http://www.proza.ru/2012/02/27/1239 (предыдущая глава)
Глава пятая. К жене убитого всё больше вопросов
Глава пятая. К жене убитого всё больше вопросов
Порой дни, недели, а то и месяцы, работа следователя складывается из нудного, малоинтересного общения с такими вот калабошкиными. Но за годы работы я научился довольно стоически, до определённого, конечно, момента, воспринимать необходимость работы скучной и нередко грязной (в прямом смысле – приходилось как-то в посёлке Красном у Верхней Пышмы чуть ли не целый день вычерпывать содержимое отхожего места в поисках пистолета)…
Допрос друзей Корнеева ничего определенного не принес. Единственно, один из них, бывший сокурсник, наиболее тесно общавшийся с Павлом в последнее время, Неволин Алексей, сообщил, что Павел Корнеев занимался спекуляцией редкоземельными металлами. Корнеев выискивал по объявлениям людей, делавших предложение на этом рынке. Приобретал что-то у кого-то. Затем сбывал. Вот и весь его бизнес. Неволин ухмылялся, явно не одобряя занятие своего товарища.
– Все это шло на грани нарушения закона. Я так и говорил Павлу: «Павел, смотри, как бы тебя ФСБ не повязала». Мало того, что оборот некоторых редкоземельных металлов ограничен, так это еще пахло вторжением в сферу государственных интересов. – Неволин многозначительно посмотрел на меня: – Ну не мне вам это объяснять.
Он поправил полы удлиненного кожаного плаща и, глянув с любовью на свою шляпу, лежавшую на стуле, взял ее в руки, немного подержав в руке, вернул на место. Взглянув на меня с некоторым сомнением, он затем произнес:
– А вообще-то, бизнес, дело – все это для него было так, баловство. Мне кажется, он свихнулся…– Неволин снова посмотрел на меня: – в последнее время от него я только и слышал, что националистическую риторику. Фашистом стал. Натуральным.
– Вот как? И в чем это проявлялось?
– Да в словах и проявлялось. В атрибутике внешней, –пояснил Неволин уже более уверенно: – Заходил тут как-то к нему домой – свастика кругом. Плакаты развешаны, типа нацистских. Призывы – вступай туда, вступай сюда, да разберись с этим, да с тем. Только вместо арийских – славянские мужественные лица, – И совсем уж под нос Неволин пробормотал: – он всегда любил броскую мишуру…–Глянув искоса на свою шляпу, она была на месте, Неволин продолжил: – Павел и в институте любил выделиться. Лишь бы не быть как все. Хотя и не был таким шизофреником, каким сейчас стал. Только когда фильмы смотрел про войну, где немцев показывали… Ну, более или менее серьезные, типа «Семнадцать мгновений весны…» – всегда немцами восхищался. Говорил: – "Вот организация, так организация. Порядок! Не то, что русский Ванька-лапотник!" – Неволин торжествующе примерил на себе, наконец, свою шляпу, которую, не удержавшись, за минуту до этого, взял со стула и вертел в руках: –А ведь говорил я ему: «Давай вместе этот бизнес с металлом поднимем». «Нет!» – смеялся: «Одному тесно!» Ну, а потом, видимо, и совсем вытеснили – самого! Вот и ударился в это баловство. Вроде, все вы тут быдло, только я один властелин! Властелин без штанов!
Неволин склонился в мою сторону и чуть тише, словно боялся, что его кто-то еще услышит, добавил:
– Речи вел постоянно, вроде того, мол, что всех людей у нас надо разделить на три сорта. Первый сорт – это русские в России, ну и, к примеру, татары в Татарии. Второй сорт – к примеру, русские в Татарии, и татары – в России. Ну, а третий сорт – это все остальные, кто не имеет национальных истоков в нашей стране. Во как! В общем, бред шизофреника!
"Бред шизофреника!" – повторил Корнеев, качая укоризненно головой и глядя как Неволин водружает на голову модную шляпу, собираясь уходить.–"Педик ты! Вот кто!" – уже вслед уходящему крикнул он.
Когда Неволин ушел, я подумал, что надо бы проверить, насколько это все было серьезно у Корнеева. Если вся это его риторика фашистская выходила за пределы его квартиры – то, глядишь, придется выстраивать дополнительную версию убийства!
Валентина мне доложила, что Неволин Алексей мелкий посредник в сделках по металлу. В советские времена был судим за спекуляцию.
Всю вторую половину дня я анализировал материалы уголовного дела, готовился к новой встрече с Корнеевой. Необходимо было её передопросить. Я всегда считал, что, как правило, все убийства, как не покажется это странным и диким – довольно будничные явления. И очень часто лишение жизни человека стоит в том же ряду, что и его рождение.
Как рождению предшествуют близкие отношения двух людей на протяжении более-менее длительного времени, так и убийство вызревает между людьми, как правило, не один день.
Как грани в мозаике пытался сопоставить я жертву с её возможными убийцами, пробуя на роль убийцы уже известных по делу «фигурантов», и в первую очередь, Корнееву.
И в какой-то момент поймал себя на мысли – а не пристрастен ли я? Не делаю ли я роковой ошибки? Потому ли только мои мысли крутятся всё вокруг Корнеевой, что, действительно, есть основания подозревать её в убийстве мужа?
В конце концов усилием воли я встряхнулся – надо работать! Я набил свою черную кожаную папку протоколами и отправился на Екатеринбургский почтамт. Там сейчас работала инженером жена погибшего Корнеева Светлана, до замужества – Палагина.
Я узнал, что она всю свою жизнь проживала здесь, в своём родном Екатеринбурге. Здесь училась, здесь вышла замуж. Получается, что наши дороги могли пересекаться только в этом городе.
Доехав до Дома контор, я вышел из троллейбуса и направился к почтамту пешком. Корнеев бежал за мной вприпрыжку и повторял: "Она замечательная! Да-да! Хорошая женщина! Вот увидите! Она же понравилась вам в первую встречу? Может быть, действительно, вас с ней что-то связывает".
Корнеев даже забежал вперёд меня и попытался заглянуть мне в лицо: " А может быть, это судьба, а? Вот вы и встретили свою женщину? Как, Иван Иванович?"
Я отворачивался в сторону, стараясь его не слушать.
Почтамт был в самом центре города. Можно было, конечно, проехать еще одну остановку, но мне хотелось пройтись по набережной Исети, по Историческому скверику, где когда-то я студентом любил посиживать на скамеечке как пенсионер с газеткой или с книжкой в руках. Талые воды уже пронеслись, и Исеть стала такой как всегда – темной, скрывающей в своих водах тайны дней минувших и дней нынешних.
Здание почтамта, расположившееся наискосок от исторического скверика, от набережной, снаружи, на первый взгляд, довольно непримечательное, относилось к числу сооружений с интересным архитектурным решением.
Как и Дом контор, это здание было архитектурным памятником советскому конструктивизму. Служебные помещения, расположившиеся лабиринтом вокруг центрального зала также наталкивали на мысль о том, что отец этого архитектурного сооружения был человеком явно неординарного склада мышления.
Корнеева встретила меня тепло, хотя и не смогла согнать со своего лица выражения озабоченности. Она была в черном брючном костюме, который, на мой взгляд, кроме ее стройности, не мог выгодно показать другие прелести ее тела.
Но Корнеев крутился вокруг неё волчком и взглядами спрашивая у меня разрешения, посылал ей воздушные поцелуи, причмокивая.
"Ах! Ну что за женщина! Что за женщина! Поверить не могу, что это моя вдова!"
– Проходите, проходите, – Корнеева вошла вместе со мной в просторный кабинет, сразу вырастая в моих глазах до уровня значительно выше моего непосредственного начальника Багина. Судя по длинным приставкам к столу и двум рядам стульев вокруг стола, Корнеева была руководителем как минимум выше среднего уровня. Ей приходилось собирать у себя немаленький коллектив и проводить заседания.
Еще при первой встрече я почему-то подумал, что, видимо, ее муж играл в семье роль второй скрипки. Ей было тридцать пять лет лет, однако в ее облике не было той привлекательной округлости, сглаженности, мягкости, присущей женщине ее возраста. Лицо у нее было хотя и с широковатыми скулами, но без единой лишней складочки под подбородком; скулы четко очерчены, что подсказывало наблюдательному взгляду – женщина она решительная, если не жесткая.
" Ой, строгая, – соглашался Корнеев, не отстававший от меня ни на шаг.–"Скажу больше – стерва!"
Впрочем, она вся была подтянута и сухощава. Может быть, в плечах немного широковата и угловата, но при ее высоком росте, общей стройности это не воспринималось как изъян в ее женской красоте.
Когда я увидел ее в этот раз, в ее родной стихии, то признался себе, что она красива. Действительно красива. Солнечный свет, отражаясь от розовых стен, делал её лицо еще более юным, придавая ему свежесть молодости.
Здесь, наедине с ней, находясь от нее на расстоянии вытянутой руки, я почувствовал её волнующую энергетику. Словно сейчас, между мужчиной и женщиной, будет происходить не допрос, а приятная встреча, где-нибудь в кафе. Встреча мужчины и женщины, знающих, что это всего лишь прелюдия большого счастья, которое они скоро испытают, оставшись совсем наедине.
Когда Корнеева прошла на свое место и села в удобное кресло, указав мне на ближайший стул у приставного стола, я усмехнулся. Либо она только что стала начальником, либо в ней сильна ее женская неуверенность в себе.
Мужчина-начальник, кроме моего собственного начальника Багина, никогда не позволил бы себе в моём присутствии водрузиться в свое кресло. Обычно в такой ситуации беседа шла где-нибудь в углу кабинета за журнальным столиком, либо за приставным столиком лицом к лицу.
– Светлана Андреевна, –начал я, – мне нужны версии убийства. Кто мог убить вашего мужа? И какие могли быть мотивы?
– Какие мотивы? – сразу откликнулась Корнеева, непроизвольно откатившись на своем кресле от стола назад, к пейзажу с уральскими рябинами над ее головой. – Какие тут могут быть мотивы, кроме одного? Корыстного? Убили Павла из-за денег. Кто-то из его делового окружения это сделал.
– Можете на кого-то конкретно указать? Кто способен на это?
– Да я думаю, на это способны все. Другое дело, какая сумма способна завести человека, – ответила Корнеева.
Я, глядя на ее лицо, вдруг почувствовал, что за ее скулами, за четко очерченным ртом, ледяными глазами я не вижу женщину. Почувствовал, как от нее повеяло замогильным холодом. Возможно, это было следствием того, что она, все-таки, была женой человека, которого я совсем недавно наблюдал выпотрошенного на столе в морге. Это специфика следственной работы – следователь, во всяком случае, я, видит близких, родственников убитого также наполовину мертвыми. В этом есть своя правда.
Я смотрел на неё и видел рядом с ней Корнеева.
Почему-то в прошлую нашу встречу она была совсем другой. Мною уже давно замечено – в следственном кабинете, не говоря уж о камере в изоляторе –человек совсем не тот, каким он является в своей родной стихии …
– В первую очередь убийцу я искала бы среди друзей Павла, – после некоторого молчания сказала Корнеева. – С партнерами по бизнесу всегда держишься, что называется, на страже. Боишься сказать лишнее, проговориться. С друзьями же делишься самым сокровенным. Мечтами, планами. Знаю двоих его друзей. Смольянова и Бекетова. Смольянов очень расчетливый. Я бы сказала, жадный до денег. В свое время я отговорила Павла идти со Смольяновым в один бизнес. Тот звал Павла торговать подержанными автомобилями. Думаю, что Смольянов пожадничал бы нанимать киллера, не стал бы делать лишние движения. Он очень продуман и осторожен. И не настолько глуп, чтобы из-за 900 тысяч рублей убивать своего товарища. Бекетов – тот наоборот, казалось бы, рубаха-парень. Товарищу последнее не пожалеет, даже жену свою, как мне кажется.
Корнеева усмехнулась и посмотрела на меня как-то странно. Посмотрела с улыбкой очень уж самостоятельной женщины:
– Но вот это-то обстоятельство меня и настораживает. Уж очень он вертляв, как флюгер. Несерьезен и, в то же время, решителен. Делом по-настоящему он заниматься не может. Ему сразу – вынь да положи!
Корнеева встала из-за стола и подошла к выходившему на проспект Ленина высокому и узкому, словно в средневековом замке, окну. Сдвинув пальцем белые створки жалюзи, она некоторое время, молча и сосредоточенно, наблюдала с высоты третьего этажа за трамваями, автомобилями, пешеходами. Последних явно было меньше.
Люди терпеливо стояли на перекрестке, вертели своими головами в разные стороны, пропуская разрешающий свет светофора – идти было невозможно даже на зеленый свет, водители словно обезумели. Видно, думают, что катаются последний день, не иначе. Устроив на перекрестке пробку, они истошно сигналили друг другу и что-то агрессивно кричали через опущенные оконные стекла, под аккомпанемент длинных трамвайных звонков. Но все было бесполезно, улица встала как река, полностью забитая сплавляющимся лесом.
Корнеева словно устала говорить о смерти своего мужа.
Наконец она вздохнула и произнесла, как бы ставя точку в своих рассуждениях:
– Вот на Бекетова я бы еще могла бы подумать. Вот он может оказаться причастным к убийству.
Вернувшись за стол, она некоторое время перебирала в молчании папки на столе. Затем оставив их в покое, подняла на меня свой взгляд.
– Да, мысль о деньгах у меня была первая, как только произошло нападение на мужа. Но потом, через некоторое время, я подумала, а не замешано ли тут его увлечение?
– Какое увлечение?
– Увлечение нацистской атрибутикой.
"И как же это увлечение может иметь отношение к убийству-то, а!" – воскликнул раздражённо Корнеев, ходивший всё это время задумчиво по кабинету из угла в угол.
– Ну как же? Фашист, можно сказать, тут начинает высказывать свои фашистские взгляды, когда у нас еще ветераны войны живы и активно себя проявляют. Кому у нас это может понравиться? Кому может понравиться, если Павел направо и налево говорил всем, что все они быдло, стадо. Говорил, что мы достойны того, чтобы с нами не считались, ни свои правители, ни другие государства.
– У него были соратники, это было его серьезное увлечение?
– Я бы не сказала, что это было серьезно. Так, на уровне эпатажа публики. Но все-таки… Думаю, за такое могли и прибить…
Я внимательно ее слушал и чувствовал, что у меня складывается какое-то четкое чувство антипатии к этой женщине. «И все-таки, что-то есть неестественное в том, как она держится, – подумал я. – У нее только что убили мужа, отца ее дочери. А она вот так холодно строит расчеты. Что-то тут не так!»
Как будто угадав мои мысли, Корнеева резко обернулась и сказала:
– Ну, это только вам удастся подтвердить или развеять мои подозрения. А мне, честно говоря, от этого уже не холодно, не жарко.
Да, это была уже совсем не та женщина, которая предстала передо мной на первом допросе в моем кабинете.
"Я же говорил, стерва она, стерва!"– горячо в спину шептал мне Корнеев, едва поспевая за мной по ступеням набережной в Историческом скверике.
http://www.proza.ru/2012/02/29/281 (продолжение)