Путь в рабство.
(Продолжение)
Москва поразила всех необычным шумом и суетой. Нас встретили на вокзале и, водрузив вещи на большой автомобиль, сопроводили в гостиницу «Восток». Такое название запомнила Леонтина и никогда не могла объяснить, где она находилась. Было организовано несколько экскурсий по Москве. Вместо постоянных прогулок и экскурсий жизнь в Москве меньше всего была похожа на отдых. В основном дни протекали, словно по установленному кем-то графику. Мама все время была в гостинице, а Эдуард Эмильевич ежедневно был занят. Он с самого утра уходил куда-то и только вечером, закрывшись в другой комнате, они с мамой долго разговаривали. Так продолжалось около месяца. Из всех дней я запомнила три дня, когда мы все вместе ездили в какой то большой дом, где мама и Эдуард меня оставляли, а сами уходили в другую комнату.
Мне очень повезло. Комната, где меня оставляли, была огромная. Меня усаживали на большой кожаный диван и давали карандаши и бумагу. В комнате, у окна, был огромный стол, за ним постоянно сидел какой-то человек, и на нем стояло много телефонов. Телефоны были разные. Они часто звонили и, снимая трубку человек во френче кому-то, всегда что-то грозно говорил. Иногда даже кричал. Я не понимала, что происходит, и молча рисовала, то куклы, которые остались там, дома, в Америке, то деревья и цветы. В комнату заходили люди в военной форме. Они о чем-то разговаривали и улыбались, увидев меня.
Посещение этого дома, я запомнила навсегда. Военные люди оставались подолгу, и однажды вечером я сидя, заснула. Проснулась, было уже темно. Мама стояла надо мною, и просила встать и надеть пальто. На диване лежала скомканная шинель, которой я была накрыта. Я ничего не помнила, но человек в военной форме сказал маме: «Извините, мы не хотели ее будить и только прикрыли шинелью». Эдуард Эмильевич помог мне надеть пальто и нас отвезли в гостиницу. Меня уложили спать, а мама и Эдуард разговаривали в соседней комнате. Так проходили дни за днями. Однажды мы гуляли с мамой возле гостиницы и увидели, как с остановившейся машины вышел Эдуард. Помахав рукой, он подошел к нам и, поцеловал маму, сказал: «По-моему, все. Сегодня последний визит».
Мы собрались и нас отвезли в Кремль. По дороге Эдуард сказал маме, что их примет нарком Цыхон и Бородин. Не знаю почему, но я на всю жизнь запомнила эти фамилии. Скорее потому, что перед ними стояло, так долго не понимаемое мной слово – нарком. Спустя много лет я узнала, что народный комиссар (министр) по вопросам труда. Бородин был уполномоченным партии по созданию Коминтерна в странах Латинской Америки.
Меня оставили возле дяди в военной форме, который грозно смотрел на меня, но угостил чаем. Я долго еще сидела в кожаном кресле, пока не появилась мама. Мы поехали в гостиницу. Сборы были недолгими. Все наши чемоданы стояли у меня в комнате, и мама ежедневно заглядывала в них, взяв или положив назад, какую-то вещь. Упаковав оставшиеся вещи, мы дождались красноармейцев, которые их погрузили в грузовую машину, а мы все, на второй - легковой автомашине, поехали по Москве. В окнах мелькали знакомые улицы. Наконец нас привезли в незнакомый район станции Фили. Я вышла из машины и прочитала - ул. Станционная,1.
- Здесь мы будем жить, - улыбнувшись, сказал Эдуард.
Нам дали две комнаты на втором этаже трехэтажного дома. Я тогда еще не догадывалась, что кончилась наша сказочная туристическая поездка в страну чудес и воспринимала все, как бы временное. Побегав по коридору, я обнаружила туалетную комнату и огромную кухню, расположенную в торце коридора. Мне нравилось. Удобный широкий коридор и восемь больших высоких дверей из комнат выходили в него. Я разглядывала вещи, стоящие возле одной из них, а возле другой мне понравился велосипед, висящий на крючке.
- Леонтина! Услышала голос мамы и побежала в комнату. «Мы уезжаем с Эдуардом, а ты остаешься дома. Мы приедем и разложим вещи. Должна прийти тетя. Открой ей дверь и пусть она
ожидает нас». Где-то, через час, пришла тетя в сопровождении двух мужчин. Маленькая, в стареньком пальтишке и маленькими светлыми глазами, похожими на два серых цветочка. Мужчины были одеты в кожаные плащи почти до пят. Они не улыбались и выглядели грозно. На головах были шляпы, надвинутые на глаза, которые они даже не сняли, войдя в квартиру.
- Таисия Ивановна, сказала она. Мужчины, спросив, «Где мама?» тут же уехали, а мы с Таисией остались. Она предложила мне порисовать. Она красиво нарисовала мне ромашку, а затем помогала нарисовать розу. У меня долго не получалось. Мама появилась неожиданно и, раздевшись, и похвалив меня за рисунки, они с тетей Таей перешли в другую комнату.
Оказалась, что мама идет на работу, на следующий день, и вся жизнь моя будет протекать с Таисией. Мама сказала, что Таисия будет готовить кушать, убирать, водить меня в школу и жить будет со мной в одной комнате.
Это меня радовало. Мне не всегда было приятно быть дома с мамой. Мама была очень строгая, и еще в Америке, часто била меня за непослушание, рукой по лицу. Постоянно она мне говорила, что я неряха и неорганизованный человек. Особенно меня пугал «арапник», так она называла плеть, которую мама всегда брала с собой, когда они с Эдуардом ездили в Америке кататься на лошадях. Эта плеть всегда висела возле двери. Проходя мимо нее, я всегда ее видела, и это было будто напоминание о возможном моем наказании. Плеть была короткая, сплетенная из кожаных ленточек, с ручкой из кожи и заканчивалась небольшой кисточкой. Мама дважды арапником била меня. Боль была нетерпимая. Я плакала, а Эдуард всегда говорил: «Стефания, так нельзя к детям относиться». Мама плакала и говорила, «Будет ей наука на всю жизнь».
- Нас всех сестер жестко наказывали, но ни одна сестра не выросла «уродливым деревом», всегда отвечала мама.
- Странно? – почему «деревом», в детстве думала я. Теперь, в Москве плеть тоже висела у двери, грозно напоминая о себе короткими щупальцами.
Всегда было так, что мама была занята, и на меня у нее не хватало времени. Мне так хотелось, чтобы мама меня обняла, приголубила и, утопая в тепле ее материнских рук, я почувствовала себя защищенной, не только физически, но и морально. Всегда получалось так, что мама вынуждена была зарабатывать деньги и беспокоиться о нуждах семьи. Ей не всегда это удавалось и она, уставшая и нервная, могла сорвать на мне свои чувства.
«Позже я поняла. Мама работает на важной работе. Ежедневно, за ней заезжал автомобиль, и она, красиво одетая, уезжала. Домой возвращалась в разное время. Иногда рано, иногда к вечеру, но бывали дни, когда она возвращалась утром и я всегда радовалась ее приходу. Через время, я узнала, что она работает экономкой американского вице-консула Морея. Мне не удалось побывать в посольстве Америки, но мама часто привозила домой разные вкусные продукты: шоколад, конфеты, иногда ананас и бананы».
Как-то мама сказала мне, что Эдуард теперь мой папа, и я должна так его называть. Папа продолжал работать на строительстве какого-то завода. Ежедневно, уходя на работу, он тщательно приводил свои костюмы в порядок, напевая какие-то песенки, брился. На работу он ходил пешком. Мне позже стало известно, что он работает старшим техником-диспетчером на строительстве Московского авторемонтного завода НКВД. Его знания автостроения ему пригодились и здесь в Союзе.
Продолжение следует.