и в случае чего, намекали мне родители, тебе придётся кормить ещё и младших двух. Поэтому мечты о ресторанах, поэтических вечерах, вернисажах и девочках я отложил до лучших времён, уселся за толстые учебники, где на обложках были нарисованы трансформаторы и линии электропередач.
Директором техникума был Кравченко, тихий незаметный мужичок, которого никто не боялся и ни во что не ставил. Реально все боялись его зама по воспитательной работе Рязанцева. Он проводил все разборки и отчислял за прогулы, неуспеваемость и хулиганство. Вид у него был самый бандитский, он как две капли воды был похож на артиста Вацлава Дворжецкого в фильме “Бег”. Тот играл страшного белого генерала, с наглой рожей и бешеными выпученными глазами. И ещё у Рязанцева была красная лысина, на которую он зачёсывал сбоку длинную жидкую прядь волос. Нам, молодым и густокудрявым, это казалось очень смешным. В сентябре почти все приезжали с каникул с длинными волосами до плеч и бегали по техникуму, прячась от Рязанцева, который заставлял нас коротко стричься, угрожая лишением стипендии и даже отчислением из техникума. И такие перегибы в нашей тогдашней системе образования были на каждом шагу. По утрам маленький худой физрук Медведев будил всех, выгонял в коридор и заставлял делать зарядку. В 23-00 закрывали двери общежития и нам приходилось или лезть по водосточной трубе, или идти ночевать на железнодорожный вокзал.
На выпускном вечере в ресторане все дружно договорились попинать ногами ненавистного Рязанцева. Но он что-то почувствовал и убежал с середины вечера, а вместо него крепко досталось безобидному и тихому Баннику. Просто подвернулся под руку и получил ни за что.
Весёлую студенческую жизнь я описал во многих других рассказах, поэтому не буду здесь повторяться. Есть рассказы о практике в Литве - “Раки”, “Сын Ильича”, “Бочконис”, о первой любви - “Шаганэ”, о друзьях - “Батя”, “Бандиты”, “Боякин”, “Сервиз” и многие другие. Про выпускной вечер в техникуме я написал в рассказах “Выпускные вечера” и “Рестораны”.
И ещё о фольклоре. Несмотря на все идеологические запреты и толстый железный занавес, мы были всегда в курсе всех музыкальных и литературных новинок. Несколько человек из нашей группы неплохо играли и пели под гитару. Я писал стихи и частушки. Все мы вечерами слушали по западным радиостанциям новости в мире музыки и в политике. Жили в своём, придуманном мире, который сильно отличался от официального и очень этим гордились. Почти у всех были вторые имена – клички, которые соответствовали сути и внутреннему миру человека. Вот как звали некоторых из моих друзей: Грузин, Боксёр, Цыган, Бармалей, Доцент, Большой, Хохол, Бригадир, Мурлик, Молодой. У меня была самая почётная кличка – Батя. Хотя я не стал старостой и комсоргом, но был одним из неформальных лидеров группы, вокруг меня всегда бурлила жизнь и почти ни одно мероприятие (поход, поездка, пьянка или драка) не обходилось без моего участия. Официально (как и в школе) в группе я отвечал за политинформации по субботам и рисовал газеты к праздникам. Наверное, потому, что был в очках, уже тогда много читал газет и книг, умел неплохо говорить и рисовать, любил всех поучать и наставлять на путь истинный. Были у меня и задатки лидера – меня почти все слушались и часто советовались по многим вопросам (особенно, если это касалось девочек).
Всего только один пример: молодой парень из Запрудни, поступивший после восьми классов, вечером нечаянно ошпарился кипятком на кухне и побежал за помощью не к своим старшим землякам (их много училось с нами), не к вахтёру, не к преподавателям, жившим на первом этаже, а прибежал в мою комнату с криком: “- Батя, помоги!” Мы были едва знакомы, но он видел, как я ходил по общаге, как смело заходил во все комнаты, как меня слушались ребята и сделал правильный выбор – Батей не будут звать кого попало. Пришлось мне оказать ему первую помощь и везти в старый город в больницу.