ПРОЛОГ.
Его полное имя – Иваллис – никогда ему не нравилось. Оно казалось слишком мягким, да и не подходило оно ему по характеру. Он был жестким и решительным, не признавал сантиментов, не любил романтики. По натуре он был скорее математиком, но выбор профессии предоставил случаю. Впрочем, история его всегда занимала, но не потому, что прошлое всегда притягательно именно в силу своей непознанной тайны, а скорее из-за того, что даже школьные учебники содержат уйму непроверенных и потому зачастую ошибочных фактов. Из-за этого все исторические деятели представали либо диктаторами, либо слабаками, а Иваллис не терпел ни того, ни другого. Он вообще был нетерпим к людям, не прощая ни малейшей неточности.
По причине всего этого друзей у него почти не было. Мало кто соглашался терпеть его слишком суровый и мрачный характер. И Экспериментальный отдел института Времени стал находкой для него. Постоянные задания, длящиеся порой годами, вполне устраивали его, а сам он устраивал директора института. Его скорее терпели, потому что мало кто из историков соглашался на длительные задания – им всем хотелось хоть немного пожить дома и побыть собой.
Его прозвали Хамелеоном – он с необычайной легкостью приспосабливался к любым условиям и с той же легкостью носил многочисленные личины. Вероятно, он нашел бы себя в театре, если бы не презирал этот вид развлечения и, соответственно, людей, работавших в этой сфере. Он считал их лентяями, годными только на то, чтобы повторять сказанные кем-то и когда-то слова.
Он был свободной птицей, и сослуживцы вскоре дали ему новое имя: Ибис. Он был мало похож на это беззаботное создание, но, как и эта птица, всегда жил для себя. К тому же, это немного походило на его настоящее имя, и Иваллис принял его без возражений.
ЧАСТЬ 1.
Когда с легким шорохом закрылись герметические двери и в машине начался отсчет времени, Ибис позволил себе немного расслабиться, вытянуть ноги и откинуть на высокую спинку кресла голову. Широкий металлический обруч, опутанный ксавилитовыми проводами, давно не доставлял ему неудобств и не мешал свободно обдумать предстоящее задание. Ибис давно привык к перемещениям во времени и мог отстраненно наблюдать за мелькавшими на крохотном табло цифрами, не испытывая головокружения от их сумасшедшей скорости. Он жил этими цифрами и видел за ними пролетавшие за пределами Машины эпохи, которые он, скорее всего, никогда не познает, и фантастические картины невиданной чужой жизни вставали перед его полуприкрытыми глазами. Сегодня их было немного. В конце концов, двадцать семь веков назад – не бог весть что, каких-нибудь сорок минут – и ты на месте. Но вот новичку даже эти сорок минут могли показаться веком.
Ибис лениво скосил глаза в сторону второго кресла. Его спутница лежала неподвижно. Её глаза были закрыты, лицо мертвенно-бледно, только прядка волос, выбившаяся из-под обруча, покачивалась в такт слабой, едва ощутимой вибрации. Неожиданно для себя Ибис ощутил нечто вроде снисходительной жалости, но в то же время в нем еще не утихло раздражение. Он привык работать один, отвечать только за себя, не оглядываясь на спутников или напарников. Ему, специалисту по восемнадцатому веку, историку Экспериментального отдела института Времени, не нужны были даже опытные напарники, и тем большей обузой казалась ему Эрма, стажер, совершавшая сейчас свой первый визит в прошлое Земли.
Ибис взглянул на часы. Четыре тридцать утра. Половина пути позади. Без десяти минут пять они выйдут из Машины, расположенной в глубокой пещере в самом сердце Тибета, сядут в поджидающий их вертолет, чтобы ровно в шесть быть на месте и успеть спрятать вертолет, трансформировав его под окружающую местность. Историк усмехнулся, неожиданно вспомнив один курьезный случай из позапрошлого века. Тогда Машины Времени проходили первые испытания. Во время переноса в тринадцатый век сбился счетчик часов - и историк на своем крошечном одноместном вертолете – «стрекозе» появился над одним из русских городов незадолго до полудня, до полусмерти перепугав его жителей и получив стрелу в плечо. Он едва ушел от разъяренных священников, когда, свалившись с вертолета, оказался прямо на церковной площади, но в конечном итоге все обошлось. Однако с тех пор разведчиков отправляли в прошлое только ночью, хотя Машина была усовершенствована так, что не сбивалась даже на минуту. Допустимая ошибка во времени переброски – тридцать секунд.
Ибис мечтательно улыбнулся. Интересно, как бы выкрутился он сам, окажись он в подобной переделке? Иногда ему хотелось, чтобы в этот, именно в этот раз случилось что-нибудь экстраординарное, что выходило бы за рамки инструктажа и не подпадало бы ни под один раздел «Кодекса о нестандартных ситуациях». Как бы тогда повела себя эта навязанная ему девочка? Ведь историк должен не только досконально знать историю того времени, куда отправляется, но и уметь выбраться из любой переделки так, чтобы ни в коем случае не затронуть естественный ход истории, а для этого порой требуется и сила, и решительность, и смелость – чтобы поступиться собой, но не местными.
Внезапно размышления Ибиса прервал негромкий сухой щелчок, резко запахло палёным. Установку тряхнуло, да так, что Ибис едва успел схватиться за подлокотники кресла. Снова что-то щелкнуло, еще раз, потом еще. Из-за кресла повалил едкий дым. Щурясь, Ибис вглядывался в счетчик времени, но видел только табло часов – второе, которое должно было отсчитывать века, покрылось мелкими трещинами, внутри трещали искры. Несомненно, этот счетчик уже ни на что не годился.
Новый сильный толчок выбросил его из кресла. Рядом упало безвольное тело Эрмы. Машина резко завибрировала, казалось, в ней заходило ходуном все, даже намертво закрепленный «энергетический столб», и это было больше, чем просто небольшая неполадка. Ибис прислушался к ходу Машины, ожидая легкого толчка, и вдруг осознал, что Машина и не думает останавливаться, а с прежней скоростью мчится вперед – или, вернее, назад во времени, и кто знает, куда она успела их перенести. Историк потянулся к рукоятке аварийной остановки, чтобы прервать переброску вручную (кстати, надо будет выяснить, почему она не прервалась автоматически, как только произошла та самая «нештатная ситуация»?!). Сильно мешали провода, которых историк прежде не замечал. Убедившись, что провода не дадут подобраться к рукоятке, Ибис сорвал обруч и тут же пожалел об этом. В виски словно ударили тяжеленные кузнечные молоты, в глазах потемнело. С трудом борясь с подступающим беспамятством, Ибис все-таки дополз до рукоятки и повис на ней всей своей тяжестью. Машина взвыла, содрогаясь еще больше, но историк продолжал висеть на спасительном куске стали. В довершении всего откуда-то из-за кресла с шипением вырвалась струя дыма и Ибиса сотрясла мелкая дрожь. Он не мог вспомнить названия этого газа, но твердо помнил, что газ был нервно-паралитическим. И он никуда не мог выветриться из герметически закрытой Машины! Скорее, скорее бы она остановилась!..
Тут Машину сильно тряхнуло, она как-то странно подпрыгнула, заёрзала из стороны в сторону и остановилась так резко, что Ибиса с силой швырнуло вперед, оторвав от рукоятки аварийной остановки.
Несколько минут он просто лежал, оглушенный и расслабленный. Потом дотянулся до своей спутницы и усталым движением сорвал с ее головы обруч. Спустя еще минуту девушка пошевелилась, открыла глаза и села, с удивлением уставившись на окружавший ее разгром.
-Что случилось?
-Сбой системы транспортировки, - сухо ответил Ибис.
-Что?
-Надо выйти.
Дверь накрепко припаялась и чтобы открыть ее, Ибис минут двадцать колотил в нее ногами. Наконец дверь с адским грохотом вывалилась наружу. Внутрь ворвался влажный горячий воздух, напоенный солнцем и пылью. Ибис крепко взял девушку за руку и первым вышел из Машины.
Она оказались в центре густого темно-зеленого кустарника невиданной высоты. Листья были огромных размеров и хрустели под ногами, брызгая во все стороны ядовито-зеленым соком. Сразу за кустарником начинался ослепительный песок, раскаленный до совершенно невозможной степени, огромное рыжее солнце стояло в зените и щедро поливало и без того обожженную землю палящими лучами, на ярком небе не было ни облачка, а само небо казалось непривычно высоким и такого пронзительного лазурного цвета, что смотреть на него было невозможно. Вообще все вокруг было «слишком». Слишком резкие цвета, слишком буйная растительность, слишком жаркое солнце… Все не так! Все неправильно, все нереально…
Ибис оглянулся. Яйцеобразный серо-стальной корпус Машины Времени смотрелся на этом диком пейзаже смешно и нелепо, а Ибиса вдруг обожгла невероятная догадка. Он еще раз огляделся, страстно мечтая ошибиться, но…
-Что это? – тихо спросила Эрма. Как ни странно, страха в ее голосе не было, только безмерное удивление.
-Неполадки системы транспортировки, - хмуро повторил Ибис. – Уж не знаю почему, но произошло какое-то замыкание… или что-то вроде этого. Счетчик веков отказал в первые же минуты и я не представляю, в какую эпоху мы попали.
-Мы можем исправить Машину своими силами? – Эрма ни на секунду не потеряла хладнокровия. Ибис скорчил двусмысленную физиономию, в душе одобряя ее поведение, но врать не имело смысла.
-Нет. Здесь нужен не ремонт, а замена элементов.
-Но тут есть своя Машина?
Ибис пожал плечами.
-Должна быть, но я не представляю, где. И потом, Машина может быть расположена на год раньше или позже. Да что там год – на минуту, на секунду! – и этого достаточно, чтобы забыть об этом как если бы ее не было вообще. Так что я бы не слишком рассчитывал…
Он искоса взглянул на свою спутницу. Эрма чуть побледнела, но и только.
-Кажется, это мезозой, - неуверенно произнес Ибис. – Скорее всего, начало юрского периода… может, чуть позже.
Эрма промолчала. Ибис, нахмурясь, припоминал все, что было ему известно об этом периоде земной доистории, и то, что осталось в памяти со студенческих времен, не утешало. Развитие растительности, появление первых птиц и летающих ящеров, наземные формы жизни – динозавры, достигшие расцвета своего развития и гигантских размеров, преимущественно – плотоядные… А если и нет, то все равно – огромные. Не съедят, так затопчут, не потому что желают зла, а потому, что просто не заметят… Дойдя в мыслях до этого факта, Ибис непроизвольно положил руку на гладкую рукоять парализатора, висевшего у него на щегольском поясе вместе с любимой дагой и неизменной шпагой. Парализатор был единственным оружием, которое разведчикам Времени позволялось брать с собой, да и то использовать его можно было только в исключительных случаях. Впрочем, в той ситуации, в которую они попали, парализатор был слабым утешением: он был рассчитан на длительное выведение из строя, но не на смерть. А уж на доисторических пресмыкающихся он мог и вовсе не подействовать. Динозавр – не изнеженный щеголь восемнадцатого века.
-Что же теперь делать? – неожиданно жалобно спросила Эрма, и Ибис с трудом сдержал мгновенно поднявшуюся в нем волну раздражения. Ну, откуда ему знать?!
Эрма, не удержавшись, всхлипнула. Похоже, ей только теперь стало по-настоящему страшно. Ибис снова скорчил одну из своих двусмысленных физиономий. С этой детской привычкой он безуспешно боролся почти всю жизнь, но она все равно против воли прорывалась в минуты дурного настроения.
-Что делать… - передразнил он. – Не впадать в истерику, во-первых. А во-вторых – ждать. Выбор у нас невелик, все равно без посторонней помощи нам не выбраться.
-И… долго это может продолжаться? – голос девушки дрогнул, Ибис подозрительно посмотрел на нее, но все же ответил.
-Лет тридцать, пока они хотя бы приблизительно вычислят эпоху – сбой в нашей Машине не мог не отразиться на других. И где-то вдвое-втрое больше – чтобы прочесать года даже поверхностно. А пока…
-А пока?
-А пока – найти хоть какое-то убежище, - скривился в усмешке историк.
-Но… разве мы не можем жить в Машине? – не совсем уверенно спросила Эрма. Ибис оглянулся на нее, собираясь ответить, и замер. Девушка без малейшего смущения стаскивала с себя тяжелое средневековое платье, под которым обнаружилась коротенькая, практически ничего не скрывающая рубашка, перетянутая на талии узеньким пояском.
-Жарко, - смущенно пояснила она. - Здесь в такой одежде я долго не продержусь.
-Ты права, пожалуй, - Ибис довольно быстро справился с собой, понимая, что иначе действительно нельзя. В костюмах, предназначенных для восемнадцатого века, в юрский период, задолго до оледенения, было не просто жарко, было невыносимо! Даже в сауне, так популярной в самом начале двадцать первого века и основанной на горячем паре, было гораздо прохладнее. Ибис, немного поколебавшись, скинул камзол и, подумав, решительно оторвал рукава от рубашки.
-Ты сгоришь, - заметила Эрма.
-Пустяки, - отмахнулся историк. – Я вырос в Алжире, а там едва ли прохладнее, чем здесь. А что касается твоего вопроса – не думаю, что это была хорошая идея. А если какой-нибудь самке придет в голову высидеть наше «яйцо»? Например, бронтозавру? Кажется, они немало весят!
-Бронтозавры почти всю жизнь проводили в воде! – парировала Эрма, задетая его тоном. – Она защищала от хищников, к которым сами они не принадлежали. А судя по сухости воздуха и количеству взвешенной пыли, водоема поблизости нет. По крайней мере, такого, чтобы вместить тушу восемнадцать метров длиной и весом двадцать тонн!
-Гм… - Ибис смущенно кашлянул и принялся с преувеличенным вниманием осматривать свой парализатор. Эрма аккуратно сложила платье, отнесла его в Машину.
-Все-таки, казенное имущество, - улыбнулась она, заметив его взгляд. – Отчета все равно потребуют.
-Ты лучше скажи, чего, кроме бронтозавров, можно ждать, - предложил Ибис. – Раз уж ты так хорошо знаешь эту эпоху...
Девушка залилась краской.
-На самом деле я не так уж много знаю об этой эпохе земной доистории, - пролепетала она.
-Пока ты будешь стесняться, нас кто-нибудь съест, - предупредил Ибис. - Давай, рассказывай.
Эрма серьезно задумалась, поглядывая вокруг.
-Да, это юрский период, но не начало. Скорее всего, самый его расцвет. С воздуха могут появиться… птеродактиль, рамфоринх и птеранодон. Основную опасность представляют птеродактили. Рамфоринхи питаются в основном рыбой и насекомыми… то есть, для них они – насекомые, размером примерно две трети нас с тобой! Птеранодоны - беззубы, едят мелких рыб и моллюсков. А вот на суше… - но закончить она не успела. Огромные стволы с треском раздались в стороны, многие ломались, падая на песок измочаленными обломками. С низким утробным урчанием из зарослей, сминая зелень, вылезло кошмарное чудище не меньше семи метров ростом. Тяжелая уродливая голова состояла, казалось, из одной только пасти, постоянно полуоткрытой из-за торчавших наружу кривых острых клыков. Чуть пониже пасти располагалась пара неожиданно маленьких и хилых конечностей, а передвигалось чудовище на сильных, мощных задних ногах, ловко «руля» толстым, сплющенным с боков хвостом...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ