ЭТА КНИГА БЫЛА НАПИСАНА МНОЮ В СОАВТОРСТВЕ С МОИМ ДРУГОМ ВАДИМОМ МУРАВЬЕВЫМ.
ЭТО БЫЛО СТРАННОЕ СОАВТОРСТВО - ДВУХ ЛЮДЕЙ, НИКОГДА В ЖИЗНИ ДРУГ ДРУГА НЕ ВСТРЕЧАВШИХ.
НО,ТАК СЛУЧИЛОСЬ - ВСТРЕТИЛИСЬ В ИНТЕРНЕТЕ И НАПИСАЛАСЬ ВОТ ЭТА КНИГА. ВОЗМОЖНО, БУДЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ - ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, МЫ ДУМАЕМ ОБ ЭТОМ.
ОНА БЫЛА ОПУБЛИКОВАНА В МОСКВЕ, ИЗДАНА В ВИДЕ АУДИОКНИГИ - ДИАЛОГА ДВОИХ, С АВТОРСКИМИ ПЕСНЯМИ ВАДИМА МУРАВЬЕВА.
АУДИОКНИГУ МОЖНО КУПИТЬ В МАГАЗИНЕ "ОЗОН" ИЛИ ПРОСТО СКАЧАТЬ И ПОСЛУШАТЬ У МЕНЯ НА САЙТЕ: http://starybridge.com/
Или здесь: http://olga50.podfm.ru/?mode=lents
О ЧЕМ ОНА? О ЖИЗНИ. О ЛЮБВИ. И - НЕМНОГО - О САМИХ АВТОРАХ.
...Наверное, в душе каждого живёт надежда на встречу с тем единственным человеком, 'половинкой'. Пожалуй, настоящее счастье дано не каждому, далеко не все находят её, свою половину. Мир знает немало судеб, описанных в литературе,чья любовь кажется неземной, нереальной. Эта книга - о такой любви. О любви двух человек, разделённых тысячами километров и государственными границами, но связанных навечно тонкой ниточкой интернета. Она - типичная представительница старой петербуржской интеллигенции, 'дама с потёртой судьбой', он - бывший боец спецназа, 'рекс', ищущий себя в мирной жизни в разных ипостасях - от докера до журналиста; казалось бы, что может быть общего между ними?. Суждено ли им встретиться однажды, или чувства так и останутся виртуальными?
ДОТЯНУТЬСЯ ИЗДАЛЕКА (роман)
«Душа моя, друг мой!
Я сегодня снова стояла на балконе, смотрела на тёмное небо, на звёзды, на Большую Медведицу. Там где-то все еще стоит наш с вами звёздный мостик... И я стою на нём каждый вечер, ровно в 11. Как и тогда, с вами.
Стою, облокотившись о перила каменного мостика, смотрю в звёздную реку под ним. Мириады звёзд проплывают мимо в речном потоке. Пышно цветут придуманные нами цветы на полянах, летают цветные птицы. Сиреневые туманы не растаяли. Вот только Вас здесь больше нет...
И лица Любви более не видно сквозь звёздные облака.
И я вспоминаю, как же это все случилось с нами, со мной...»
Имена здесь чужие, придуманные письма и события. А мысли, чувства наши – настоящие. Которые случились на самом деле.
Глава вступительная
Ровное пламя свечки, менявшее свой цвет от бледно-розового до ярко-оранжевого, неудержимо стремилось вверх. Лёгкое потрескивание огарка, разбрызгивающего в окружающее пространство мелкие капли стеарина, не пугало, не отвлекало от мыслей. Слабая дрожь пламени, непродолжительные вспыхивания и угасания создавали спектакль теней – без сценария и режиссуры – и тем красивый и мистический.
Он сидел за столом и смотрел на свечу. Подбородок лежал на скрещенных в замок пальцах рук, что создавало надёжную точку опоры для головы и тела. Он любил сидеть и смотреть на огонь, на невесомое пламя. Так продолжалось несколько секунд, а потом глаза теряли концентрацию на нужной точке и неведомая сила уводила за мерцающее пламя, за границы сознания, за пределы пространственно-временного континуума. Это позволяло отрешиться от всего, принять забвение и сосредоточиться на собственных мыслях. Так лучше думалось – и он использовал это в особенных случаях, когда было уже совсем невмоготу.
Мысли нельзя построить, как солдат на плацу. Они всегда хаотичны, стремятся перебить друг друга, часто подбрасывают мозгу такие нелепицы, от которых становится смешно и грустно. В их броуновском движении нет логики – только спор, призванный либо родить истину, либо убить её окончательно. Порой в голове зарождается такое, за что лучше сразу изолировать, как серийного маньяка. И крайне редко мысли обретают некую стройность и плавно подталкивают к единственно верному решению…
Ну ладно, фирма закрылась. Да мало ли их было, фирм-однодневок, создаваемых во благо и исчезнувших в никуда? Благими намерениями дорога в ад вымощена – вот только кому она предназначена, эта дорога? Тому, кто мостит? Вряд ли. Он давно крупный куш перевёл в оффшор, сам парит ласты на Мальдивах или Канарах. Его разыскивают, но как водится, не найдут – всё схвачено, за всё заплачено. А твою неполученную зарплату за шесть месяцев никто не компенсирует, посочувствуют разве что… Хуже другое. Хуже, что с новой работой затык.
Российская провинция живёт по своим закоренелым устоям. Крупный чиновник считает себя удельным князем и приятелем бога. Бога денег, бога власти – да любого божка, созданного людской корыстью. Мелкий чиновник мечтает стать крупным и гребёт под себя всё, что можно. Любой работодатель «отстёгивает» этой властвующей мелочи «бабки» и срывает зло на подчинённых. Это – диалектика российской демократии. Скорее, дерьмократии. Приём на работу здесь осуществляется по-старинке, с потенциальным работником беседует сам начальник. Паспорт, военный билет, трудовая книжка, плюс ещё несколько справок и документов – неси на собеседование всё, потому что чего-то будет недоставать, в чём-то найдётся изъян. Человек, получивший работу, на седьмом небе от счастья, даже осознавая, что эта работа станет каторгой.
Военный билет. Его ни выбросить, ни потерять. Он директору даром не нужен, но тот считает своим долгом заглянуть в него. А в нём – боевая биография, твоя гордость, о которой страна слагает песни и дифирамбы, а для начальника это – тёмное пятно в твоей жизни. Почему? Да потому, что вы все с войны приходите контуженными, по вам «психушка» плачет. Ну и что? А вдруг ты на работе напьёшься и буянить начнёшь? Убьёшь нечаянно кого-то? Мне эти проблемы с тобой не нужны. Я тебя туда не посылал.
…Как же ему хотелось после этих слов, услышанных неоднократно в разных вариантах, но в одном контексте, набить эту сытую самодовольную морду! Морду, которая вершит чужие судьбы единым махом, не вдаваясь в подробности. Ан нет, сдерживался, мысленно убеждая себя, что найдёт работу в другом месте. Сейчас легче, чем перед Чечнёй, потому что нет семьи. Семья растворилась в небытие, под грузом придуманных женою проблем.
Сейчас можно прокормиться случайными заработками, что-то погрузив-разгрузив в компании алкашей, получить скромные гроши и уйти, несмотря на протесты подельников «а обмыть?». Сколько раз ему предлагали заглушить горе водкой – мол, «выпей, легче станет». Зачем? Надолго ли станет легче, если спустя время добавится ещё одна боль – похмельная. Он никогда не понимал, зачем пьют водку. Как можно пить жидкость с резким запахом и неприятно горьким вкусом? Ну ладно, ребята пили на войне – это хоть как-то снимало стресс, но в мирной жизни-то она зачем? Проблемы с ней не решишь, а за подаренное накануне веселье оплачиваешь кредит тяжёлым синдромом. Прав Чехов, сто раз прав – воистину добровольное сумасшествие…
Тонкая свеча догорела и погасла. Сизый едкий дымок неприятно пощекотал нос, вывел из невольного оцепенения. Хватит на сегодня тягостных раздумий, хватит осознанной внутренней боли. Надо отвлечься. Он сел за компьютер, включил «Адажио» Томаза Альбинони – музыка раскрепостила сведённые мышцы, затрепетала морской волной, подхватила измученную душу и понесла куда-то ввысь, подальше от мирской суеты. Эта музыка о любви – настоящей и чуточку неземной, - она дарила надежду на внезапную встречу с Той, что предназначена тебе свыше. Подумалось – вот настоящая музыка, которой не суждено затеряться в вечности. Не то что нынешние «звёзды», которые раскручиваются и исчезают в считанные годы. Мелькнула озорная мысль, а кто раскрутил Альбинони? Невольная шутка, впервые за долгие напряжённые дни, заставила улыбнуться, он набрал в Гугле: «Кто раскрутил Альбинони?» Первая ссылка долго не открывалась, зато вторая привела на форум, на авторскую статью под ником oolga50. Он начал поверхностно читать, как читал все новости интернета, но заложенный смысл заставил вчитываться – и чем дальше, тем острее он чувствовал, насколько автор статьи отразил и его мнение об этом адажио. Возникло ощущение, что этот человек давно и хорошо знаком, что думает и чувствует точно так же, как и он сам. Особенно поразило мнение, что ошибочно считать эту музыку похоронной – его и самого бесило, когда оркестр на кладбище фальшиво играл Альбинони, отчего тот, неверное, переворачивался в гробу. Для траурной процессии нет ничего лучше Фредерика Шопена…
Рассказывать о Томазо Альбинони, я думаю, нет необходимости. А вот о чем бы мне хотелось сказать. Есть у Альбинони всем печально известное произведение Adagio in G minor for Strings and Orgaн.
Почему печально известное? Потому что его исполняют на похоронах различных деятелей, и оно стало чем-то вроде фирменного знака крематория. К сожалению. Потому что это не так.
Вслушайтесь в эту мелодию. Она говорит не о тоске, потере, безысходности.
Это музыка Любви, огромной, без границ и сомнений, о Нежности, настоящей, той самой, что переполняет сердце.
О том, что хочется жизнь отдать за Любовь...и жаль лишь, что так мало можно отдать, и светлая грусть в ней - об этом...
Не о потерях она - о Единении, столь глубоком, что становится страшно.
И о том, что Любовь - трагедия потери себя. Чтобы обрести - Нас...
Вот... И очень...очень хочу, чтобы и вы восприняли ее иначе, чем только официальный погребальный гимн.
Проникшись странным чувством, он открыл текстовый редактор и выплеснул поток мыслей на чистый лист. Перечитал и понял, что получилось письмо – и оно адресовано oolga50, такой неизвестной и знакомой Ольге О. Набрав вверху обращение «Здравствуйте, дорогая Ольга!», он скопировал содержимое письма и отправил его на личный e-mail автора…
Глава 1
– А я сказал, убирайся завтра же!
Скрипучий голос бывшего мужа поднялся до самой высокой нотки, что означало крайнее раздражение. Ольга почувствовала, что щёки стали мокрыми, и рассердилась на себя: сто раз давалa себе слово не плакать перед ним, и снова не выдержала.
– Мы с тобой уже говорили и не раз об этом. Скажи, чтo ты хочешь, чтоб я сделала? Пока не будут готовы бумаги, мне никуда не деться.
– А меня это не касается! Езжай обратно в свою Россию! Там тебе самое место.
– И об этом мы говорили, - призывая на помощь всю свою выдержку, проговорила Ольга. – И ты прекрасно знаешь, что ты не можешь меня выгнать, и что обратно меня просто вселят с полицией. А что касается России - ты тоже прекрасно знаешь, что мне некуда ехать, там у меня за те годы, что я прожила с тобой, не осталось никого и ничего.
– Ах, так ты мне угрожать полицией будешь?! Вот взял бы нож и заставил тебя замолчать... ну неужели непонятно, что ты меня раздражаешь! Не говори ничего, сиди там, у компьютера и не смей оборачиваться! Не смотри сюда!
Ольга послушно сгорбилась у компьютера. Всё, на сегодня спектакль закончен. Сначала она пыталась понять, чего он хочет, устраивая каждый день это представление. Все нюансы сто раз оговорены после развода – и он всё знает лучше, чем она, после консультаций с адвокатами. А потом поняла: да он просто скучает, сидя целыми днями дома один на один с ней. И вид ее слез вызывает в нем что-то вроде злобного удовлетворения.
"Интересно, как он будет развлекаться, когда я отсюда уйду....Боже, неужели же придет это время!"- подумала она.
Пальцы c привычной осторожноcтью нажимали клавиши компьютера: муж требовал, чтоб она не раздражала его звуками печатания на клавиатуре. И она научилась осторожно и мягко нажимать на клавиши, почти беззвучно. Так, в ящике письмо от подруги – она уже не пытается писать кириллицей, с тех пор, как муж перевел при помощи онлайн-переводчика одно из ее писем и прочитал о себе. И это привело его в такое бешенство, что он запретил переписку с Ириной. Письмо с музыкального сайта, где она на прошлой неделе поместила свою статью об Альбинони: мужа не было дома два часа, к счастью, можно было спокойно написать, что хотела. Это потом, позже, на свободе прочту, когда одна останусь. Скорее всего, ночью. Бессонница уже стала привычной и даже желанной – никого нет в гостиной, за тёмными окнами видны разноцветные головки роз в свете садовых фонарей, тихо так, что слышен стук собственного сердца...
Как я полюбила тишину, одиночество... Какая блажь – ведь когда-то я так боялась этого одиночества, что вот так, очертя голову, вылетела замуж за него, того, кто сейчас с видом оскорбленной статуи сидит там, в глубоком старинном кресле и не спускает с нее глаз...
Так...а это что? Ответ на письмо в "Красный крест". "...по результатам тестирования, к сожалению, мы можем заключить, что Вы не подходите для данной работы. С Вашего позволения, мы сохраним Ваши данные и, в случае открытия подходящей вакансии, установим с Вами контакт. Благодарим…" и пр. Ну вот и...
Муж хихикнул за спиной - она не расслышала, как он подкрался: "Ну и что, нигде ты не нужна с твоими русскими дипломами? Убедилась?" Он пошёл обратно к телевизору, где транслировали один из его любимых американских фильмов о мужской тюрьме, а Ольга начала писать подруге. Пальцы привычно мягко нажимали на клавиши, и она едва могла разглядеть текст за пеленой слёз...
В дверь позвонили. Она пошла открывать – сосед пришел попросить мужа помочь с чем-то в саду. "На полчаса, не больше, а потом я тебе помогу," – звучал его басовитый голос. – А ты все сидишь у компьютера? Сходила б в магазин, что ли, в кафе посидела с женщинами… Моя вон весь день бегает, не дозовёшься," – улыбнулся он.
Муж ухмыльнулся: "Она не любит компании, так и сидит весь день одна". Ольга сжалась, криво улыбнувшись: лучше промолчать, иначе будет хуже. Повозившись с чем-то в прихожей, мужчины ушли.
Ночью, как всегда, почти ощупью она спустилась по лестнице в гостиную, тихонько налила себе чаю, села с чашкой к компьютеру. Посмотрела новости в Интернете, заглянула на сайты, в почту...
...Какое странное письмо, словно меня кто-то интригует: ну, не мог же, на самом-то деле, другой человек думать, чувствовать и писать так, как я! Даже голова закружилась, то ли от бессонницы, то ли от странного чувства нереальности...
Почему-то вспомнились Питерские белые ночи... Растрепанные ветром кусты сирени у Петропавловской крепости, белая пена волн, набегающих на песчаный пляж, туманные силуэты Исаакия и Эрмитажа за рекой, мокрая скамейка напротив собора Петра и Павла, гулкие шаги запоздалых прохожих, режуще-острый запах моря и водорослей, приносимый ветром с залива.... И заря уже видна через распахнутые арки разведенных мостов...в это время многое кажется зыбким...нереальным, или напротив – единственно возможным.
И тогда Неслучившееся подходит так близко, что можно увидеть все, что ты упустил, не заметил, не разглядел... На это послание захотелось ответить сразу, сейчас, пока не исчезла вот эта сизая дымка начинающегося утра, и все кажется возможным: даже увидеть родную душу между строк чужого письма...
«Здравствуйте, дорогой друг,
Мне очень захотелось вот так, сразу назвать Вас так. Ведь Вы настолько почувствовали все, что мне хотелось сказать об этой музыке, словно подслушали самые мои секретные мысли и чувства. Как же Вы поняли!.. И я издалека БЛАГОДАРЮ Вас за это! Я желаю Вам доброго дня, и – пожалуйста, знайте – я буду Вам рада всегда.
Ольга».
Глава 2
Он не ожидал так быстро получить ответ. Собственно, ответа могло не быть вообще – мало ли в интернете обращений, на которые нет ответа? И причины на то, чтобы не отвечать, находятся, порой весьма веские. Ольга могла просто испугаться. Как это – человек в другой точке земли думает о музыкальном произведении в точности как она. Или искусно притворяется, что так думает. С целью завязать знакомство, проникнуть в душу – а что потом? Не каждый человек пускает посторонних в свою душу, иногда достаточно приоткрытой на цепочке двери. Ольга ответила. Ответила коротко и сумбурно, но всплеск невыдуманных эмоций был виден и будоражил душу. Несомненно, она ждала продолжения...
Наверное, надо рассказать о себе. Рассказать всю правду, поскольку что-то скрывать нет смысла, да и лгать он не умел и не любил. Ложь во спасение – не тот случай. Вот только, не испугает ли её столь бурная биография? Незнакомые люди часто недоверчиво слушали его рассказы о жизни – тем, у кого она течёт ровно, без всплесков, трудно различить грань между реальным и киношным. У Ольги тонкая душа, она поймёт. Открыв текстовый редактор, он привычно вслепую начал набирать текст.
«Здравствуйте, дорогая Ольга!
Ради Бога простите меня за то, что забыл представиться… Неудобно как-то получилось. Впрочем, я Вас назвал Ольгой, судя по нику. Вы точно Ольга? Простите, это не имеет никакого значения. Меня зовут Сергей, это моё настоящее имя. Я немного волнуюсь, поэтому пишу сбивчиво, но переписывать набело не буду – написал, так написал…
Ольга, наверное, я должен немного рассказать о себе? Начало как у всех – детство, школа, затем институт, после окончания первого курса призвали в армию. Афганистан. Но это Вам не интересно, я думаю. Вернулся, закончил, начал работать корреспондентом в областной газете. Женился, как полагается, ребёнка завели. Не сложилось – любовь оказалась ложной. Это сейчас я спокойно обо всём могу рассказать, а тогда казалось, что наступает конец света. Скажу откровенно, что посчитал жизнь этапом пройденным и отправился на контрактную службу в Таджикистан. Смерть ли я свою искал? Не думаю – скорее, захотел себя испытать ещё раз, ну и денег заработать.
Вернулся быстро, не дожидаясь истечения срока контракта – всё себе было доказано. Опять редакции – газеты, журналы, телевидение. Где-то писал, где-то вещал. Второй раз женился, надеясь, что уж в этот раз – всё по-настоящему... Развелись быстро, потому что я начал уставать от её надуманной ревности и излишне жестких жизненных принципов. Больше не стал штамповать паспорт, но попытки найти свою половину были безуспешны.
Ольга, может быть, я что-то не то пишу? Странно, наверное, рассказывать женщине о ей подобных… Нет, не подобных, далеко не так! Вы другая, Вы чувствуете тоньше! Знаете, я тоже не ангел, у меня свои тараканы в голове, но для слабого пола в своей округе я считался выгодной партией. Потому, что непьющий. Потому, что умный и образованный. Потому, что красивый. Это с их слов, это не я придумал. Это меня бесило!!! Ни одна в тонких и прямых намёках на брак со мной не заговорила о чувствах! Ну хотя бы спросила, нравится ли мне она – ничего подобного! В голове только выгодная партия и муж, как штатная единица. В конце концов, я сделал грустный вывод: у этих женщин либо нет души, либо она спрятана на задворках, подобно хламу.
И всё-таки для свободной шеи хомут найдётся. Я попался. Как мальчик попался, когда в трудной житейской ситуации меня утешила одна особа – и стала женой. Дальше ничего не буду писать, Вы и так меня поняли. Я и с ней расстался, но много позже – и это иная история.
А ещё была Чечня. Тоже контракт. Целый год. Оттуда я привёз много песен… Да, простите, забыл сказать, что я пишу стихи и песни. Эдакий доморощенный поэт и бард, никому не известный. А знаете, пожалуй, я пошлю Вам в этом письме одну свою песню – не для оценки, просто для души. Пусть Вам будет приятно!
Простите меня за столь сумбурное письмо. Я такой, какой есть – и другим мне уже не стать. Это письмо поможет Вам меня узнать, узнать сразу… В конце концов, мы живём в разных точках планеты – и наше виртуальное общение ни к чему нас не обязывает. Я уже обрёл друга – ведь это Вы назвали меня другом? – а друзьям положено немного знать друг о друге. Это как на исповеди… Древние восточные мудрецы говорили: хочется кричать, излить душу – найди колодец и кричи в него. Может быть, Вы станете для меня таким колодцем. И я для Вас, а почему бы нет? Вдруг, и Вам тоже одиноко и не с кем поделиться сокровенным? Впрочем, я опережаю события, но даже и это мне свойственно…
Как бы Вы ни отреагировали на моё послание, я буду ждать ответа. Что-то мне подсказывает, что наше общение не закончится сегодня.
С уважением, Сергей.
P.S. Поймал себя на мысли, что хочу подписать письмо «с любовью». Понимайте, как хотите.»
Глава 3
Отправив скупой благодарный ответ, Ольга не ожидала, что получит в ответ вот такое – открытое, милое и чем-то очень тронувшее сердце, письмо... «Зачем я так? – укоряла она себя, – Он - такой искренний, а я ограничилась отпиской…» Следующей ночью она вновь начала набирать текст, стараясь высказать всю свою признательность этому незнакомцу. Но вот, вместо обычного благодарственногo письма, полились строчки-исповедь совсем незнакомому человеку, вперемешку со слезами отчаяния.
"...Как часто я я думаю, что вот так, бездарно, ни зачем проходят годы. Ни к чему, ни для кого. И я так надеялась, что вот, пойду работать в Красный крест волонтёром, пусть, где стреляют, нeважно, зато хоть какой-то смысл есть в моем безнадёжно пустом, бездарном сyществовании! И все зря... Вы скажете: могут убить, вы можете не выдержать тяжёлых условий жизни там. Да... и, возможно, потoму мне так хотелось туда попасть. Лучше сразу... Понимaете?"
Она нажала кнопку отправки, письмо ушло...
Ольга уже с нетерпением ждала ответа – что это: мистификация, шутка…или тот единственный случай, та самая магия, которая порой соединяет людей...
Всю жизнь мы ждем Любовь...
Не просто любовь, но Любовь! Чтоб вот так... замирала душа в ожидании Любимого, и вся музыка казалась написанной только для двоих, все стихи и песни были только для Них, и впечатления души делились без слов...
Ах, как нетерпеливо мы ждём ее прихода!
И в юности, и позже, в более зрелые годы нетерпеливым сердцем принимаем за Единственную Любовь всего лишь желание любить...
Так любить хочется – но некого! Нет еще этого человека, единственно близкого, родного, своего. Не пришел пока, не нашелся в огромном мире...
И оглядываешься вокруг, и становится страшно: а не пропустил ли я свою судьбу, ведь уже почти все сверстники парами, а ты один, один…и кажешься себе и нелепым, и смешным, и одиночество давит, когда видишь умиротворенные лица семейных друзей...
Грустно и завидно, и хочется, чтоб вот в такую вот славную, туманную ночь кто-то близкий был рядом. Чтоб можно было коснуться виском плеча, поймать встречную улыбку, чтоб горячая его рука держала твою, и можно было одним взглядом, улыбкой поделиться впечатлениями души...
И вот…нетерпение сердца подводит нас... Приводит к другому человеку, не своему, не близкому. Но как хочется, чтоб все получилось! И мы торопливо задвигаем недоразумения, непонимание, разность душ, как тряпки в плохо упакованном чемодане: лишь бы влезло и не торчало явно на виду. И... строим свое несчастье, несчастье своей жизни...
Проходит мало времени, и ты обнаруживаешь, что все эти уголки и лоскутки, торопливо упакованные в образ, созданный твоим жадным, нетерпеливым воображением, торчат, как и торчали, и все труднее на деле жить рядом с чужою душой... Обвинять себя трудно, и мы начинаем винить в душевном разладе другого, стараемся изменить его на свой лад, и... ничего не получается....
И вот вы смирились, призвав на помощь расхожее выражение «все так живут, идеальных людей нет, надо терпеть»... И началась еще одна грустная человеческая жизнь – без будущего, без радости и света... Просто – жизнь, которая «как у всех», чтоб терпеть, потому что так надо, потому что «жизнь есть жизнь»...
Какое всеобъемлющее, все объясняющее выражение! Чтоб примирить и соединить несоединимое... Несчастье пылкой души, пришедшее вот такой, мистической, туманной белой ночью....
И назавтра, уже стыдясь своей мимолётной слабости, Ольга читала ответ. И снова плакала. Потому, что за строчками письма был неравнодушный, не чужой человек. Потoму, что ему было не всё равно! Впервые за последние годы она была не одна. Он волновался за нее, переживал, уговаривал, подбадривал...
Глава 4
«Здравствуйте, дорогая моя Ольга!
Простите, Вы собрались на войну? Вы, с Вашей тонкой, нежной душой? Да как Вы не понимаете, что война не для Вас!!! Поверьте, ариозо пулемётной очереди – это не адажио Альбинони, оно не поражает красотой душу – оно поражает тело… Порой необратимо.
Как Вам объяснить, что такое война? Про то, как страшно на войне я не буду рассказывать – об этом уже поведала вся мировая литература. Давайте поступим так: я покажу Вам свой неопубликованный рассказ. Он не совсем о войне – там больше о человеке. Вы это поймёте. Я его не публикую только потому, что не все бы поймут истинной сути повествования. А становиться в один ряд с публицистами-баталистами просто не хочу. Знаете, закулисная псевдоизвестность «он пишет о войне» мне не нужна.
Итак, прочитайте – и сделайте нужный вывод. Неустроенность быта – это не повод искать смысл жизни на войне. Там вообще нет смысла…»
Неопубликованный рассказ Сергея
Боль. Это было первое, что он почувствовал, приходя в сознание. Боль сковала всё тело, не давала дышать и двигаться. Любое, даже слабое движение причиняло нестерпимую боль. Сколько раз он терял сознание и приходил в себя, счёту не поддавалось. В конце концов, волевое усилие победило боль, отодвинуло её на задний план бытия. Странно приходить в себя после неопределённого промежутка забвения. Понятие времени расплылось в сознании и угнетало более всего.
Который час? Впрочем, какая разница!.. Почему я не слышу канонады боя? Контузия? Или бой кончился? Где ребята, почему меня не забрали с собой? Я хочу знать, что случилось…
Глаза смотрели в небо. В бледно-голубое афганское небо с грязно-белыми клочьями облаков. Почему-то они напомнили «песчанку», посечённую осколками мины. Впрочем, для этого не хватало самого яркого мазка, усиливающего эффект – крови. Однако небо может быть кровавым только на закате, значит сейчас день. А вышли вчера, когда сгустились сумерки. На «духов» нарвались на рассвете, бой был коротким… Почему коротким? Потому что окончание боя он не помнил…
Как оно было? Витька звонко крикнул «прикрой!» и рванул вперёд, я резанул длинной очередью справа от него – наугад, ориентируясь на красные вспышки выстрелов. Потом кто-то бросил гранату – и с противоположной стороны раздались крики, но бросавший охнул и неловко, неестественно упал. Это был Малой. Дурацкая смерть. Впрочем, красиво погибают только в кино. Что потом? Потом мне в плечо и в грудь ударили наотмашь, как кувалдой – и всё… Дальше не помню…
С трудом перевернувшись на спину, он вновь на мгновение потерял сознание, а придя в себя, начал внимательно изучать, что же случилось. Четыре дырочки в ткани «броника» почти от середины и до плеча; внутри под ними болит – он просунул руку внутрь, провёл ладонью по хлопчатобумажной ткани, убедился, что она цела. Боль была от ушиба. Об этом не раз говорили ловившие «броником» пулю или целую очередь. Это пройдёт, это не страшно. Рука скользнула дальше, к плечу, и попала во что-то липкое, причинив этим прикосновением боль… Кровь? Только после этого он скользнул взглядом по пространству за бронежилетом и с ужасом увидел на своём плече картину, которую мысленно дорисовывал на небе: две дырочки в «песчанке», побуревшей в этом месте, чёрная запёкшаяся кровь по краям ран, из которых тонкой струйкой просачивалась ярко-красная жидкость…
Твою мать, ранен! Ладно, тоже не смертельно. Как там положено, при огнестрелах? Наложить жгут, перевязать рану… Ну да, легко им, писакам. Попробуй наложить жгут, если «броник» мешает. Кстати, а где ИПП? Ага, тут он. Надо бы оказать себе первую помощь. Главное, я слышу. Вот только тихо как-то…
Левая рука висела плетью. Он слегка шевельнул пальцами и с радостью увидел как засочились красные струйки – всё работает, только болит. Это пройдёт, это ненадолго. Полез в карман за индивидуальным перевязочным пакетом, достал его, с трудом разорвал зубами и приложил к плечу всю вату, без остатка. Не обращая внимания на боль, зажал конец бинта зубами, несколько раз поправил вату, чтобы не сползла, и наконец, начал обматывать бинт вокруг предплечья. Повязка должная быть тугой, а перехватывать бинт было неудобно, приходилось прижимать его к земле. Из-за этого бинт стал грязно-полосатым, но это было не главное. Главное, что кровь перестала сочиться. Закончив перевязку, он осмотрелся вокруг.
Они напали сверху – и в этом получили преимущество. Уходить вниз, подставляя спины пулям, было абсурдом, поэтому мы чётко оценили обстановку и бросились вверх, отвоёвывать пространство. Я прикрывал Витьку, потом вскочил на ноги и ринулся следом… Ну да, так и было. Увидел небольшую гряду – хорошее укрытие. Не добежал…
Пашка… Почему он лежит в неестественной позе, подвернув ногу под себя? А Серёга? Ткнулся ничком в землю и застыл. Чья-то простреленная каска… Почему никто не поднимается? Неужели все убиты??? Да, нет же, хоть кто-то должен выжить! Не может быть, чтобы все… Мужики! Есть кто живой?
Ему казалось, что он кричит, на самом деле пересохшие губы издавали сдавленный шёпот. Осознание, что остался один, заставляло действовать. Попытался встать, но бронежилет тянул к земле. Бронежилет, накануне спасший жизнь, стал обузой. Уцепившись здоровой рукой за край, он с большим трудом перетащил горловину «броника» через голову, отчего вся тяжесть пришлась на больную руку. Впрочем, её было уже легче освободить. Чуть привстав, увидел рядом свой автомат. Видимо, упал на него, закрыв всем телом – поэтому моджахеды его не забрали, просто не увидели. Не добили, что странно – видимо, посчитали убитым…
Когда встал, взору открылась страшная картина – взвод, ребята, с которыми ещё вчера шутил и делился по-братски последним, чаще всего водой их фляжки. Никто не уцелел. Взводный, которого накануне представили к ордену «Красной Звезды», положил руку под голову и улыбался. Как на сенокосе, во время отдыха. Только это была совсем не улыбка утомлённого человека, а оскал смерти… Вот они, его ребята, спецназовцы, настоящие «рексы». Почему бойцов спецназа так прозвали – непонятно. Скорее всего потому, что для выполнения некоторых задач просто необходимо влезать в собачью шкуру. Каждого знал по именам, по привычкам… Их больше нет. Дружным строем ушли на небо, в ад. В рай не попадают те, кто держал в руках оружие. Впервые в жизни он испытывал странное и страшное чувство одиночества…
Так, сколько у меня патронов? Надо посмотреть… Чёрт, как тяжело отстёгивать магазин одной рукой! Дырки пустые, значит, меньше половины. Сколько? Если упереться стволом в землю, а животом прижать приклад? Ага, получилось! Нет, вынимать из магазина не стоит, обратно не запихну. С виду кажется, что четыре… Может, есть ещё ниже? Нет. Нет больше. Пружина слишком легко сжимается – значит патронов с гулькин нос… Стоп! В подсумке… Чёрт! Подсумок пустой… И гранатный тоже пустой…
«Духи» после боя просто обчистили их – собрали все стволы, магазины и гранаты. Мёртвым они ни к чему, это понятно. Ну, и мародёрство никто не отменял. Любой поступил бы так же на их месте – оружие и боеприпасы в любой стране мира, где ведутся боевые действия, сродни валюте. Это валюта войны, не подверженная деноминациям, имеющая реальную цену. Цену жизни. Оружие порой помогает сохранить свою жизнь, забрав чужую. Причём не себе забрав – просто так говорится… На войне, как на войне.
Если «духи» вернутся, мне хана. А может, и не вернутся? Они сделали своё чёрное дело, оставив три десятка трупов. Сидят сейчас в духане и хвастаются, как убивали гяуров… Самое хреновое, что на этой войне мстить некому. Они появляются ниоткуда и исчезают в никуда. Зайди в кишлак – они все дехкане. Каждому с правого плеча халат не сорвёшь, чтобы посмотреть, если там синяк. А то, что по ночам эти мирные земледельцы хватаются за «калаши», за наши советские «калаши», и начинают стрелять – так это обычай такой, что-то вроде ночного намаза. Иначе аллах не поймёт и не простит… Суки, угробили весь взвод! Эх, положить бы ближайший кишлак в руины, выжечь дотла…
Нещадно мучала жажда. Фляжка, не представлявшая ценности для мародёров, висела на поясе. К счастью, в ней оставалась вода. На самом донышке – и жажды она не утолила. Пришлось отстёгивать фляжки у ребят, мысленно прося прощения. Им они уже не пригодятся. Утолив жажду, он задумался о времени. Сколько сейчас примерно? Солнце печёт несильно, оно по виду не закатное – значит, до полудня примерно два-три часа. По условию, должны были вернуться на место в это время, значит, скоро начнут искать. Неплохо бы связаться по рации и дать точные координаты. Нужна карта. Он подобрёл к улыбающемуся взводному – и увидел, что планшетки нет. Забрали. С трудом перешёл к радисту, принявшему смерть в сидячей позе, привалившись спиной к небольшому валуну. Бережно снял с убитого тангенту, одел на себя и включил рацию – она издала лёгкое шипение, как спускаемый из шины воздух и предательски замолчала. Щелчки тумблерами ничего не дали, а внимательный осмотр рации выявил дырку от пули в аккумуляторе…
Я хочу жить. Странно – вчера ещё я был готов умереть за любого из этих парней, а сейчас хочу жить за всех. Вчера я чувствовал себя патриотом страны, выполняющим долг воина-интернационалиста, а сегодня хочу домой, подальше от этой войны. Зачем нас бросили сюда, чтобы умирать? Ну ладно, дед погиб в сорок третьем, под Курском. Погиб за Родину. Героем. А за кого погибли наши ребята? За чужую родину, которую на карте мира многие и найдут-то не сразу? Да на кой ляд она сдалась нам, крупнейшей державе мира? Не понимаю…
Лёгкое стрекотание где-то вдали перерастало в ровный рокочущий гул. Он устало взглянул в небо и увидел «вертушку». Он принял её, как должное – она не могла не прилететь. Взяв автомат за цевьё, поднял вверх и сделал им несколько движений вправо-влево по воображаемой окружности. Убедившись, что с вертолёта его заметили, обессиленно рухнул наземь от нахлынувшего приступа болевого шока.
Глава 5
Словно светлее стало вокруг, светлее стало и на душе. Светлее стало жить...
Она ловила себя на том, что уже не замкнута в привычном молчании, требуемом от нее дома мужем. Она говорила и говорила с Сергеем, ему рассказывала, делилась с ним мыслями и переживаниями. И просто улыбалась солнцу и думала о том, что есть под этим же небом человек, который – никогда не встреченный – очень близок. И всё. И не надо ничего более.
Работа в саду радовала: она мысленно говорила с незнакомцем, сметая разноцветные осенние листья, и вдыхала запах осени – последнего тепла, влажных листьев, земли.
А что, собственно, случилось? Ничего…вот только мысль, что она не одна более, что есть кто-то рядом, делала её счастливой. И захотелось жить, дышать всей грудью, и словно глаза открылись: осень, да какая красивая, тёплая...
Заграничная осень, которая никогда не станет зимой... Потому что и снега-то не будет, а если и упадёт, то растает через несколько часов, оставив после себя лужицы и росу на листьях кустов – вечнозелёных зимой и летом.
Муж привез ее в больницу, к врачу-невропатологу на консультацию: он уверял домашнего врача, что у жены депрессия, и это его заключение пугало её более всего... Как ему хотелось, чтоб у неё была депрессия! Этим так легко всё объяснить... Даже смерть... Озноб пробежал по спине...Она уже давно засыпала лишь под утро. Но дело было не в депрессии. А в том, что хоть после развода её и отправили спать в маленькую комнату наверху, но муж не позволял закрывать дверь спальни. Он должен был всегда видеть её через свою распахнутую дверь... И она даже в темноте чувствовала этот его взгляд, и не могла заснуть. Полежав несколько часов, она вставала, очень тихо накидывала халат и спускалась вниз по скрипучей лестнице, едва ступая на те места, где можно было пройти беззвучно. И все равно – «иииииииии...» Ну вот, не так ступила... И немедленно из его спальни раздалось ворчание: "Снова не спишь? Опять пошла бродить по дому? Выпила бы снотворное!" Снотворное, и правда, всегда водилось в тумбочке у кровати, но она упорно отказывалась принимать лекарство. Тогда бывший муж обратился к домашнему врачу, с версией о её депрессии....
Ну вот как, как ей рассказать врачу отчего у неё проблемы со сном, отчего она такая дёрганая, неуверенная... Отчего боится… и чего или кого именно боится... Стыдно, горько, нелепо... жаловаться... В её возрасте пора уже самой решать свои проблемы.
Невольно она вспомнила свой последний день рождения. С утра муж встал, и привычно довел её до слез, в очередной раз упрекнув, что только русские едят два кусочка колбасы с одним кусочком хлеба. Надо наоборот. Лекция о расточительности и прожорливости продолжалась долго, пока не допили утренний чай... Потом неожиданно пришла соседка, которую Ольга и не знала вовсе – так, здоровались, проходя мимо. Принесла цветы в корзинке и рамочку для фото.
«Я заметила, что ты не ставишь фото своей семьи на комоде в гостиной. Его дети и родные там есть, а твоих нет. Вот теперь поставим, чтоб все были, и рамочка красивая».
Муж заулыбался: «Да у них, у русских, это не принято. Вот она и держит свои фото наверху, в письменном столе». И кинул Ольге: «Принеси же кофе». Ольга быстро сварила кофе, принесла джем и печенье, испечённое вчера к чаю. После ухода соседки рамочку с фото небрежно кинули ей на кресло: «Забери». Вот и весь день рождения.
Она зажмурилась до слёз, вспоминая, как в той, в прошлой жизни, в день её рождения всегда стояли букеты – от студентов, подруг, знакомых, коих было немало в то время. После её отъезда все куда-то понемногу исчезли... Ни писем, ни вестей. Вот одна подруга только, которую муж не жалует – несдержанна на язык в письмах.
Со следующей недели муж начал ездить на фитнес. Ольга была счастлива: два раза в неделю по два-три часа одна... И никто не одёрнет, что она не так сидит, не так смотрит, или наоборот, не смотрит, не то и не так говорит...
И можно написать письмо Сергею... Не с жалобой уже, нет. Про то, как славно светит солнышко. И каким бы она хотела видеть свой дом, когда – даст Бог! – она сможет жить одна... Дом, полный света и солнца. С распахнутыми окнами в сад, с занавеской по ветру, букетом синих астр в стеклянном кувшине на столе, покрытом белой же с синим рисунком скатертью на накрытом для завтрака столе... Утренний воздух, прохладный и терпкий, вливающийся через раскрытую в сад дверь. Запах отцветающей розы, опавших листьев. И никогда не закрываюшиеся окна! Свежий воздух в спальне и в гостиной. Ни тяжелой антикварной мебели на гнутых ножках, ни вычурных светильников под бронзу. Ни коллекции восточных деревянных божков на окнах, коричневых и хмурых. Ни вечно пыльных ковриков с мутным красным орнаментом – сколько их ни чисть! – лежащих повсюду: на столах, комодах, даже на столике под телефоном. Синие шторы на окнах, белые занавески, развевающиеся от ветра, синий палас на полу, лёгкая светлая мебель – совсем немного, необходимое! Уютное большое кресло с бежевым пледом на спинке – мягким и тёплым…
МОЙ ДОМ.
Именно так вот ей думалось, с нежностью и нетерпеливой тоской: МОЙ ДОМ.
Вот только дойти бы до него...
Как же держали письма Сергея, ласковые, неизменнно бережные, милые!..
Странное чувство её охватывало, когда она думала об этих взаимоотношениях: никогда прежде так не случалось. Не было речи о влюблённости, каких-то ухаживаниях, Боже упаси!
Просто... было тепло на душе оттого, что есть вот этот человек. И есть письма от него, согревающие душу. И можно писать к нему. И он рад её письмам тоже.
Вот и всё...
Глава 6
«Здравствуйте, дорогая моя Ольга!
Простите меня, если предыдущее письмо было немного суровым. О войне нельзя писать мягко. Война – это воплощение жестокости, она калечит тела и души. Поэтому, когда умный человек добровольно собирается погрузить себя в этот бессмысленный хаос, я пытаюсь воспрепятствовать. Почему? Да потому, что и я со своей тонкой душой должен был оказаться где-то подальше от батальных сцен… Не получилось. Слава Богу – Он не дал мне очерстветь, искалечить внутреннюю материю. Я остался собой – и это главное. Но самым главным для меня будет и то, если я смогу вышибить из Вашей очаровательной головы глупые мысли о волонтёрстве. Если я был не совсем убедителен – только попросите, расскажу ещё. Пусть даже от этих рассказов Ваше сердце содрогнётся от ужаса – лишь бы Вы отказались от ложного пути.
Всё, о войне довольно. Знаете, я немного волнуюсь, когда сажусь писать Вам письма. Меня радует и одновременно пугает родство наших душ. Странно, до ужаса странно, что два человека в разных концах Европы, пусть и бывшие соотечественники, могут так сблизиться… Ну ладно, ладно, я опять забегаю вперёд, желаемое выдаю за истину! Что-то подсказывает мне, что и Вы думаете так же. Сегодня ночью не спалось, вспомнил о Вас – и словно лёгкий ветерок радости пробежал по измученной душе. На миг я представил, что Вы рядом, почувствовал Ваше тепло…
Ольга! Ради Бога, простите! Я боюсь Вас оскорбить случайным словом… Конечно, в текстовом редакторе всё можно подправить, но я не делаю этого. Пусть будет так, пусть поток моих безумных мыслей проникнет в Вашу душу, хотя бы на мгновение смягчив боль. Так будет честно и правдиво – до конца. Правда – я сейчас напишу такое, что может испугать Вас. А я всё равно буду ждать ответа. Ведь Вы уже всё поняли ...
Мне осталось только сказать главное. И я пишу это.
Я ВАС ЛЮБЛЮ!!!
Всё. Я смог. Я признался Вам в любви. Только дочитайте это письмо до конца – теперь я буду оправдываться, нет, нет, я буду доказывать своё право на любовь к Вам. Пусть даже на моё безумие, имя которому – Любовь. Ольга, я люблю Вас!
Человек со стороны посчитает меня сумасшедшим. (Вы ведь не человек со стороны, Вы не посчитаете, правда?) Как можно влюбиться в ни во что? Так видится прагматику. Действительно, я даже не знаю, какая Вы, не видел Вашей фотографии, не слышал голоса… Я всего лишь чувствую Вашу душу. Она сливается с моей – и мне намного легче жить. «Как такое возможно, – воскликнет скептик, – любить нечто эфемерное!!!» Знаете, эта Любовь подобна Вере. Вере в Бога. Чтобы верить в него, надо любить Вселенную, надо чувствовать Творца в себе самом. А иконы – это атрибутика для слабых, не умеющих преодолевать реальность. Для тех, кто сначала должен увидеть Бога, чтобы поверить в него. Вот истинная Любовь – разве она требует поруки? Разве может увиденный образ и услышанный голос быть значимее души? Теперь я осознал – полюбив душу человека, обретёшь Истинную Любовь – и примешь его физическую оболочку как должное. Как приложение к Душе…
Как часто мы влюбляемся именно в оболочку! В безликую красоту, которая со временем утрачивает свои достоинства. В красивую обложку с пустым содержанием. Не потому ли число наших разочарований столь велико? Мы сами себе создаём идола, кумира, до срока поклоняемся ему, а потом выносим этот хлам на задворки судьбы. Вот только уходя в небытие, он оставляет за собой немало мусора, который ни прибрать, ни смыть. А душа постепенно загаживается, теряет былую чистоту, утрачивает светлые грёзы.
Спасибо Вам, моя родная Ольга! Спасибо за то, что появились в моей жизни вместе с адажио Альбинони – ну кто теперь скажет, что оно не о Любви??? Спасибо за то, что Вы есть! И всё же главная моя благодарность – Богу. Спасибо Ему за то, что он подарил мне эту Любовь. Спасибо, что вдохнул надежду, заставил распахнуть душу. Она теперь открыта – для Вас, Ольга, для добра и света. Я впущу Вас туда немедленно, только захотите этого. Вы уже там, просто сделайте один маленький шаг! Если я получу от Вас ответ на это письмо, я пойму, что этот шаг сделан…
Искренне Ваш, любящий Вас Сергей.»
«Друг мой дорогой!
Я перечитываю Ваше письмо в который уже раз, и не могу удержаться от слёз...
Как же я вижу между строчек Вас... Вас, хотя никогда мы не встречались, да и встретимся ли – Бог весть... Но вот это - ВЫ. С Вашей милой, мальчишеской искренностью и прямотой зрелого, много испытавшего мужчины... И Вы сами не понимаете, как вот это все трогает моё сердце...
Я...я любуюсь Вами сейчас, слышите?! Глазами моей души... С нежностью и радостью я смотрю на Вас, удивительный, дорогой, славный мой человек.... И я счастлива. Впервые за много лет потерь, разочарований, бед. Я так счастлива, потому что Ваша тихая сдержанная нежность прохладной водой омыла мне душу.
Как же хорошо Вы сказали: да, правда, и у меня намусорено и пыльно сейчас в душе, словно пахнет окурками из салата оливье после праздника у соседей... А Любовь Ваша... так светло и чисто сияет мне, и есть теперь, зачем жить, и куда идти... К Вам, душа моя, даже если эта дорога никогда не окончится нашей встречей. Но ведь и это неважно. Важно, что Вы – есть, а значит, есть свет, и Надежда, и Любовь.
Я Вам верю! И знайте, это так нелегко после всех лет разочарований и просто предательств. Я ведь теперь хорошо знаю, почему мне так хотелось сберечь эту вот веру в людей: чтоб дождаться Вас... И поверить Вам, когда Вы придёте. До конца поверить. Спасибо Вам за то, что ни нотки фальши нет в Вашем письме, друг мой...
Я благодарю Вас за то, что Вы такой... Какой Вы есть. За чистоту и такт, за нежность и бережность, с которой Вы говорите со мной... именно Вы – тот, кто знает, что такое смерть, боль, кровь, война... И я восхищаюсь Вами, друг мой! Вы прошли через такое... через столько бед, и это письмо, такие вот слова от Вас, именно от Вас... это дорогого стоит....
Как часто мы впускаем к себе в душу разных, чужих людей, а потом горько сетуем, что они насорили и натоптали в ней. И потом так трудно ощутить ту чистоту и ясность души, что была изначально... Знаете, в юности у меня было чувство, что в душе моей, в груди, сидит такой прозрачный, чистый – без пылинки, синий кристалл... И от этой синей чистоты мне хотелось летать! Казалось, немного – и я смогу это сделать... Никогда после не бывало подобного в моей жизни, а вот Вы пришли и возвратили мечту... И я хочу благодарить Вас за то, что Вы вернули мне себя....
Душа моя... Я не хочу говорить Вам о любви. Потому что Вы ЗНАЕТЕ...
Я.»
Глава 7
Когда Сергей рассказал, наконец, ей о себе, несколько дней Ольга ходила, словно придавленная его рассказом: неужели так можно жить?! Чтоб столько перенести, и пережить, и выдержать...и потом слушать музыку Альбинони, чувствовать ее глубинную, океански-бездонную нежность и страсть, и мечтать о Любви!
Это вызывало восхищение, удивление, радость, и ей так хотелось взять душу этого человека в свою: не затем, чтоб удержать – но уберечь, обогреть, дать хоть немного передохнуть... Дивной синей птицей, измученной долгим полетом, казалась ей его душа...такая удивительно нежная и ранимая, и слова, которыми Ольга отвечала на его письма, выходили такими, словно касались тихо и нежно, трепетными пальцами его измученной и израненной души...
Как неожиданно близок оказался этот человек... Словно вот – повернула голову, и встретила такой родной, прямой, ласковый, слегка насмешливый взгляд... Взгляд человека, которого она никогда не видела.
Письма стали приходить часто, каждый день, и оба не могли наговориться, рассказывая всю жизнь, что прошла врозь, делясь впечатлениями прошедшего дня, радостями, неприятностями. Стало уже совсем необходимым написать хоть строчку...
«Доброе утро! Мне просто так захотелось сказать Вам это, друг мой...
Давайте я вам расскажу о том, как в один прекрасный день (или ночь, неважно!), мы с вами встретились между звёзд. Одинокая дама с потёртой судьбой и молодой красивый Трубадур – Вы помните, кто такие трубадуры, ваганты и миннезингеры? Почему, между звёзд? Так где же еще может проходить интернет-сеть?! Там она, между Большой и Малой Медведицами. Извините за избитые названия созвездий, мне других на небе просто не найти, а без очков я смогу увидеть только Полярную звезду, да и то в ясную ночь… И среди этих звёзд, мой милый друг, в этом самом интернете я Вас встретила всего несколько недель назад. И чёрт знает, как меня к вам швырнуло навстречу, да так, что вот не могу остановиться, всё бегу и бегу. И вас вижу, там, на звёздочке, всегда готовым удержать меня.
И каждый вечер Вы встречаете меня на нашем стареньком каменном мостике над рекой с названием Млечный путь, у августовского водопада искрящихся звёзд, каждая из которых несёт исполнение самых сумасшедших желаний... Сиреневые туманы мечты окутывают нас, скрывая от посторонних глаз, а сквозь звёздные облака видно лицо самой Любви... Ну какие там житейские дела могут быть на звёздах Интернета!.. Только
Ваши романсы, которые я с удовольствием слушаю. И стихи. И картины. И Вы... Все ваши слова, ваши письма, они такие нежные и бережные, что в горле перехватывает, когда я их читаю. Страшно становится, что кто-то еще мог бы их увидеть. Это как шершавыми и грубыми, грязными руками схватили за сердце, хрупкое и нежное. Мне хочется уберечь вас, ваши слова, от всех этих житейских дел. Взять в ладони их, как лепестки, и держать нежно, едва прикасаясь.
Потому что это - Вы. Ваши слова, ваши песни, картины... Ваша нежная душа.
Как так могло быть, чтобы вы, с вашим тонким и нежным сердцем, могли пройти через столько бед! Сколько же вам сил понадобилось, чтобы себя сберечь, не сволочиться и не озлобиться. А остаться таким, как Вы есть... Я восхищаюсь Вашей силой, мой друг. И чистотой. Я ведь понимаю, Вы были там, где и грязь, и кровь, и пьянь, и животная тупая жестокость, Вы смотрели в глаза убийцам, Вы видели торжествующее быдло – наглое и властное. Вы всё это прошли…
Как же так получилось, что ни частичка этой гадости к вам не прилипла! И что Вы верите в жизнь, что сердце у Вас открытое, что готовы всё людям отдать... даже тем, кто и не сможет оценить и понять. А Вы всё же отдаёте. Полной рукой…
Вы удивительный, мой друг. Мне очень хотелось Вам это сказать».
«Конечно, и вагантов, и миннезингеров, а также трубадуров я знаю. Все они были романтиками с большой дороги и бессребрениками, подобно мне. Наверное, я и есть последний Трубадур на этой земле… Вот потому и гадость не должна ко мне прилипать – романтике это чуждо…»
Теперь она каждый день торопилась заглянуть в почту и найти весточку от него... Казалось, если оно останется лежать в ящике до утра, то уйдёт та нежность и тепло души, что так чувствовались в каждой строчке этих необыкновенных писем, от этого крайне необыкновенного человека... И уже дорогого...
«...У меня сейчас на столе стоит огромный букет сирени. Знаете, я ее очень, очень люблю! Этот ни с чем не сравнимый запах горьковатой свежести почему-то вызывает у меня волнение... как перед встречей с кем-то дорогим, с кем так давно не виделся... Пахнет тем, что не сбылось, но сбудется непременно. Счастьем близким пахнет, слышите? Пусть все сегодня у Вас сложится хорошо. Чудесно!»
«Сирень – это то, что знакомо с детства. Сирень росла во дворах, наполняя чудесным ароматом первые майские дни… Сирень – от слова «сиреневый», но мне нравилась белая – яркая и вызывающая, более выразительная даже. Помнится, мама часто срывала сирень и ставила в цветочную вазу в комнате…»
«...Мне снилось нынче, что я бежала сегодня домой под дождиком. Наш дождик, питерский. А значит – мелкий и долгий. Фонари в асфальте отражаются, и кажется, словно их вдвое больше, а в скверике у Адмиралтейства туман совсем запутался между деревьями, скамейками, фонтаном. Каблучки мои по асфальту стучат, во всем теле лёгкость, как полёт, и такое чувство, что счастье ждёт вон за тем раскидистым и душистым кустом. И я думаю о Вас... »
«Я в детстве тоже любил бегать под коротким летним дождём, задирать лицо навстречу охлаждающим струям небесной воды и обязательно поднимать руки, словно тянуться к этому чуду… А когда дождь заканчивался – также внезапно, как и начинался – беспощадное солнце высушивало немногочисленные лужицы и добавляло ещё большей жары».
«...Мой милый друг, Вы пишете, у Вас уже все в порядке. А письмо грустное, это чувствуется в каждой строке. Прошу Вас, не скрывайте, не прячьте от меня своих дел, и проблем. Позвольте их разделить с Вами, как Вы делите мои... Поймите, Вы мне близки со всем, что у Вас есть, и я всё принимаю вместе с Вами. Всё, что от Вас – благо. Я это точно знаю».
«…Лгать во спасение я не умею, моя радость! Мелкие неурядицы – на то они и мелкие, чтобы избавляться от них спокойно, не суетясь. А уж тревожить по пустякам близкого человека – не стоит, право! Мы едины душами, мы чувствуем друг друга на таком далёком расстоянии – разве этого мало? Этого вполне достаточно для участия – и я это чувствую всегда. Я знаю, что Вы придёте на помощь, когда мне будет особо невмоготу… Может быть, я даже сам попрошу Вас об этом, Душа моя!»
«Я БЛАГОДАРЮ Вас за то, что Вы мне это сказали, душа моя! Что Вы меня позовёте, если будет трудно... Это вот и есть главное, понимаете? Потому что только очень близкого человека можно позвать, не стыдясь ни слабости, ни слез... И я счастлива тому, что мы с Вами так близки... Тому, что я заслужила Ваше доверие... Нежность моя...
Я благодарю Вас!»
Глава 8
Воспоминания Сергея
Я сидел, в который раз перечитывая письма этой странной и такой милой и родной уже женщины, пусть незнакомой... И вспоминал всю свою жизнь: как так случилось, на самом деле, что так много было ошибок, испытаний, борьбы...
Наступил 2000-ый год. Город казался чужим и неуютным…
Он только что вышел из офиса, с последнего собеседования. Ему опять отказали, без особых причин, как отказывали в течение двух последних месяцев. В этом небольшом провинциальном городке работу по специальности найти было практически невозможно: число выпускаемой периодики столь мало, что в редакциях работали либо старожилы, либо «свои», то есть родственники главных редакторов или издателей, подчас абсолютно бесталанные. Он был готов даже пойти на стройку, но чернорабочим платили такие гроши, на которые недолго и ноги протянуть.
Уволенный вместе с ним коллега уехал в Москву, нашёл работу и звал в столицу. Для одиночки это было выходом, но за спиной семья. В последнее время стало невыносимо трудно объяснять жене причину отказов – у неё было собственное мнение на сей счёт. Ребёнок, наблюдая мелкие распри и крупные скандалы, принял сторону матери, хотя в силу своего возраста просто не имел малейшего права на осуждение отца. Семья трещала по швам – и только постель примиряла. Ненадолго, только на одну ночь. И чем дальше, тем реже были они, эти ночи-миротворцы…
Что делать? Он поступил так, как поступал в трудные минуты жизни – отправился в храм. Не сказать, что был верующим, просто он признавал существование Бога-творца, иногда надевал православный крестик, но не соблюдал постов и о праздниках знал только по напоминанию, любую религию считал чем-то вроде новогодней мишуры на ёлке, подчас излишне красивой и по сути ненужной. «Бог сотворил Землю, – считал он, – а религию писали живые люди. Писали по наитию и под самих себя. Иначе, почему на земле много религий, утверждающих, что Бог един?» Но храм для него был тем самым местом, в котором можно откровенно поговорить с Богом. По душам и почти t;te ; t;te. Он знал, что Бог его слышит.
«Господи! Тебе всё ведомо, – начал он свою немую и неумелую исповедь, – так направь меня туда, где я нужен сейчас! Я готов к любым испытаниям!..» Потом в молчаливой задумчивости немного постоял в храме, купил три свечки – и по очереди зажигая, поставил их перед иконостасами. Наугад, невзирая на святые лики, не разбираясь, кому, зачем и как – за здравие ли, за упокой. Это было неважно, даже безразлично. Он знал, что огонь очищает, а душе именно в этот момент хотелось чистоты и спокойствия. Он с минуту постоял, отрешённо глядя на последнюю зажжённую им свечу, потом наспех перекрестился и вышел из церкви…
Что было дальше, он не помнит. Час жизни просто выпал из сознания. Вот кажется, только он стоял на пороге храма, как вдруг оказался перед воротами военного комиссариата. Своего, районного, к которому территориально относился. «Наверное, так и должно быть, – подумал он, – не зря говорят, что Бог троицу любит». Быстрым шагом зашёл в четвёртый отдел и спросил, есть ли вакансии. «Есть, – ответили ему, просто и буднично, – Чечня. Будете заключать контракт?» Без малейшего колебания он согласился и только после спросил об условиях и оплате… Паспорт и военный билет, взятые для собеседования, были с собой, на оформление ушло не более четверти часа. Ему дали бланк направления на медкомиссию, список необходимых документов и справок, которые предстояло собрать и принести в следующий раз, и пожелали удачи. Просто и буднично. Видимо, отправлять людей в жернова смерти было для сотрудниц четвёртого отдела привычным делом…
Бог любит троицу. После Афгана он клялся, что шкуру «рекса» снял навсегда и своё отслужил сполна. После Таджикистана, куда на контракт он пошёл из-за отсутствия работы и средств к существованию, он дал слово самому себе, что «никуда и никогда более»… Прошло шесть лет – и всё повторилось... Опять нужно влезать в собачью шкуру, которая сузилась подобно шагрени – прожитые годы не прибавляли былого задора, а обретённая с ними мудрость всеми фибрами сопротивлялась его волевому решению. В третий раз он заключал пари с самим собой, со всем миром и с силами свыше, но если первый раз это было по принуждению, второй – по горячности ещё незрелой головы, то на сей раз он словно оправдывал утверждение о любви Бога к «троице». «Что же, если Бог призывает меня, значит, я кому-то буду нужен там, – подумалось ему по дороге домой, – так тому и быть!»
Домашние ждали результата. Предчувствуя реакцию, он жёстко прознес: «Я нашёл работу. Временную. Контракт, Чечня». Мама, словно оглушённая, отступила на шаг, схватилась за сердце и молча ушла в свою комнату. Жена истерично выкрикнула: «Только через мой труп!» Переждав поток слез и упреков, устало сказал: «Успокойся. Не в первый, не в последний».
Мама вышла из своей комнаты, пропахшей валерианкой. «Лена, послушай, что я скажу: судить легко, а вот понять – это дано не каждому. Ты его не переубедишь. Пусть идёт. Вместе ждать будем. Он вернётся».
---------------------------------------------------
Ольга прочитала его рассказ-исповедь, затаив дыхание...
Читать было страшно. Страшно, оттого, что она сама никогда такой вот жизни не знала. Все эти перестроечные неурядицы прошли мимо: как преподавала она в своем университете, так и все осталось по-прежнему. Разумеется, сложности с зарплатой, с магазинами и прочим, были, но все как-то можно было уладить, – в конце концов, взять работу в переводческом бюро, если нужен дополнительный заработок.
Для нее эти годы ассоциировались с книгами и газетами, шумными митингами белыми питерскими ночами, где читали стихи, пели свои песни барды, спорили практически незнакомые люди разного возраста, но с одинаковой горячностью и интересом. Словно свежий ветер весны проносился по ночной площади у Казанского собора...
И как-то никогда не сталкивалась она с тем, что составляет трудную и подчас унизительную часть человеческой жизни, с борьбой за сушествование... Вот с тем, что с такой болью, с трудом было написано Сергеем... Как, оказывается, бывает, страшно и трудно, как безнадёжно могут жить люди... Не жить – выживать...
И как это несправедливо! Боль за него занозой сидела в сердце, и с запоздалым сожалением думалось: «Ах, если б я тогда знала его... Пусть он был не свободен, ведь и это не главное... Но я смогла бы помочь, удержать...»
Письмо написалось само собой...
«Мечта моя!
Так и только так мне хочется говорить вам...и только вам. Впервые в жизни. Моя безоглядная любовь... Моя жизнь... Я буду с вами всегда. Я буду с вами всюду, где бы Вы ни были. Ночью я буду рядом, едва касаясь, оботру испарину с Вашего лба, укрою под утро Ваше захолодевшее во сне плечо... разглажу морщинку боли на Вашем лбу губами…
Я, я, а не кошмар, приду и загляну в ваш сон... чтобы беречь его... Счастье моё и радость... Беда моя... Жизнь моя... Моя рука ляжет в Вашу, когда вам нужно будет удержаться... Моё сердце будет биться рядом... и не отпустит Вас... Я не могу без Вас...
Помните это... пожалуйста, помните!..
И я жду вас. Всегда.
Душа моя, не нужно ничего отвечать... Я счастлива своею Любовью, я полна ею, и поверьте, этого достаточно, чтобы жить, зная, что Вы – ЕСТЬ! А это главное... Я ничего не жду от Вас, даже ответа, только будьте! Всегда...
Вы УЖЕ сделали меня счастливой: ведь Любовь к Вам – такое чудо, ради которого стоило жить в одиночестве все эти годы... Какой длинной была дорога к Вам, друг мой! Какой трудной, ухабистой, пыльной... И как же трудно было донести к Вам все: мою глубокую к Вам Нежность, ласку, Любовь... Ничего не уронить, не расплескать по пыльной дороге, не запачкать...
Сохранить для Вас свою душу, Любовь свою... Главное, что Вы есть – и значит, всё было не зря, не напрасно. Вы – есть, и я могу любить Вас издали. Любить – и быть счастливой этой Любовью. Душа моя...
Да благословит Вас Любовь моя, где бы Вы ни были!»
Глава 9
Единение с природой. Насколько глубокий смысл заложен в этом словосочетании, настолько мы его и упростили. Выехать за город – на шашлыки, под водочку – нализаться до крайности, выбросить там же пустые бутылки и прочий мусор… А где будешь отдыхать через неделю, месяц? А кто придёт за тобой на это место «культурного отдыха»?
Нет, единение с природой происходит не так, далеко не так. С природой надо слиться, почувствовать себя её частью – равной частью, но никак не преобладающей над остальными. Неважно, где ты – в лесу, в горах, на берегу моря – всё это природа со своими особенностями. Только поняв особенности природы, станешь её частью. Почему альпинистов тянет в горы, а дайверов – в глубины? Да потому, что именно так происходит процесс слияния с природой-матушкой.
Сергей задумался. Как хорошо было раньше, когда он жил в российской глубинке! Если было плохо, трудно, муторно на душе, его успокаивали только две вещи – огонь и вода. Но если огонь мог быть любым – от свечки до кострища, то вода непременно должна быть Волгой. Поэтому с детства имелась привычка прыгнуть в седло велосипеда и сгонять на берег. Он не любил берега, закованные в гранит или бетон – они казались мёртвыми. Настоящий берег должен быть песчаным или илистым, обыкновенно грунтовым или усыпанным мелким ракушечником, поросшим камышом или со склонёнными над водою ивами. Вот на такой берег он любил выходить. Выйти, посидеть, глубоко вдыхая в себя приятный запах речной свежести.
Сергею доводилось побывать на разных реках – от Немана до Амура. У каждой реки – своя особенность, своя прелесть, но ни одна река не пахла так, как пахнет Волга в своих низовьях, у Астрахани. У Волги особый, ни с чем не похожий запах – и это подтвердит любой понизовец. Что в этом запахе? Свежесть воды перемешивается с затхлостью берегового ила, тонкой струйкой ощутимо проявляется привкус только что пойманной рыбы, к ним незримо примешивается тонкий аромат цветения водной растительности – от аира до водорослей. Этот запах невозможно разделить на составляющие ни в одной лаборатории мира – он хорош именно своей целостностью. Он манит своей простотой и одновременно успокаивает нервы. Наверное, не зря именно про Волгу сложено столько песен – не один он заметил эту особенность великой русской реки.
Эх, выйти бы сейчас на волжский бережок! Увы, несколько лет назад Сергей сам заточил себя в бетонные джунгли российской столицы. Любил ли он Москву? Да, но более за русскую историю, чем за современную суету. Но живая история – от Кремля до Новодевичьего монастыря – не могла успокоить душу так, как это делало простое и возвышенное творение природы, Волга-матушка. Сейчас ему остро не хватало знакомого с детства волжского запаха… И в письме к Ольге это чувствовалось.
«Здравствуйте, моя дорогая Ольга!
Сегодня ностальгирую. По малой родине, по детству. Даже по Вам, хотя ностальгировать по Вам немного странно – Вы моёй настоящее и будущее. С каким бы удовольствием я сейчас перенёсся из тесноты душной московской комнаты на волжские просторы! Представляю себя в лодке, причаленной к берегу: сижу на банке с ноутбуком и пишу Вам письмо. Рядом, среди спутанных водорослей, вальяжно проплывают мальки воблы, а если вглядеться в глубину, можно заметить парочку небольших краснопёрок. Заброшенная мной поплавковая удочка позабыта, наживка съедена, и тарань таращатся на голый крючок, ностальгируя, подобно мне по родине, по былой наживке…
Нет, с ноутбуком на лодке – это что-то! Это прямо-таки ненаучная фантастика! А вот хочу так! А ещё хочу, Душа моя, взять Вас с собой на рыбалку. Представляете, какое это наслаждение – подсекать рыбу, чувствовать, как ты её перехитрил! А знаете, как интересно вытягивать сопротивляющуюся, режущую пальцы леску, воображая на конце удилища по меньшей мере осетра? Нет, там осетра быть не может, наживка – малёк, ну тогда судака килограммов на пять? Но вываживаешь потихоньку леску и видишь свой улов – сомёнок не более кило. У сома есть привычка загибать хвост (астраханцы называют «плёс») под прямым углом – вот и чудится рыба-кит, попавшая на крючок…
Да не это главное! Волга! Запах Волги, неповторимый и несравнимый ни с чем! Вы только представьте картину – рассветное солнце, лёгкое колыхание волн, крики изголодавшихся чаек и тихие всплески играющей рыбы на поверхности. Далёкие гудки буксиров, шлёпание и рёв подвесного мотора, лёгкий шелест камыша с противоположного берега, скрежещущий шорох воды, омывающей днище лодки… Как это описать? Картиной не передать запахи, поэзия бессильна в описании звуков. Видеокамера лишь. Да и ей не под силу отразить душевную радость…
Даже моряна, необузданный юго-восточный ветер с Каспия, имеет свою прелесть. Сильная моряна поднимает высокую волну, вздымает не успевшие вовремя рыбацкие лодки на гребень и с силой бросает вниз, в бездну, чтобы через пару секунд вновь взметнуть на гребень. Это даже с берега страшно наблюдать, а я вот неоднократно попадал в такое! Что там «американские горки»! Взлетаешь на гребень – вёсла сушатся, ныряешь вниз – ничего не видно за стеной воды. Только успевай ставить корму лодки по диагонали к неистовой волне, иначе захлестнёт, зальёт водой, наполнит лодку до краёв…
Бросить бы всё – и на Волгу! Только вместе с Вами – одному неинтересно. Поехали?»
«…Знаете, а ведь я тоже люблю сидеть и смотреть на воду. На набережной Невы есть такие ступеньки, они сходят к самой воде. И я любила там сидеть и смотреть на волны. Пахло морем, водорослями, корюшкой – волшебной питерской рыбкой, отдающей свежим огурцом.
Вот Вы так славно написали о Волге, и мне вдруг почудилось, как я сижу плечом к плечу с Вами на берегу, чувствую Ваше тепло, и нам не надо ни торопиться, ни расставаться… Говорят, бывает такое счастье, когда любящим не нужно разлучаться... Это так чудесно, наверное, что мне даже трудно поверить...»
Глава 10
«Здравствуйте, Душа моя!
Вижу, как Вы улыбаетесь! Вам разве не нравится, что я назвал Вас Душой? Простите, но пока нет в моём словаре более точного определения для Вас. Есть другие слова, но они не отразят истинного смысла Вашей сути. Посему Вы останетесь Душой. Моей Душой.
Я теперь хочу встречи. Я хочу увидеть Вас – и ослепнуть от Вашей красоты… Скажете, что Вы не столь красивы? Чушь, полнейшая чушь!!! Человека с красивой душой лицо не испортит! Я хочу поднять Вас на руки – нежно и ласково – и буду кружить в вальсе… Что? А, если Вы весите более центнера? Бред, полный бред! Выбросите Ваши весы на помойку! (В Германии есть помойки, надеюсь?) Впрочем, я подниму Вас, даже если придётся побить мировой рекорд – я не замечу этого веса. У Вас же крылья за спиной – крылья любви! Я, и только я так смогу обнимать Вас, потому что по-настоящему люблю…
Увы! Помните, как у Грибоедова? «Блажен, кто верует, тепло ему на свете!» Увы, увы, я невыездной – моя категория воинского учёта (из-за службы в спецподразделениях) ограничивает свободу перемещения только в пределах одного государства. Того, которому присягал… За границу нельзя – слишком много знаю. Потому и дал подписку о невыезде…
Конечно, любой закон можно нарушить – в этой стране загранпаспорт получить нельзя, но его легко купить, да ещё и так, что всё будет проведено через единую компьютерную систему… Деньги решают всё, подчас даже то, что выглядит нерешаемым. Здесь запросто и задёшево покупаются водительские права, вузовские дипломы и любые нужные справки и документы. Скоро здесь будут торговать совестью… Впрочем нет, совесть – это как раз тот товар, который никому не нужен. Вы уже успели забыть российские нравы? Я напомню. Я не дам Вам позабыть исторической родины. Вы слышали песню Николая Старченкова о стране? Там есть слова «Я в ней вообще живу с трудом»? А ведь живём как-то! Мне в эту страну даже стыдно приглашать Вас – после европейского чистоплюйства в российском хамстве можно увязнуть по самые Нидерланды. Это без намёка, это присказка такая, на нашем сленге. Оттого и горько.
Хватит о грустном. Надо говорить о чём-то весёлом, отвлечённом от проблем. Например, о домашних животных. Вы любите собак, кошек? Я люблю. У меня было несколько собак, все разных пород – сначала немецкая овчарка, потом колли, последним был ньюфаундленд Чарли. После него я собак не завожу – он был настолько умным, что менее разумную собаку, наверное, полюбить не смогу. Чарли любил слушать мои песни под гитару. Скажете, что он мог понимать? О, я сам удивляюсь, но как по-разному он реагировал на песни. Вздыхал под грустную лирику, весело вертел хвостом под бравурные композиции, а под некоторые песни задумчиво сводил брови и часто-часто моргал, словно улавливал суть. Порой мне казалось, что он сейчас заговорит. Наверное, я бы даже не удивился, будь оно так. Когда он умер – от своей собачьей старости – мне показалось, что у меня отняли часть души…
А вот в Грозном бродячие собаки были истинным бедствием – не только разносчиками инфекции, но и манерой нападать исподтишка. На местных. Обезумевшие от голода и звуков войны собаки носились по городу поодиночке и мелкими стайками в поисках пропитания. Дальние родственники волков в одночасье вспомнили позабытые инстинкты хищников… Людей в камуфляже они не трогали – знали, что с оружием, а оружия они боялись пуще любой напасти. Стоит только клацнуть затвором – она уже на спринте за ближайший угол. Я в них никогда не стрелял, и подобную жестокость пресекал на корню. Зачем? У животных нет оружия, они не смогут ответить. Да ещё потому, что любое живое существо имеет право на жизнь. И шелудивый пёс, если не кусает, и презренный ваххабит, если не стреляет…
Ну вот, опять начав со здравия, я отправился в заупокой. Что-то сегодня не пишется о весёлом. Не тот настрой, видимо. В последние месяцы было так тягостно, что если бы не Вы, я мог бы сойти с ума. Да, да, это так! Вы же мой колодец, в который можно выкричаться. Вы – моя Душа, без которой homo sapiens – и не человек вовсе. Вы – моя Любовь, тонкий луч света далёкой галактики, который освещает мне путь к прекрасному. Пусть даже это путь в никуда – я готов по нему пройти до конца…»
«Вы мечтаете о встрече...
Знаете, это звучит так чудесно, что трудно поверить... Неужели однажды я смогу заглянуть в Ваши глаза, тронуть Вашу руку... Странно, мне почему-то очень важным кажется – увидеть Ваши руки... Душа моя... Как же я счастлива, даже думая об этом! Мой милый, сердечный друг Сергей... Серёжа... Вот так мне хочется иногда Вас называть. Вы не рассердились?
И я смотрю на Вас глазами души моей, и любуюсь Вами...Так часто мне хочется сказать Вам: Прекрасный мой... Я очень... очень верю Вам, душа моя! И знаю наверняка: Вы никогда не покинете меня. Что бы ни случилось. И ещё – если б что-то случилось со мною – я знаю, я уверена, что Вы бы через все границы и расстояния пришли ко мне, и были рядом... Всё разбросали и всех – но были! Потому что Вы такой.... Самый сумасбродный на свете, самый единственный...
Дорогое моё счастье...»
--------------------------------------------------------
«Конечно, я люблю и собак, и кошек. Мы как-то понимаем друг друга, и мне совсем не кажется странным с ними разговаривать: ну вот не могу я избавиться от чувства, что они меня понимают. Смешно, да? Ну вот так...
О чем Вам написать ещё... О том, что сегодня снова ясный и немного туманный с утра день. У меня с балкона виден лесок, и клочья тумана там запутались с ночи и так и лежат, и пахнет грибами, сыростью и первыми опавшими листьями...
И – во всём этом непостижимым образом – Вы... О чём бы я ни думала, куда б ни шла – кругом есть Вы... И это сказочно, страшновато немножко, и очень, очень счастливо!»
«…У нас идёт дождь. В окно смотреть не люблю – там маленький захламлённый дворик, заросший деревьями и травой. Он портит настроение своей неприглядностью. Если открыть окно, комнату наполняет странный запах… Запах периферийной Москвы, перемешанный с привезёнными из провинций и других стран оттенками. Это запах пота, боли и надежд…
Знаете, у О.Генри есть рассказ о том, как ароматы меблированной комнаты подталкивали постояльцев к самоубийству… Мне иногда кажется, что и у этого запаха общаговского дворика есть подобная магическая сила… Во всяком случае, до Вас я смотрел в окно и спрашивал себя, зачем живу? А сейчас – Вы, Вы и только Вы стали всем смыслом существования!..»
«Друг мой, я мало сплю в последние дни, после нашей с Вами встречи... Не хочу. Вот так – проснусь рано утром, и лежу, даже не думая ни о чём. Просто – смотрю в окно, светлое утро, клён размахивает листьями, а я улыбаюсь и слёзы на ресницах – от волнения и тревоги, и радости... И что день пришел новый, а в этом дне – Вы...
Вы – есть, и это главное, и есть, зачем жить, и счастье таким пушистым щекотным клубочком сидит в груди, и я ловлю себя на том, что беспричинно улыбаюсь. Вам. Вам, душа моя дорогая...»
«Я каждое утро с нетерпением бросаюсь к компьютеру и смотрю почту. И вот, когда среди огромной горы спама и прочей корреспонденции я вижу «Входящее от oolga50”, сердце начинает трепетать, как в юности от первого прикосновения к девичьей руке… Я волнуюсь, бегло читаю, а потом перечитываю несколько раз – и с каждым новым прочтением вижу тайный смысл, скрытый подтекст… Вы так пишeте! Ваши письма нельзя просто прочитать – их нужно понять всей глубиной сердца…»
«Я Вам открою секрет, можно?
Мне кажется иногда, что вот однажды я прижмусь к Вашей груди, всем лицом прижмусь... как будто вот наконец Вернулась Домой.. .понимаете? И впервые за много лет почувствую себя спокойной и счастливой...
Потому что – Вы... Моя мечта, мой светлый друг, беда моя...»
«…Мы просто сойдём с ума. Оттого, что мечта стала реальностью. Оттого, что счастье захлестнёт волной – и не оставит права на глоток воздуха извне. Оттого, что две половинки наконец-то воссоединятся. Пусть так и будет!..»
«Если б Вы только знали, что же Вы для меня... И Любовь, и Надежда, и ...жизнь сама! Вы мне написали те самые, единственные слова, которых я ждала... И я так хочу верить, что годы, века безвременья позади... Годы Ожидания Вас... Сейчас у меня такое чувство, что их просто не было. Я смотрю на себя в зеркало, и не узнаю себя: глаза сияют так, что заметно, наверное, даже окружающим... А всё Вы!..»
«Опять на улице дождь… Я сегодня написал песню о нас, о нашей донельзя странной любви… В ней всё – желание любви и невозможность прикосновения. Я немного подумаю над мелодией и пошлю её Вам.
Годы…Годы не властны над силой чувств. Будет ли у нас шанс встретиться – не знаю. Можно многое отдать за пять минут встречи, но даже за годы наших безумных писем я благодарен судьбе и Богу…»
«Как же сейчас хочется просто подойти, виском прижаться к Вашему плечу... Вы же поняли, что для меня значит этот жест? Я знаю, Вы поняли! Потому, что это – Вы...
Знаете, а ведь я Вас люблю! Снова и снова, и всё, словно в первый раз повторяю я эти слова... В первый..... Знаете? В первый! Потому что до Вас это были – просто слова. Слова, которые полагается говорить мужчине и женщине. А сейчас я вижу и чувствую всю их грозную силу...»
«…Хотел написать озорной мотивчик – не получилось. Всё слишком серьёзно, чтобы переводить в шутку… И всё равно – это песня о венчании наших душ. Двух встретившихся душ, достойных этой любви…»
Глава 11
«Милая Ольга!
Как же здорово, что Вы есть на свете! Как здорово получать от Вас вот такие тёплые нежные письма! Они окрыляют, дарят надежду на лучшее… Мне уже даже не так важно, встретимся ли мы вообще когда-нибудь… Только не сердитесь! Понимаете, есть два человека, между которыми протянулась тонкая ниточка добра и света – как вольфрамовая нить в электрической лампочке – через расстояния, через время. У меня такое чувство, что эта ниточка согревает всех, над кем мы её невольно протянули, во всех городах и странах… Пусть так будет! Пусть она дарит радость каждому – нам же хватит тепла наших душ на всех?
Ольга-Оленька, дорогой Вы мой человек! Вот опять поймал себя на мысли, что изливаю благую чепуху… Помните песню «Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…»? Конечно, мы далеко не молоды, за спинами такой житейский опыт, что мало не покажется, но как же хочется сбросить с себя эту ношу прожитых лет, чтобы опять стать молодым и беззаботным! Любить безоглядно, не загадывать наперёд…
Вот Вы уже не раз упомянули фразу, относящуюся ко мне, со словами «кто знает, что такое смерть, боль, кровь, война...» и невольно спрашиваете, как мне удалось сохранить в душе «синий кристалл»? Пожалуй, Вас удивит, даже поразит моё откровение… Я уже думал, что может быть, не стоит говорить Вам об этом. Знаете, моё мировосприятие шокирует, мягко говоря. Итак, приготовьтесь к шоку: МНЕ НА ВОЙНЕ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ В МИРНОЙ ЖИЗНИ! Это трудно понять. Это понимают даже не все прошедшие войну. Когда я об этом сказал маме, она сказала: «Конечно! Там день прошёл – и слава Богу, что живой! Вы там жили, словно однодневки!..» По правде, никому другому бы не простил такое сравнение с бабочками. Просто материнская тревога эквивалентна пережитому в бою. И ещё неизвестно, кому проще.
Я на войне сразу нашёл себя, своё место. Я там другой – спокойный, уверенный в себе и хладнокровный. Там надо выключать эмоции – лишние эмоции. Знаете, Ольга, в российской армии офицеры любят вспоминать строчку присяги «военослужащий обязан стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». Это универсальная строчка! В неё подсознательно заложена и неустроенность быта, и недосыпание, и голод, и даже внеуставные взаимоотношения. Её придумал гениальный безумец, каких в армии и по сей день немало. А посему на любые жалобы или требования солдат всплывает именно эта универсальная строчка, ибо под неё можно подогнать всё, абсолютно всё!..
Так вот, что касается места на войне. Боевые действия – это экстремальная ситуация длительного периода. Из этого экстрима просто нет выхода! Поэтому люди эмоциональные, до конца не контролирующие себя, начинают потихоньку срываться. Вот тогда из них и начинает лезть наружу, простите, дерьмо. Да, да, обычное человеческое дерьмо, которое сидит во многих и о котором Вы вообще никогда не узнаете, даже если проработаете с ним в каком-нибудь офисе годы. Надеюсь, Вы меня правильно поняли – я имею в виду самые скверные человеческие привычки. Вы это знаете! Это как в неудачном браке, когда женимся на царевнах, а спустя время получаем лягушек. Ну, или принцы на белых конях, которые из чужих конюшен, а сами они не инфанты вовсе, а просто инфантильные.
Если Вы думаете, что каждый прошедший войну – идеал, то сбросьте розовые очки. Я немало повидал алкоголиков, наркоманов и просто идиотов в камуфляже. Форма не всегда дисциплинирует, чаще она пробуждает в человеке дух супермена и синдром безнаказанности. Голливудские фильмы – плохой пример для подражания, а советскую классику, пусть слегка и надуманную, мы уже позабыли. Поверьте, Ольга, я немало повидал «рембо» и «терминаторов», погибших в первом же бою. Вечная им память! Они думали, что всё будет как в кино, но шальные пули и мины-«лягушки» доказали обратное. Ребят жалко, спору нет, но… Солдатами не рождаются. Солдатами становятся в первом бою. Если повезло уцелеть, если помогли подсказки опытных бойцов, если голова оставалась на плечах – это половина дела. Вторая половина – если после этого не свихнулся, не спрыгнул с ума от увиденного. Мне и такое видеть доводилось, когда ребят через считанные дни после первого боя отправляли в «психушку»…
Теперь задайте резонный вопрос: а как же деды и прадеды наши не свихнулись в Великую Отечественную? Сам долго не мог понять… А вот Вам ответ. Спустя пару лет после Чечни сидел в очереди к врачу. Очередь была длинной, но как всегда нашлась та, которая, с вечным «я только спрошу», попыталась проскочить в кабинет. Скандал разгорался на глазах. Я спокойно встал, вынул из кармана ветеранское удостоверение и показал ей со словами «я вообще могу без очереди пройти, но как видите – сижу со всеми». Вероятнее всего, совесть эту женщину не покинула окончательно, она повернулась и встала в конец очереди. Я снова присел на своё место, как вдруг сидящий рядом дедушка обратился с вопросом: «Сынок, а ты где воевал?» Я ответил. «Сынок, а я ведь перед вами, кто эти войны прошёл, шляпу снимаю!» На моё удивлённое «почему?» он начал своё повествование.
«Вся Отечественная война – а я прошёл в пехоте от Киева до Германии – это две неравные части. Собственно, малая часть – это полтора месяца в Бендерах, а большая – всё остальное... Так вот, мы же воевали окоп против окопа, либо они шли в атаку, либо мы. Отступали, наступали – всё равно были лицом к лицу. А вот в Бендерах страху натерпелись. Стреляли по нам исподтишка, в спину, любой куст таил опасность. Бога молили – поскорее уйти на основной фронт. У нас несколько бойцов разума лишились – их напрямую в «умалишёнку» отправили. Когда вышли из бендерского леса, вздохнули с облегчением – конец этой бандитской войне… А у вас, сынки, все войны такие были – бандитские…»
Вот Вам и ответ! Не будь того ветерана, я бы и сам не знал истины. А то, что не сломался и остался собой – за то спасибо Господу! Если бы он и в мирной жизни так же меня «опекал»… Знаете, у меня нет собственного жилья. Как начал в Москве жить по принципу «как-нибудь перекантуюсь», так и живу. Общага – вот, наверное, мой удел до конца столичной жизни. Это потом, когда выйду на пенсию, вернусь в Астрахань… Буду ловить рыбку и солить огурцы – чем ещё заниматься на пенсии? Вот только доживу ли…»
«...Синие шторы и пол, белая занавеска флагом развевается от лёгкого ветерка из распахнутого окна, и ветер этот пахнет мёдом, клевером с близкого поля и скошенной травой от газона под окном... Пустоватые комнаты, в которых пока ещё стоит запах от прежних жильцов, запах крепкого местного табака и специфической кухни, но и это всё неважно, потому что это сейчас уже Мой Дом.
И Вашей музыкой, песнями, картинами... Они заполняют комнату – и я счастлива!
Вы поняли, ЧТО это означает, да? Свобода – и Вы! Да, душа моя, я переехала наконец-то, после долгих мытарств, и обрела свой дом, в котором лежат мои вещи. И это счастье, и я могу открыто говорить с Вами, писать, улыбаться Вам навстречу...»
«Немного странно слышать о моей музыке… Я не композитор – мелодия только создаёт оправу для стихов, придаёт им иную окраску. Вы просто любите – и всё во мне для Вас слепо прекрасно, в том числе и песни… Ну и пусть! Ведь Вы во мне тоже пробуждаете эти чувства. Я Вас люблю безумно – и не хочу ни о чём думать. И то, что Вы освободились душой и телом от гнёта и деспотизма, сделает Вас ещё прекрасней! Лучшей женщиной на свете!..»
«...Знаете, всегда любила вот такой тихий дом, уют и мягкие тапочки. Вот... портрет одинокой дамы в интерьере. А интерьер у мeня и правда, придуман мною самой, наскоро, поскольку мне пришлось выезжать почти бегом, и мне даже мою подушку не отдали. Пришлось покупать всё. Ну… нет худа без добра: это дом без предыстории.
И ещё – это то место, где я могу мечтать и думать о Вас, ждать весточек от Вас, Вам улыбаться утром, просыпаясь, потому что – помните, у Элюара: «Я открываю глаза, и ты встаёшь у меня на ресницах...»
«Вы верите переводчикам? Вы думаете, именно так думал Элюар? Впрочем, пусть так и будет. А вот мне даже не надо открывать глаз – Вы всегда со мной. Вы растворились во мне, стали частью меня…лучшей частью… Хотел написать Ваш портрет, но получилось, что просто скопировал фотографию. Решил – нет, напишу его при встрече. Вы должны быть на нём живой, чтобы казалось – вот сейчас поднимете глаза и заговорите. О любви заговорите. Самыми красивыми словами…
Вот только когда? Где?.. Суждено ли нам встретиться? С течением времени мне всё больше кажется, что Вы – фантом, сказка, которую я сам себе придумал… Лучшая сказка на свете…»
«...Нет, не могу... Сейчас я скажу Вам то, что нельзя, не должно говорить Вам, и всё же... я не могу иначе! Если б Вы меня позвали... хоть на минуту, на час... Я всё бы бросила, сломала всю жизнь и была бы жадно счастлива – пусть один час, и чтоб помнить о нём всегда... Если б я была нужна Вам...
Что, что я могу сделать, кроме писания сумасшедших писем, как мне уйти от Вас... от муки и счастья, и невозможности полной вас забыть! Как мне помнить о том, что нельзя, невозможно, запретно - даже думать о том, чтоб любить Вас... Как же мне уйти от этого...
Я не могу. Не могу... Потому что ...я знаю: если б только пришли... хоть на миг... Я бы бросила все и упала, чтобы обнять Ваши колени...Господи, бред же какой, с моей гордостью сумасшедшей - и я Вам пишу вот все это... Я Вас не знаю, не видела никогда и всё это сон...наваждение, и оно сильнее, чем явь...»
«Не позову, родная! Вот именно потому не позову, чтобы не сломать жизнь… Вам сломать, потому что моя давно сломана. Поверьте, Вы очень нужны мне, Вы мой самый родной человек, но не слишком ли высока цена часа? Вы же мудры, Вы сами знаете, что от яркого пламени надо перейти к ровному спокойному горению… Я хочу, я не меньше хочу видеть Вас, целовать всё Ваше тело – от мочки уха до мизинца на ноге, и не во сне – наяву… Мы сойдём с ума от встречи! Мы сведём друг друга с ума!
А вот постараться забыть… Знаете, это всё равно, что запретить себе дышать. Именно дышать, потому что мы друг для друга – свежий воздух в привычной затхлости бытия… Нет, более того – мы дыхание друг друга…»
«Я вас люблю...
Сказать: «Душа моя...» Быть сдержанной, как обычно, чтоб не тревожить Вас...
Я не могу более... Тревога о Вас, боль и мука переворачивают мне душу, и я не сплю уже
несколько ночей, лишь забываюсь ненадолго. Это просто... сумасшествие. И вам это не нужно, нельзя, не вовремя. Вам нужно ровное, спокойное горение и добрая и тихая любовь, а не сумасшедший огонь... Я пока не могу. Потом, когда-нибудь... возможно, я успокоюсь и всё будет ровно и замечательно, как вы хотите... Не сейчас... пока...»
«Оленька, родная моя! Я вот думаю – а может быть, вот именно это сумасшествие нам и нужно? По крайней мере, сейчас? Вот эти эмоции через край, вот эти безумные письма? Представьте питерское наводнение – рокочущие волны грозной Невы смывают накопившуюся грязь с дорог и тротуаров и уносят куда-то к Финскому заливу… Может быть, именно так очищаются души от прежней скверны? А ровное горение придёт после…»
«Любовь – трагедия, я это знаю теперь точно… Потому что отдавать слишком много, себя, всю душу…этого нельзя, это пугает и отталкивает, как и всякое излишество. И я скрывала…всё это время. И как ненужно, безнадежно ненужно и бессмысленно любить вот так… Вам этого не нужно. Я знаю…
Тоска моя, моя бесконечная боль…и счастье… Жизнь моя… Моя вечная мука…Моя Любовь… Одно хорошо: я сейчас передвину это письмо подальше. И вы его прочтёте – если прочтёте когда-либо – нескоро… И всё же, всегда одно неизменно и вечно: да сохранит Вас Любовь моя!»
«Любовь – трагедия??? Да как может быть трагедией счастье??? Посмотрите с другой стороны: ну да, мы мучаемся от непреодолимости расстояний и условностей, что стоят между нами, но ведь наша Любовь выше всех этих мелочей! Она дала нам надежду, крылья за спиной! Она заставила оттолкнуться от земли и взмыть к солнцу, к свету!..
Разве это не прекрасно? Пусть и Вы будете хранимы моей любовью!..»
«И снова Вы бережёте меня.... от меня самой... Мой добрый, мой прекрасный друг... Только Вы можете вот так – забывая о себе, о том, что Вам неизмеримо труднее, чем мне... Вы торопитесь утешить, обласкать, защитить... И мне совестно, что я заставила Вас тревожиться, Любовь моя!»
Просто...никогда прежде я и не могла представить, что можно любить – вот так – до полного забвения... Я теперь часто слушаю – душой слушаю – как Вы... Ладно ли всё с Вами, жизнь моя?»
Душа моя, я нынче перечитывала Ваши письма, и снова меня до озноба испугал Ваш рассказ о ранении… Как, как можно, пережив такое, быть таким как Вы… Как же смогли Вы душу Вашу сохранить живую, Любить без памяти и себя отдавать вот так..всего, без оглядки, если… Как мне страшно за Вас… хотя, Вы наверное, не знали страха?
Смешной вопрос… Но я смотрю на Вас – и Верю Вашей силе, мужеству Вашему. И глубокая нежность Ваших писем непостижимым образом открывается из всех испытаний, что Вы прошли…»
Глава 12
«Ах, Ольга! Родная Вы моя! Как же это трудно объяснить…
Что касается страха… Если в бою испугался – считай, погиб. Вот после боя, когда невольно «отматываешь плёнку» назад, становится страшно. «Вот тут могло зацепить, здесь друг выручил – прикрыл, там чудом ушёл…» Потом сметаешь всю эту шелуху ощущений, внушаешь, что всё в прошлом – и живёшь дальше. А если не сметёшь – сдвинешься по фазе…
Вы ещё не отказались от мысли поехать волонтёром в Афган? У меня такое подозрение, что хотите проникнуться ощущением войны, заочно почувствовать её на собственной шкуре… Не получится. Война – это экспромт, ничего заранее не предугадаешь. Уж насколько я был хладнокровен, и то попал в такую ситуацию, что едва не тронулся рассудком. Это опять к вопросу о страхе… Помните, я говорил Вам, что никогда не пил водку? Это не совсем так. Я пил после одного случая… Ну, хорошо! Это очень страшно, мне тяжело вспоминать об этом, но расскажу. В конце концов, иногда изложенное на бумагу уже не так будоражит память… Может быть, это окончательно Вас убедит не ехать к чёрту на кулички под пули душманов».
…В тот день мы были в мобильной группе. Знаете, если у нас не было ни единого выезда за день – это повод перекреститься и порадоваться. Обычно выезжали на подмогу – туда, где шёл бой или на взрывы. К сожалению, машины и бронетехника подрывались в Грозном часто…
Рация зловеще зашипела. Она всегда шипит, прежде чем сказать что-то ужасное. «Мужики, ваша «коробочка» – бортовой номер такой-то? На управляемом фугасе подорвалась, запоминайте координаты…» Мы сорвались с места и прыгнули в дежурный БРДМ. Минут десять напряжения – что там, как ребята? Скорее, скорее… Дней десять назад практически в этом же месте на таком же фугасе уже подрывался БТР. Как уцелел экипаж в изрешечённой машине – одному Богу известно. Помню только, что когда ребят доставили в часть, механик-водитель вдруг взялся руками за голову, запрокинул её назад, а потом вернув на исходную, сделал безумные глаза и начал дико хохотать. Это была истерика, нормальная человеческая истерика. Осознание, что чудом остался жив, что родился заново. Его напарник и земляк, стрелок экипажа, едва стоял на ногах – бледный и растерянный, безумие друга угнетало его всё больше, в конце концов он потерял сознание и рухнул, как подкошенный. Обоих завели в расположение и дали единственное в таких случаях лекарство – полную кружку водки. Обычно помогало, если нет – повторяли дозу. Пока в себя не придёт или не вырубится в сон.
Вот он, наш БТР-70. Он съехал с трассы и уткнулся в стену дома. Подъехали вплотную, я перескочил с брони на броню, ребята оцепили прилегающую территорию. Правый – командирский – люк был открыт, запрыгиваю внутрь, ногами на свободное сиденье, и… Первое, что увидел – водитель как-то неестественно косо сидит в своём кресле, а задней части головы просто нет. И мозги…серые бесформенные куски размазаны по боковой стенке вплоть до воздушного редуктора и блока шинных кранов… Этому уже нечем помочь… Оглядываюсь – и вижу, что стрелок неудобно лежит за правым креслом, на рычагах включения передних мостов и раздаточных коробок. Весь в крови, но тихо стонет. Аккуратно переползаю к нему, хватаю за плечи: «Живой, братишка?» Он открывает глаза, наполненные болью и усталостью, и тихо шепчет в ответ: «Ещё поживу…» Я кричу: «Только не умирай, братишка! Сейчас мы тебя в госпиталь…» Хватаю его за подмышки, кричу наверх «мужики, принимайте!» и поднимаю тело вверх. Ребята осторожно берут его, начинают вынимать в проём люка, а у меня мелькнула странная мысль «почему такой лёгкий?» Опускаю глаза и вижу, что ниже пояса…ничего нет. Окровавленные обрывки камуфляжа, остатки каких-то волокон и артерий медленно проплывают вверх мимо моего взора, кровь струится и брызжет мне на маскхалат, на руки, на лицо… Тряхнув головой, резко перевожу взгляд вниз – и вижу вторую половину парня, ещё более обезображенную. Обрубки костей, разорванные сухожилия и тёмная булькающая кровь, не столь выразительная, как в фильме ужасов, но способная лишить рассудка… Парня, который только что сказал «ещё поживу», осколками рассекло пополам…
…Я не помню, как вылезал из люка, как мы доехали обратно. Помню, как ротный наотмашь бил меня по лицу и орал: «Пей, сука! Пей, а то е…нёшься!» Как в меня буквально вливали водку кружками, а мне казалось, что пью горячую воду, которая не утоляет жажды. Помню, как сорвал с себя маскхалат, который буквально стягивал мне грудную клетку, как в одежде залез под душ и долго-долго тёр руками голову и лицо, словно не кровь убитого с себя смывал, а что-то донельзя противное, от чего хочется избавиться раз и навсегда. Меня из душа чуть ли не силком вытащили. Привели к ротному, усадили за стол, налили мне стакан, потом ещё и ещё… В общей сложности, в меня было влито два литра водки, а я был трезв, как стёклышко. Сидел молча и безумными глазами смотрел на ребят, на командира – и почему-то представлял, как они будут выглядеть мёртвыми, но очень боялся потерять их – всех вместе и каждого по отдельности. Они просили меня сказать хоть слово, но я молчал. Они боялись, что я тронусь, старались хоть как-то расшевелить меня, но я сидел молча и тупо смотрел на них.
Наконец, стены поплыли перед глазами, пол стал налезать на потолок, лица ребят неестественно искорёжились – и я вырубился. Вырубился, как был, во всём мокром и не издав ни звука. Это потом ребята стянули с меня камуфляж и бережно укрыли простынёй и одеялом. Утром я проснулся с тяжестью неосознанной пустоты, натянул высохшую за ночь одежду, вышел во двор – и увидел этот злополучный БТР. Вчерашняя картина всплыла в сознании, промелькнула перед глазами, волна удушья подкатила к самому горлу – и через пару секунд я уже избавлялся от содержимого желудка. После уже я взял себя в руки и мысленно произнёс: «И это пройдёт!» Стало легче, несмотря на то, что эта лёгкость была обретена неимоверным волевым усилием. Спасибо царю Соломону и его волшебному перстню!
Это, моя дорогая Оленька, самый страшный эпизод в моей военной биографии. Знаете, много чего было – выносил раненых из-под огня, ходил в разведвыходы, однажды меня даже пытались взять в плен и загоняли, как охотники зайца… Это всё в прошлом, всё пережито и не особенно терзает душу. А вот слова «ещё поживу!» покоя не дают. Словно живу «за себя и за того парня», как в песне поётся. А Вы говорите – в Афганистан, волонтёром. Да не приведи Господь!
Глава 13
« Душа моя родная, Сергей!
Мне сейчас хочется одного: взять Вашу измученную душу в свою, чтоб обогреть, успокоить, залечить… чтоб всей моей Любовью к Вам омыть ее от всех страшных впечатлений… Чтобы помочь Вам – нет, не забыть, потому что забыть такое невозможно, но хотя бы облегчить Ваши сны и мысли, саму душу Вашу от всех этих невыносимых для любого человека воспоминаний…
Вот только теперь я понимаю, с каким грузом Вы живёте на свете, и отчего в глазах Ваших на последнем фото видны и мудрость, и печаль слишком много видевшего человека…слишком много знающего о жизни и смерти…
Как больно, что нынче мы с Вами так далеко друг от друга, и я не могу просто подойти и прижать к груди Вашу милую, мудрую голову, погладить волосы…коснуться губами виска… Не просто пожалеть, дорогой мой, нет! – Быть рядом с Вами, когда Вам тяжело, больно и грустно…Разделить с Вами всё-всё…
Какое же это счастье – просто делить с Вами Вашу жизнь…»
Вы думаете, что так лучше? Разделить судьбу пополам? Быть рядом со мной – не мёд. Это в письмах всё гладко, а в жизни так не бывает. Я ведь во сне иногда кричу, когда снится война – прошу прикрыть, сам кого-то прикрываю, ухожу от автоматных очередей и прыгаю через «растяжки», а после пробуждения несколько секунд прихожу в себя, возвращаясь в пределы реальности… Это даже со стороны видеть страшно.
А мои житейские принципы? Кодекс чести спецназовца я полностью перенёс в мирную жизнь, живу этими принципами сам и требую того же от людей. Только вот люди – они со мной под пули не ходили, они обросли житейскими пороками, а меня считают ненормальным вследствие контузии. А я даже солгать не могу…
«Милый, славный мой мальчишка...
А Вы всегда останетесь таким, даже с сединой на висках, что делает Вас еще моложе. «Быть рядом с Вами – не мёд», – Вы говорите... Да я бы жизнь была готова отдать за то, чтобы рядом быть... Разве может быть что-то, что трудно принять от Любимого человека. Нет, душа моя, всё и совсем я принимаю с Вами, Вы мне дороги со всем, что есть – до самого маленького волоска на Вашей руке – нужны, необходимы, дороги!
Ах, если б я могла вот так, просто – быть рядом, слышать Ваше дыхание во сне, чувствовать Ваше тепло, тяжесть Ваших рук... Я, я, а не кошмары, приду в Ваши сны, слышите?! И не допущу в них более ни страхов, ни крови, ни потерь...
Не пущу... Всей любовью моей к Вам я хочу заслонить Вас от всего этого, уберечь... Любить... Так любить хочу, чтоб Вы больше никогда не были одиноки, даже самой малой минутки. Чтоб были со мною – ДОМА. Душой и телом, потому что – я рядом, а значит, все будет так, как душа Ваша просит, а значит, и моя душа...
Да, друг мой родной, да! Я так не хочу, чтоб Вы сами, в одиночку проходили через все мелкие и подчас унизительные житейские дела... Я знаю – Вы не можете ни лгать, ни приспосабливаться. Так называемая «житейская мудрость» Вас не коснется. Вы слишком чистый и светлый человек, дорогой мой. И мне подчас страшно за Вас... Оттого, что Вы никогда не повзрослеете... И слава Богу! Потому что все самое лучшее в Вас – сила, чистота, ясность никогда не покинут душу...
Я... горжусь тем, что я люблю Вас...»
«Житейская мудрость… Ольга, дорогая, по большому счёту вся житейская мудрость – всего лишь инстинкт самосохранения, заложенный в человека природой. Это наше главное сходство с фауной планеты – любое существо доказывает своё право на жизнь. И чем дольше живём, тем более охота жить!
А я не боюсь смерти. (Наверное, не повзрослел ещё!) Мне иногда кажется, что смерть – это начало новой жизни, неведомой нам. Не может душа кануть в никуда, вспомните хотя бы закон сохранения энергии! В эту новую жизнь не надо торопиться, но и бояться её ни к чему.
А безрассудство присуще многим, подчас даже осторожным людям. Вот и Вам оно свойственно, иначе с чего бы собрались на войну поволонтёрить… Я понимаю, что кто-то туда должен ехать. Кто-то, но не Вы. У Вас другое предназначение, иная миссия. Не буду повторяться, об этом я уже говорил. И если Вы даже после прочтения моих автобиографических «страшилок» не отказались, тогда уже и не знаю…»
« …Вы спрашиваете, не отказалась ли я от мысли стать волонтёром…
Дорогой мой… Письмо Ваше, такое обнажённо откровенное и страшное в своей простой искренности меня испугало до шока… Но… Дорогой друг, поймите – не жажда приключений и впечатлений, не поиски интереса в жизни толкнули меня на это.
Бессмысленность, бездарность последних лет, прожитых здесь, угнетала меня. Я ведь многое знаю, многое могу, умею, я знаю достаточно о жизни и людях, я готова что-то делать – и так бездарно, бесполезно, ни для чего проходят дни… И Вы знаете, каким адом стали для меня последние годы...
Не для чего и незачем было жить...»
«Вы думаете, мои последние годы наполнены смыслом? Кое-какая работа в Москве, кое-какая жизнь в общаге, кое-какое существование. Я перестал писать стихи, песни, не брал в руки карандаш…
Вы пришли – и всё изменилось! Я снова живу! Я живу ради Вас, всё, что делаю, посвящаю Вам… Скажете, это мелко – жить ради одного человека? Да пусть я одному человеку отдам всю свою душу, наполню его светом и радостью, чем всё это поделить на тысячу. Костёр – он многих согреет, а вот спичка полминуты посветит – и даже следа в душах не оставит. Пусть лучше я буду костром для Вас, чем спичкой для всех…»
«В прошлом году случилось так, что я заболела и ждала диагноза – тот самый роковой или всё же нет, тогда я уже решила для себя: нет, не могу и не хочу, если так случится, уйти из жизни рядом с этим чужим и страшным человеком, с которым я прожила так много лет...
Я решила, что просто – сяду в поезд и выброшу документы... Доеду до берега моря, и пусть всё закончится там... Там, где никто и никогда не узнает, что и как со мною случилось...
Вот так, друг мой... Но Бог был милостив ко мне, и все оказалось благополучно. Вот только я не знала, как распорядиться этой самой своею жизнью...»
«…Знаете, меня мучают боли в руке – наверное, последствия ранения, но врачи ничего не находят. Конечно, я борюсь, верю, что это временно, но всё равно страшно, что боль не проходит. Странно, что умные современные приборы ничего не могут определить. У врачей один вердикт – если мы ничего не видим, значит, у вас ничего нет, вы всё внушили себе… А я вот думаю – может, это душа моя болит?..»
«Вы как-то спросили меня, а как бы я отнеслась к Вашему уходу на войну, попыталась ли остановить… Если б я знала, что Вами движет всего лишь желание как-то выделиться, заработать деньги, в конце концов – да, я все бы сделала, чтоб Вы никогда туда не поехали. Но… я теперь вижу Вас так ясно, словно Вы стоите рядом, и я могу дотронуться до Вас рукой. И я понимаю, что риск, жизнь на краю – Ваша натура. Что борьба – Ваша стихия. Не борьба с мелкими неурядицами и дрязгами, а вот такой открытый бой с тем, что быть не д;лжно.
Нет, я не стала бы Вас удерживать. Я просто была бы рядом с Вами... На всё.
Помните? «В горе и радости, в болезни и здравии...»
«Господи! Ну как же Вам объяснить, что Вы и война – несовместимо! Вы уже писали, что в Афган собираетесь под эгидой «Красного Креста», что это не так опасно… Вы новости хоть иногда читаете? Вы слышите в теленовостях, сколько сотрудников госпиталей попадает в заложники? Сегодня ночью приснилось-нагрезилось, как Вы всё-таки поехали в Афган и попали в заложники. И как я переходил таджико-афганскую границу, вооружённый одним боевым ножом, как искал Ваш затерянный след, как освобождал Вас в одиночку, подобно Шварцнегеру в роли коммандос…
Вы правда этого хотите? Знайте, что смогу! Любовь поможет – и найти, и спасти. Вот только зачем такие жертвы?»
«Мой любимый, душа моя родная... я написала для Вас сказку. О Вас. Вот она – и Вы видите, я чувствую Вас… Потому что – люблю…»
Сказка о Нём и о Ней
Итак, я расскажу вам сегодня сказку о двоих… О Нём и о Ней... О его пылкой гусарской натуре, о любви к жизни и риску. И – о Любви, конечно же. Потому что ни жизнь, ни сказки не бывают без любви. Самой сказочной, самой удивительной. Из-за которой и живут, и рискуют, и умирают...
Он искал новых впечатлений жизни на полянах интернета. Впрочем, не только там: море и солнце, сосны и дюны, люди и сама природа - все открывало ему свою суть. Позволяло заглянуть в душу. Прозрачная ледяная вода апрельских волн, штормовой солёный ветер, риск - вот что заставляло Его почувствовать Жизнь,
которая, как ледяное вино, искрящееся и золотое, пузырьками адреналина вливалась в Его кровь.
Он знал, что такое жить, как дышать: полной грудью, взахлёб, свободно и просторно... Получая и отдавая. Жить сейчас. Этой минутой, как последней...
Много ли на свете тех, кто может, умеет жить каждой минтой, кaк последней? Проживать ее - полностью. Впитывать впечатления жизни всей кожей, всем сердцем... Обнажённым и открытым миру.
Есть те, для кого каждодневный риск необходим. Их натура – отвага. Борьба – их стихия. Они могут бродить в грозу – молнии пощадят их. Взбираться на самые высокие горы без подготовки и помощи, плавать в штормовых волнах, пройти, не сгибаясь, под пулями - и остаться невредимым... Судьба словно бережёт их, а они снова и снова испытывают её... и себя.
Что же это все значит? Игра с жизнью, судьбой? Испытание себя? Или же - просто сметь жить. Так жить, чтоб не согнуться, даже головы не склонить никогда. Безумная отвага, как огонь, горит в их крови и не дает покоя. И люди, и вещи – всё открывает им свой смысл, тайны, свою сокровенную суть, словно их только и ждали... А может, действительно ждали? Прикосновения горячего сердца, щедрой души, чутких рук... Что же мы называем талантом... может быть, вот такое умение жить и чувствовать Жизнь... И тогда всё, что Он захочет, ложится послушно на Eго ладонь... Только позови.
Вот таким - навсегда Она полюбила Его... Его и нельзя было любить иначе, чем навсегда. Разве можно не отдать Ему всей души, всего сердца, всей жизни своей...
Идти за Ним - хоть на край земли, хоть на одну минуту - только чтоб быть рядом. И ради этой минуты оставить все, всю прежнюю жизнь - и никогда не пожалеть о том...
Она знала: всё, что угодно Она сможет найти рядом с Ним, но не покой и не то, что зовут люди благополучием. Счастье и печаль - без границ. Бесконечную любовь - и тоску забвения по временам... Огромную нежность - и отстранённость Его, когда с той же страстью Oн отдает себя делу, творчеству, новым впечатлениям, мыслям и друзьям...
Всё, всё знала Она... с самого начала - знала. И готова была все принять с Ним. Зная и то, что наступят дни, когда Он будет забывать и о Ней самой... Нет, не потому, что стал меньше любить. Но потому, что таким уж Он уродился – отдавать всего себя, что бы Он ни делал. Исчезать временами, не сказав ни слова –- и приходить через несколько дней с виноватой улыбкой, немыслимым цветком, Бог знает, где добытым, с пылкими стихами и песнями... И словами: "Я больше не буду, я не хочу Вас обижать..." Она знала и видела в Нём все это – и всё это любила...
Его мальчишескую легкость, неожиданную улыбку, как подарок... Потому что невозможно, нельзя, немыслимо было не любить Eго навсегда...
Рядом с Ним Она научилась не задавать вопросов - но ждать. Ждать, когда Он сам принесёт к Ней всё, высыпет на её колени пёстрый ворох впечатлений жизни, сумасбродных приключений и мудрых, выстраданных мыслей. И только не скажет Eй о том, как рисковал, добывая эти впечатления. Так берёг...
Она научилась не спать ночами от вечной тревоги за Него - и встречать легкой улыбкой привета и нежностью... словно не было этих мучительных дней ожидания... Потому что... а разве можно иначе? Просто такой Он человек, и любить Его можно вот только так – до конца, до самого донышка, принимая Его и всё, что есть с Ним. И быть самой гордой, самой счастливой своею удивительной Любовью, удивительной и неповторимой. Потому что – Его. Только Его и навсегда.
Его нельзя забыть. От Него нельзя уйти или изменить. Разве же можно забыть себя, уйти от себя самой...
Как часто, не выдержав труда в Любви, мы уходим проживать не свою, чужую судьбу. Поддавшись на уговоры близких о том, что все должно быть иначе. Легко и спокойно... И вот - рядом чья-то любовь. Преданная, искренняя. Отдающая себя.
И всё хорошо, и дни идут за днями гладко, спокойно, безоблачно. Даже в самые пасмурные дни. Вот только... не твоя любовь дышит рядом длинными бессонными ночами... Чужие ласки, как кандалы, постыли и тяжелы. И невиданной сказкой вспоминается та, прежняя жизнь, с её вечными тревогами и неустроенностью. Счастьем, которое не узнали вовремя.
Все стихи, песни, музыка – всё написано для тех, кто может их услышать и почувствовать. У кого есть то, что позволит разглядеть и услышать глубину и мудрость слов, звуков, красок... Позволить себе жить и любить. Совсем, до конца, забывая себя и весь мир, и открывая новый мир в себе.
Как в сказках... или в жизни».
Глава 14
«Моя милая Ольга!
С добрым утром, любимая!
…Как хорошо, засыпая в одиночестве, неожиданно почувствовать ночью, что уже не один. Почувствовать твоё дыхание, неуловимо ощутить, что ты рядом. Мысленно ласкать твои волосы, плечи, руки – как вдруг видение смешивается с нереальным ощущением истинной близости: вот ты уже делишь со мной постель, прикосновение твоих нежных пальцев не просто возбуждает, оно готовит к полёту в неведомые миры. Это подобно взрыву: смешиваются все мыслимые и немыслимые границы, преодолеваются непреодолимые расстояния и всё становится возможным...
Когда открываю глаза, а рядом никого нет, закрываю их снова и погружаюсь в мир запахов. Эти запахи и реальны, и придуманы, но так щекочут обоняние, что все ароматы сливаются воедино – и сказка продолжается.
Жадно вдыхаю запахи – постель пахнет только тобой… Ты пахнешь Волгой. Да, да, именно Волгой, моей Волгой, тем запахом, который знаком с детства. Вязким дном илистого берега, жёлтыми цветками кувшинок и…комарами. На Волге было проще – как только ароматы переполняют, просто наклоняешься к воде и полными пригоршнями зачёрпываешь серовато-синюю непрозрачную жидкость, бросаешь себе в лицо и фыркаешь по-собачьи от попавшей в нос влаги…
Сейчас не так просто уйти от запахов, да и не хочется. Это странная токсикомания! Поэты придумали определение – дышать тобой… Так и есть – дышу Тобой. Дышу ароматом Настоящей Женщины, которую безумно люблю. Этот аромат я уловил сквозь нежные строки твоих писем – и знаю, что не ошибся.
Ну да, это медленное схождение с ума! Мы никогда не будем гореть ровным, спокойным огоньком! Мы навсегда останемся безумны, буйным пламенем чувств, очищая пласты житейской скверны, прилипшей к нам за годы нахлынувших бед и совершённых ошибок. Пусть! Я готов к этому! Я не хочу тлеть затухающим костром, мне это чуждо!
И всё-таки, как же прекрасно любить!»
«...А я написала Вам... Нет, НАМ! – сказку... Про НАС...»
СКАЗКА О ВСТРЕЧЕ
И вот однажды они встретились – Дама и Трубадур. Наяву, не в звёздной сказке. Ведь случается и так, что сказка становится явью, сказочные герои
оживают и приходят в нашу жизнь... Вот и с ними так случилось. Пришли к ним новые слова – полные тоски, нежности и ласки, взамен сдержанной и робкой нежности... И это было верно - всё о жизни и любви должно быть рассказaно здесь и
сейчас... Немедленно. Потoму, что часто судьба не дает нам другого шанса сделать самых дорогих людей счастливыми – просто сказанным словом, откровенной лаской и нежностью...
И им дано было встретиться в жизни... Ненадолго. На день... На день, полный солнца и света, улыбки и счастья... робкого прикосновения рук, взглядов... Короткий – каким всегда бывает единственный день в жизни, подаренный звёздами на счастье... На ночь – самую длинную – потому что в ней поместилась вся жизнь, непрожитая вдвоём... Самую короткую - потому что каждая из дорогих секунд проходила так быстро...! Полная узнавания, жадного и бесконечно нежного, так, чтобы на всю жизнь запомнить... прикосновением губ, рук, взглядом... Отрывочных слов, стесненных и сумасшедших... Смятенных улыбок, прерванных поцелуем... Бесконечно острым ощущением счастья – оттого, что предстоит разлука, – скорее всего – навеки...
Набегавший сон, как волна, уносил то одного, то другого из них на несколько минут – и тут же наступало пробуждение; так жаль было засыпать, теряя даже несколько дорогих и неповторимых минут... Она любовалась Им – Eго улыбкой, движением рук, губ, набежавшей на лоб морщинкой, складкой печали между бровей... до волосков на Eго руке. Oн был дорог, близок, любим... единственный в мире дорогой и прекрасный человек...
И Она шептала «прекрасный мой...» навстречу Его улыбке... И целовала Eго руки, жадно запоминая запах кожи, прижимая их к щеке, к груди – чтобы помнить Eго всем телом, всей душой... В старых сказках говорится, что за час, минуту можно прожить жизнь... Её можно прожить за один день - вместе. За одну ночь – прожить и узнать, как могло быть, если бы... Наступило утро – яркое, беспощадно прекрасное утро, которое несло разлуку... Вероятно – навсегда...
"Как странно, – сказала Она, – "сегодня должен быть дождь, тучи – чтобы оплакать наш последний день вместе...". И всё же... и всё же... Всё верно - это счастье, что нам было дано узнать, как это может быть... И расставание – нет, не горечь!
Счастье, потому что эта встреча была! В смятении Он смотрел, как Она медленно опустилась на колени, благодаря Его и Любовь – за подаренное счастье познать Настоящую Жизнь...
Наверное, можно бояться сильных чувств, бьющих через край. Наверное, с ними трудно в повседневной жизни. И мы инстинктивно выбираем более спокойные отношения, ровные и стабильные... И это верно - для долгой, неизменно благополучной жизни. И всё же, когда нечего терять, когда жизнь уже прожита, и многое за плечами, жаль того единственного часа, когда ты побоялся рискнуть... стать счастливым. На час. Чтобы проиграть благополучие и надёжность – и выиграть Счастье... пусть даже на мгновение...
Самолёт взлетал в сверкающее ясное утро, оставляя за собой прожитые
вместе день и ночь... А на самом деле – целую жизнь... Вечером Дама и Трубадур снова были вместе – на своем старом мостике, сложенном из крепкого лунного камня... Всё было, как прежде вокруг - и звёздные полянки, полные несбывшихя
снов, и разноцветные звёзды мечты... И всё изменилось – потому что приобрело и цвет, и запах, и жизнь – так же, как и привычный нежный поцелуй в письмах, трепетавший на губах теперь уже горьковатым привкусом расставания...
Глава 15
…Сегодня с утра невыносимо тяжело. Один друг позвонил и сообщил о смерти другого. Какая-то странная и нелепая смерть в гараже – ошеломлённый таким известием, то ли я чего-то недопонял, то ли он толком не смог объяснить… Сказал, что сегодня хороним. Позвонил сегодня, а должен был позвонить вчера. И я бы прыгнул за руль и приехал, потому что для России тысяча вёрст – не расстояние. Я бы успел его проводить…А сейчас сижу и поминаю молча. По старой верной традиции спецназа – если не с кем, то наедине. Стискиваю зубы, а слёзы текут из глаз. Слёзы боли. Слёзы утраты. Мы не виделись с ним, расставшись по окончании контракта в Чечне, больше восьми лет, но он не перестал быть близким мне человеком. Более близким, чем иная родня.
Вы правы, Ольга, мы не умеем себя беречь. Нам кажется, что пройдя войну, мы заговорены от любой напасти, от любой случайности. Мы так бесполезно тратим жизнь, так бездарно растрачиваем себя в этой жизни, что за это и расплачиваемся. И уходим молодыми, хотя в сорок лет уходить рано. Или действительно, Бог призывает к себе лучших? Тогда кто остаётся вместо них? В афганской песне есть слова «у солдата вечность впереди, ты её со старостью не путай…» Эта вечность, это бессмертие – чистой воды блеф – простая утеха оставшимся, потому что нет ничего ценнее жизни. И продолжаешь жить – за себя и за того парня. А с каждым годом «этих парней» всё больше и больше, и жить за всех просто не можешь, устаёшь…
Может, и лучше, что не довелось хоронить. Живым в памяти остался. С вечной улыбкой и здоровой долей разумного скепсиса. Он так и говорил – умру, когда перестану сомневаться и улыбаться. Неужели так и случилось? Не могу поверить!
У меня продолжают течь слёзы… Мужчины тоже плачут. От безысходности. От душевной боли, которую не превозмочь. Наплевать, никто этого не видит, никто не упрекнёт в слабости. А слёзы…Слёзы очистят душу, вынесут немного мусора, накопившегося на синем кристалле. Завтра опять надо как-то жить. Взять себя в руки и продолжать жить. Надо прожить ровно столько, сколько отвёл Бог. А сегодня я буду вспоминать…
Мне есть, что вспомнить. Как он прикрыл меня длинной автоматной очередью, когда я чуток зазевался. Как помогал мне выносить раненых в бою ребят, матерясь при этом, как сапожник. Как сжал мою ослабевшую руку, которой я уже не мог держать гранату из обезвреживаемой растяжки, ловко зашплинтовал взрыватель и похлопал меня по плечу, мол, всё в порядке. Как мы уходили из-под огня, и уже я выручил, уложив целившегося в него «духа». Как он предложил сделать шестым тостом спецназа «За победу, которой у нас нет!»
Сколько давал зарок не вспоминать войну – не получается. Помню всё и всех помню. И буду помнить, пока хватит памяти. Может быть, кто-то и меня помянет после ухода. Вот только ждать долго, этого ухода. Переживу всех врагов!.. Вот только друзей переживать не хочется…
-----------------------------------------------------
С замирающим от горя и сострадания сердцем она прочитала это...
Как же больно быть вдалеке сейчас, когда ему так плохо, трудно, больно – и невозможно утешить эту боль нежным прикосновением, прижать его милую, отчаянную голову к себе...
«Душа моя родная, Сергей...
Нет таких слов, чтоб утешили Вас в эту минуту... Мне только одного жаль, что мы так далеко друг от друга. Жаль, что не могу быть с Вами сейчас, когда Вам так тяжело, что разделить не могу с Вами эту страшную потерю...
Не нужно стыдиться слёз, родной мой человек... Это ведь не слабость, а сила – то, что Вы, после всех страшных испытаний, событий, можете так страдать, что не очерствела душа Ваша на войне, где Вы столько смертей видели... Мне только хочется сейчас быть рядом, взять Вашу тяжелую от горя и боли руку в свои руки, и прижать к моим губам... Чтоб душой и сердцем быть с Вами во всём и на всё.
«...И болезни и здравии, в горе и радости, и пока смерть не разлучит нас...» Помните? И я буду всегда! Я обещаю, что всегда, всегда буду рядом, как только нужна Вам... Как сейчас – я рядом... чтобы коснуться Вашего милого седого виска, прижать ладонь к щеке... Рядом, и знайте: Вы никогда более не будете одиноки, пока я жива!
Да Хранит Вас любовь моя!»
Глава 16
…Смерть друга по-настоящему потрясла Сергея. Mысли путались, настоящее сливалось с прошлым, а будущее рисовалось мрачным. Он вспомнил, что у Валеры осталась семья – жена и дочь, которых он безумно любил. Дочке восемнадцать, уже на выданье, она это горе переживёт легко, а вот вдове придётся несладко. Надо как-то поддержать… Сейчас любые ободрящие слова – бальзам для душевных ран. Позвонил другу…
Поговорил с ним – и понял, что пока звонить не надо – слишком много навалилось на неё в эти дни. Кроме того, даже самые нужные слова, сказанные вслух человеку в глубоком горе, могут просочиться как вода сквозь песок и кануть в никуда. Написанное легче осмыслить самому, убрать шероховатости текста – адресат это прочтёт. Прочтёт тогда, когда будет способен понимать происходящее вокруг, когда начнётся процесс возвращения к жестокой реальности… Попросил продиктовать её «электронку». Открыл текстовый редактор и задумался над обращением. Как назвать незнакомую женщину, которую никогда не видел в глаза? Как отреагирует она на подобное? Она должна знать обо мне со слов мужа – ведь и я знаю о ней с его слов…
«Здравствуйте, милая Наташа!
Не знаю, должен ли я Вам писать, но мне хочется поддержать Вас в трудную минуту. Обо мне Вы либо знали от Валеры, либо не знали, но я служил с ним вместе. Он мне был, как брат, поэтому известие о его гибели потрясло меня до глубины души…
Знаю, как Вам сейчас невыносимо тяжело. Плачьте! Плачьте ровно девять дней, а потом возьмите себя в руки, иначе нельзя. У Вас взрослая дочь, которая должна получить образование и выйти замуж – именно поэтому Вам не подлежит сгибаться тонким прутиком под напором судьбы. Горе не должно застить глаза. Беда не должна стать частью жизни. Я знаю, что Вы всё поймёте и поступите правильно. Я мысленно отдаю Вам все свои силы. Держитесь!
Сергей».
Написав, скопировал текст, вставил в поле письма, добавил адрес и отправил письмо. Стало немного легче на душе. Ненадолго. Снова нахлынули воспоминания, эпизод сменялся эпизодом – и сердце безудержно заныло… Сергей закрыл глаза – и память перенесла его в тёплый душный подвал, где пахло прелостью и мокрицами. Там было также темно, как сейчас перед глазами…
…Всё-таки, тайна – это когда о ней знает минимум. Нужное число проверенных людей. Военную тайну полагается хранить особенно. Посторонние уши и глаза способны погубить не только тайну, но и жизни… Смутно было на душе перед этим разведвыходом. Вроде бы обычное дело, плановая операция, каких за плечами немало – есть информация о «схроне» с оружием, надо сходить и проверить, уничтожить или сдать особистам – по обстоятельствам, как получится. «Сходить и проверить» – легко сказать, но для разведки давно звучит буднично. Уходить в ночь, в неизвестность, в пугающую темноту, не сорвать ногой выставленную противниками или своими «растяжку», не напороться на засаду «зверьков»… Если разведчики сумели избежать боя – они его выиграли. Разведчикам надо вернуться, во что бы то ни стало. Вернуться, чтобы доложить. От этого доклада зависят жизни. Десятки, сотни, тысячи жизней – счёт не уместен, даже одна спасённая жизнь стоит немало.
… О прежних выходах – куда и когда – знал только командир роты. Он не спал ночь – всегда ждал их возвращения и пил водку. Пил и не пьянел – просто снимал стресс, искренне боясь за своих ребят. Он в мыслях был с ними – и время от времени посматривал на шипящую и скулящую рацию, ожидая услышать привычное: «Командир, всё в порядке!» Вызвать нас на связь он не имел права, чтобы не рассекретить. Впрочем, и мы рацию включали только по необходимости. В этот раз о выходе знало пять офицеров, включая ротного. Статус «особого задания» не просто тяготил – разрывал души. Не покидало тревожное предчувствие. Более того, абсолютно ничего не понимающие в тонкостях разведки офицеры пытались составить предварительный план выхода и давали абсолютно ненужные и бестолковые советы, чего никогда не позволял себе даже ротный. Он, кстати, больше всех нервничал и курил, но будучи младшим по количеству звёздочек на погонах, не мог вмешаться. Командир роты понимал, что мы всё сделаем по-своему, но тяготил сам процесс…
Наконец, произнеся обычное «с Богом!» и услышав в ответ «удачи!», мы всемером отправились в сгущающиеся сумерки. Перегруппировка, движение в разведке – всё отработано до автоматизма, поэтому тревога постепенно отступила. По дороге обезвредили пару нехитрых «рястяжек», пару раз таились, заслышав подозрительные звуки, но спустя время продвигались дальше. Карта местности – в голове. В ночных выходах обычная бумага не поможет, поэтому всем составом старательно изучали по старой карте 1989 года план того участка Грозного, куда предстояло идти. Намечали путь, просматривались запасные варианты. Если что-то забывал один – вспоминал другой, это не раз спасало. Когда до места оставалось не более двух кварталов, тишина внезапно раскололась от автоматных и пулемётных очередей. Казалось, что небо обрушилось на нас. Стреляли сразу со всех сторон – и всё, что мы успели, так это отскочить к ближайшему саманному дому и укрыться в нём. Никак не ожидали нападавшие, что этот неприглядный домишко мы выберем своим убежищем – настолько хлипким он казался внешне! У нас же просто не было иного выхода…
– Суки, вычислили! – в сердцах произнёс Игорь, командир нашего небольшого подразделения, когда мы все заскочили в дом и разобрали окна, чтобы осмотреться и отражать возможные атаки.
– Бек, ты заметил, что они не по нам жахали? – спросил Валера, называя командира по прозвищу. – Поверх голов стреляли умышленно. А эту халупу из «граника» разнести как пить дать можно…
– Заметил, – горестно вздохнул тот. – Живьём берут…
Он секунду помедлил и крикнул: «Патроны экономим! Бой долгим будет…» По интенсивности огня против нас было 40-50 человек, точнее не определить. Семикратный перевес нападавших – и мы в мешке, в кольце, из которого просто нет выхода. Нападавшие кричали что-то на непонятном языке, время от времени меняли диспозицию короткими перебежками и поливали нас беспорядочным огнём. По доносящимся вскрикам мы догадывались, что кое-кого всё-таки удалось зацепить, но это была капля в море. Кольцо сжалось до определённых пределов – по открытому пространству штурмовать нас не решались, выжидали, видимо, когда кончатся патроны. Когда по нам начинал работать крупный калибр, дом нервно сотрясался – и казалось, что глиняные стены не выдержат такого натиска, рухнут. И до утра не досидеть – как патроны не экономь, их больше не становится. Прорываться? Куда?
Время остановилось. Ночь казалась бесконечной. По рации мы доложили обстановку, хотя ротный её понял уже по шуму боя, врывающемуся в тангенту. Комендантский час – подмоги до утра не будет, мы это сами знали. Могут помочь миномётным огнём, просят координаты. Пока сориентировались сами, по первым залпам далёких орудий, ушло несколько минут. «Духи» поняли, что сейчас мы наведём выстрелы точно по ним – и вот уже первые ручные гранаты стали разрываться вблизи нашего хлипкого укрытия. Автоматный огонь усилился. Всё происходившее предвещало штурм.
Кто первым обнаружил подвал, трудно сказать. Дёрнули люк, заглянули внутрь – чуть больше метра высотой, внутри сухо. Настил пола – доска-«шестидесятка», опоры внизу частые, бревенчатые. А если обрушить стены дома? Выдержит пол? Думать уже было некогда. Это был призрачный, но единственный шанс к спасению. Миномётная батарея уже точно знала наши координаты и укладывала мины вокруг, на некотором расстоянии, чтобы не задеть нас. К несчастью, осколки почти не задевали и нападавших…
Я схватил рацию. На связи был Сыч, командир «миномётки». «Сыч! – кричу сквозь грохот обстрела, – ты понял, где мы?» – «Понял!» – «Через пять минут бей сюда… По нам бей! Понял! Огонь на себя вызываю!» – «Ты рехнулся! Я не могу…» – «Здесь погреб цивильный, укроемся…но если ты дом не положишь сверху, нас выкурят…». Сыч несколько секунд молчал, потом с болью в голосе воскликнул: «Не могу! Понимаешь, не могу по тебе! По ребятам не могу! Не хочу!» – «Сыч! – я старался говорить как можно спокойнее, но всё равно приходилось орать, заглушая канонаду, – Сыч! Если ты хочешь завтра мой труп целым откопать, с необрезанными ушами – мочи по мне! Свои мины – они своих и уберегут! У нас патроны на исходе… Огонь на меня…через две минуты! Давай, Саня, так надо!..» Рация неожиданно вырубилась – некстати села батарея. «Все в подвал, – заорал я, – сейчас тут весело будет!»
Мы дружно соскочили вниз, успев перевернуть и опрокинуть стол столешницей вниз, чтобы таким образом закрыть люк. Через минуту всё стихло – увидев, что мы не стреляем, нападавшие, видимо, стали подкрадываться к дому и вскоре зашли внутрь. Мы слышали шаги и удивлённые голоса – мол, «куда они делись»? Через минуту раздался звук сдвигаемой столешницы, мы подняли автоматы и направили в сторону люка…
Слабый свист мин извне донёсся приятной симфонией. Четыре мины одна за другой легли практически в одну точку: страшный грохот обрушился с такой силой, что мы даже не успели прикрыть уши и открыть рты, как полагается в таких ситуациях. Грохот прошёлся лавиной – и тишина… Жив ли я? Где я? Шевелю рукой, затем ногой – всё в порядке, не привалило, не засыпало. В кромешной темноте поднимаю руку – и нащупываю балку, мощную массивную балку из деревянного «кругляка». Значит, выдержало наше убежище! Почему так тихо? Указательным пальцем пытаюсь прочистить онемевшее ухо – и ощущаю неприятную липкость… Кровь… Ещё одна контузия… Где фонарь, у кого? Живы ли ребята? «Мужики! – кричу в пустоту, – меня контузило…ничего не слышу…ну и хрен с ним! Вы живые???» Чья-то рука нащупала моё колено и дружески похлопала по нему – всё в порядке. Было что-то около полуночи. Я привалился к стене и просто расслабился – впервые за истекшие сутки…
Комендантский час заканчивался в семь утра. Как ротный успел к половине восьмого найти экскаватор «Беларусь» с трактористом-чеченцем, заправить его под завязку и пригнать к развалинам, остаётся догадываться. Туда же прилетело на броне полроты. По вибрации подвальных стен стало ясно – нас откапывают, ребята застучали по люку, чтобы показать нашим спасателям его местоположение. Наконец, совместными усилиями люк был вытолкнут наверх, ротный буквально слетел вниз, поочерёдно хватал нас за грудки и нецензурно орал. Я этого не слышал, но догадывался, что он может говорить в этот момент. Эти эмоции были вполне понятны. Позже я узнал, как он сидел вместе с Сычём ночь напролёт, пил водку стакан за стаканом и повторял: «Если они погибли, я себе этого не прощу никогда!»
Через неделю мы узнали, кто нас «сдал». Офицерик-штабист с суммой в сто пятьдесят тысяч долларов – вознаграждение за нашу группу – накануне поспешил уехать к родным местам. Вовремя уехал, но ненадолго. Кто-то из ребят нашёл его спустя полгода…и наказал. По-нашему.
Сергей очнулся от тягостных воспоминаний... встряхнул головой... Надо жить... Правда, просто – жить часто оказывается труднее, чем тогда, на войне... Он заглянул в компьютер – письмо от Нее! Нежность её, любовь – безоглядная и беззаветная – бальзамом ложилась на измученную душу...
«...Хочется писать к Вам, говорить с Вами, рассказывать Вам всю свою жизнь – без Вас. Она сейчас кажется такой... неважной! – Жизнь, прошедшая без Вас... Время ожидания Вас... Я ведь знала, что Вы – будете вот таким... какой Вы есть. И никогда не могла бы спутать...
Как же долго Вас не было! И мне жаль все эти пустые, долгие годы безвременья, одиночества... Знаете, мне ведь часто говорили, что это глупо, вести себя вот так, что жизнь проходит... и когда-нибудь я буду жалеть о каждом прошедшем зря дне... А я думала: «Пусть! Но однажды придете Вы....! И я буду счастлива и горда, что дождалась... Дошла. Вы – рядом. И всё...»
Значит, вся жизнь была не зря, и я сберегла для Вас одного все, что не могла открыть никому из тех, кто скользнул тенями по моей жизни, не оставив в душе ничего, кроме сожалений об ошибке... Я училась ждать, быть сильной, уметь терпеть и слушать... чтобы Вы гордились мною... когда Вы придёте... Мне так хотелось быть достойной Вас... Потому, что я знала, что Вы – прекрасней всех на свете.
И всё оказалось правдой... Вы – лучше даже, чем когда-то мечталось, и я так счастлива и горда тем, что люблю Вас!»
-------------------------------------------------
Глава 17
«…Мне не хочется рассказывать о том, как идет у меня сейчас жизнь – сейчас, когда я свободна и все, казалось бы, хорошо…
Да, хорошо… Но пока мне не уснуть без света от настольной лампы…Я вообще мало сплю, и часто просыпаюсь ночью, хожу по комнате, думаю, вспоминаю…Просто – часами хожу, заложив руки за спину, до изнеможения… Наверное, это пост-реакция на все, что произошло со мною за последние годы…
И еще – тревога за Вас. Вечная тревога, друг мой, – наверное, так будет всегда, даже если б мы были вместе. Вы можете рассмеяться, но я бы боялась отпустить Вас одного даже в булочную – так Вы умеете притягивать к себе часто недоброжелательное внимание посторонних… Слишком уж Вы – яркий человек, душа моя…И не умеете обходить углы и кочки.
И слава Богу, что Вы вот такой. Просто так много сейчас тех, кто эти самые углы не только обходит, но и предвидит, где они могут быть… чтоб даже близко к ним не подойти. Умные, серьёзные, предусмотрительные люди… Разумные и сдержанные, презирающие всяческие порывы и увлечения, а борьбу считающие глупостью – открытую борьбу с чем-то или кем-то. Вот интрига, хорошие закулисные игры – это да, это принимается… Тихо, интеллигентно…
Ох, душа моя…Свет души моей, вот Вы кто… И вот в эти самые ночные часы мне отчётливо видится, какой бывает тоска… Нет, не серая, как часто говорят. Она такая бежевая – этакой мохнатый бежевый зверёк, пыльный и сидящий в тёмном углу… Вот это – тоска…
А впрочем, всё хорошо, и я привыкаю к новым соседям, к своему дому, и очень не люблю из него уходить… Я, наверное, ерунду Вам написала, друг мой, но видите – просто тоскую по Вам. Мне так не хватает Вас и Вашего тепла рядом… Хотя я никогда этого не знала… Мне хочется вот так, тихо сидеть на полу рядом с диваном, обхватив колени руками, и смотреть на Вас, как Вы работаете, пишете, с кем-то говорите, и иногда оглядываясь на меня, ласково мне улыбаетесь… Вот и всё…
Грустное письмо написалось нынче, простите, милый друг! Это все оттого, что я по Вам тоскую…»
---------------------------------------
«... Душа моя, я на Рождество ездила в Кёльн, поэтому меня не было несколько дней – я Вас предупреждала об этом. Я поселилась в крохотной гостинице, совсем домашней, милой, в зарослях каких-то вечнозелёных кустов. У нас же нет снега сейчас, все газоны зелёные и полное впечатление, что нынче не Рождество, а весна...
Едва бросив вещи в номерe, я пошла бродить по городу, которого не знаю, и где говорят на языке, которого я не понимаю... От всего этого у меня было полное впечатление, что я попала в сказку...
Моросил мелкий дождик, когда я пришла к знаменитому собору. На тёмном ночном небе он высился, словно каменный водопад, и все фигуры, его украсившие, словно сбегали к подножию, а площадь перед ним сверкала от огней фонарей и рождественской иллюминации... И мокрые камни мостовой тоже сверкали, как драгоценные...
Конечно же, я зашла и на Рождественский базар, он шумел вокруг, и я была частью этой весёлой толпы, и мне тоже захотелось и конфет в ярких этикетках, и пряников – немецких, иных, чем в России, и даже кровяной колбасы.
Как же мне не хватало Вас, душа моя! Только представлю, как мы с Вами бродили бы тут, взявшись за руки – ладонь в ладонь – и улыбались друг другу среди всех этих шумных и весёлых людей, музыки из старой шарманки – настоящей, куда хозяин вставлял старинные бумажные карты, и она начинала новую мелодию...
А потом я обедала в том ресторанчике, за углом гостиницы. Никого не было в зале, и хозяин, толстый и весёлый, в клетчатой рубашке с платком на шее, сам подошёл ко мне, чтоб зажечь свечу на столе и принять заказ...
Повар в высоком колпаке принёс блюдо – и я растерялась: отбивная оказалась несоразмерной - она лежала от края до края большой тарелки, наполненной ещё и картофелем фри с капустой... И я, собрав все свои познания в немецком, испуганно сообщила ему: «Это слишком много для одной маленькой дамы!» Они оба стали хохотать, а потом принесли мне десерт – такой же здоровенный кусок яблочного штруделя с мороженым. И серьезно сказали мне, что надо съесть всё!
Забавный ресторанчик, куда время от времени заглядывали друзья хозяина, болтали с ним, здоровались со мной, сидели у стойки с кружкой пива – высокой, пенной... Было так уютно и тепло на душе, и совсем по-домашнему.
Ах, душа моя, я смотрела на тяжёлый стул напротив, и почти видела Вас там... через огонёк свечи посередине стола. Рождественские украшения, венки и цветы висели кругом, и музыкальная машина играла рождественский гимн... И Ваша улыбка была почти осязаемой в этот вечер...
Я тоскую о Вас, друг мой....
И ночью в отеле я закрывала глаза – и чувствовала Вас рядом.... Ваше тепло, Ваш нежный взгляд... Я уснула лишь к утру, и мне снились Ваши близкие глаза... Совсем близкие... и я тонула в них в моем странном сне... а Ваши руки держали меня крепко...
Наутро я почти с недоумением взглянула на соседнюю нетронутую подушку – так явно Вы были со мною рядом всю ночь... Как же я торопилась домой – к Вам... К Вашим письмам, которые – я знала – ждут меня в почтовом ящике... Словно Вы ждёте меня на пороге. Вы заполнили мою жизнь... Заполонили – так точнее...
И я счастлива этим пленом!»
----------------------------------
«И вот ночью написалось что-то… вот это сказка про Нас, скорее… Это не о любви, но о том, что… любви и тепла хотелось… О том, что могло быть, если... Я все же очень хочу верить в то, что Вы когда-либо приедете ко мне... Я знаю, как Вы умеете хотеть... и сносить все преграды, даже непреодолимые... И, наверное, так будет в один день... Хотя бы на день...
И сейчас я хочу Вам рассказать, что же я намечтала-надремала про НАС обоих, и за Нас обоих…»
СКАЗКА-ВОСПОМИНАНИЕ О НЕСЛУЧИВШЕМСЯ...
Он вышел в разноцветный, разноязыкий зал аэропорта - и сердце упало: её не было, никто не ждал его у входа... Оглянулся растерянно... Рядом кто-то обнимал кого-то, бежала по гладкому полу, оскальзываясь, белая собачка, тянувшая за собою седую старушку с чемоданом на колёсиках... Всё стало зыбким, как в странном сне, и совсем непонятно было теперь, как жить, если...
И вдруг... стремительным, летящим шагом к нему шла Она... и сияние её глаз ему навстречу заставляло оборачиваться даже занятых собою пассажиров и встречающих... Она храбро улыбнулась, стряхнула набегающую слезу... и прижалась виском к его плечу.
Дни перепутались в счастливом тумане, в вечной дымке этого странного города у моря, прорезанного линиями каналов, мостов и узких улиц. Запомнились обжигающим жаром горячих вафель на углу, в тумане летней ночи, запахом кофе из узкой двери кафе, шелестом прибоя в маленьком ресторанчике на дебаркадере...
Внезапными поцелуями за углом, под старинной аркой, где они совсем заблудились в старом средневековом городе. И удары волны в борт кораблика, на прогулке при свечах... совсем колдовской, потому что свечение красных огней на борту в ночи казалось мистическим предопределением, и не хватало лишь тени иезуита в длинном плаще и острой шляпе...
Мельничное колесо во дворе дома, уже сотни лет поднимающее воду в соседний канал, крохотное кафе под ним, где почти не слышно музыки из-за шума воды, запах вишневого пива - странного напитка изобретения местных умельцев... Дни – яркие и праздничные, как разноцветные бумажки – проскакивали стремительно, и каждый нёс открытия – себя и друга... И казалось уже совсем невозможным расстаться навсегда.
Что же случилось потом? А ничего... Ведь это уже совсем неважно, что могло произойти, потому что главным было познать Любовь, Нежность, Счастье – без границ и пределов.
Что потом? А потом случилась просто Жизнь, не разменная на будни...
---------------------------------------------------
Ночная Сказка
Каждый вечер встречались Они на своем звёздном мостике. Взявшись за руки, бродили они по Звёздному миру, по лунным дорожкам, полянам, полным цветов, слушали тишину... Сидели на скамеечках под ивами, и ветви склонялись до земли, скрывая Их даже от добрых взглядов.
Потому что как часто, искренне желая кому-то добра, люди не задумываются, а будет ли это добром и для другого... Мы часто встречаем в жизни тех, которые хорошо знают, как надо жить. Что хорошо, а что – плохо, что такое счастье и как достичь его.
Я всегда боялась этих людей: уверенных, знающих все обо всём, идущих по жизни, как по мощёной дороге, и несущих добро окружающим. Деятельное добро. Искренне, от души. Знаете, вот такие – энергичные, всегда доброжелательные и бодро-весёлые... Самые страшные люди...
Не задумываясь, они ломают чужие судьбы, меняют чью-то жизнь непоправимо, только оттого, что они знают твёрдо: так лучше! Вы встречали их на дороге жизни, правда? И терялись перед этой пустой, лучистой уверенностью... И сами чувствовали себя неловкими, неуверенными, словно глупели сразу, словно разом вот эта победная пустота забирала и жизненный опыт, и тонкость чувств, и ощущение полноты жизни... Становилось неловко за легкомыслие, за ненажитые блага, о которых как-то забывалось до сих пор. За глупости, чудесные, безрассудные мысли и поступки, на которые способен только тот, кто осмелился! Посмел жить так, как хочет Душа. Как нужно сердцу...
И опять я ушла от Них... Пусть побудут вместе, вдали от всех... Сейчас, когда Они, наконец, были рядом, всё стало возможным для Них. Воздух вокруг дрожал и переливался радугой от осязаемой нежности улыбок и прикосновений рук... Синяя птица касалась лиц крылом, звёзды падали в подставленную ладонь, словно снежинки зимой. И на звёздной поляне среди деревьев показался тот самый странный дом из сна – с колоннами, обвитыми плющом, с террасами, утопающими среди придуманных Ними цветов, каких не бывает в жизни... С балконами, по которым взбирались вьющиеся розы...
И запах, кружащий голову, сводящий с ума... Запах Сказки, Чуда... Запах Любви!
Мне часто снится этот Дом... которого не бывает. И крыльцо, старое, с каменными перилами, уцелевшими только с одной стороны. Облупившиеся от времени стены, где видны кирпичи сквозь слой потускневшей извёстки. Буйство зелени вокруг дома, заросшие дорожки, подступающие к окнам кусты сирени и жасмина. Гнездо дикого голубя на ёлке, выбившаяся из распахнутого окна на втором этаже белая занавеска, развеваемая ветром. Звуки рояля, так трогающие сердце в этот поздний час, словно плывущие над этой вот ночью, прозрачной и тихой.
Чьи-то руки бережно касаются клавиш, и кажется, что мелодия рождается под пальцами и постепенно замирает... чтобы вновь родиться и плыть над этим, замёршим от ожидания, садом, влажным и тихим... И Он рядом... слушает тишину, которая кажется ещё пронзительнее вот от плывущей мелодии... Дымок сигареты смешивается с запахом ночных цветов, пахнущих крайне одурманивающе. И уже невозможно понять, где явь, а где – придуманная Ними Сказка.
Глава 18
Сергей присел на край кушетки. Долгожданный диагноз звучал, как приговор, что ошеломило более долгих лет неведения. В медицинской терминологии он был несведущ, врач популярно на пальцах объяснял, что и как. Необходима операция. Срочно. Иначе – потеря руки, а дальше только Богу известно, как оно сложится. Впрочем, операция тоже не панацея – она лишь необходимость, будущая гарантия эскулапов – «мы сделали всё возможное…» Две пули, попавшие в плечо ещё в Афгане, в далёком и почти забытом бою, напомнили о себе вновь.
Сергей не хотел писать Ольге о предстоящей операции. Боялся волновать. Берёг. Понимал только, что несколько недель его отсутствия обеспокоят Ольгу. Конечно, он мог пропадать на неделю, две, а потом извиняться за это в письмах. Нет, он извинялся самими письмами, их нежным и ласковым тоном – за длительное отсутствие и невнимание к любящей женщине. Но поиски приключений с почти гарантированным возвратом на круги своя не идут в сравнение с неизвестностью, которую таит в себе хирургическая операция. Врач, по крайней мере, честно признался, что «пятьдесят на пятьдесят». Конечно, это никак не подразумевало летальный исход, но…
Сергей открыл текстовый редактор. Всегда была привычка набирать письма там, а не в почтовом клиенте, дабы случайным нажатием не той клавиши не отправить письмо раньше срока. И воспринималось напечатанное как-то иначе – виделось сразу всё изложенное… Да, надо что-то написать. Написать так, чтобы Ольга ни о чём не догадалась, не стала волноваться.
«Родная моя!
Хочу сообщить радостную новость: наконец-то врачи нашли причину моих болевых ощущений и сразу предложили лечь в клинику на лечение. Конечно, я долго сопротивлялся, пытался выпросить амбулаторный курс, но разве наших врачей убедишь? Наверное, я им нужен для выполнения плана койко-мест, который не отменили ещё с советских времён. Ну что же, придётся полежать, понежиться, поплевать в потолок!
Есть только одно «но»: в клинике больным не дают доступ к интернету, да и домой не отпустят. Следовательно, всё это время я буду обходиться без Ваших нежных писем, что более всего удручает! Я знаю, что Вы будете писать мне, ну и я в долгу не останусь – дедовским способом стану марать бумагу, нанося на неё свои каракули, а потом даже переписывать не буду – просто отсканирую и пошлю Вам. Только предупреждаю, что пишу, как курица лапой, поэтому разобрать мой почерк крайне сложно. Нет, для Вас я буду стараться, вспомню уроки чистописания в начальных классах, но совсем не обещаю, что получится разборчиво!
Итак, завтра я пойду сдаваться людям в белых халатах – пусть лечат, авось не покалечат, а Вам желаю здоровья, прежде всего, а также не скучать по мне. Я ещё вернусь – и мы всё с Вами наверстаем! Обещаю.
Люблю Вас своей странной и страстной любовью,
искренне Ваш,
Сергей».
Он попытался за нарочито весёлым и беззаботным тоном письма скрыть тревогу – и увести Ольгу от подобных мыслей!
Ах, если бы он только знал, что родственные души всё чувствуют и понимают без слов! Она ведь всё знала ещё до письма, а оно только утвердило правоту её мыслей. Ольга была готова отдать все свои силы, забрать его боль себе – лишь бы любимый человек был! Был на этом свете, писал свои удивительные письма, любил её – по-своему, но открыто, искренне...
Конечно, и Сергей в глубине души понимал, что правду не утаишь, что его Ольга потому и Его, что они уже давно стали единым целым, монолитным организмом четвёртого измерения, недоступным пока для развитого человечества. Их отношения были выше любых земных. Стоило только абстрагироваться, оторваться от тщетной суеты, как земная привычная «трёхмерка» расширялась – и две с половиной тысячи километров сужались до расстояния прикосновения руки. Вот только выходить из этого состояния обратно – ох, как не хотелось! Каким мучительным был путь назад! Как хотелось крепко взять нежные Ольгины руки в свои, перетащить её за собой, в свой мир!
Но мир окраинной столичной общаги никак не вязался с образом Настоящей Женщины. Он был не для неё. И оставалось только наслаждаться короткими мимолётными встречами – и благодарить судьбу за такие подарки. Родство их душ усиливалось с каждой новой встречей, письмом... сила притяжения возрастала ежедневно в геометрической прогрессии – это и радовало, и пугало. Радовало ощущениями, пугало безысходностью. И в глубине души Сергей понимал, что Его Ольга во время операции незримо будет рядом, примет его боль, разделит с ним пополам. Самопожертвование в любви – это и есть проверка истинности чувств. В чувствах Ольги Сергей не сомневался ни на йоту.
Подготовительный предоперационный период занял три дня. Врачи торопились, поскольку счёт мог пойти даже не на дни – на часы. В операционную Сергей шёл сам, помощь пока не требовалась. Проходя по коридору, своим натренированным боковым зрением заметил в окне лёгкое движение, резко повернул голову – и встал, как вкопанный, увидев белую чайку… «Господи, откуда она взялась тут, эта чайка? – Невольно пронеслось в мозгу, – Так это… Она!» Утром, уже уходя, он включил компьютер – и в почте было единственное письмо. От Ольги.
«Я белой птицей буду рядом с Вами, Душа моя!.. Взмахом крыла сниму боль, принесу облегчение… Да спасет Вас Любовь моя!..»
Он зажмурился, помотал головой, словно сбрасывая с себя это наваждение… Ну не может этого быть!!! Открыл глаза – а птица так и летела в синем небе, и в движении сильных крыльев он прочитал: «Всё в порядке… Я с тобой, Жизнь моя!»
Пока пациента облачали в необходимые одеяния, он успел рассмотреть тех, в чьи руки отдавал свою судьбу, своё будущее. Лица скрывались за повязками, но по прищуру глаз было заметно, как медицинский персонал ободряюще улыбается ему. Сергей спокойно лёг на операционный стол и увидел приближающегося анестезиолога.
– Не боитесь? – спросил тот.
– Нисколько!
– Наркоз будет местный, поэтому останетесь в сознании. Операция займёт не более часа. Старайтесь не молчать, разговаривайте с нами, чтобы знать, что Вы в порядке.
– Док, а… петь можно? Я петь люблю!
– Петь? Пожалуй, нет. Стихи знаете? Читайте стихи!
Пока вводили анестезию и раскладывали инструменты, Сергей начал читать стихи. Он знал наизусть достаточно много стихотворений – выучил ещё в детстве, на память не жаловался, поэтому строчки летели легко и непринуждённо. Вот только что-то у хирургов пошло не так, операция затягивалась и наркоз постепенно иссяк. Новую дозу то ли нельзя было вводить, то ли все позабыли о ней, но от боли Сергей несколько раз терял сознание… Наконец, врач произнёс волшебные слова «Ну, вот и всё!», операция закончилась и Сергей, утомлённый пережитым, мгновенно заснул.
Очнулся он уже в палате. Зашёл врач.
– Ну, батенька, Вы и фрукт! Я бы сказал, тот ли ещё овощ!
– А что? – непонимающе спросил Сергей.
– Ха! Он ещё спрашивает! – воскликнул доктор. – Вы у меня – первый пациент, который полтора часа читал стихи! – И это на операционном столе. Правда… Даже не знаю, как сказать… В общем, теряя сознание, Вы, сударь мой, дико матерились. Теперь вся операционная бригада в совершенстве владеет словарным запасом старого корабельного боцмана… Но, к своей чести, приходя в себя, Вы продолжали читать стихи. Причём именно с того места, где обрывались… Знаете ли, ну и память у Вас!
Глава 19
…Несколько месяцев от него не было вестей... совсем не было! Она слушала своё сердце – нет, он здесь... он жив! Тогда... что же тогда... Значит, он хочет быть один в минуты испытаний, трудностей... а ей остается лишь то время, когда всё ладно, благополучно... То есть Она Ему – только для праздника души, а в каждодневных испытаниях жизни он предпочитает идти один, налегке...
Потому что Любовь – это и груз, и ответственность за другого... Вот это испытание выдерживает не каждый... даже самый сильный человек... «Неужели так, – с болью и отчаянием думала Ольга, – тогда... тогда нет смысла ни в чём более...»
"Выходи за меня замуж. Я пылинке не дам на тебя сесть, от всего уберегу, слышишь?" – это написал ей старый друг, с которым не виделись много лет... Много, целую дюжину... Тем не менее Алексей вспомнил, нашел её. И написал эти строки...
От этих слов на неё пахнуло спокойной, обыденной и такой благополучной жизнью... которой никогда не было у неё. Со спокойными, день за днём годами, размеренными буднями, стряпнёй и хлопотами по дому, с выходными, когда вместе что-то можно посмотреть по телевизору, обмениваясь репликами и шутками по поводу современных программ на родине. С выездами к морю, к знакомым, даже просто и беспечно побродить по соседнему городку, держась за руки, вдыхая солёный ветер с моря, беззаботно дурачась. С ожиданием мужа с работы, с горячим обедом и запахом свежей выпечки по всей квартире, придающий тот особый уют дому, "домашность", которая делает самое скромное жилище приветливым и уютным.
Все эти картины так ясно пронеслись у нее перед глазами, что защемило сердце... Обычная жизнь, от которой она всегда бежала, пугаясь обыденности, вдруг встала перед ней в таком привлекательном, сердечном виде скромной и милой простоты жизни. Ясности жизни, когда знаешь, где ты, зачем, знаешь, что нужен тем, кто рядом. А рядом близкие, и они тоже нуждаются в тебе, твоей заботе, твоих руках, умеющих развести все проблемы... ну или хотя бы многие. «И ведь так можно было бы прожить всю жизнь!» – подумала она.
Да... прожить всю жизнь, и она не показалась бы обыденной, если б не одно «но» – прожить с единственным человеком на свете. С главным человеком твоей жизни. С Ним. Taк вот почему, оказывается, она всегда боялась этого вот застывшего уюта обыденности: потому что, если жить не с тем человеком, то это просто необходимость. Тянуть лямку, что называется. Выполнять обязанности жены, раз уж взяла на себя.
А от одной только мысли о несвободе в ней поднимался протест – душой, всем сердцем она не могла и не хотела, чтоб её жизнь превратилась в "отбытие обязанностей". И чувствовать себя связанной птицей, когда рядом дует ветер свободы и щекочет ноздри запах озона! Поэтому ни одному мужчине никогда не удавалось удержать её. И она жалела об этом, и сердилась на них, на этих недогадливых любовников; любой из них не понимал, не хотел понимать и видеть в ней главное: горячую душу, беспокойное сердце, нежность и страсть. Не дано им было разглядеть за фасадом привлекательной женщины её истинную глубину. Вполне хватало идущей рядом, привлекающей внимание встречных мужчин, что являлось предметом дополнительной гордости. Самим собой воспринималось умение вкусно стряпать, быть весёлой и остроумной. Этого им было достаточно. «Что же ещё тебе нужно?! – удивлялись они. – Я тебя ценю и люблю, ты красива и обаятельна, ты хорошая хозяйка».
У неё же от этого перечня достоинств, возведённых в прейскурант мужской инфантильности, сводило скулы от тоски и отчаяния… Есть понятия, которые объяснить невозможно. Человек либо подсознательно принимает их, либо этого ему не дано. Хорошо, что ничего не нужно объяснять Ему... Человеку, которого она и не видела никогда и увидит ли?.. Ничего нет между ними. Ни обстоятельств, ни отношений. Их просто не существует – есть некий суррогат, желаемое, которое так хочется принять за действительное. Иначе – девальвация всей твоей жизни. И всё, что прожито – зря...
---------------
И всё же... она впервые заколебалась. Особо ранили её такие естественно лёгкие упоминания Сергея о своей жизни. К примеру, o пирожках, которые он очень любил, утверждая, что так их может печь только одна женщина на свете... Обыденные и обычные подробности. Но с каждой мелкой деталью, вплоть до того, что вот сейчас кот прошёлся по клавиатуре, и напечаталась абракадабра... что пора прервать разговор и пойти готовить ужин… С каждой такой деталью в воображении возникали картинки спокойного быта, стабильного и прочного, но отдельного от неё...
И она снова и снова чувствовала... нет, даже не укол ревности, потому что ревновать можно к сопернице, к женщине... а не к его жизни, её укладу и тем дорогим мелочам, из которых она складывается. Которые кажутся такими привычными, даже скучными... до того момента, пока понимаешь, что это самое новое, нахлынувшее половодьем чувство, их разрушит и отнимет. И тогда он начинает их защищать – эти скучные мелочи и не мелочи, которые были с ним всю его неровную и долгую жизнь. И отказаться от них, оказывается, труднее, чем думал…
Как же часто говорят пустые люди, что вот "увел-увела" мужа-жену из семьи. И как они совсем не понимают, что это такое – порвать с привычными мелочами жизни, ставшими за годы естеством. И раз уж кто-то решился сделать это, значит, была трудная и кровавая борьба души…
Ольга... согласилась.
Но с оговоркой, как только уладит все дела с бумагами. Эта отсрочка казалась ей гарантией безопасности от опрометчивого решения. Алексей был счастлив. Он был готов ждать, гордился, ревниво поглядывая по сторонам; радовался, что его выбрала Настоящая Женщина. Он хотел участвовать в её жизни и обижался, когда она отказалась дать ему возможность прочитывать все письма на компьютере, заглядывать в почтовые ящики и наблюдать любое движение – души или руки, неважно. И скоро она почувствовала то, от чего ушла – рабство. Любовное, нежное, ревнивое рабство. Рабство, связывающее по рукам: шёлковая ли это верёвка, или грубый шнур, оказывается, не суть важно…
Неважно, какие эмоции руководили им, важнее то, что ему требовалось открыть всё, до последнего уголка. А если что-то не открывалось, то он искренне обижался, как ребёнок. Ольга ругала себя: «Да что же мне надо, в конце то концов! Что я все мечусь, не зная сама, что хочу. Ну, пусть он немного перехлёстывает через край, но ведь любит! Любит, как может. Вот он такой есть. И что же мне ещё надо – одинокой старости?" Но дни шли чередой, и ей казалось, что она задыхается от нехватки воздуха, ей просто нечем дышать...
Как же она обрадовалась, когда, наконец, у него закончился отпуск! Радовалась его отъезду. На расстоянии, с телефонными звонками, компьютерными разговорами, всё показалось проще и легче. И привлекательнее – будущая семейная жизнь, защищённая и спокойная, рядом с любящим ее человеком...
-------------------------------------------------
От Сергея по-прежнему не было известий. Пара коротких писем вначале, в которых он писал о послеоперационной депрессии и извинялся за то, что ему не хочется ни с кем говорить... «Вот и всё...» – без трепета подумала она. Как-то отрешённо и спокойно, и пустота в душе и в жизни показалась уже незыблемой...
Позвонил Лёша, снова развеселил ее болтовнёй, шутками и нежными словечками, которые он обожал придумывать – каждый раз разные. И она смеялась, и была рада. А в сердце была тоска...
Знаете, что такое тоска? Это такой пыльный зверёк в углу, и вовсе не серый, а бежевый. И он не уходит, как бы ни гнали его...
А через месяц от Сергея пришла коротенькая записка: «Я всё знаю. Думаете, почему я не сплю уже неделю... И всё-таки, Вы – будете... Даже если не напишете мне более ни строчки... Даже если никогда более я Вас не увижу... Я буду знать, что Вы – есть, и это главное... То, что согреет мне сердце...»
Откуда, как он мог узнать?..
Бессонная ночь была длинной, безлунной... Она ходила и ходила по комнатам... словно не узнавая своего дома... И думала, думала... Наконец, решившись, подошла к телефону. Алексей взял трубку сразу, точно ждал этого ночного звонка: «Что случилось?!» – « Прости, я не могу быть твоей женой. Никогда. Думала, смогу, принуждала себя... Но так нельзя. Я снова сама строю несчастье своей жизни... и не только своей. Твоей тоже. Прости... НЕТ!»
Он помолчал... «Ты все еще любишь его?» – «Да...», – донеслось до него после тихой паузы... – « ДА! ДА! ДА!»...
Из трубки уже давно доносились короткие гудки, а она повторяла одно это слово, и слёзы бежали по ее щекам... Облегчение и счастье – вот что Ольга чувствовала... Потому что притворством и ложью были все эти последние месяцы... Фальшью.
А Настоящее – вот оно... И пусть будет так!
-------------------------------------
«Душа моя, дорогой мой друг...
Я часто смотрю теперь на свой портрет, тот самый... Сердце дрогнет каждый раз при взгляде на нeго, потому что я вижу... и знаю... с какой нежностью он написан. Она в каждом движении руки Вашей, в красках и во взгляде с картины... Это я... да, но я – какой я могла бы быть с Вами рядом... Если бы... Не та, глупая, слабая и грешная женщина, которая пишет Вам вот все эти сумасшедшие письма.. и плачет ночами от невозможности что-то изменить, от тоски и боли за Вас... от дум о Вас... и невозможности полной от этого уйти... Никуда и никогда.
Я снова и снова слушаю «Молитву» Бочелли... Как тогда, когда вы попали в больницу и я не спала ночами, молилась и плакала перед иконами, просила Господа только об одном: взять мою жизнь, никому не нужную, в том числе и мне самой, взамен, и
дать вам жить... Сергей, моя мечта и сумасшедшая Любовь... которую я придумала, и
которой я поклоняюсь... Перед которой я бессильна сама... от которой невозможно уйти, и которая умрёт, наверное, вместе со мной... Как бы я ни пыталась уйти от нее... от себя... Как бы ни старалась себя обмануть...
Я никогда не смогу уйти от Вас… Жизнь моя, моя прекрасная недостижимая мечта, мое горе и радость… моя Жизнь... Та Жизнь, которая не прожита, потому что не было Вас в ней... та, которая должна быть... И которoй не может быть... потому что невозможно быть с Вами... Моя вечная тоска, моё счастье...
Да хранит вас всегда и всюду моя Любовь к Вам, моя бесконечная Нежность... Да благословит Вас Бог за слёзы, с которыми я к Вам пишу, за то, что я так счастлива... и так несчастна... За этот год жизни, настоящей, что вы мне подарили...
Благослови Вас Бог... Душа моя... За всё. За Вас. И даже за то, что Вас нет и не было со мною никогда... и не будет... Потому что... у Вас своя жизнь. Своя... А я прошла рядом... Но я готова снова и снова на коленях благодарить Вас, прекрасный мой!..
За всё... И за то, что сейчас я со слезами целую Ваши любимые руки... ресницы... И говорю Вам – Прекрасный мой...
Да хранит вас Любовь моя!»
Глава 20
Известие было неожиданным и страшным... Вокруг внезапно потемнело... дыхания не хватало... Всё... Неужели... Но когда первое потрясение прошло, Ольга прислушалась к себе и с недоумением поняла, что у нее нет чувства фатальности, безысходности... Нет. Нет ощущения того, что он ушёл из этого мира...
Она всегда умела чувствовать Его. Просто, спрашивая у души своей: всё ли ладно с ним, как он? И тишина была ответом или беспокойство, словно ветерок веял, и она знала – это о Нём. А сейчас – нет. Ничего, ни тревоги, ни волнения... Она никогда не говорила никому – даже Ему – об этой своей мистической способности чувствовать близкого человека на расстоянии... Только знала, что может...
Ольга села к компьютеру и написала ответ:
«Здравствуйте!
Благодарю Вас за письмо. Но позвольте сказать, что я не верю! Слышите? Не верю в то, что его нет более... И никогда не поверю... Я буду ждать Его – ждать всегда! И письма ему будут по-прежнему лежать в его почтовом ящике. Каждый день. Потому что люблю и буду любить, пока жива.
Прощайте, и прости Вас Бог!
Я».
Он прочитал эти строки и сердце заболело... Он так хотел бы послать ей хоть весточку, но… как сказать ей, что он теперь просто инвалид... и никогда не оправится... Сергею хотелось уберечь её от лишней боли... Он понимал: Ольга приедет тотчас же, если узнает о нём всё... И не уйдёт. Вот только... Нет, пусть она будет счастливее… без него... Потоскует, поплачет, и станет жить спокойно и счастливо, не обременённая грузом безнадежно больного инвалида рядом...
А он... Что он? Он всё вынесет – один...
«Душа моя, друг мой!
Вот уже много месяцев прошло с тех пор, как вы покинули меня... И ничего не изменилось в моём сердце. Всё так же – там Вы. И только Вы. Я ищу Вас в каждом новом посетителе на сайте, в каждом посте. Вижу в прохожих на улице... Наверное, это сумасшествие. Но я уже не могу иначе.
Я Вас люблю...»
-----------------------------------------------
«Бесконечная Любовь моя, Жизнь моя, моя Душа...
Не могу... Не могу и не хочу верить, что никогда более не услышу от Вас «Душa моя… Жизнь моя...» Я могу сколько угодно уходить в повседневные дела, в мысли о чём-то другом, заниматься чем-то, и даже делать что-то... Но всё это – словно не всерьёз... словно, игра... Словно, я ищу, чем занять себя, пока не вёрнетесь Вы...И наступит самое главное время в жизни. Никогда не думала, что все эти выражения – правда: я умираю от тоски по Вам, Душа моя...
Моя бесконечная Нежность...»
--------------------------------------------
«До помрачения рассудка, до слёз и боли - невозможно без Вас... Я разговариваю, смеюсь и обсуждаю что-то, а потом – одно слово рванёт моё сердце... которое Вы мне говорили, либо говорила Вам я... И всё... День меркнет... и я снова, как тогда, неделями сидела, уткнув лицо в ладони... и плакала... И повторяла только Ваше имя... И сейчас... снова и снова.
Никогда не уйдет эта боль. Как никогда не уйдет Любовь к Вам...»
-------------------------------------------
«…А вчера вечером я стояла на балконе, и думала о Вас. Думала... конечно же, нет. Я чувствовала Вас рядом. Смотрела на наш мостик, звёздный... как всегда, в 11 вечера. Как всегда ждала Вас... И подумала, а какое бы сейчас желание я загадала, если б упала звезда... Вы знаете, какое...
И звезда упала! Впервые в жизни я увидела, как падает звезда, летит плавно и быстро, и исчезает в один миг... Пусть сбудется...
Мечта моя, моя бесконечная Нежность...»
------------------------------------------
СКАЗКА ОЖИДАНИЯ…
Однажды...
Ведь все сказки всегда так начинаются, правда? Однажды случилось так, что Он не пришёл на мостик в обычный час. И завтра... снова его там нe было. Тревожный ветерок проносился между звёздами, но нигде не было Его... Она ждала каждый вечер, в 11, как всегда. Волновалась, думала разное... да. Но сердцем, душою – чувствовала – Он Есть.
Дни шли за днями, прошли месяцы... Всё так же стоял звёздный мостик, ведь художник придумал его из самого крепкого лунного камня, на века и столетия Любви.
Всё так же цвели анютины глазки на звёздных полянах, и белые розы не раскрывались, ожидая Его возвращения. Весь звёздный мир ждал Его. И, как это всегда бывает, неожиданно, когда Oна снова собиралась идти вечером на лунный мостик, выбирая самый красивый наряд: как всегда, чтоб встретить Его... И вот тогда раздался звонок в двери, тихий... неожиданный. Она отворила – и сердце зашлось... Она стояла, прижав руки к груди так крепко, словно сердце собиралось выскочить, и смотрела... смотрела на того, кто был перед нею...