Мы — послушные куклы в руках у Творца!
Это сказано мною не ради словца.
Нас по сцене Всевышний на ниточках водит
И пихает в сундук, доводя до конца.
Омар Хайям
.....И сказал тогда Всевышний: - Дай мне то, что тебе не жаль и столько сколько тебе не жаль.Но, чтобы завтра тебе не пожалеть о том, что ты дал! А мне потом....не сожалеть о том, что я взял! И тогда задавай мне свои главные вопросы жизни, может быть я дам тебе на них свои ответы....Но как показала жизнь, не единым словом жив человек, ему бы к этому еще элементарный материальный достаток, свой теплый угол, в котором он может коротать дни, без риска быть оттуда изгнанным, и немного понимания со стороны тех, кто,таки ДА, пишет "уставы" его жизни...— Я не так суеверен, как вы, врачи, — люди науки, как вы любите себя называть, — сказал мой сосед, отвечая на невысказанное обвинение,когда мы сидели в кафешке своей компанией. — Кое-кто из вас — правда, немногие — верит в бессмертие души и в то, что нам могут являться видения, которые у вас не хватает честности назвать просто привидениями. Я же только утверждаю, что живых иногда можно видеть там, где их сейчас нет, но где они раньше были, — где они жили так долго и так, я бы сказал, интенсивно, что оставили отпечаток на всем, что их окружало. Я достоверно знаю: личность человека может настолько запечатлеться в окружающем, что даже долго спустя его образ может,каким то образом, предстать глазам другого человека. Но, конечно, это должна быть личность особенная, способная оставить отпечаток, и глаза особенные, способные его воспринять, — например, мои.
— Да, глаза, способные воспринять, и мозг, способный превратно истолковать воспринятое, — с улыбкой сказал один из нашей компании.
— Вот спасибо за понимание. Всегда приятно, когда твои ожидания сбываются, — а это как раз та степень отношений, которую я мог ожидать от вас.
— Прошу прощенья. Но ты только что сказал, что знаешь достоверно. Таких слов не бросают на ветер. Может быть, ты расскажешь, откуда эта уверенность?
— Возможно,что Вы все это назовете галлюцинацией, но все равно.
И он начал свой рассказ:
— Прошлым летом я, как вы знаете, поехал в городок на севере нашей непредсказуемой маленькой страны, намереваясь провести там самую жаркую пору. Мой родственник, у которого я думал остановиться, приболел, и мне пришлось искать себе другое место проживания. После долгих поисков я наконец нашел свободное помещение-дом, в котором некогда жил чудаковатый доктор по фамилии Меерсон; потом он уехал, куда — никто не знал, даже та, кто, по его поручению, присматривала за домом.
Когда-то Меерсон сам построил этот дом и прожил в нем почти десять лет вдвоем со старой служанкой. Практика у него всегда была небольшая, а вскоре он ее совсем бросил. Мало того, он совершенно удалился от общества и жил настоящим анахоретом. Местечковый врач, единственный, с кем он поддерживал общение, рассказывал мне, что эти годы отшельничества он посвятил научному исследованию и даже написал целую книгу, но труд этот не заслужил одобрения со стороны его собратьев по профессии. Они считали, что Меерсон чудаковат и вообще немного помешан. Сам я не видел этой книги и сейчас не помню ее заглавия, но мне говорили, что в ней он излагал довольно оригинальную теорию. Он утверждал, что в некоторых случаях бывает возможно предсказать заранее смерть человека, хотя бы тот сейчас пользовался цветущим здоровьем, и срок этот можно исчислить с большой точностью. Самый длительный срок для такого предсказания он, кажется, определял в восемнадцать — месяцев. Местные кабалисты рассказывали, что он не раз ставил такие прогнозы, или, может быть, правильнее сказать, диагнозы, и утверждали, что в каждом случае то лицо, чьих близких он предупредил, умирало в указанный день, и притом без всякой видимой причины. Все это, впрочем, не имеет отношения к тому, о чем я хочу рассказать: я просто подумал, что вас всех присутствующих здесь, кое - что из моего рассказа может позабавить...
Дом Меерсона сдавался с обстановкой, которая сохранилась в полной неприкосновенности еще с тех дней, когда там жил этот странный доктор. Это было, пожалуй, слишком мрачное жилище для человека, не склонного ни к отшельничеству, ни к научным трудам и, мне кажется, что дух этого дома, или, верней, дух его прежнего обитателя, оказал влияние и на меня, ибо, когда я там находился, мною неизменно овладевала какая-то тревога и меланхолия, вовсе мне не свойственная. Не думаю, чтобы ее можно было объяснить просто одиночеством: правда, ночью я оставался в этом доме совсем один — прислуга уходила ночевать к себе домой, — но я никогда не скучаю наедине с самим собой, так как чтение составляет мое любимое занятие. Одним словом, каковы бы ни были причины, а результатом моего настроения была подавленность и какое-то чувство неотвратимой беды; особенно тяжким оно становилось в кабинете доктора Меерсона, хотя это была самая светлая и веселая комната в доме. Здесь висел портрет самого доктора масляными красками, в натуральную величину, и все в комнате, казалось, сосредоточивалось вокруг него. В портрете не было ничего необычайного; на нем был изображен человек лет пятидесяти, довольно приятной внешности, с бритым лицом и темными глазами, с проседью в черных волосах. Но почему-то портрет притягивал мой взгляд к себе, от него трудно было оторваться. Лицо человека на портрете не покидало меня, — можно сказать, что оно меня преследовало.
Однажды вечером я проходил через эту комнату, направляясь в спальню с лампой в руках, — т.к. тут были перебои с электричеством. Как всегда, я остановился перед портретом: при свете лампы он, казалось, приобрел какое-то новое выражение, — трудно сказать, какое именно, но, во всяком случае мне показалось,что таинственное. Это возбудило мое любопытство, не внушив, однако, тревоги. Я стал двигать лампой из стороны в сторону, наблюдая различные эффекты от перемены освещения. Поглощенный этим занятием, я вдруг почувствовал желание оглянуться.
Я это сделал и увидел, что по комнате прямо ко мне идет человек. Когда он приблизился настолько, что свет от лампы озарил его лицо, я увидел, что это сам доктор Меерсон. Как будто портрет сошел со стены!
— Простите, — сказал я с некоторой холодностью. — Очевидно, я не слышал, как вы постучали.
Он прошел мимо на расстоянии двух шагов, поднял палец, как будто предостерегая меня, и, не промолвив ни слова, вышел из комнаты — куда и как, мне не удалось заметить, так же как я не заметил его прихода.
Мне, конечно, незачем объяснять вам, что я в полном порядке,а происшедшее было то, что обычно называется галлюцинацией или видением. Дверей в комнате было только две: одна была заперта на ключ, а вторая вела в спальню, которая не имела другого выхода. Что я почувствовал, когда это сообразил, не описать словами.
Вы,друзья мои, надо полагать, сочтете это банальной фантазией и очередной историей с привидениями, построенной по правилам, установленным классиками этого жанра. Будь это так, я не стал бы рассказывать, даже если бы она случилась со мной на самом деле. Но человек этот не был призраком; он жив. Я встретил его сегодня на центральной улице нашего городка. Он прошел мимо меня в толпе.
Он кончил свой рассказ. Несколько минут наша компания молчала. Кое кто рассеянно барабанил пальцами по столу.
— Он сегодня что-нибудь сказал? Что-нибудь такое, из чего можно было заключить, что он не мертв.
— Может быть, он сделал какой-нибудь знак? Какой-нибудь жест? Может быть, поднял палец? У него,кажется, была такая привычка, когда он собирался сказать что-нибудь важное, — например, когда он ставил диагноз.
— Да, он поднял палец- совершенно так, как тогда мое видение. Но — боже мой! — вы, стало быть тоже его знали?
— Я знал его.-Сказал один нз нас медик по профессии.- И я прочитал его книгу — когда-нибудь каждый врач ее прочитает. Его поразительное открытие-это первостепенной важности вклад в медицинскую науку. Да, я его знал. Я лечил его во время его последней болезни три года назад. Он потом умер.
Мой сосед вскочил со стула; видно было, что он с трудом сдерживает волнение. Он прошелся взад и вперед, потом остановился перед нашим приятелем- медиком и нетвердым голосом спросил:
— Дружище,ты ничего не имеешь сказать мне как врач?
— Что ты! Ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю. Но я дам тебе совет как друг. Пойди к себе в комнату; ты играешь на скрипке как ангел, сыграй что-нибудь ну такое.... Что-нибудь совершенно удивительное!. Выбрось из головы мрачные мысли и эти не доказанные наукой глупости.
На другой день нашего любопытного приятеля нашли в его комнате мертвым. Он трепетно прижимал свою скрипку к подбородку, смычок покоился на струнах, перед ним было раскрыто последнее, незавершённое произведение композитора Вольфганга Амадея Моцарта, над которым он работал перед самой смертью, — траурная заупокойная месса....РЕКВИЕМ!