Московская родня

         
Кончилась Великая Отечественная война, мы победили, но героический праздник незаметно скатился в длинные голодные будни. Страна изнурительно медленно выползала из несоизмеримой разрухи. И все-таки достаток не главное, самый богатый человек никогда не был и не будет самым счастливым. Счастье – это жизнь в густом лесу маленьких радостей. Босоногие, полуголодные, в латаных штанах мы были счастливы. На улицах продавали удивительно вкусное мороженое из снятого молока на сахарине, покупай, сколько хочешь, были бы деньги.
Всё складывалось как нельзя лучше и вдруг неожиданно рухнуло, громом покатилось по мрачному быту. После долгой тяжёлой болезни умер дедушка. Дом опустел. Долгожданный дядя Виталий, наконец, демобилизовался, но меня не усыновил, несмотря на то, что своих детей у них с тётей Ниной не было. Они сели на поезд и уехали жить на Украину. Я не жалел, дядя Виталий мне не нравился, кадровый военный, капитан, прошёл всю войну от первого до последнего дня и всего две медали, значит воевал плохо.
Он каждый день рассказывал одну и ту же историю, как после войны в Львове в него стрелял шестнадцатилетний мальчишка, стрелял в упор и от страха не попал. Как мать на коленях уговаривала не заявлять о случившемся и уговорила, а трусливый герой-бендеровец сбежал к родственникам в деревню и больше не появлялся.
Так мы с бабушкой остались вдвоём без средств и квартиры, из дома ранее предоставленного тёте Нине, секретарю-машинистке сельсовета, нас выселили. Сдать меня в детский дом по семейным принципам бабушка не могла, оставалось одно, отправить к брату моего отца дяде Боре. До войны он жил с тётей Шурой  в Москве, работал преподавателем в одном из вузов. Детей у них не было и, бабушка надеялась, что дядя меня усыновит, даст образование. За скромную плату добрая проводница довезла меня до Москвы, пряча в багажном ящике под нижней полкой от въедливых контролёров.
На привокзальной площади сновало непривычно много народа. Затеряться не боялся и уже собрался ехать по заученному адресу, но неожиданно ко мне подошла молодая женщина с грудным ребенком и попросила подержать его, пока она закомпостирует билет. Жду, жду, а её нет и нет. Ребёнок плачет. Что с ним делать, не знаю. Кто-то обратил на нас внимание, расспросил и проводил в милицейский участок, там сняли показание и рассказали, как и на чём доехать по нужному адресу.
Дядя жил в самом центре Москвы на Староконюшенном переулке в коммунальной квартире из пяти семей. На мой звонок дверь открыл Ромкин отец, профессор гинеколог, гордившийся тем, что принимал роды у большинства именитых балерин Большого театра. Ромка был старше меня года на три, я помнил его, мы познакомились в 1939 году, когда проездом  гостили у дяди Бори.
Профессор долго расспрашивал, чтобы убедиться, что я тот за кого себя выдаю.  И лишь когда вспомнили, как мы купили у них детский велосипед, успокоился. Стыдно, но на самый простой вопрос от волнения я не ответил, забыл, как звали моего отца. А он хорошо знал его, прожив рядом в этой квартире не один год.
Ни дяди Бори, ни тёти Шуры, дома не было. Профессор усадил меня на кухне, поставил чайник и ушёл. Когда чайник закипел, я повернул ручку и выключил газ, хотя раньше не видел газовой плиты. Хозяин не приходил, и я снова повернул ручку, газ зашипел, но почему-то не загорался. Проделав бессмысленный эксперимент несколько раз, к счастью газ выключил и уснул за столом.
Тётя Шура пришла поздно, разбудила меня и уложила спать в своей маленькой  комнате на тахте. На мой вопрос, где дядя Боря ответила, что он живёт и работает в Ленинграде, но об этом завтра.
Жила тётя Шура более чем скромно. Сколько получала, не знаю, но через несколько лет, когда я был уже офицером и получал 1300 рублей, она получала 420 рублей. С дядей Борей они развелись, он женился на студентке, имел впоследствии трех сыновей и преподавал в высшем военно-морском училище в Ленинграде. Получалось, что я теперь для неё никто, но, несмотря на неблагоприятное стечение обстоятельств, она занялась моим воспитанием в культурном плане. Мы посетили Третьяковскую галерею, дворец графа Шереметьева, побывали в цирке, в зоопарке, но больше всего меня потряс театр, где я посмотрел спектакль «Овод». Этот спектакль стал вектором моего мировоззрения. Была и проверка на вшивость, тётя спросила, что я предпочитаю: купить мне майку или поесть мороженое пломбир. Я выбрал майку, чем заметно её огорчил, но получил и, то и другое. Мороженое в красивой вазочке из нескольких цветных шаров было необычайно вкусным. От неё узнал почти всё о моей родне по отцовской линии. Дело в том, что отец умер, когда мне исполнилось шесть дней. На этом связь с его близкими родственниками практически прекратилась.
По маме вся моя родня русские, а по папе помесь негра с мотоциклом. Излагаю родословную, рассказанную тётей Шурой, в хронологическом порядке.
Мой прадед грек капитан торгового судна вёз товар из Греции в Россию и был ограблен пиратами в российских водах. По законам того времени России полагалось компенсировать потери, однако время идёт, а времена не меняются. Все запросы прадеда кончались отписками. Тогда он пошёл на неслыханную хитрость, написал прошение Богу и на Пасху подкупив кого-то, в Храме, где в это время молился Император российский сунул конверт с просьбой за икону. Император увидел и послал человека разобраться, в чём дело, так письмо попало в руки самого Государя.
Царь распорядился предоставить моему прадеду русское гражданство, обеспечить детям бесплатное образование и выдать единовременное пособие за счёт государственной казны.
Так мой дед Вячеслав получил медицинское образование и стал хозяином и провизором в аптеке №1 на старом Арбате. Женился на бабушке Капиталине Васильевне русской по отцу и англичанке по матери, она родила ему двоих сыновей: моего отца Валентина и моего дядю Борю. Всё шло своим чередом пока в аптеку не прислали из сиротского приюта  для получения профессии красивую юную девушку Александру. Кто кого соблазнил, не знаю, но дед развёлся с женой и женился на Александре. Бабушка Капа тоже вышла замуж и родила сына Лёню, который умер в детстве и похоронен на Новодевичьем  кладбище. В память о нём по просьбе моего умирающего отца меня назвал Лёней. 
Возможно, Вы догадались, что Александра и есть тётя Шура. Моей тётей она стала после смерти деда, выйдя замуж за дядю Борю. Мой отец тоже хотел жениться на ней, тайно по договорённости они разыграли её в карты. Дядя Боря выиграл, а мой папа уехал в Новочеркасск, где поступил в агромелиоративный институт, познакомился с моей мамой. А дальше всё понятно без лишних слов.
- В годы гражданской войны твой дедушка служил начальником санитарного поезда.
- А кого вы возили белых или красных? - спросил я у тёти.
- Ой, Лёня, везём раненых красных, налетают белые, комиссаров и командиров порубили шашками, красноармейцев выкинули из вагонов, деду наганом перед носом покрутили, своих раненых загрузили и вперед. Только отъехали, налетают красные, офицеров шашками порубили, солдат из вагонов выкинули. Деду перед носом наганом покрутили – обязательно! Загрузили раненых красноармейцев и так все четыре года.
Красные победили, аптеку отобрали. Раньше всю квартиру занимали мы с дедом, но потом нас уплотнили до пяти семей. На работу деда нигде не принимали. Помнили, что он лечил белых и забыли, что он лечил красных. Жили за счёт утаённых от властей  ценностей, а когда они кончились, оставалось умереть с голоду.
Я предложила деду записаться на приём к наркому здравоохранения Семашко, с которым дед когда-то учился на одном курсе и тот его принял.
- Я Вас помню, - сказал Семашко, - опустим молодые годы, коротко изложите суть просьбы.
- Я с семьёй голодаю, на работу нигде не берут. Вот собственно всё.
- Где Вы работали до революции?
- Я был хозяином и провизором аптеки на Арбате.
- Минутку. - Семашко с кем-то переговорил по телефону, - Стать директором и провизором своей бывшей аптеки согласны?
- Я согласен стать кем угодно.
- До свидания. Надеюсь, Вы меня не подведёте.
«Твой дед выпивал мало, но любил женщин и бега. Аптека – место доходное, можно было жить не плохо, если тратить с умом. А мы, то кутили в ресторанах, то он посылал меня тайком купить пару пирожков с капустой где-нибудь за углом. И умер твой дед на ипподроме на бегах, поставив как всегда не на ту лошадь.
Мне такая жизнь нравилась. Жаль, не сбылась мечта съездить в Париж».
Она показывала кипу когда-то ценных бумаг, сберегаемых для поездки в Париж, и надеялась на их ликвидность в скором будущем.
Но больше всего мне понравилась репродукция, портрет танцовщицы Элеоноры Буш, с обнаженной грудью, подарок подруги бежавшей за границу с белым офицером. Она обещала подарить его мне, но в трудную минуту продала за 150 рублей какому-то коллекционеру.
«С Борисом, - продолжала тётя Шура, - мы прожили трудную жизнь. Только начали оправляться от гражданской войны, началась война с Германией. После войны его перевели в Ленинград. Он часто звонил, изредка приезжал, но всё реже и реже. Случайно от знакомых я узнала, он женился на молодой студентке и у них родился сын. Я приехала в Ленинград, позвонила ему из гостиницы. Он начал врать, что скоро приедет в Москву. Отвечаю, не надо, я в Ленинграде и всё знаю. Давай встретимся у тебя дома, представь меня как жену твоего отца. Мы так и сделали, а в прошлом году вместе с его семьёй ездила отдыхать в Сочи. Знала ли Мария о наших прежних отношениях, не знаю, может быть догадывалась».
Увидев, что я сочувственно расстроился, улыбнулась и произнесла:
- Жизнь слишком увлекательна, чтобы идти по нравственному коридору.
Я ничего не понял.
- Не обращай внимания, это я так для себя. Теперь ты понимаешь, оставить тебя не могу, нет средств. Твоей бабушке я всё напишу.
Уезжал из Москвы, полный незабываемых впечатлений, надеясь когда-нибудь вернуться, что произошло и не один раз.
Вот и вся Одиссея.
Спросите, зачем пишу? А как иначе? Когда-то жили, любили и умирали близкие мне люди, но след их затерялся в вечности. Я нашёл его, реставрировал и, хотя наверняка кое-где напутал, всё равно им было бы приятно, а мне вдвойне от того, что сделал это именно я.