ПРОЩАЙ, СОВЕТИКУС!
комедия в трех действиях
Посвящается супругам Вязьмитиновым
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Неустроева Елена Борисовна – поэтесса.
Востребовы Ирина Константиновна и Михаил Михайлович – выпускники МГУ, супруги.
Марк – московский физик.
Белогашина Розалия Скорпионовна – исполняющая обязанности заведующей кафедры научного коммунизма.
Зелепукин Евгений Сергеевич – заместитель по идейному воспитанию, с большой перспективой.
Подпевалова Анисия Петровна – заместитель по учебно-методической работе, из учителей.
Молчун Илья Николаевич – преподаватель партийной истории с 30-летним стажем, уравновешенный и с виду доброжелательный человек.
Гадюнина Земфира Пантелеевна – партийный работник, непосредственное действующее лицо за кулисами кафедр общественных наук.
Зея Злобина – лаборантка кафедры научного коммунизма.
Заложников Семён Семёнович - председатель движения «Демократическая Россия».
Нахрапка - антисемит, член общества «Память».
Поэты:
Болтовский Роман Глебович - поэт-шестидесятник.
Глазов Илья - молодой поэт-демократ.
Корнеев Влад - поэт «есенинского» стиля.
Натерпелов Иван Иванович - поэт-ветеран.
Преподаватели кафедры.
Действие разворачивается на кафедре научного коммунизма одного из провинциальных институтов недалеко от Москвы.
ДЕЙСТВИЕ I
Картина 1
Идёт заседание кафедры научного коммунизма. Перед преподавателями выступает и.о. заведующей кафедрой Розалия Скорпионовна Белогашина. Протокол заседания ведет молодая лаборантка Зея Злобина.
Белогашина (торжественно). Прежде чем выступить по вопросу о перестройке нашей совместной работы, я хочу поделиться теми неизгладимыми впечатлениями, которые остались от доклада Генерального Секретаря нашей партии М.С. Горбачёва на Пленуме ЦК.
Делает паузу и глубокий вдох.
После кончины нашего заведующего Василия Ивановича нам досталось тяжёлое наследство. Перестроить вдруг то, что складывалось десятилетиями, непросто. И всё же я думаю, что в данных исторических обстоятельствах каждый преподаватель должен начать с себя.
Внезапно хмурит брови и переходит на повышенный тон.
Товарищи преподаватели! Я очень озабочена состоянием трудовой дисциплины на кафедре. Почему у нас до сих пор допускается опоздание во всём, пропадают схемы, ключи и вывешенные администрацией документы?!
Пауза. Голос падает, но звучит с тревогой.
К нам прибыла новая партия преподавателей. Среди них Евгений Сергеевич Зелепукин, которого мы прекрасно знаем. Но мы совершенно не знаем Неустроеву, которая пришла к нам, так сказать, «сверху», не получив должной закалки и опыта работы в нашем коллективе. На это также прошу обратить самое пристальное внимание.
И вообще, я хочу заметить, что за год работы в должности вижу слишком много проколов в делах. Хочу подчеркнуть, что управлять по-старому, довлея над нами, я не в силах. Хотя вы сами меня к этому усиленно понуждаете.
Напоминаю, что весь сентябрь и, видимо, октябрь, пока студенты в колхозе, мы работаем на овощной базе и в свободное от работы время занимаемся учебно-методической и научной деятельностью на кафедре. Не забудьте, что завтра вечером - Добровольная народная дружина. А сейчас недисциплинированных прошу поставить свои подписи на последних документах из ректората. Зея, прошу вас без этого зарплату не выдавать.
Зея. Хорошо, Розалия Скорпионовна. (Властно.) Товарищи преподаватели, поторапливайтесь. Завтра я ухожу на больничный, и за тех, кто сейчас не получит зарплату, не отвечаю. Задерживаться на кафедре сегодня тоже не собираюсь. Побыстрее.
Преподаватели переходят в соседний кабинет.
Картина 2
Неустроева сидит в преподавательской одна за столом. Задумчиво озирается. Затем заполняет индивидуальный план работы. Говорит как бы про себя.
Неустроева (в раздумье). Видимо, надо поскорее включаться в работу. С завтрашнего дня начну обдумывать, а сегодня голова как чугунная. Розалия Скорпионовна действует как контрастный душ. Где-то я это уже слышала: «Вперёд, товарищи... методы воздействия... присмотритесь к вновь прибывшим...»
Незаметно входит Евгений Сергеевич Зелепукин. Сзади берёт Елену Борисовну за руку и дружески целует в щёку.
Зелепукин. Леночка, ещё раз привет. Бурные дебаты позади, народная дружина и база впереди. (Вздыхает.) Да, грустно. Ведь только вспомнить, что мы ещё полгода назад были с тобой аспирантами и не где-нибудь, а в Московском университете. (Игриво.) Альма-матер мне снится ночами. Ах, если бы не обстоятельства...
Неустроева. Какие?
Зелепукин. Женитьба. Надо было на москвичке жениться, и был бы я на Ленинских горах. Но попалась молоденькая и прехорошенькая провинциалка. Не смог, не смог...
Неустроева. Что, такая уж молоденькая?
Зелепукин. Тринадцать лет разницы.
Неустроева. Очень уж большая разница, не жалеешь?
Зелепукин. Пока нет.
Неустроева. А я с весны никак здесь не могу приспособиться. Кажется, что я попала в суррогатный мир, где истина постоянно подменяется ложью.
Зелепукин. А что это такое - твоя правда?
Неустроева. Одна из них и главная - любовь. Она в памяти, а значит со мной. О сокровенном я могу сказать только строками поэзии:
Расстались с болью. Почему-то
Окончен был большой роман.
Москва не верит ни минуты
Слезам любви... кругом обман!
Но токи приводов незримых,
Что б ни придумал страшный век,
Живут в сознанье нерушимо
Соединивши нас навек.
В минуты жизни роковые,
Когда мне плохо и скорблю,
Ко мне приходишь, как впервые,
Как Рыцарь с именем Люблю.
Зелепукин (удивлённо). Чьи это стихи?
Неустроева. Мои. Если хочешь, приходи в субботу в наш поэтический кружок. Там можно встретить хороших авторов.
Зелепукин. Спасибо, спасибо большое. (Целует ей руку.) Но я так увязан со всей происходящей чехардой, что не смогу, не смогу. С артистами ещё куда ни шло, а с оматерилизованными «духами» - не могу! Прости, но я пас.
Неустроева. Странно, почему так?
Зелепукин. Лена, ты помнишь из философского курса, что такое человек? Аристотель определял человека как «политическое животное». Современные учёные определяют его ещё как «разумное», «потребляющее животное». Вот я всё вместе и есть то самое. Я - игрок и просчитываю. Понимаешь?
Неустроева (растерянно). А что «игрок» думает обо всём происходящем на кафедре и о том, почему мне так здесь плохо? Растолкуйте, пожалуйста.
Зелепукин. Елена Борисовна! Вы меня удивляете. Неужели Вы с Вашим интеллектом не понимаете, что сюда можно только ссылать. Ранее здесь правил кафедральный городничий, но, правда, добрая душа, царствие ему небесное. Его любили слушаться. Он растолковывать по десять раз умел. Да вот почил семидесяти шести лет от роду.
Сейчас же, употребляя историческую терминологию, нами правит мещанка из нэповских времён, прикрывающаяся революционной фразой. Ну, сущее чучело, да еще и в шапочке с чёрной вуалью. А как её трясёт и выворачивает... Одиночество не сладкая вещь и я хочу...
Неустроева (резко перебивая). Хватит Женя. А то мы тут с тобой знаешь до чего договоримся.
Зелепукин. Леночка, ты меня пойми, я специально раскрываю тебе глаза, чтобы быть твоим союзником. Ты потом поймёшь и оценишь мою поддержку. Я здесь как-никак до аспирантуры 5 лет прослужил.
Неустроева (иронически). И что тебе помогло выжить?
Зелепукин. В драку не лез, всегда старался рассуждать.
Пауза.
Ну, а теперь послушай. Хотя бы один раз, выслушай. Видишь, я с тобой окончательно и по-простому на «ты», без всяких там фамильярностей. (Неожиданно грубовато-торопливо и с жаром.) Так вот, всё, что я тут тебе говорил о женитьбе, человеке, кафедре - это ерунда. (Надвигается на Неустроеву.) По сравнению с тем, что есть ты, - всё, всё на свете ерунда. Поверь в мои сладко-горькие минуты... Тогда там, в высотке, я рвался, я стучал в твою дверь. За ней был он - новоиспечённый «Чацкий», которого ты выдумала. Я же бил кулаками в твою дверь, но она была для меня, как и сейчас, увы, закрыта. Запомни, ему здесь ничего! И твои строки ему ничего не стоят! Не он герой... (Бьёт себя в тщедушную грудь.) Я, я, Зелепукин – герой времени. Я нигде и везде, и нет!.. Не традиционный стукач, или Молчалин. Я тот, кто знает, чего хочет. ( С вожделением.) Тайное владение обстоятельствами и людьми. Пока это роль серого кардинальчика в пределах кафедральной вотчины. Но я выйду на свет, выйду и скажу, кто такой и чего стоит Зелепукин! (Пауза.) Но ради тебя... я ничего не скажу ради тебя, я сделаю ради тебя! Слышишь?!! (Придвинувшись, стремиться взять Неустроеву за плечи, но она с нескрываемой гадливостью ускользает.)
Неустроева (испуганно про себя). Какая ужасная личина! Даже в гриме он не так мерзок.
(Зелепукину холодно.) Наша беседа, однако, затянулась. Мне пора.
Зелепукин (мрачно). Я понял. (Вызывающе.) Ну, что ж, поспешу домой к молодой жене. Пока.
Уходит. Неустроева стоит в оцепенении.
Неустроева. Господи! Если бы кто-то знал, как мне всё это не нужно. Где ты, мой любимый, мой рыцарь с именем Люблю?!..
Уходит.
Картина 3
Вечер. Идёт дежурство ДНД. Сыплет снег. Преподаватели с красными повязками проходят по улице и приостанавливаются перед зданием, на котором красуется вывеска «Демократическая Россия. Штаб». Востребовы ждут Неустроеву,
В то время как трое других подходят к рекламному щиту.
Ирина Константиновна. Ах, какой дивный вечер. Еще октябрь, а морозно.
Михаил Михайлович (шутя). Так и запишем в исторических хрониках: «26 октября 1988 года шел снег. И молодые супруги Востребовы отметили 5-летие своей свадьбы на дежурстве ДНД.
Ирина Константиновна (иронически). Ах, какая романтика!
Рядом раздаются голоса преподавателей.
1-й голос. Товарищи, Вы только посмотрите, какое объявление!
2-й голос. Ну и дает «Демократическая Россия»! С ума сойти можно!
Востребова тянет за рукав мужа.
Ирина Константиновна. Миша, пойдем, кого-то обнаружили.
Востребовы подходят к рекламному щиту, где уже идет острое обсуждение.
2-й голос. Вы посмотрите, кого пригласили «деморосы»?.. Кашпировского!
3-й голос. Людям Чумака, размахивающего по телевидению руками, видно, мало. Вот прохиндеи!
1-ый голос. Да Вы вчитайтесь! Вход бесплатный, запись в партию – тоже.
3-й голос. Видно, кто-то «фанерить» приезжает. Вот аферисты!
2-й голос. Я тоже не верю, что такая дорогая птица в провинцию залетит. Скорее, это переодетая политическая проститутка, а не экстрасенс.
1-й голос. Ленин очень, очень хорошо о таких писал!
Михаил Михайлович. Увы, так демократы отрабатывают методы и средства своей борьбы. Так что не возмущайтесь. Надо ввязаться в бой, а дальше видно будет… Приблизительно так рассуждали в свое время и большевики. Так чего же Вы хотите?
Вдруг как из-под земли вырастает низенький лысоватый человек и, ерничая, передразнивает скороговоркой как попугай.
Голос. Так чего же вы хотите?.. Так чего же вы хотите?..
Потирает руки.
1-й голос. А-а, Нахрапка?!
Нахрапка. Я самый, а вон – моя лавка. Почитать не желаете?
1-й голос. Такой снег, а Вы – торгуете.
Нахрапка. А мы, русские люди, к морозу привычные.
2-й голос. Русские?.. А фамилия?
Нахрапка (загадочно). А фа-ми-лия?!
(торопливо). Да, я тут рассказывал уже, что у прпапращура-де, то есть у его барина была такая собака – Нахрапка. Медведя брала! Но сдохла. А барин горевал, горевал, потом на дворовых как закричит: «Ах вы, сволочи, - нахрапкины дети!» Вот с тех по и пошли «нахрапки». Вся дворня состояла из одних «нахрапок». Так и попала в революцию и социализм.
(Язвительно). Усвоили преподаватели?! Я вашего брата буду чистить скоро. Ох, как чистить!
Неожиданно появляется Зелепукин. Так же неожиданно Нахрапка замолкает и вытягивается перед ним во фрунт.
Зелепукин(веско). Сколько раз тебе повторять: Этих не трогай! Понял?! Смотри…
3-й голос (в сторону Нахрапки). Дурак какой-то.
2-й голос. Нет, ошибаетесь. Он – антисемит.
Нахрапка (задиристо). А я и не навязываюсь. Не хотите слышать голос народа и черт с вами! Подумаешь интеллигенция!..
Отходит, сплевывая. А Зелепукин, получивший задание от заведующей кафедрой и ректората, ведет преподавателей на «объект».
Зелепукин. Пойдемте, пойдемте… Сегодня сквер и вытрезвитель.
Востребовы, продолжая ждать Неустроеву, стоят на месте. К ним приближается Илья Николаевич Молчун.
Молчун. Я вам не помешаю?
Ирина Константиновна. Ради Бога, пожалуйста, присоединяйтесь.
Молчун. Как самочувствие у молодёжи? Настроение какое?
Михаил Михайлович (сухо). Разное.
Молчун (приглядываясь). Что-то я смотрю, не слишком Вы веселы. Перестройка, демократия на дворе, а вы киснете.
Михаил Михайлович. Мы не киснем, мы думаем.
Молчун. И что же нового придумали? Мне говорили товарищи по работе... Вы, как принято сейчас выражаться, «тусуетесь» с Неустроевой. Ведь так, Михаил Михайлович? Неустроева... Что за дама неопределённого класса? Уж очень возвышенна, не по-пролетарски смотрит, двигается, говорит. Я сослепу не пойму: кто она? Чужая или всё же наша?
Ирина Константиновна. Она поэтесса.
Молчун. Ух!.. Вам в нашу бытность сказали бы на это! Даже произносить имя Ахматовой и Есенина считалось преступным. Это все равно, что пропагандировать развратницу и пропойца. О Цветаевой ничего слышно не было с тридцатых годов, только сейчас вдруг все заговорили, почти обожествили несчастную.
Вы спросите моих кафедральных подружек-комсомолочек сталинского призыва. Какие стихи они наизусть знали:
Организуй массовку летом,
Зимой экскурсию в музей,
Весной подписку на газету
Распространяй среди друзей.
Короче, будешь жить не хуже,
Себя работе посвятив.
И мы уверены, что мужа
Тебе заменит коллектив.
Это особые стихи, мировоззренческие, так сказать социалистические частушки. ( Ласково.) Они так одиноки, мои вечные комсомолочки, мои старые девочки. Душой болели за всё, что касается работы, недоедали и недосыпали, науку делали по ночам до первых петухов. О чём же болеете вы? Ведь на всем готовом, берёте от государства больше, чем даёте сами! Нет голода, разрухи. В чём дело?!
Михаил Михайлович. Душно очень, тесно. Что-то в основе мешает, не получается.
Молчун. Напрасно ребята. Ведь выходы есть. Смотрите, как молодежь активно организуется в клубы, партии. Какие смелые платформы! Попробуйте представить такое хотя бы лет пять назад. Это на сто процентов означало бы потерять сразу всё - и работу и друзей, а иногда и жизнь. Один ректор знакомый из-за одного такого вот (тогда конспиративного) клуба - взял да и помер. А сейчас какой простор... взять хотя бы нашу науку. Хочешь по Ленину, хочешь по Троцкому преподноси ... Плюрализм!
Михаил Михайлович. Простите, уважаемый Илья Николаевич. Но это кубик «Рубика» можно крутить и, перестраивая части, составить. Нам с Ирой это давно не помогает.
Молчун (озадаченно). Нельзя попроще?
Михаил Михайлович. Попроще? Хорошо, попробую. Представьте себе, что на сарае, простом дровяном сарае огромными буквами выведена кем-то надпись – «Коммунизм», или нет, ближе – «Социализм». И все, открыв рот, смотрят, а заглянуть стесняются: так что же в сарае-то лежит...
Молчун (оглядываясь по сторонам). И всё же я вас, друзья, что-то не совсем понимаю.
Ирина Константиновна. Вот нам и не хочется Вас запутывать. Тем более что мы, да и еще Неустроева варимся, можно сказать, в собственном соку. А вон и она. Елена Борисовна, составьте компанию!
Молчун (отходя в сторону). Странная молодёжь. То ли ломать хотят, то ли строить, непонятно... Непонятно...
Все уходят.
Картина 4
Обшарпанная комната общежития, где живёт Неустроева. Она то сидит в кресле, то встаёт и ходит озабоченно по комнате. Иногда подходит к столу, вписывая в листок слова сочиняемых стихов. Затем берёт в руки листок и одна декламирует.
Неустроева (читает):
Это сон и не сон. Отдыхает душа.
Просто так - провалилась куда-то.
Я иду по тропинке одна не спеша.
Нет со мною ни мужа, ни брата.
Повторяет рассредоточено:
Ни друга, ни брата.
С надеждой:
Есть лишь он, кто не спит,
Думой тайною полн
Обо мне - лёгкой сердцем, рукою.
Эта память дороже прощальных молитв,
Тех, что я завещала с тоскою.
Повторяет упаднически:
Дороже прощальных молитв.
Вдруг тихо стучат в дверь, и, словно светопреставление, на пороге появляется высокий интеллигент в очках. Неустроева то открывает, то закрывает глаза, мотает из стороны в сторону головой и изумлённо смотрит на пришельца. Перед ней воочию главный герой её дум и стихов - московский физик Марк.
Марк. Здравствуй, Леночка.
Неустроева (не веря своим глазам). Марк?! Ты?! Зачем ты здесь? В наши-то дебри? Что же могло такое случиться?
Марк (неожиданно дерзко). А вот бросил всё и приехал. Просто так. Можно сказать, инкогнито.
Неустроева. Зачем? Ведь всё сгорело. Древние греки со времён Сократа не считали возможным войти второй раз в одну и ту же реку. (Горько шутит.) Хотя одна цыганка на улице мне предсказала, что я умру именно на твоих руках.
Марк (искренно). Я болен тобой! Ты - самое прекрасное и светлое человеческое существо. Я не могу без тебя! Когда мой брат, мой любимый брат свёл счёты с жизнью, я вдруг понял, что не могу без тебя. (Как в ознобе.) Мне холодно, слышишь. Как в могиле, холодно. Согрей меня, как и раньше.
Протягивает к Неустроевой руки. Она отстраняется.
Неустроева (с тоской). Я так изуродована твоим отсутствием! (Горестно.) Ты знаешь, к кому ты сейчас приехал? Я - дом, у которого рухнула вторая половина. Без взрыва, без кучи мусора, а осколки - в сердце!..
Пауза. Неустроева переключается на светлые воспоминания. Марк не отрываясь смотрит на неё.
Я вспоминаю нашу первую встречу в Московском университете. Ты вошёл тогда в мою аспирантскую келью, стал передо мной на колени и сказал, что я - сама любовь. Затем старомодно и долго ты ухаживал за мной. Мы ходили по улицам, «едва соприкоснувшись рукавами», мы пребывали в блаженной растерянности. Казалось, ауры над нашими головами сливались в одну-единственную, которая слушала и пела песню нежности.
Марк. А наши посиделки в крошечном, похожем на сарай в стиле «модерн» театре на Юго-западе? Ты помнишь Авилова? Теперь этот бывший работяга стал кумиром. Вся Москва у его ног. Хотя, это отнюдь не второй Высоцкий, как многие вначале подумали. Просто гениальный фанат своего дела. Я же всем им предпочитал Смоктуновского.
Неустроева. А «Маяковка», театр оперетты с легендарной, дающей свои последние спектакли Шмыгой...
Марк. А помнишь нашу поездку с друзьями в Питер? Белые ночи кружили головы. Тогда все началось… У меня!.. Как запой!..
Неустроева. А наши выезды в Большой? Как сейчас помню розы и шампанское в уюте летящего по Москве такси, вкус свежих солоноватых губ. Тогда нам было пятьдесят на двоих. Мы, словно дети, играли в счастье. А потом страсть - этот странный разбуженный зверь, поглотила и подчинила нас. Ты стал для меня единственным в мире мужчиной. Ты умел отдавать, а это качество гораздо более редкое, чем принято думать. Ты стал для меня водителем, лакмусовой бумагой, уровнем напряжения. Я и теперь именно та женщина, женщина от тебя. ( Задумчиво.) Знаешь, я до сих пор уверена, что главное - это не разумный брак, а эйфорическое состояние, когда любовью дышишь ты и весь мир.
Марк (в сторону). Господи! Что же я когда-то наделал?!..
Неустроева (продолжая с воодушевлением). Ты - свободна как птица. Но ты в паре! И вы смотрите на мир одними глазами.
Марк (в сторону). Какая экзальтированность! Я виноват!..
Неустроева (продолжает сентиментально). Так мы вместе становились поэтами.
Марк (в сторону). В типичном рафинированном сердцееде она видела поэта?! Н-да, это другие меня считали нахалом и даже агрессором, а с ней - любовь. Но я не думал, что она осталась на том самом уровне.
Неустроева. Помнишь нашу так и неоконченную поэму «Московский роман»? Ты был вдохновителем, я только рифмовала.
Читает сквозь слёзы радости:
Что значил для Елены ты?!
Поверь, что все мои мечты
Соединились в дне прекрасном,
Когда увидела тебя.
Ты посмотрел тогда шутя
На женщину в дешёвом платье...
И Бог раскрыл её объятья,
Сказав тебе: люби дитя!
Марк (продолжает, вспоминая с удивлением):
Я девочку дарил цветами,
Шампанским и икрой в Большом.
Пьянящий кубок пил глотками
И так сумел сказать притом:
«Елена будь! Свети как солнце,
Как солнце вечно на Земле!»
В моё застывшее оконце
Пробился света луч во тьме.
Страстно целует Неустроеву, поднимает на руки и кружит по комнате.
Солнце жизни моей! Моя вечная нежность!
Неустроева (нежно обнимая его за шею):
Благословенны откровенья,
Которые пришли в тот час,
Когда увидела в свеченье
Твой римский профиль и анфас.
Вмиг из дешёвого, наряда,
В котором нищенкой брела,
Любовь, рванувшись без огляда,
Розаном вечным расцвела.
И, повторяя Маргариты
Полёт победный над Москвой,
Светясь, парила я открыто
Над переменчивой молвой.
Раскачиваются из стороны в сторону. Счастливы как дети. Марк выводит Елену на середину комнаты и победно поднимает её руку вверх в своей.
Марк. Да! Это чудо, что Природа
Взяла над суетой права.
Бог создал женщину, не моду.
Работа Мастера жива!
Целуются. Пауза.
Постепенно Неустроева выходит из эйфории и возвращается к действительности.
Неустроева. Да, я довольна Мастером, даже благодарна ему. Я действительно состоялась, пусть лишь на два года. Как поёт великая Пугачёва, в жизни некоторых такое продолжается вообще не более трёх дней.
Марк (несколько цинично). Они просто спешат. Я не спешил никогда, зная, что финал один, что продолжения не последует.
Неустроева. Потому что с определённого момента брали вверх каноны, через которые ты переступать уже не смел. (Пауза.) Тогда я не знала, что ты так повязан с детства. Уже через год после нашего знакомства ты начал меняться: искусственно радоваться и огорчаться, незримо растаптывая даже ростки чувств. Я понимала, что ты уходил...
Марк (с горечью). Прошу тебя. Не надо об этом. Пойми, я не мог порвать с родителями. Я был нищим и боялся остаться без будущего. Да, тогда я не мог представить себя без Москвы, без Таганки. Прости меня, но мне казалось это самоубийством.
Неустроева. И ты пытался устроиться так, как желали они. А меня ты лишал будущего. Наш союз был обречен. Ну, а любовь?.. Её можно найти на улице, как тебе советовал твой отец.
Марк (с пафосом). В этой стране гибнет всё. Задушена даже свобода выбора, свобода любви. Мы как подопытные кролики, вечные жертвы обстоятельств.
Неустроева (иронично). Страна - не жена. Её не выбирают.
Марк. Я выбрал. Америку. Ты поехала бы со мной в Америку?!
Неустроева. Ты шутишь?! Покинуть Родину, место своей жизни, общения и культуры, своего определения...
Марк. О, кажется - назревает дискуссия. А мне в ночь ехать на работу в Москву. К сожалению. Но я скоро вернусь. Пока?!
Неожиданно раздаётся стук в дверь, за которой Зелепукин.
Неустроева. До встречи, Марк. Нас в очередной раз выследил тот, от кого поистине зависят судьбы начавшейся перестройки!
Занавес.