Душа и вакуум

Душа и вакуум

Кто сердцем верит в чудо,
тот сам его творит
Мартин Т.

Дорога резко брала влево, уводя прочь из леса. Всюду с бешеной скоростью пролетали сосны, столь высокие, что лучи Солнца едва касались окон автобуса. Я только проснулся, пребывая в состоянии лёгкой дрёмы, как заплутавший странник, измождённый июльской жарой. Сестрица Лень ещё не подавала виду, но её цепкие руки уже касались моей головы, покрывая взгляд тонкой пеленой сна.
Лес уже кончился, и грозная махина рванула по прямой, открывая виды на дивную долину, уплывавшую далеко за горизонт. Махина.
Назвать этот старый шкаф иначе не давала совесть, ибо какие силы тянули столь грузный воз вперёд, не знал, наверное, и старик Создатель. Но мне было не в первой – всё равно ведь ничего не изменишь. Наверное.
Свет утренней зари уже до краёв заполнил нутро махины, проникая даже в самые потаённые углы стальной коробки. И молчаливые путники один за другим стали покидать своё сонное царство.
А я всё сидел, развалившись, как кот после сытной трапезы, и набирался сил пошевелить хоть чем-нибудь. Наконец мне это удалось, я осмотрелся и стал потирать затекшее колено: сиденье было явно не для высоких.
Вдали уже проносились скопы маленьких деревушек, островков жизни посреди океана вечной тоски и уныния. Но моё колено чуяло, что конец уже близок, и наша посудина вот-вот причалит к далёкой пристани.
На поход я согласился не сразу. Юлиан звал меня ещё в мае, но тогда кто-то добрый шепнул моим предкам, и они запретили. Но прошло уже пол-лета, и каждодневное безделье в конце концов меня доконало – я таки смог вырваться на свободу. Ю (так я звал Юлиана) был моим единственным другом. Кто-кто, а он хоть на грамм разбавил бы мою кручину.
А вдали уже виднелась тонкая синяя полоска – Ремигийское озеро. Я и не плавал ни разу за всё это время, и уже был в предвкушении долгожданного события.
Чрез мгновенье автобус замедлил ход, готовясь совершить свой последний вздох. Ещё секунда – и сизая бухта неподвижно встала у нас перед глазами, переливаясь то синим, то голубым, то вовсе белым цветом.
Двери приоткрылись, и от потока хмельной влаги у меня закружилась голова. Надо же, этот воздух. Все только и твердят о его неоценимой пользе. Я с ними согласен, хотя прожил бы и без этого эликсира.
Собрав свои пожитки, коих было немного, я аккуратно ступил на раскалённую землю, повертел головой, наслаждаясь всем, что попадало в поле зрения, и неспеша побрёл к песчаной отмели.
Район Ремигия всегда был наслуху у всех, кто хоть раз выезжал на природу. Но с недавних пор людской интерес к этому месту стал пропадать. Палаток здесь было немного – около сотни – хотя уже неделю лето показывало себя во всей необузданной пылкости. Ю не было видно. Лежал, наверное, где-нибудь под старой ивой, искоса поглядывая на прохожих девиц. Как и я, впрочем.
Подойдя к воде, я присел на корточки, умыл лицо и руки. Вода был прохладной, да и не могла она согреться – весь июнь шли дожди. Я случайно обернулся, и вдали разглядел знакомую фигуру. Это упитанное тельце с такой нарочито важной походкой, как у римского патриция. Вне сомнений, то был Ю.

- Привет, проповедник. Хорошо хоть позвонил. Не век же торчать в своей берлоге.
- Ю, ты сам всё знаешь. Предки тебя недолюбливают, вот и приходится, как мышь, искать всюду щель.
- Ладно, пошли. Покажу тебе своё жилище.

Мы тихой сапой направились вглубь приозерного подлеска. Откуда-то издали раздавалось пение птиц, и я, как пёс, сорвавшийся с цепи, жадно впитывал эти звуки природы, этот запах раздолья. Казалось, не надоест никогда. И с таким восторженным видом я чуть не плюхнулся в грязную лужу. Ю её первый заметил, и со всей силы огрел меня рукой по животу.

- Стой!
- Что такое, Господи?
- Смотри, куда идёшь, иначе можешь вляпаться в большие неприятности. Тут мусор разный, да и земля ещё не просохла.
Да, что-то я и впрямь задумался. Хорошо, что Ю не такой романтик – всегда стоит на твёрдой земле.
Не успел я перевести взгляд с дороги, как мы уже подошли к лесным апартаментам. Палатка была средней величины, и входом повёрнута к Солнцу. Ю обошёл её вокруг, любуясь своим творением. Затем приоткрыл накидку и с натянутой улыбкой прошептал:

- Прошу.

Я вошёл. Жилище оказалось просторнее, чем представлялось снаружи. В центре лежали два спальных мешка, красная майка, бутылка из-под газировки, наполовину съеденное яблоко – в общем, был обыкновенный мальчишеский беспорядок. А в правом заднем углу стояла пустая стеклянная банка. Она-то и привлекла моё внимание.

- Ю, а это ещё зачем? – недоумевая, спросил я и направил свой взор на неопознанный объект. Юлиан медленно зашёл в палатку, кряхтя уселся в левый угол и ответил:
- Банка, что ли?
- Она самая.
- В ней воздух.
- А могло быть что-то ещё?
- Да нет же, это особый воздух. С запахом моей комнаты. Ничто его не заменит. Никакая природа. Хочешь понюхать?
- Нет уж, спасибо. Я сегодня надышался вдоволь.
- Как хочешь, твоё дело.
- Где мне лечь?
- Ложись справа, там сможешь вытянуть ноги.
- Главное - их не протянуть. С тобою вместе.

Ю шутки не понял, улёгся в центре и стал медленно крутить свою склянку, разглядывая её со всех сторон. Нашёл сокровище.

- А ты на сколько? – с каким-то беспокойством спросил Юлиан.
- Недельки на две, больше предки не позволят. Не зная, естественно, про тебя.

Неожиданно вблизи послышались чьи-то шаги, и внутрь нашей палатки вошёл незнакомый парень лет двадцати. Он осторожно осмотрел меня, затем взглянул на Юлиана.

- Юл, это твой?

Ю спокойно привстал и отряхнулся.

- Ай, точно, забыл совсем. Марти, знакомься, мой новый приятель, Мак.

Мак протянул мне руку, но как-то вяло, словно ради приличия и только. И всё время сверлил взглядом мою шею. Престранный тип, если не сказать большего. Мы поздоровались. Потом он снова взглянул на Ю:

- Юл, послушай, я тут место классное нашёл. Пошли?

И Ю тут же вылез в проход, напоследок промямлив что-то вроде «Устраивайся». Мак последовал за ним, и у самого выхода, даже не смотря в мою сторону, выдавил:

- Приятно было познакомиться.

Я сухо пробубнил:

- Взаимно.

И остался один. Пару минут я пребывал в лёгком недоумении, а потом подумал: что это за приятель такой? Он мне сразу не понравился. Хотя я ничего о нём не знаю, наверняка ошибаюсь. Юлиан с дураками не водится. Значит, ошибаюсь. Время покажет.
Солнце ещё только коснулось линии горизонта, а я уже хотел спать. Голова быстро наливалась свинцом, а веки так и норовили закрыться. Тот старый шкаф, который кто-то назвал автобусом, окончательно меня вымотал. То он кряхтел, словно испуская дух, то издавал пронзительный свист, временами переходивший в пугающий стон. Ночь выдалась ещё та.
Мне даже есть не хотелось, мысли были об одном. Морфей плотно взялся за своё. Что ж, его право.
Я лихо достал свой спальный мешок, расстелил его, швырнул рюкзак к изголовью и лёг. В одежде, даже кроссовки не снял. Лишь я закрыл глаза – и канул в забытьё. Всё, больше никаких автобусов. Проснулся я поздней ночью. Ю со своим Маком мирно дремали на левом боку, слегка оголив ступни. В палатке было душно, и я осторожно приподнял накидку, дабы поток свежего воздуха стал гостем и в нашем скромном жилище. Его чары не обошли и мою персону, и потому я решил полежать часок, собраться с мыслями, решить, что я буду делать сегодня. Вокруг стояла тишина. Полная, абсолютная, всепоглощающая тишина. Будто всё: озеро, лес, даже Ю с Маком – всё было соткано из крохотных тишинок, вместе сливавшихся в единое полотно покоя и гармонии.
Теребя свой крестик на шее, я окунулся в омут размышлений. Крестили меня ещё в младенчестве, когда трава казалась зеленее, а лучшим другом был мой пёс. Временами поглядывая на Юлиана, я вспоминал наше первое знакомство, первую драку. Что ж таить, даже первая любовь была у нас общей. Боже, как давно это было. Будто века безмолвно просочились сквозь пальцы, и остались одни воспоминания.
К истечению часа у меня заныла спина: нужно было вставать. Солнце едва касалось верхнего края подлеска. Я незаметно покинул своё убежище и молчаливо пошагал к озеру.
Лесная жизнь вовсю кипела. На каждом листке, на каждой ветви, казалось, кто-то сидел: то ли бабочка, то ли жук, то ли пчела смиренно вела своё хозяйство – во тьме было не разобрать. Подойдя к отмели, я стал вглядываться в голубую бездну, пытаясь, наверное, наткнуться взглядом на местную рыбёшку. Странно, но я редко любовался природой, а теперь каждый шорох, каждая мелочь привлекали моё внимание.
Уже светало. Хрустальные капли росы загорелись ярким пламенем, и осколки ночного мрака за мгновенье рассеялись в их свете.
Пора было возвращаться. Ю, наверное, уже встал. Он с малых лет был жаворонком – всегда вскакивал ни свет ни заря, выбегал на улицу и начинал махать руками, как оголтелый, создавая видимость утренней зарядки. Так было и в этот раз. Уже издали он повёл со мной диалог:

- Надо же, раньше меня вскочил. Затеял турнир?
- Брось, я лёг ещё в обед. Не спать же мне сутки напролёт.
- Что верно, то верно.
- Слушай, Ю, мы же с тобой так толком и не поговорили ни о чём.   Я просто хотел…
- Марти, ещё такая рань. Я только встал. Подумай лучше, что на завтрак будешь.

И снова замахал руками.
Эта его брезгливость слегка меня обидела. Хотя, про завтрак он был прав. Уже сутки в моём рту не было ни крохи. А без пищи у меня начинает кружиться голова.

- Скажи-ка, Ю, и что в нашем меню сегодня?

Он недовольно фыркнул:

- Не помню.

Надо же, не помнит. Чуть ли не с пелёнок лелеет свою диету №5 по Певзнеру. «Не помню».
Когда Юлиану было лет десять, он поздним вечером как всегда вышел на улицу прогуляться перед сном. Тогда-то всё и случилось. Мальчугана избили. То ли дворовые мальчишки, то ли кто-то ещё – полиция так и не вышла на след преступников. А бедный Ю два месяца пролежал в больнице под капельницей. Сильней всего пострадала печень. Потому Юлиану и прописали специальную диету, дабы орган смог оправиться. И он до сих пор ей следует. Не ест ни жареное мясо, ни торты, даже от грибной похлёбки всегда отказывается. Помереть боится. Трусливый Ю.
Он всегда помнил, что и когда потреблять. Может, встал не с той ноги? Ладно, к обеду повеселеет. Пойду лучше сам подкреплюсь. Только я лёг на свой спальный мешок и стал копаться в рюкзаке, как тут же завертелся Мак. Он приподнялся, широко зевнул и тут же вымелся из палатки, не обратив на меня никакого внимания.
А я всё переворачивал свой рюкзак. Наконец моя рука нащупала хлеб, я отломил от него здоровенный ломоть, разделил на маленькие куски и глотал, запивая водой из бутылки. Ю со своим дружком снова куда-то направились. Зачем он меня звал сюда? Раньше и шагу не мог без меня ступить. А теперь стал никем. Я впервые почувствовал этот холод безразличия. Неужели теперь я совсем одинок? Ю, что с тобой стало? И что делать мне? В голове всё перемешалось.
Набив кое-как свой желудок, я решил как следует осмотреть окрестности. Сидеть и плакать под сосной, это, конечно, хорошо, но только не для нас. Так говорил мне Юлиан.
Ремигийское озеро только издали казалось необъятным морем. На самом деле это был скорее водоём с тихими заводями на северном побережье. И я направился туда, ступая след в след, пытаясь хоть как-то разбавить застой моего уныния. Пройдя с километр, я почувствовал лёгкую усталость и решил присесть на ограду у дороги. По небу медленно плыли облака, своими формами напоминая мне всех известных животных. Надо же, целый небесный зоопарк пролетал у меня над головой. И вновь стояла тишина. Как вдруг:

- Ой, приветики!

Я аж затрясся. Кто это?! Ю? Шутник нашёлся. То молчит как рыба, то… Я резко развернулся. За моей спиной стоял незнакомец. Даже не стоял, а, согнувшись в позу льва, смотрел мне в живот. Он был невысокого роста, в очках, толщиной, наверное, с полдюйма. Сжав ладони в кулак и держа их у подбородка, он что-то бормотал себе под нос, всё время усмехаясь.

- Как долго я тебя искал! Вестготы уже заняли весь Прованс. Мы справимся?

Меня будто молния поразила. Что вообще происходит? Я молча стоял, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации.

- Гундобад! Брось, зачем?
- Я, я… Мартин.
- Гундобад! Какой же ты красивый!

Я опустил взгляд, пытаясь понять, почему этот тип так уставился на мой живот. Там не было ни пятен, ни чего-то ещё, что могло привлечь внимание. Только лишь какой-то средневековый рыцарь в полный рост.
Незнакомец вытянул правую руку вперёд, и указательным пальцем стал обрисовывать голову рыцаря, будто поглаживая её.
Я чуть не рухнул. Он разговаривал с моей майкой! Только этого не хватало. 
То Юлиан, то этот проходимец Мак, теперь какой-то паренёк с прибабахом. Веселенькое местечко, однако.
Пытаясь хоть как-то отвязаться от назойливого незнакомца, я стал медленно, едва заметно, двигаться влево, постепенно отдаляясь от мальца. Он потянулся за мной. Я ускорил шаг, но паренёк не отставал. И тут мне помог случай. Незнакомец поскользнулся на траве и упал. Это был мой шанс, и я со всей прыти ринулся вперёд. Бежать долго я не мог и свернул в придорожные заросли. Паренька нигде не было, Я решил постоять пару минут, глотая ртом душистый лесной воздух. Солнце пекло нещадно, и мне пришлось обойти озеро с другой стороны, дабы укрыться от пламенных лучей полуденной звезды – моя бледная кожа с трудом бы их перенесла. А в глазах всё мерещился глазастый паренёк в очках, похожих на бинокль. Со слегка безумной улыбкой на лице. Сегодня вряд ли усну.
Палатка была пуста. Где вилась эта парочка в полуденный зной, меня, сказать откровенно, не волновало. Пусть ходят, где хотят. К вечеру всё равно придут. К вечеру.… Казалось, до него была целая вечность, вечность, пропотевшая горячим зноем.
Отовсюду пахло чем-то вкусным. Приближался час обеда. Я снова ворошил свой ранец, пытаясь найти подходящую ёмкость. Нащупав кружку и вынув её, я взял пакетик сухого супа и пошёл в лесные просторы. Район Ремигия славился своим гостеприимством. Даже приезжие, увидевшие друг друга в первый раз, через неделю становились закадычными друзьями. Юлиан, как оказалось, не стал исключением. Но об этом я старался не думать, ибо чувство голода на свежем воздухе стало невыносимым. Подойдя к местному костру, я попросил воды из котелка. Меня тут же угостили шашлыком из свинины, удавшимся на славу. И былая грусть мигом испарилась. Я улыбнулся. Впервые за эти два дня. Искренне. Совершенно незнакомые дали мне то, чего так не хватало в этом земном уголке – внимания. Мой незваный обед растянулся на часы. А я никуда не торопился. Наверное, приди сюда Юлиан, я бы даже не взглянул в его сторону. Обида глубоко затаилась в моем сердце, и легче не становилось. Но пришёл другой. Уже издали я заметил знакомую фигуру. Она подходила всё ближе. Только не это! Словно преследуя меня, из лесной глуши появился тот странноватый паренёк, что так «мило» беседовал с моей майкой. Мой восторженный настрой тут же погас, и я старался как можно дальше отползти от костра, дабы незваный гость меня не заметил. Он подошёл к огню и стал внимательно следить за языками янтарного пламени. Мне стало неловко, казалось, ещё мгновенье и воздух разметёт громкий окрик: «Гунобат», или что-то в этом роде. Я бы точно сгорел от стыда, без пламени. Но не в этот раз. Паренёк встал, медленно подошёл к ближайшей сосне и стал что-то бормотать себе под нос. Затем поднял руку вверх, и начал лихо описывать круги вокруг «священного» дерева. По окончании этого ритуала паренёк сжал руками ствол сосны, постоял чуток, опустив руки, повернулся и тут же скрылся в лесной чаще. Я окинул взглядом окружающих, и создалось впечатление, что незнакомца заметил один лишь я. Никто даже не обернулся, когда паренёк пританцовывал у сосны. Никто не угостил его. Странно. Может он чей-то сын? Но никто не окликнул его. У меня разгорелось любопытство. Привстав, я подошёл к парню лет тридцати, сидевшему рядом, у костра. Набравшись смелости, я шёпотом спросил:

- Сэр, а вы знаете, кто этот малый, что недавно плясал у сосны?
- Фрэнки? Местный сумасшедший. Он тебе надоедает?
- Да нет, совсем нет, сэр. Любопытно просто.

Фрэнки.… Значит, не мне одному он успел насолить. Даже жаль его стало на мгновенье. Живёт в своём крохотном мирке, закрытом ото всех. По крайней мере, ему весело. Это точно.
Солнце уже зашло за горизонт, и непроглядная тьма опустилась на приозёрный край. Только пламя костра хоть как-то разрывало её плотную пелену.
Пора было возвращаться. По пути в палатку я два раза споткнулся, едва не рухнув на сырую землю. Вокруг не было ни лесной тропинки, ни отдаленно похожего на неё. Но никто не обращал на это внимание. Культурный отдых, в высшей степени.
Внутри палатки было прохладно, и я закрыл вход второй накидкой. Сладкая парочка уже тихо посапывала в углу. Мне оставалось сделать то же самое.
Разбудил меня Юлиан. Он что-то искал под своим спальным мешком, поднимая дикий, невыносимый шум, да ещё смешанный с глухим треском. Сквозь полузакрытые губы пожелал ему доброго утра. Но он даже не перевёл взгляд в мою сторону.
То ли вчерашняя обида сказалась, то ли внезапное пробуждение – во мне закипело негодование, сразу переросшее в ярость. Он меня достал. Я быстро повернулся на спину, сел на корточки и громко спросил:
- Юлиан, скажи мне, что происходит? Или я по-твоему не человек, а тень какая-то? А, Юлиан?
Ответа не последовало.
- Юлиан, я ведь задал вопрос.
- Хмм… Марти, не так всё просто, как ты…
- Я пойму.
Юлиан медленно развернулся, опустил свой взгляд и сказал:
- Марти, ты же верующий?
- И ты им был когда-то.
- Речь не про меня. Мак… он, в общем… атеист. Как и я, но, более радикальный, что ли. Таких, как ты, он не любит. Совсем
- И откуда он узнал? Ты?
- Нет, твой крестик. Трудно его не заметить.
Так вот оно что. Потому он и сверлил взглядом мою шею. Мак.… Это имя стало вызывать стойкую неприязнь.
- Хорошо, Ю, допустим, он не переваривает таких, как я. Но ты-то здесь причём? Ты же знаешь меня столько лет, Ю, и что изменилось сейчас?
- Я, в общем, с ним согласен.
Это был последний удар, удар в спину, наповал. Я лёг на бок и стеклянными глазами уставился в край палатки. Ю медленно вышел в проход и скрылся. Больше он ничего не произнёс. От любви до ненависти один шаг. А от дружбы? Больше? Была ли это дружба на самом деле. Моя обида медленно перетекла в отчаянье, и я весь день пролежал в палатке. Так и уснул. Тихо, без слёз, криков и воплей. В душе зияла пустота. Вакуум.
К утру полегчало. Сон – хорошее лекарство. Уже давно рассвело, в моем убежище становилось невыносимо жарко. И страшно хотелось есть. В рюкзаке почти ничего не осталось. Такой вот я походник, оказывается. Пришлось вставать и медленным шагом брести в кафе у озера. Хорошо, хоть деньги были при себе.
В кафе я просидел до самого вечера, потягивая минеральную воду. Надо же, куда бы я ни убегал от тоски, она ещё стремительней меня настигала. К вечеру стало пасмурно. А я всё сидел у берега, вспоминая по былые времена. Неужели всё было напрасно?
Так растворился день, за ним второй. Мой отдых превратился в бесцельные шатания у приозёрной полосы, редко перемежаясь с чем-нибудь ещё. Невыносимо хотелось домой.
Той ночью я не спал. Даже сон, который всегда доставлял лишь радость, мне опротивел. Лежал, уставившись в потолок, и считал овец в своём воображеньи. И что-то произошло. В мозгу появился вопрос: а почему люди так не хотят быть одинокими? Из-за страха. Страха остаться никому не нужным. Страха не получить помощь тогда, когда ты сильней всего в ней нуждаешься. Люди находят друг друга, влюбляются, женятся – всё из-за страха. А есть ли те, кому чуждо чувство страха? Умалишенные… Фрэнки. Неужели он ключ к спасению, неужели доселе неприметный малец так превосходит остальных? Он ведь тоже одинок. Тоже человек. Мой дед в глубокой старости тоже вёл себя странно, но хуже от этого не становился. Завтра я пойду ва-банк.
Сон таки взял своё. И наступившее утро должно стать особенным. Я как заведённый метался вдоль своего ложа, пытаясь собраться с мыслями, выдавить то, что можно сказать пареньку. Наконец, решился.
Хотя уже неделю с неба не упало ни капли, озеро оставалось безлюдным. Я шёл вдоль дороги, пытаясь найти место моей первой встречи с Фрэнки. И судьба была благосклонна.
Выйдя к повороту в лес, на поросшем зеленью холме я заметил юнца. Ошибиться было невозможно, немыслимо. Фрэнки стоял дальше, чем мне показалось на первый взгляд. Пришлось добрых полчаса вытаптывать на пути травяные заросли, прежде чем я достиг своей цели. Мальчуган перекатывался по вершине холма, борясь будто с невидимым врагом. Я подошёл ближе. Фрэнки меня заметил. Подпрыгнув, он во всю прыть ринулся мне навстречу, а подбежав, крепко обнял.
- Неужели это ты, Гундобад?
От этих слов у меня по щеке покатилась седая слеза. Она одна стоила всех лет, что я так дружил с Юлианом. В душе зажглась радость, удивление, смятение… даже недоумение. Всё слилось в едином порыве. Так мы и стояли на вершине холма: я и странноватый паренёк, о котором я почти ничего не знал.
Внезапно Фрэнки опустил руки, прыгнул назад и сиганул вниз с подножья холма, махая мне рукой. И откуда столько прыти в этом нескладном маленьком тельце? Я последовал за ним.
Фрэнки бежал, наверное, с километр, маша руками и громко крича:
- Вперёд, Гундобад, битва не ждёт! Мы не должны опоздать! Они ещё бьются, они ждут нас! Не отставай!
Не понимая уже ничего, я молча бежал следом, останавливаясь под первыми встречными деревьями – перевести дыхание. Дорога, по которой мы стремглав неслись навстречу неизвестности, окаймляла северный край озера, куда я ещё не заглядывал. Интерес разгорался с каждым шагом вперёд. Наконец, Фрэнки сбавил ход, подбежав к руинам неизвестного строения. Он нагнулся и стал усердно рыть землю под кустом лозы, пытаясь, наверное, отыскать клад. Я же подошёл к развалинам и стал их рассматривать со всех сторон. Судя по съеденным плесенью и временем частям водяного колеса, лежавшим прямо у воды, я решил, что здесь в давнюю пору стояла мельница. Заглянул внутрь. Кругом лежали гладко отшлифованные камни. Деревянный пол превратился в труху, покрытую ярко-зелёным травяным ковром. А посреди комнаты лежала большая куча песка, неизвестно, правда, для каких целей.
Следом забежал Фрэнки. Он держал в руках палку, заострённую с концов, на голове же неплотно сидела маска. «Грозный воин» взобрался на песчаную гору, вскинул вверх свой меч и проскандировал:
- Здесь мы сдержим их натиск, Гундобад! Наша крепость неприступна!
Я лишь добавил:
- Да, Фрэнки, без сомнений. Мы победим.
И закружилось-завертелось. Паренёк, оказывается, был неуклюж лишь на первый взгляд. Он с лёгкостью мог повалить меня на лопатки, жал руку так, что мне становилось не по себе в его тисках. Я с головой окунулся в этот неведомый мир, полный беззаботного веселья, радости и дуракаваляния. Чувствовал себя идиотом. И это было прекрасно.
Дни понеслись со скоростью мысли, и каждый раз я открывал всё новые и новые уголки этого мира. Фрэнки не всегда был подобным ракете. Он мог часами сидеть на сером камне у заводи, перебирая пальцами лепестки кувшинок. Уже вторую неделю не спадала жара. Фрэнки любил плескаться у берега, собирая ракушки и принося их мне, как трофей. Он любил говорить о религии, знал Библию наизусть, и временами мне казалось, что он учится в воскресной школе. Как потом оказалось, Фрэнки ещё не крестили, а религия была для мальчугана ещё одним веселым приключением, не более. Мой юный друг жил милях в двух к востоку от озера, в небольшом домишке с цветущим садом позади.
В один прекрасный день я решил, что стоит туда заглянуть. Фрэнки наверняка уже рассказал о своём новом друге своим родителям или кому-то ещё – не думаю, что он жил один.
Я проснулся уже в полдень и стал собираться в гости. Юлиан плашмя лежал в палатке и всё крутил свою банку, с таким тщанием, что пытался, наверное, увидеть в прозрачно-серых стенках смысл жизни. Он был чем-то взволнован, и частенько поворачивал голову, наблюдая за тем, как я одевался. Не обращая внимания на него, я спокойно вышёл на лесную тропу и побрёл в сторону побережья. Пламя жары поутихло, а с озера дул прохладный ветерок, поглаживая лицо и шею. Путь мне предстоял неблизкий, и всю дорогу я терялся в догадках: кем могли быть родители Фрэнки? И не воспитывал ли его кто-то другой? Через час я достиг цели. Фрэнки стоял у противоположной стороны невысокой изгороди, и смотрел в небо. Я постучался. Открыв двери калитки, мальчуган недоумённо спросил:
- А вы кто?
Я удивился:
- М…Марти,…т.е., Гундобад!
- Нет, Гундобад не такой!
Смущению не было предела. Проклятье! Какую майку я напялил! Вот уж…
И побрёл назад. Потом побежал. Ветерка уже не было, и через каждые сто футов мне приходилось сбавлять шаг. Больше я не выдерживал, сердце чуть ли не прошибало грудную клетку. Были бы вы ростом шесть футов четыре дюйма.
Каким-то чудом я дошёл. Мне повезло: в палатке никого не было. Сменив злополучную майку, я потянулся назад. На вторую попытку. Фрэнки стоял на карауле и заметил меня ещё издали. Гора свалилась с плеч, старания не посыпались прахом. Я вошёл внутрь. Участок земли, на котором стоял небольшой домик Фрэнки, уходил далеко на запад. Рядом с изгородью обширным скопищем росла мята, рядом же ирдели пышные бутоны розы и гвоздики. Сад был очарователен. Фрэнки жил не один, однозначно.
Мальчуган пролетел мимо меня, едва не сбив с ног, и, открыв дверь, вбежал внутрь. Я вошёл следом. Внутри довольно просторной комнаты, на синем кресле у окна сидел тучный мужчина средних лет. Он был одет в тёмный халат и читал газету, прислонив правую руку к виску. Фрэнки куда-то исчез, и незнакомец перевёл взгляд на меня. Я заволновался.
- Я, я… Марти, друг Фрэнки. Как же его… Гундобад, сэр!
Лицо мужчины расплылось в улыбке.
- Ах, вот ты какой! Марти, да?
- Да, сэр, я…
- Людвиг нам о тебе рассказывал. Мы знали, ты придёшь. Нурсия, у нас гости!
Людвиг? Так он не Фрэнки? Интересно.
Ту в комнату вошла женщина невысокого роста, опоясанная чёрным фартуком. Она стала посреди комнаты и улыбнулась. Я одобрительно кивнул, едва согнув ноги. Смущался.
- Нурсия, знакомься, это Марти, друг нашего сына.
- Марти! А высокий какой! Садись, ты, наверное, проголодался. И вспотел.
- Что вы, миссис, я…
- Садись, садись! Мы как раз собирались обедать. Бен, подвинься.
Глава семейства свернул газету и положил в широкий карман своего халата. Миссис Нурсия вынесла два стула и поставила их у небольшого кухонного столика в центре комнаты.
- Нурсия, а где Людвиг? Он же пробегал здесь совсем недавно.
- Пойду в сад посмотрю. А вы пока без меня побеседуйте.
Миссис Нурсия вышла, а сэр Бен снова взял в руки газету. Она уже пожухла от старости, напоминая кусок корабельного брезента. Что можно было там найти – для меня оставалось загадкой.
- Сэр, а почему вы зовёте Фрэнки Людвигом?
- А это всё Нурсия. Назвать сына Людвигом решил я. Она вроде согласилась. А как переехали сюда – стала звать Людвигом. И сколько мы не спорили – Фрэнки, и всё. И что в нём такого?
- Так вы не отсюда?
- Нет, мы сами итальянцы, но большую часть жизни провели в Тюрингии. Это Германия.
- А как оказались здесь?
- Это долгая история, не думаю, что тебе будет интересно.
И я не стал упорствовать. Излишнее любопытство всегда лишь оскорбляет.
Наконец, миссис Нурсия вернулась, ведя за собой знакомую сущность. Фрэнки держал в руках ещё зелёное яблоко, разглядывая его со всех сторон. Садовник.
Когда все уселись, миссис Нурсия принесла первое: овощной бульон. В дневную жару лучшее и представить было трудно. Но никто не начинал трапезу, а сэр Бен свёл ладони у рта и стал читать молитву. Я был приятно удивлён, думая, что только в моей семье осталась эта традиция. Мне нравилось здесь всё больше и больше, каждая секунда будто прибавляла жизни. Как только Бен изрёк: «In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti» - все приступили к обеду. Суп оказался несоленым, но солонку я просить не стал, ибо сам частенько отказывался от этой белой пудры. Да и вообще, были времена, когда лучшей пищей я считал пресный хлеб и воду. Предки от такого были не в восторге, конечно.
На второе миссис Нурсия подала сыр соломенного цвета, свежие овощи и хлеб. Никакого мяса. Сэр Бен, наверное, переел его в детстве. Мы разговорились.
- Марти, извини, ради Бога, но мы же так и не представились. Я Нурсия, мать Фрэнки. А это Бенедикт, его отец.
- Очень приятно, я безумно рад, что решил заглянуть к вам.
- У Фрэнки почти не было друзей, и появлению каждого мы особенно рады. Ты здесь живешь, Марти?
- О нет, миссис. Мой дом далеко отсюда, на севере.
- Очень жаль, мы думали, что ты ещё к нам заглянешь, вскоре.
- Загляну, конечно. Просто я на Ремигии первый раз, мой… знакомый, Юлиан, мне посоветовал. И…
Сэр Бен вдруг оживился, сёл брови и посмотрел мне прямо в лицо:
- Как ты сказал, зовут твоего знакомого? Юлиан? Постой. А дед его не Нестор, случайно?
- Нестор. Так вы их знаете?
- Мы с Нестором дружили когда-то. Семьями. А потом он стал нести какую-то чепуху, вроде как свою религию решил завести. «Язычником» стал, или кем-то в этом вроде. Добровольно или под чьим-то влиянием, не знаю. И с тех пор я даже думать о нём перестал.
- Я, если честно, тоже.
С Юлианом отныне мы были квиты.
Трапеза подходила к концу. Когда последний кусок сыра отправился в свой последний путь, миссис Нурсия стала убирать со стола. Сэр Бен снова начал читать свой изжелта-чёрный вестник, то ли по привычке, то ли действительно не мог с ним расстаться. А Фрэнки снова исчез. Я же сидел на стуле и ни о чём не думал, мысли почти не двигались в рассудке. Если б мог, остался бы здесь до осени. Если б мог.
Протерев стол, миссис Нурсия вдруг встала напротив своего мужа, будто пытаясь ему что-то сказать. А он, продолжая читать газету, спросил у меня:
- Марти, тебе уже есть восемнадцать?
- В ноябре девятнадцать будет, а что?
- Значит, можно.
Можно. Так все говорят. Нужно ли?
Не успел я повернуть голову, как миссис Нурсия уже подходила к столу, держа в руках изящный зелёный бутыль.
- Сэр, это вино?
- Нет, сынок, наш семейный ликёр. Им мы всегда обед завершаем. Не компотом же, в конце концов.
И сэр Бенедикт засмеялся.
Мне стало немного не по себе. Пить-то я не пил, но от пары стекляшек не отказывался. Особенно в хорошей компании. А глава семьи уж точно не был похож на запойного пьяницу.
Как только миссис Нурсия достала рюмки, я успокоился. Они были размером с напёрсток. Галлонами здесь точно не хлестали.
Сэр Бен стал аккуратно разливать свою семейную выпивку, но рюмок был три.
- Сэр, а Фрэнки?
- Людвиг? Он ликёр терпеть не может. Не заставлять же его, в конце концов?
Мне стало любопытно. Янтарная жидкость переливалась в лучах заходящего солнца, а её аромат бы ни на что не похож. Что ж, испробуем эту амброзию.
Напиток оказался горьковатым, даже жгучим, но оставил приятное послевкусие. Действительно, и чем был так недоволен Фрэнки?
А часы незаметно пробили девять. Пора был возвращаться. Наверное, это был самое сложное решение в моей жизни.
- Миссис Нурсия, сэр Бен, спасибо вам огромное за всё. Мне, кажется, пора.
- Понимаю, Марти. Заходи ещё. Подожди. Фрэнки!
Юный сорванец весь ужин носился где-то в саду, в перерывах ведя задушевные беседы с яблоней или с кустами розы.
Когда я вышел из дому, последние лучи Солнца ещё падали на землю, освещая мне путь назад. Семейство Фрэнки стояло у крыльца, маша вслед руками. И все молчали. Слова здесь были неуместны.
Последний раз взглянув на Фрэнки, я молчаливо побрёл вдоль поросшей травой дороги, уже планируя свой завтрашний день. Всё же не зря я сюда приехал.
Выйдя к озеру, я едва различил скудную тропинку, шедшую вдоль побережья. Огненный шар уже скрылся за горизонтом, передав бразды правления кромешной тьме. Приходилось идти ногу в ногу, дабы не сбиться с пути. Хотя было тепло, и если что, сон на траве меня не смущал.
Потому до своей лачуги я всё-таки добрёл. Смертельно усталый, я тут же рухнул на своё ложе. В одежде, в обуви. Почти как всегда.
Проснулся я рано. Морфей сжалился надо мной и решил отпустить раньше срока.
Юлиан лежал на спине, держа руки за головой, и о чём-то размышлял, сдвинув брови, как седовласый старец. Не ушёл. Я встал во весь рост. Слева от Юлиана было пусто, лишь серая ткань устилала взгляд. Дружок исчез. Как неожиданно.
Я отряхнулся, погладил рукой волосы и уже собрался выходить, как услышал за спиной:
- Решил мне отомстить?
Я не обратив внимания.
- Марти?
- Ты что-то хочешь, Юлиан?
- Сошелся с этим сумасшедшим?
Я сухо выдавил:
- Конечно.
- Марти, зачем? Тебе не стыдно? Как можно с такими общаться? Ты живёшь черти где, а я…
- Да, а ты?
- Меня же все засмеют! Будут заливаться, что мой друг связался с сумасшедшим.
- Будут твердить? Кто? Дружок твой? Он у тебя венец здравомыслия?
Я указал пальцем на пол:
- Пустое место подтверждает.
Юлиан замялся.
- Не только он.
- У тебя паранойя.
- Марти, да ты сам станешь сумасшедшим.
- Не беспокойся. Думай о себе, местный.
Не желая продолжать больше этот балаган, я вышел. А Юлиан так и остался внутри, лишь тихо бросил мне вдогонку:
- Я уезжаю завтра…
Мне хотелось ответить «Ну и проваливай!», но что-то меня удержало. Всё же мне было жалко его. Тоже ведь, как и я, искал отдушины. А обо мне забыл. Но всё это в прошлом.
Людей стало меньше, Ремигий пустовал. Идти к Фрэнки я не отважился – не хотел показаться навящивым. Выбрал кафе. Осушив вторую чашку кофе, я решил снова пойти к мельнице, посмотреть, нет ли чего ещё в округе. После многодневного зноя миловидная шевелюра приозёрного края стала золотистой, а утренняя свежесть сменилась невыносимой духотой. Пройдя с километр, я перед собой увидел большой валун, спрятанный под густыми кудрями молодой ивы, и решил здесь присесть. А впереди колыхался на ветру безграничный травяной плащ, отражавшийся в стеклянной глади озера. Я часами мог слушать безмолвную симфонию водной стихии. И не хотелось больше никуда.
Вернулся я снова поздним вечером, хотя было ещё светло. Юлиан лежал на боку, постукивая пальцами по стеклянной банке. Он был чем-то обеспокоен, нервничал. Я решил спросить:
- Уезжаешь, значит. А с палаткой что?
- Забирай себе. Потом отдашь… как-нибудь.
- Ладно.
Что терзало Юлиана тем вечером: то ли муки раскаянья, то ли давящий груз одиночества – я понял не сразу. Да и не хотел понимать. Он сам был виноватым и должен был пройти через всё это, чтобы признать свои ошибки. Может, встретимся с ним ещё, обсудим, а пока пусть побудет один. Пора спать.
На следующий день жара спала, и я наконец-то вдохнул полной грудью. Одиночество вновь показало свой волчий оскал. Но я не грустил, даже испытывал особую радость, будто бы ещё одной проблемой стало меньше. Да и пора было навестить Фрэнки, он наверняка заждался.
Подойдя к дому мальчугана, я увидел миссис Нурсию и крикнул. Она побежала навстречу мне, словно боясь чего-то. На лице была тревога. Я забеспокоился.
- Марти, слава Богу… Фрэнки с тобой?
- Нет.
- Он пропал. Мы с Беном уже всё обыскали. Его нигде нет.
- Пропал?!
- Сегодня ночью его не было дома… Фрэнки…
Сердце заколотилось. Миссис Нурсия едва сдерживала слёзы. Не помочь ей я не мог.
- Не волнуйтесь, не волнуйтесь. Я найду его.
И она обняла меня. Обняла, как своего сына. Я найду Фрэнки.
В придорожных зарослях и у мельницы было пусто. Пришлось бежать на северный край озера. Я дико устал, но не обращал на это ни капли внимания. Было не до этого.
Лишь в самой глуши, у тихой заводи, целиком поросшей камышом и кувшинкой, беглец нашёлся. Он сидел на седом валуне, поглаживая нежные лепестки кувшинок, и молчал. Я подошёл ближе. Фрэнки поднял взгляд, посмотрел на мои ладони и снова уставился в зеленую гладь. До меня дошло – он говорил с Юлианом. Подлец, всё-таки решился.
Я подошёл вплотную, присел на сырую землю и тоже стал смотреть на воду. Тут Фрэнки заговорил:
- Привет, Гундо… т.е., Марти.
- Тебе больно, Фрэнки?
- Я не знаю.
- Возвращайся домой. Тебе станет легче.
- Марти, Марти… Я хочу стать священником.
- Зачем, думаешь, это выход?
- Мне другого и не нужно.
- Ты сейчас так думаешь. Пройдёт время, и всё изменится.
- Не изменится. Никогда не изменится.
- Хорошо, допустим. А ты хоть был в церкви?
- Нет, меня даже не крестили.
- Что ж, думаю, пора это исправить. Держи
И тишина снова окутала нас. Воздух стал тяжелее. Секунды растворялись в вечности. Розовая пелена спала. Как же мне это знакомо. Сидеть дольше было бессмысленно.
- Пошли, Фрэнки.
- Сначала ты.
Я медленно встал, повернулся и шаг за шагом стал отдаляться от этого места. Потом остановился. Оставалось ещё кое-что. Я снял майку, возвратился и положил на плечо Фрэнки. Он сразу взял её, повертел в ладонях, и заплакал. Его тяжёлые слезы разбивались о землю, словно капли жидкого свинца. Это жизнь, Людвиг.
Всю дорогу назад я никак не мог понять: а могло ли быть иначе? Могло. Но рано или поздно сон бы прервался. Фрэнки прозрел, только кто помог ему: я или Юлиан? Трудно сказать.


Внутри палатки было прохладно, и я до вечера не покидал своего жилища. Перед входом лежала разбитая стеклянная банка, та самая, которую лелеял Юлиан. Кто это мог сделать? Да и не важно, этот хлам давно пора было выбросить.
Завтра я поеду домой. Следующим летом обязательно сюда вернусь. В одиночестве есть свои плюсы. Может, я таким и останусь. Хотя. Надежда не умирает никогда.