Невольная вина

Козырев Сергей Анатольевич
 Медью труб посверкивает духовой оркестр. Гром его, поднимается над толпой, растворяется в воздухе, насыщая людей, стоящих на перроне, звуками бодрых маршей. …" Если завтра война, если завтра в поход…"
Толпа бурлит, гомонит, двигается, ворочается.
Слышны всхлипы гармошки, пьяные выкрики, женский рев.
Борис стоял в толпе, обнимая Катерину, к левой руке прижалась лицом мама. Слезы промочили рукав защитной гимнастерки, образовав темное пятно выше локтя. Он старался сказать что-то ободряющие, и маме и Кате, но вот сдавило горло, как будто тряпку в него засунули, и слова не мог выдавить из себя, а в носу и глазах неприятно саднило и щипало.
Так и стояли они втроем - женщина, нестарая еще, одетая во все темное, с   черным платком на голове, комкая в руках платочек белый, он в полном армейском обмундировании, выданном старшиной, да девушка - веточка, в длинной юбке да светлой блузе с узеньким воротничком-стоечкой.
Стоявшие рядом парни в таких же гимнастерках, в окружении женщин, весело надсаживали молодые глотки вслед потрепанной гармошке:

"Как родная меня мать провожала,
Тут и вся моя родня набежала.
А куда ты, паренек? А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты"

Внимание! - разнеслось над толпой.
Внимание! - прозвучало в дальнем конце перрона.
По вагонам!!!
Оркестр, прервав  очередной бодрый марш, грянул:
"Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!"
Эту песню уже неделю передавали по радио, до и после сводок новостей, в которых мелькали города- Киев, Могилев, Львов, Брест, Каунас, Шауляй. Мелодия  была уже знакома. И в сердце людей вселяла она надежду и веру в свою победу.

***
Три дня едут они по просторам страны. Везде картинки еще мирной жизни. Коровы на пастбищах, люди во дворах своих домов занимаются своими делами. Зелень садов, полей, лесов лентой убегает назад. В городах, на перронах массы народа. Кто с чемоданами, кто с вещмешками, кто в форме, кто в гражданской одежде. Суета и гомон…
Мужчин в толпах стало заметно меньше. Оно и понятно - война.

По обрывочным разговорам и намеком стало ясно, их везут куда-то в район Дубны. Как авторитетно заявил лейтенант, аккуратный мужчина с двумя "кубарями" в петлицах, едут они в распоряжение вновь образованного юго-западного фронта.
После этого стало ясно - впереди Украина.
В эшелоне царило приподнятое настроение. Тут и там слышались высказывания в духе -"Эх мы приедем…", Эх мы им…" и постепенно стало казаться, что стоит только им попасть на фронт, и война обязательно кончится, и добудут победу над врагом именно они, парни, которые в основном все ехали добровольцами. И только старшина, солидный дядька с четырьмя маленькими треугольниками "секелями" в петлицах, и "Красной звездой" на ладно пригнанной гимнастерке крякал, слушая эту браваду, да качал головой.   
По встречному пути катили составы с ранеными, разбитой техникой.
Стали попадаться колонны беженцев, шедших в глубь страны, брошенные телеги, скот, машины…
Неделя в пути. Где ползли, где мчались, где стояли.

***
Хмурое небо над головой пролилось дождем, стало полегче дышать. Вдоль колеи, за насыпью виднелись воронки с обугленными краями, вывороченные пласты земли, песка. Горелые пятна травы.
Эшелон стал сбрасывать скорость. Взвыл паровозный гудок, один длинный и три коротких (общая тревога).
 В этот момент из леска, росшего неподалеку, в сторону состава выплюнулся огонь, потом грохот близкого разрыва, а дальше…
Дальше ад.
Приземистые зелено-пятнистые стальные черепахи практически в упор расстреливали состав.
Летели куски теплушек, в воздух взмывали колесные пары, куски человеческих тел.
Грохотало и свистело со всех сторон, черные деревья разрывов заслоняли свинцовое небо. Один из разрывов выдернул землю из под ног Бориса, и , швырнув в небо приложил к земле. Темнота.

  -"Aufzustehen!" (Встать!)-прокаркало над головой. Борис поднял глаза и сплюнул кровь.
-"Aufzustehen!"-повторил мордоворот и автоматом ткнул Бориса в плечо. Интуитивно понимая, что требует этот увалень, Борис поднялся на ноги. В голове противно  звенело, ломило уши. Во рту кровь.
-"Vorw;rts!" (Вперед!) буркнул бугай почти равнодушно, и видя что его не понимают,  ткнул стволом в спину.
Догорал под насыпью состав. Лежали растерзанные и целые тела в форме, по полю шли чужаки в серых мундирах и коротких сапогах. В руках автоматы и винтовки.
У леска стояли и сидели на земле десятки только что ехавших на фронт людей.
Через час, когда уже отгремели очереди и одиночные выстрелы на поле, которыми добивали раненых, их сбили в нестройную колонну.
С колонной осталось десятка два немцев, остальные,  построившись, двинулись куда то вслед за танками.
Конвоиры, рассыпая удары и пинки, погнали захваченных в плен несостоявшихся солдат в сторону горящей деревни.
После  полудня колонна подошла к большому, вытоптанному и изрытому картофельному полю на котором кучками сидели такие же, как и они,  бедолаги, в советской форме, и было их много. Не было ни старшины, ни лейтенанта. Наверное, так и остались у насыпи.
Переночевали тут же, в поле. Никто не озаботился их кормежкой, по этому солдаты рыли землю, доставая из нее картошку, и, разведя костерки, пекли ее в золе.
Охрана практически не обращала на пленных, подавленных людей внимания, только дважды за вечер да один раз ночью поднялась стрельба, когда немцы заметили кучку бойцов, перемещающихся к краю поля. Тела убитых так и остались лежать не убранными.
Утром их снова подняли на ноги и погнали.

***
Поле было огорожено столбами с наспех натянутой колючей проволокой. Их колонну загнали в открытые ворота.
В огражденном периметре, вытоптанном до земли, сидели, лежали, стояли сотни и сотни людей, в новеньких, еще не обмятых или в рваных  и пропыленных, пропотевших гимнастерках. Кого то взяли в бою или подобрали контуженным, а кого-то и так, как Бориса.

***
Чем кормили пленных? Да тем, что нашлось на соседних полях. В основном картошкой, посаженной только весной. Женщины из соседней деревни под присмотром сторожей с автоматами приносили корзины с кортохой к проволоке, а немцы рассыпали ее по периметру.
Через несколько дней их погнали еще дальше, на запад, где уже не слышно было ни стрельбы, ни взрывов.
Были побеги, были расстрелы, была стрельба по колонне, которую устроили  немцы "во избежание". И были лагеря. Один страшнее другого. Холод, голод, издевательства, непосильная работа, вши и грязь. И смерь, все время рядом.

***
Перекличка продолжалась уже пятнадцать минут.

-Иванов
-Я!,
-Крапивин
-Я!,
-Васьков
-Я!
Холод пробирал до костей, поземка змеилась под ногами, задувая в штанины, холодя ноги.
Блок-фюрер распорядился:
-Названные, выйти из строя.
Двадцать человек вышли на середину плаца.
Немец, стоящий рядом с блок-фюрером повернулся к автоматчикам:
-Sie zu nehmen! (Взять их!)
Автоматчики отвели группу к кирпичной стене, поклеванной пулями и покрытой потеками засохшей крови.
Отошли на десять шагов, буднично передернули затворы и дождавшись команды старшего Feuer ! (Огонь!),  равнодушно выполнили свою работу. Под стеной остались двадцать неподвижных тел.
Немец указав на лежавших пальцем громко произнес "Prophylaxe" (профилактика) и развернувшись ушел в сторону офицерского блока.
Ночью, вдвоем со своим земляком Гришей Шохиным, пользуясь поднявшейся метелью, пробрались за барак, дождавшись, когда острый луч яркого прожектора скользнет дальше, осторожно подняв нижние ряды "колючки" выбрались за территорию лагеря.
Теперь в лес. Быстрее, пока не заметили.
Бегство было чистейшим самоубийством. Без пищи, без одежды, только в той, что была на них, без оружия. Но остаться в лагере было тем же самоубийством, только растянутым во времени.
Три дня по лесам, по бурелому, оврагам, болотам. Обходя деревни и села. Несколько часов отдыха и снова вперед. Куда? Туда, где возможно сейчас бои, где можно будет драться с этими выродками, где можно принести пользу.

***
На опушке леса стояла избушка. Почти как в сказке, только не на курьих ножках, а обыкновенно, на земле. Из трубы поднимался дымок. Чувствовался запах жилья. Обмороженные, исхудавшие, оборванные, заросшие щетиной ввалились они в избу.
Что происходило дальше,  Борис не помнил.
Открыл глаза только тогда, когда голову его кто-то приподнял, и губ коснулся край металлической кружки. В оголодавший желудок полилась ароматная, обжигающе - живительная влага какого то бульона.
Лесник, живший здесь со своей дочерью, был немногословен и нелюдим. Не очень он рвался к общению с пришлыми. За неделю, которую они провели в его домике, он произнес едва ли пару десятков слов.
Нина, его дочь, как бы оправдываясь за отца, сказала, когда лесник вышел на улицу:
-Вы извините папу, он такой после ссылки вернулся…
-Какой ссылки ?- в один голос задали вопрос невольные гости.
-В тридцатом его как кулака арестовали, и маму с ним. Мама перед арестом меня знакомым своим, в соседнее село отдала. Узнала, что аресты начнутся.
Ну, их арестовали и направили в западную Сибирь. Мама по дороге померла,  а отец смог убежать. Где-то скрывался, а потом пришел перед самой войной сюда, меня нашел и забрал. А потом немцы пришли.
Вот, а…
Что она хотела сказать дальше, они так и не узнали, вошел лесник.
Веником стряхнув снег с валенок, раздевшись, он сел к столу, глянул из-под кустистых бровей, огладил бороду и произнес:
-Ну, вот что, гости дорогие. Окрепли, поправились. Пора, значит, и честь знать.
-Одежку, какую ни какую я вам дам, топор опять же,  харчишек, каких ни-то, и идите с Богом. В соседнем селе немец стоит, не дай Бог сюда заявится, а у вас и документов нет. Постреляет вас, и нас с вами за одно. Так что…
 Делать нечего, хозяин определенно на дверь показал. И не обидишся ведь на него, все справедливо. Отогрел, подлечил, не сдал немцам и на том спасибо.
- Только…, продолжал он - куда же вы пойдете?
Вот как раз этот вопрос был решен заранее и твердо.
-В сторону фронта - сказал Гриша.
-Ага, ага - протянул лесник - только люди сказывают, "Отец" то наш усатый, всех пленных врагами народа объявил.
-???
-Так и сказал, в плен сдался,  значит, враг народа.
-Так мы же на фронт ехали, нас же …
-Ну, вот так там и скажите. А они вас к стеночке-то и  прислонят.
Борис с Гришей недоуменно переглянулись.
-И что же делать?
-Ну, это вам решать. Можно к немцу придти, повинится. Вон в деревне несколько бывших "краснюков"  в полицаях ходят. А можно и к фронту, а там уж….

***
 Гражданин Головко, с какой целью вы и Игнатов вышли к расположению наших войск? В десятый или двадцатый раз задавал вопрос капитан.
И в десятый или в двадцатый раз Борис рассказывал про то, что они сбежали из лагеря, преодолевая все трудности и препятствия,  шли к фронту, как несколько раз чуть не попали в облавы, как уходили из них, как отсиживались в болотах, мерзли, голодали. Все снова рассказывал, и снова в глазах капитана плавала стылая отчужденность и неверие. Ну да, кто ж поверит, что в течение месяца можно выжить на вражеской территории практически с голыми руками, зимой. Но ведь выжили! Дошли!!!
И еще один, казалось бы, глупый вопрос задавал капитан:
-"Почему бежали из лагеря", подозревая, наверное, что их завербовали немцы.
А как объяснить ему почему. Как объяснить что такое ежедневный страх? Липкий, противный, ползущий по спине, царапающий своими холодными лапками затылок, когда вдоль строя идет комендант лагеря. Когда, поигрывая пистолетом, мог просто так, запросто и равнодушно подняв ствол, застрелить любого из стоящих на плацу. За то, не понравился взгляд, за то, что худой, за то,  что плотный, за то,  что выше его ростом. Или потому что заболела его любимая собака, потому что,  где-то убили его знакомого - Франца, Дитриха или Ганса.
Потому и за то, что. …. Да мало ли за что.
Как объяснить этому капитану, что такое жизнь в лагере. Что такое безнадега, что такое боязнь погибнуть зазря! Как?!
Военно-полевому суду тоже  не возможно было всего этого объяснить.
***
-Ну что штрафнички ?! Готовы смыть свою вину?
Майор, худющий, в длиннополой шинели смотрел на выстроившихся бойцов.
Строй угрюмо молчал.
-Ну, вот что, сегодня, к пятнадцати часам мы должны быть в Хорошовке. Взять ее мы должны любой ценой. Артподготовка будет, артиллеристы обещали поддержку огнем, так что надо постараться.
Все раненые будут амнистированы, как искупившие. На убитых  будут выправлены документы со снятием судимости. Ну а кто  струсит…
Да вы и сами знаете что будет.
-Командиры взводов ко мне, для получения задач!

***
Над головами пронесся гул снарядов, вздыбилась земля, завибрировала, задрожала. Полетели ошметки деревьев, крыш, стен от домов Хорошовки. И внезапно упала давящая уши тишина.
-Это вся артподготовка???
-Ротааааа!
-В атаку!!!
-Ураааа!
Они рванулись вперед, надеясь успеть проскочить открытое место, что- бы не попасть под кинжальный огонь пулеметов но…не успели. С двух сторон загудели немецкие "костыли", нестрашно, шипяще плевались свинцом "трещетки", забухали одиночные выстрелы, противно замяукали мины.
Борис, взбегая на пригорок, вдруг почувствовал тупой, сильный удар в грудь. Перехватило дыхание. Небо качнулось перед глазами.
-МАМА!!!
Снежинки, медленно кружась, опускались на лицо, и неохотно превращаясь в капельки, стекая по лицу как слезы.

***
-Пиши, пиши, давай!
Писарь принялся выводить буквы на извещениях.
-Мартынов, Князев, Исадзе, Головко, Челинов, Кустов, Николаев…..
Отложив список, командир взвода, глядя в пространство невидящим взглядом,  тихо произнес:
-Ну, вот и искупили……


19.05.2011