I
Последние десять месяцев Раиса Фёдоровна и Иннокентий Ильич провели в сладостном забвении. Жизнь пенсионеров тянулась ровной и безмятежной тропинкой. Хотя на пути и встречались редкие ухабины в виде задержек пенсии да соседского Мурчика, повадившегося воровать цыплят, лица и поведение стариков излучали исключительное спокойствие. До сих пор пожилые супруги еженощно не брезговали ложиться на одну кровать, на которой и ворочались синхронно, и храпели в унисон.
Юный апрель уверенно раскрашивал село Весёлое зелёной гуашью, преображая заурядную местность. Телефонный звонок, заставший Раису Фёдоровну в безоблачном настроении, подобно грому вырвал её из рук душевной гармонии. А уж услышанная информация ввергла старушку в оцепенение. Глаза приняли удивительную форму фар безумного грузовика, несущегося навстречу бездне. Спохватившись, Раиса Фёдоровна ринулась сообщить о предстоящей опасности мужу.
Иннокентий Ильич, тридцать лет проработавший комбайнером, обрёл важное качество – усидчивость. Именно оно уже на протяжении получаса содействовало старику в нелёгком охотничьем плане. Затаившись за кучей навоза, вблизи беззаботно снующих цыплят, он терпеливо выжидал. Мурчик славился завидной внезапностью нападения. Окажись хитрый кот в дикой Африке, его ловкости удивился бы и признанный царь зверей! Сегодня опытный боец рисковал угодить в непредвиденную ловушку. Видать, судьба благосклонно относилась к кровожадным повадкам Мурчика, ибо в момент появления кота на поле брани раздался истошный крик:
– Кеша! Горе нам, Кеша! Где ты?! Вечно тебя не сыщешь в трудную минуту…Небось, на баб соседских пялишься, кобель!
Вторя громогласной старухе, спасённое животное недовольно промяукало и смылось восвояси. Сердце Иннокентия Ильича наполнилось разочарованием и негодованием одновременно – мало того, что улов сорвался, так и его супруга внезапно взбесилась! Потерев окаменевшую поясницу, он злобно пробурчал:
– Здесь я, чего раскудахталась?! Вишь, хозяйство наше охраняю, забочусь в отличие от некоторых лежебок! Что стряслось-то?
Обнаружив мужа, Раиса Фёдоровна мигом очутилась около него и прерывисто пролепетала:
– Митька-то!.. Внук наш приезжает через два дня!.. Горе нам, Кеша…
Искушённый комбайнёр и несостоявшийся охотник сначала побагровел, а затем резко примостился на ветхий стул. Стоявшая возле сарая рухлядь была использована во избежание обморочного состояния. Новость показалась до смешного неправдоподобной и до боли очевидной. Над праздным затишьем, господствовавшем в семье пенсионеров, нависла угроза под именем Митька Пирогов.
II
Настало время познакомиться с героем поближе. Вызвав небывалую волну страха в душе дедушки Кеши и бабушки Раи, сей сударь заслуживает пристального внимания.
Дима Пирогов, двенадцатилетний парнишка из Рязани, выделялся на фоне сверстников дивным даром: где бы он ни появлялся, везде случалась беда. Не сказать, что нрава он был дерзкого и кипучего. Просто неприятности притягивались к Диме самым непристойным образом – так к кошкам в марте тянутся коты. Во дворе его любил только Валентин Степанович. Да и то только оттого, что большинство детей с Митькиного дома околачивалось подальше от родной обители и необычного мальчишки. Благодаря этому удовлетворенный пенсионер мог наслаждаться длительной обеденной дремой.
Родители, уставшие от бесчисленных неурядиц, связанных с сыном, стали относиться к ним с презрительным равнодушием. Митьку не баловали, но и в узде не держали. Школьный дневник мальчика был обильно усеян замечаниями, хотя учился тот неплохо. Особого успеха он достиг на уроках русской литературы, где прекрасно декламировал стихотворения известных поэтов.
Время бесповоротно торопилось к новым открытиям и войнам, а Митя привыкал к присутствию одиночества. Даже в таком юном возрасте он испытывал истинное облегчение, лишь находясь на берегу реки или в кругу лесных жителей. Природа манила и завораживала. При этом из её уст никогда не довелось услышать обвинительные, колкие словечки, которыми обожают орудовать люди.
В Весёлое Митя ездил всего два раза. О первом визите он помнил мало, зато последний оставил в памяти весомый след. С тех пор утекло десять месяцев, но петух, клюющий зерно из рук бабы Раи, постоянно видит лицо ненавистного мальчугана в ужасных сновидениях. В тот злополучный августовский день Митька нечаянно свалился с ивы, не подозревая, что приземлился на мягкую подушку. «Подушкой» оказался петух, беспечно укрывшийся в тени дерева. Теперь, стыдливо прихрамывая, домашняя птица лелеет желание отомстить врагу.
Кроме того, на городском ходячем бедствии числились иные злодеяния: сорванные любимые цветы дедушки Кеши, перепутанные с сорняками; разбитое мячом окно соседки Евгении Анатольевны, чудом не оглушившей Митьку своим воплем; предынфарктное состояние бабушки Раи, вызванное возникшим по вине внука пожаром – благо, менее подверженный панике дед успел вовремя потушить пламя. Митька тогда зажёг одну из церковных свечей в доме, а погасить забыл, покинув помещение. Да всё разве перечислишь…Словно смерч он посетил полусонное село, оставив после себя обломки умиротворённого существования.
Буре было суждено вернуться. Митькины родители укатывали на море, предварительно договорившись оставить мальчика на неделю в Весёлом.
III
Шла пасхальная неделя. Погружённый в мечтания, Митька проводил субботний вечер среди друзей: улыбчивые одуванчики, стеснительные колокольчики, общительные кузнечики – компания подобралась знатная! На семейном собрании, состоявшемся накануне, было принято весьма сомнительное решение. Иннокентий Ильич и Раиса Фёдоровна после длительной словесной перепалки согласились взять Митьку в церковь. Уже пятый день пребывания мальчишки в селе не ознаменовался чем-либо преступным. Поверив в то, что небесные силы обезоружили «гореносца», старики прониклись благоговейным настроением.
Всюду пеклись куличи, красились яйца и текли слюнки. Митька ранее не посещал церковь. В его бурных фантазиях она представала средневековой крепостью, внутри которой происходили различные интересности. Предвкушение грандиозности наступающего события росло в нём подобно увеличению количества блох на Мурчике – с внушительной скоростью.
Будильник завели на три часа утра. Когда все уснули, Иннокентий Ильич беззвучно прокрался на кухню. Мучаясь в бессоннице из-за остро ощущаемого голода, он вытащил из холодильника приготовленный для освещения кусок балыка. Перекрестившись, тотчас отчекрыжил ножом половину и мигом проглотил, едва пережевывая. Для успокоения совести прошептав «прости, Господи», на цыпочках возвратился к мирно сопящей супруге.
Во время окончательных сборов кража была раскрыта намётанным оком Раисы Фёдоровны. Криминал, конечно же, приписали городскому сорванцу, но в праздничный день обошлись устным внушением.
IV
Церковь находилась в двадцати минутах ходьбы от дома. Митьке отвели роль носителя корзины. Он с подлинным удовольствием исполнял чужую волю, торопя медлительных родственников. По пути они встретили нескольких односельчан, и теперь в строгой радости чинно волочили ноги. В беседе каждый был предельно сдержан, стараясь придать речам ангельскую воздушность. Про себя Митька отметил: «Мы – отряд Красных Шапочек! Правда, идём с корзинками не к бабушке, а к Богу».
Доносящийся из темноты звон служил своеобразным звуковым маяком. Мальчику верилось, что внутри колокола, следуя волшебному заклинанию, поют тысячи цветочков-колокольчиков!
Толпа послушных христиан застыла у входа в церковный двор, принявшись креститься да бить поклоны. Митька, которого дедушка посвятил в таинство сего искусства, нелепо повторял жесты за старшими. Небезосновательно он считал, что деду в этом плане повезло гораздо больше: после трагического происшествия на работе у Иннокентия Ильича на правой руке осталось всего три пальца. «Он-то наверняка не запутается!» – пришёл к выводу смышлёный внук.
В церковь решили не заходить. Митька настаивал на обратном, но непоколебимая Раиса Фёдоровна отмахнулась от жалобной просьбы, как отмахиваются от надоедливых мух. Поставив корзинку на свободное место возле храма, обиженный мальчик стал рассматривать людей. Их плетёные изделия распирало от яств, а лица – от наносного ощущения святости. В пузатых лукошках горели напыщенные свечи.
Праздничное действо набирало обороты. Окроплённых водой прихожан сменяли пока ещё сухие.
– Скоро и к нам доберутся, – с упоением пробормотал Иннокентий Ильич. – Брызнут в твоё дряблое лицо живой водицы, старуха. Вдруг поможет, и минувшая красота вернётся, а?!
– Кто бы о красоте пёкся-то! Да я с зеркала в доме пятый год как пыль не вытираю, чтобы ты не впадал в глубокое отчаяние от вида своей мормышки!
Происходящее вокруг страшно раздражало Митьку. Странная тяжесть наполняла детское тело, застывая безмерной горечью в глазах. Батюшка с помощниками, остальные люди, включая деда с бабкой, вызывали в нём жалость. Всё вокруг напоминало театральное представление, в котором каждому отводилась скучная роль. Подобно тающим в корзинках свечам, медленно угасал лучик веры в истинность чуда. Отвратительно чужим ощущал себя Митька.
Когда батюшка со свитой приблизились к неугомонным старикам, терпение бедолаги лопнуло. Не сдерживаясь, мальчик пнул корзину с едой и стремглав бросился к выходу. Изумлённые старики лишь проводили внука колючим взглядом. Затаив сильную обиду на сорванца, Раиса Фёдоровна осторожно поставила корзину на место.
V
Митька долго бежал наперегонки с чувством безграничного одиночества. Радужное настроение иссякло. Отчаяние поглотило все светлые мысли. Выбившись наконец из сил, он упал на траву. Нежные колокольчики, позабыв о былой стеснительности, обняли опечаленного друга. Капельки росы, проступившие на хрупких стебельках, говорили о приятельской солидарности – цветы плакали.