Нудный противный металлический голос из вокзального колокола плыл над раскаленным асфальтом.
-Уважаемые пассажиры, поезд номер.... сообщением.... отправляется....»
Народ заполнил купе, плацкартные и общие вагоны.
Поезд, громыхнув сочленениями, дернулся, и назад поплыли станционные здания и пристройки.
В купе душно.
По какой то неведомой железнодорожной логике окна, как это водится, не открываются. Но четверо рукастых и головастых мужиков, да еще собранных в одном очень узком месте да не откроют???
Ха! Открыли.
Веселый ветер ворвался в купе, вынося зной.
По извечной русской привычке мужики...
Как вы думаете, что они сделали?
Правильно. Сразу стали сервировать стол.
И не какими нибудь бледными командировочными вареными яйцами и солонками, а жареной курочкой с коричневым запекшимся бочком, хорошим куском запеченного мясца, зеленью, луком, огурцами — помидорами. Последним на стол взгромоздился молочно-белый кусок истекающего слезой сала с мясными прожилками.
А где же то, чего ради все это выставлялось?
Да вот оно. «Столичная», «Стрелецкая», хм... коньячок-с.
-Ну, за знакомство....
-Ну, за едущих...
-Ну, за успешно приехавших...
-Ну......
Постепенно градус повышался, количество закуси уменьшалось, объемы выпитого побеждали объемы съеденного.
«Вперед-вперед,вперед-вперед, вперед-вперед»- настукивали колеса.
Хорошо.
Застольная беседа постепенно увлекала, уводя внимание от выпивки к словам.
Анекдоты.
Разговоры о бабах и о лесе, и о том кто, где, кем и как работает. Ну и зарплатах - как же без этого.
Один из сидящих мечтательно протянул:
-Мужики, а помните, где то в середине семидесятых, в «Огоньке», по моему, был рассказ, как мужик крысу подкармливал, а она ему деньги таскала. Вот бы такую крысу заиметь.
Почти все эту историю или читали или слышали в пересказе.
Потом, какими то неведомыми логическими цепочками один из попутчиков вышел на байку, которую я хочу и вам поведать.
В семидесятых годах двадцатого века, в небольшом украинском селе жили кум Микола, его жена Ганна да кума Пораська.
Кумовья, кумовья и есть. И в гости друг к другу, и на именины, и на крестины, да и праздники разные вместе справляли. Одним словом дружили семьями. Все хорошо, да вот Параська баба была вредноватая, да и моральными нормами не сильно отягощена, всегда могла походя что нибудь уронить в свой карман, и конечно же нечаянно.
Жизнь на селе была нелегкой. Работа с утра до вечера. И в колхозе работа, и дома работа, и огород, и скот и..., да много чего «и».
В сельмаге, откровенно сказать, товаров было не густо. Как гласила пословица- «плошка, ложка, банка в томате да две пи.ды в халате».
Хлеб завозили, крупы там разные, а вот деликатесов, ну колбасы там, или еще чего мясного - дудки.
По этому население, в меру сил, держало личных коров, кур, поросят. К зиме забьют буренку - кабанчика, вот тебе и мясцо.
Ну и соответственно, корм им тоже надо было добывать. А где? Покупать? Ага, щаз-з-з!. «Вокруг поля колхозные, и все вокруг мое!» - гласил сельский фольклор.
А по этому, ближе к осени, и осенью, до конца уборки последних корнеплодов с полей, население сельца сплошь не досыпало, добывая пропитание чушкам-свинкам и себе тоже на окрестных полях. В общем, нелегкая жизнь.
Так вот.
Микола был любителем промочить горло, ну а если повезет то и все тело, и желательно не один раз подряд.
Ганна на это дело смотрела, как она сама говорила, «сквозь зубы».
На почве Колиной любви к «зеленому змию», у них развивалась острая нелюбовь друг к другу.
Дело было осенью. Только-только забили свинюшку, наварили смальца, закоптили сальца, заготовили мяса. Впереди праздник, седьмое ноября все-таки, День Великой Октябрьской Социалистической Революции (именно так, все слова с большой буквы!).
Хоть из сельчан никто в штурме Зимнего не участвовал, и на броневике с Лениным не стоял, но лишний повод упускать не хотел никто, а по этому к празднику готовились, делая различные заготовочки.
И вот как-то Микола, приняв за воротник, сколько влезло, пришел домой. Если человек испачкается - говорят «грязнее грязи», а тут Коля пришел «пьянее крепчайшей самогонки».
Жена встретила у порога, и практически все село вновь узнало о его врожденных недостатках, недостатках его родственников, бабушек, дедушек, прабабушек прадедушек, ну и так до девятого колена. Да, еще сельчане узнали, кто из родственников с кем спал.
Коля попытался отмолчаться, но не тут то было. Ганну понесло....
Причем понесло так сильно, что она указала Коле на дверь коморы, и сказала, что Коля будет спать там пока не бросит пить!
Коля в ответ тоже высказал свое мнение по данному вопросу и отполз в «лично назначенные Ганной покои».
Должен объяснить что такое «комора».
Жили они в небольшом глинобитном домике. Входная дверь, крохотный коридор. Налево дверь в единственную комнату, направо собственно дверь в комору, выполняющую роль подсобного помещения, кладовки, склада, ну а теперь и временной Колиной спальни, с маленьким окошком.
По утру, слегка проспавшись, Николай выполз из хаты, ополоснулся возле колодца и понуро поплелся на работу на скотный двор.
Через полчаса туда же прирысила и Ганна. Работу ведь никто еще не отменял.
Микола, работавший, как и Ганна, скотником, покрутившись среди коров, изобразив видимость работы, куда то испарился, а через полчаса явился пред Ганной в состоянии, ну лишь слегка лучшем, чем вчерашнее. Вот это Ганну и добило.
-«Да щоб ты сказывся, та щоб тебе трясця взяла, кобелюка, та щоб ты сдох!!!» в сердцах выдала Ганна супругу.
А вот последнее она сказала зря.
Колины пьяные мозги заклинились на этом пожелании.
Развернувшись, Коля бросил в кучку лежащего на полу силоса вилы, плюнул и покачиваясь пошел из коровника.
Придя домой, нацедив стакашку самогона, Микола решил попугать горластую благоверную.
Пошел в свои апартаменты, нашел там веревку.
Посидел, посмотрел. Связал веревку в кольцо и продел ее вокруг тела под мышками.
Снова пошел в комору, осмотрелся.
Хата старой постройки. На притолоке сохранились какие-то крюки. Наверно предыдущие хозяева подвешивали на них плетенки лука, или какой нибудь травы для сушки.
Вернувшись в хату, Коля, взяв лист бумаги и карандаш, начертал на листе слова - «Ты хотела, я сдох», и положил листок на видном месте.
План «пугашек» был вчерне готов.
Прихватив табуретку он снова вошел в комору, одел на себя фуфайку, из-за ворота которой достал свободный конец веревки и, навязав на нем петлю, накинул эту петлю на крюк. Вот! Хорошо должно получится!
Проделав все эти операции, Микола сидел на табуретке поджидая свою Ганну, которая по времени должна уже придти с работы.
Прикинул - пока Ганна зайдет в коридорчик, он успеет оттолкнуть табуретку и повиснуть. Будет полное впечатление висельника. Шутник, блин!
-Во!, скрипнула калитка и к дому кто то прошел.
Коля быстренько взлетел на табуретку, накинул петлю на крюк и оттолкнув подобие эшафота ,повис на веревке, лишившись точки опоры.
На свою беду, кума Параська решила заглянуть до кумы Ганны, и обсудить сволочное поведение кума Миколы, да и за одно, всех сельских мужиков.
Отворив дверь в хату, Параська узрела, что дома никого нет.
А надо сказать, что до недавних пор в сельце замки были как - то не в чести.
Параська, не долго думая, открыла дверь в комору.
Света от единственного окошечка мало, а по этому, ничего не замечая, Параська сунув голову в дверь и не обнаружив Ганны, просочилась в комору вся. Даже при таком скудном освещении глаз ухватил край аппетитного бруска сала, лежавшего на полке и прикрытого холстиной.
Не известно, что думала в этот момент Параська, а вот Коля, затихнув, наблюдал за ее действиями.
Параська, как во сне потянула руку за салом, и, наверное, уже представляла, как она будет этим салом закусывать духмяный самогончик, настоянный на грецких орехах, когда раздался Колин голос:
-Кума, сало не трожь!
Параська резко обернулась и узрела висельника.
Вскрикнув, кума оползла на земляной пол, напустила лужу, и перестала подавать признаки жизни.
Микола, не имея возможности сняться с крюка, висел под потолком.
Вторично хлопнула входная дверь.
Коля, уже не думая ни о чем другом, кроме освобождения из добровольного плена громко крикнул из коморы:
-Ганна!
Скрипнула дверь коморы, и... на полу образовалось еще одно бесчувственное тело.
Микола продолжал висеть.
Через некоторое время Ганна, как более крепкая закаленными нервами женщина, пришла в себя.
Итог.
Колю она сняла с веревки, на которой он сушился, лишь после того, как тот заплакал навзрыд горючими слезами, затек всем телом и клятвенно пообещал, что бросит навеки пить.
В течение недели он пугал коров и скотников двумя здоровенными синяками на морде и заплывшими щелочками глаз. Среди мужиков сразу же заимел кличку «Китаец».
Параську откачали.
Правда с тех пор она начала заикаться, но вроде почестнела на руку. С кумовьями больше не знается.
Ну а Ганна с тех пор взяла дурную привычку.
Как только Микола попросит выпить, та сразу упирает руки в свои обширные бока и ласково интересуется - «…А на веревку?».
Вот такая история.
14 мая 2011 г.