1. Клубок дороги

Ариадна Викторовна Корнилова
Повесть "Могу не приезжать..." впервые опубликована в журнале "Урал" 10-2000

— Девушка, вы все одна, вам не скучно?
    Я успела забыть, что он проходил за спиной, и не сразу поняла, кто спрашивает. Он стоит под рябиной, улыбается. Только губы, а что же глаза? Вопрос.
     Я ответила, типа: “Д" вроде нет, н"рмально”, — и отвернулась, а он ушел со своим собутыльником прочь из двора, и я могла только корить себя за то, что сама не сдержала улыбки. Будет он развлекать тебя, как же. Не смотри ему вслед.
Завтра месяц, как я болтаюсь в этом гребаном дворе, конца-края не видно, и каким ветром меня занесло сюда снова?


   Дорога развертывалась лентой в пустыне и скатывалась в клубок за спиной. Низкие облака над миром. Молитвы на перевалах. Узень, ночь в гостинице, Гурьев, Астрахань. Все это не по первому разу, поэтому не интересно расписывать. Дети, ехавшие на военные игры. Песня, записанная от них. Волгоград, совершенно лишний, моя телеграмма Насте. Молоко в Карамыше, пропитанное степными травами, менты после Саратова: “Едете одна? Ничего не везете?” Знала бы, лично для вас — полкило героина. Мальчик с моей группой крови на камуфляже. Казань, новый вокзал, брусчатка, билет до Сарапула.


    И опять после Агрыза невмоготу этот вагон и люди, которых я вижу впервые и никогда не увижу после. Забираю сумку, выхожу в тамбур, и угрюмый пейзаж, что в грохоте пролетает мимо — только мой.
Следом в тамбур выходят статная молодая женщина и огромный рыжий мужик в очках. На спине у него симпатичный рюкзак с удодом и надписью “Back to nature”. Я изучила ее, а также самодельную тележку, чтобы в следующий момент с ужасом осознать, что все это валится на меня.
— Эй, вы что! — автоматически вцепилась в него, чтобы не упасть самой.
— Так поворот такой, тряхнуло, — оправдывается эта масса, общей сложностью килограммов на сто пятьдесят, восстанавливая равновесие.
При чем тут поворот, он всю дорогу пиво дул.
Сарапул.
На путях грузовой состав, значит, идти на поселок по мосту, который запомнился с детства, когда я приезжала к бабушке на каникулы после первого класса. А когда я была здесь в последний раз? Не помню, считать не хочу. Бабки нет, и сейчас я в это поверю.
Сонный двор, никого, и никто не увидит, какая я страшная после почти недельной дороги. Ключи, как всегда, на ходу, пустая прихожая. Бабки нет, и квартира моя. Покамест.


Первые дни я не вставала с дивана, отсыпалась, разгадывала кроссворды, вспоминала прежние свои встречи с Настей — и все это было так далеко и странно.
    Мы приезжали сюда, к своим бабкам, — последний раз три года назад, и она звала меня снова, настойчиво и беззаботно, и возмущалась, что я забыла в этой Азии. А я и себе не могла объяснить, что с трех лет это моя страна, так же как Россия. Даже больше. Где еще эти закаты, как миражи, и монеты в мокром прибрежном песке, и скалы у края пустыни жадно впитывают апрельский дождь? Все это надо любить и видеть.
А потом ко мне в Туркмению нагрянула мать. Она ездила в Сарапул оформлять наследство после смерти бабушки и встретила там Настину матушку, мол, Настя так рада письмам, каждый раз визжит и до потолка скачет, а мне стало стыдно, я давно не писала ей и не рада была ее письмам, они вырывали меня из покоя — полные парнем, которого я не знаю, и проблем с той же матерью, и еще, и еще — все бездонное горе юности, которое я хотела забыть, и как горько читать, что и она не миновала.
— А то поедем, — предложила мать, — мне все равно опять туда за документами.
Одна мысль — можно поехать, а не врать, что приеду. Я бы заплакала, да было стыдно слез.


   Но все, о чем я мечтать не смела и к чему так стремилась, обернулось усталостью, ложью, и бог знает, что ждет меня завтра. Устав от спанья, я ходила по городу — и казалось, помню каждую трещину на асфальте, и ничего не изменилось, никогда не изменится, и через сколько бы лет я сюда ни вернулась — все то же.
   Я с трудом разбиралась в русских деньгах, да и не было их у меня, но совершенно плевать, и хорош этот бездумный день и муаровый перелив теней сквозь тюль — ветви, ветер и солнце; и ночные ищущие фары по потолку — эти светлые ночи начала июля, я успела забыть, как когда-то они сводили меня с ума.
 
  Как когда-то, я просыпалась в ночи и лежала без сна, не жалея о нем — все равно высплюсь после, когда под окнами играют дети и старухи обсуждают судьбу кота, привезенного мной из Москвы бабушке, а теперь она умерла и т.п. На самом деле мне не был важен ни кот, ни то, что уже приехала заезжавшая к отцу в Дагестан мать (странная у нас семья) — а Настасьи все нет — лишь золотой этот вечер сквозь кроны деревьев, когда я сидела и не знала, с чего начать эту книгу, и не знала, о чем она будет, но и это не волновало, просто хотелось запомнить вечер, шелест вершин, скрип стержня по бумаге, камский загар — славное счастье сквозь полудрему ресниц; и ровным дыханием, и неровным почерком, и далеким скрипом качелей (я сама качалась когда-то с Настей) — так чего я хочу, кроме этих беспечных дней, но пока я любуюсь ими, как в зеркале.
   
 Неделя прошла, и надоел Сарапул, Насти нет, я даже не жду ее. Я столкнулась с ее бабкой в подъезде: “Вы не знаете, Настя не собиралась приехать?” — “А Настя теперь сюда не приезжает”.

дальше http://www.proza.ru/2012/02/29/2078