Глава 9
После встречи с Аскером, Фёдор задумался: «А действительно, почему я должен перед ними расстилаться? Давно уже всё отдал, даже лишнее. Хватит, однако». Он достал визитную карточку Закова и позвонил ему на работу.
- Правильно решил, - спокойно ответил Аскер. – Какое количество можешь принять сразу?
- Практически любое, - с готовностью ответил Козельский. - Запасной резервуар в постоянной готовности. Обвязка, насосы и прочее там, в порядке.
- Хорошо.
На какое-то мгновение Аскер задумался, прикидывая, когда сможет привезти груз. Листая календарь, он разговаривал сам с собой: оперативка, с отчётом в Майкопе, Мария… - Давай на пятницу!? – отозвался он. – Часам к одинадцати? Я думаю, к этому времени освобожусь.
- Ладно, - сухо ответил Фёдор и дёрнул плечами. – В пятницу так в пятницу.
Всё следующее утро он думал, как отошьёт ненасытных кредиторов, хотя те давно поменяли статус. Это были настоящие операторы машинного доения, висевшие на нём в виде присосок.
Он поморщился, представив себя сиськой.
- Хватит! – растопырив ладонь, произнёс Фёдор, скорее себе, чем невидимым завсегдатаям.
Больше всех наглел Калюжный. Подъезжал обычно тогда, когда Фёдора не было, а операторы не сопротивляясь, отдавали всё, что было в кассе. Он складывал деньги в пакет и растворялся. Потом опять. Другие были более скромнее, просто, заправлялись как у себя дома, не расплачиваясь…
- Операторов нужно менять, - растягивая слова, теребил небритую бороду Фёдор. – Хотя… есть один вариант.
Он набрал номер Аскера.
- Алё.
Из трубки тут же ответил бодрый голос.
- Привет Аскер, это Козельский.
- Слушаю тебя, Фёдор Иванович.
- Аскер, мне нужны надёжные люди, я хотел бы заменить операторов, уж больно трусоватые. Понимаешь, когда я на месте – проблем нет, а когда, сам понимаешь – абсолютный произвол. Да они и сами не прочь запустить руку по локоть.
- На кой чёрт их менять?
- Не могут устоять против угроз Калюжного, а бывает - они им просто прикрываются.
- Н-да, - задумался Аскер. - Хотя, не вижу в этом проблемы. Давай-ка вот что - я подошлю к тебе человечка, он займётся охраной твоих, а теперь уже и моих средств. Согласен?
- Согласен.
- Ну, бывай.
Не успел он положить трубку, как пожаловал и сам Калюжный. Фёдор знал, что тот появляется примерно в одно и тоже время, поэтому пришлось менять свой график работы. Результат на лицо. Калюжный не смутился присутствием Фёдора. Он надеялся на лёгкую и скорую наживу, и шел наверняка.
Козельский приподнял глаза, лицо посуровело. Он весь напрягся, приготовившись к прыжку. Один лишь вид Калюжного приводил его в ярость, не говоря о прошлых оскорблениях, от которых до сих пор считал себя ничтожеством. Этого было достаточно, чтобы взорваться.
- А-а, я так и думал, - вскочил как ужаленный Фёдор. – Если думаешь… если…
Калюжный вытащил пистолет и положил на стол.
- Вопросы есть?
- Есть! Есть!
- Выкладывай, - протягивая чёрный пакет, рассмеялся он. - Неприветливым ты стал, Федя, о друзьях не думаешь. Долги не отдаешь. Нехорошо. Мои дивиденды должны быть у меня.
На долю секунды Козельскому показалось, что тот злополучный вечер продолжается, и надо бы продолжить праздник топора. Он видел перед собой наглеца. Обида на жену со временем прошла, а этого щегла не грех бы поучить. Долго готовился к предстоящей встрече, прокручивал в голове свою речь, а, встретив, неожиданно опешил, начал волноваться.
Внутренний голос говорил: Держи себя в руках. Невозмутимость – твой козырь, только невозмутимость может поднять тебя перед противником. Визгливый крик показывает слабость.
- Да нет, напротив, - садясь на стул, и изображая подобие улыбки, ответил Фёдор. - Я вот что подумал - не найти ли тебе хорошего стоматолога, а?
- Что!?
- Что слышал, - вскинул бровями Козельский. - Я могу тебе насыпать, как ты говоришь, вопросов полный пакет или даже багажник, но завтра…
Калюжный схватил пистолет.
- Это завтра, а сегодня ты мне спляшешь гопака!
- Не дёргайся, - с ухмылкой на лице ответил ему Фёдор. - Со вчерашнего дня я под крышей ФСБ. Лично Заков мой партнёр.
- Кто!? – визжал уже Калюжный.
- Не притворяйся. От нас ты получишь только уши. От козла разумеется.
Фёдор прыснул от смеха ему в лицо. На душе немного полегчало. Вытянув ноги, он потянулся и зевнул, потом, как бы спохватившись, выдвинул ящик письменного стола, взял несколько монет и выложил со звоном их на стол.
- Это всё. Я больше не намерен тебя терпеть. Хватит морочить мне голову, надоело!
Калюжный не ожидал такой дерзости, тем более предательства. Считал себя покровителем, а тут – на тебе. Открыв рот, он глотал воздух, не зная, что сказать. Задыхаясь от ярости, чувствовал, как теряет контроль над этим, казалось бы, глупым, простодушным человеком, а Фёдор добивал:
- Что-нибудь ещё, - развёл он руками.
Калюжный вертел, чуть не выпрыгнувшими от гнева глазами, мгновенно налитыми кровью, что не дай бог, лопнут – всё, конец – разнесёт все окрестности в клочья, лишь воронка останется, да курчаво-лёгкий дымок, прижимаясь поближе к земле, будет тихо жаловаться на более глупых людей.
Скрипнув зубами, он раздраженно хлопнул дверью и растворился в воздухе как запахи духов, оставаясь на какое-то время осязаемым.
Первый раз получилась осечка.
- Ну, Фёдор Иваныч, ну молодец. Я думал, он, а вы… хорошо вы его, - заикался оператор, - вот уж отбрили, так отбрили - долго будет помнить. А то, ить, повадился, как кот на молоко. Ох, и ненасытный же чёрт. Есть чему поучиться…
Лицемерие лезло через край.
- Если кто появится, - перебил его Козельский, - гони всех, а я уж буду разъяснять. В журнал запиши – ни одной капли! Никому!
- А гаишникам?
- Никому.
- Придерутся ведь, Фёдор Иванович, разгонной полосы нет. Разметка не соответствует.
- Не придерутся. Проект подписан, отступлений не было. Пусть попробуют.
- Пока то да сё, пока докажете, а время улетит. Через неделю другого пришлют. Замордуют.
- Ладно, ладно! Только гаишников.
- А пожарников? А обэповцев? – рассмеялся оператор, - это ж…, сами понимаете, - приподняв плечи, развёл он руками.
Козельский махнул рукой и скривился, будто б резко зубы заболели. «Сколько их! Кошмар. И каждому дай. Не дашь – обидится, прикроет на неделю, начнёт учить, как нужно, по закону…»
- Сам знаешь, кому дать, а кого послать можно.
- Абсолютно, - согласился оператор.
Для него эти гаишники и прочие подобные клиенты – дополнительный заработок. Кто знает, сколько берут, сколько раз приезжают? Жизнь всему научила. Он тоже научился регулировать отчёты на бумаге. – Селяви, - твердил он про себя. – Селяви.
- Ты, это… того, - хотел сказать Козельский, но передумал, а может, забыл. - Я пошел? – как бы спрашивая, сказал он оператору и на-правился к выходу. - Идите, идите! Всё будет нормально, - успокоил его оператор.
За последние три года, он ехал домой в приподнятом настроении. Москвич бежал не чувствуя нагрузки, и всё-таки Фёдор пришел к выводу, что пора менять его на более солидного коня. В подсознании давно летала мысль, но всё никак не получалось - то одно, то другое.
Казалось, счастье уползает как змея, готовая ужалить в любой подходящий момент и вот, на-конец, ядовитый зуб выпал. Этот случай надо бы отметить, - подмигнуло ему отражение в зеркале. Он завернул к базару, купил бутылочку хорошего вина, букет бело-розовых гвоздик и подкатил к дому.
- Вот и хорошо, - встретила его улыбающаяся Элеонора. - Я уже и баньку истопила.
Фёдор достал букет цветов и протянул жене.
- С какой это стати?
- Настроение хорошее, вот и тебе решил…
- Ну, спасибо, - заискрилась она от радости.
Он спешно загнал машину в гараж и, лязгнув ключами, вбежал на крыльцо. Сквозь тюлевую занавеску увидел жену: она суетилась по комна-те в поисках вазы. Лицо её сияло. На какое-то мгновение Фёдор задержался у окна, любуясь, как жена вальсирует с букетом. «Как мало нужно женщине для счастья», - подумалось ему.
Улыбнувшись, он дёрнул дверь и вошел в дом. Элеонора колдовала над букетом. Подойдя к ней, он обнял её и уткнулся носом в шею.
- Кушать будешь? – задыхаясь, спросила она.
- После бани.
- Ну, хорошо.
Освободившись, Элеонора приготовила бельё и протянула Фёдору.
- А ты?
- Я подойду…
Её грудь распирало от радости. Жили около десяти лет, а казалось, пролетело несколько мгновений. Отношения менялись раз от разу: то были жаркие, то вновь охладевали, и каждый удалялся друг от друга, выискивая собственный мирок. И всё-таки страсть между ними была, иначе бы давно, как в море корабли...
- Не задерживайся, - посмотрел на неё Фёдор.
Она согласно кивнула головой и, ущипнув его за живот, улыбнулась.
- Иди уж!..
В бане было тепло, однако для более горячего баланса, Фёдор подкинул пару ковшиков горячей воды на разогретые камни. Обжигающий воздух с шумом вырвался из вваренной в печку трубы и распространился по помещению бани. Он забрался на верхнюю полку и лёг на горячие доски.
Что-что, а за баней Элеонора следила. Парные полки драила наждачкой. Со временем доски стали пушистыми, мягкими. Приятно было посидеть.
Через несколько минут заглянула Элеонора. Фёдор лежал, раскинув руки, казалось, не замечая её. Она прикоснулась его разомлевшего тела.
- А веник, почему не распарил?
Фёдор приподнялся на локтях, посмотрел на неё невидящим взглядом и опять опустился. После того вечера он видел её по-своему, с каким-то подтекстом. Червячок в душе всё-таки остался и мешал ему, шумел сухими листьями на ухо:
«Веник? Ну его!
Найди ей сто причин.
Видишь – луч упал ей на колени,
а за ним компания мужчин
тянется гуськом по мыльной пене?
Сколько здесь коленей перетёрли.
Сколько раз подпрыгивал твой пульс.
Оттого и маешься, что корни
Оголила млеющая грусть».
Червь изысканно показывал тропу,
с трепетом, поглядывая глупо.
«Может быть, - шептал он, - рыжий пух,
привлекал их ниже метки пупа?
Что ещё влекло их? Не пойму.
Может, подходящая минута?
Может быть, сиреневая муть?
Может быть, сиреневая смута?»
И в конце, беззубо рот оскалив,
будто бы как веником хлестнул:
«Плюнь на всё, развей свои печали.
Лёгкий бриз не страшен кораблю…»
- Федь, ты чё!? – трепала его Элеонора, - спишь что ли? Я уже и веничек запарила. Похлестать, а? Давай похлещу, сон как рукой снимет.
Фёдор приподнял полусонные глаза. Перед ним на коленях стояла Элеонора. Её грудь свисала гроздью винограда, притягивая спело-стью к себе. Он потрогал её рукой, потом, приподняв голову, укусил дразнящий взоры плод. Элеонора подпрыгнула от неожиданности и ударила его веником.
– Эй, эй! Ты чё? - Он тут же отвернулся, подставляя спину под удары. Она села на него верхом и легонько, мелкими, но хлёсткими ударами, прошлась по спине, доведя её до красноты, по ногам…
- Поворачивайся! - властным голосом сказала она. Фёдор перевернулся.
- О-о-о! – воскликнула от удовольствия Элеонора. – Мы уже созрели!? Но это ещё не всё, - раскачиваясь, шептала она, - я тебе покажу, как спать.
Она растирала ему грудь веником. Приподнималась и садилась, широко открывая рот, и опять, обмакнув веник в холодную воду, колыхала воздух на груди, и опять тёрла. Фёдор не сопротивлялся.
В конце концов, ощутив себя наездником, она махала веником направо и налево, как саблей по невидимым врагам. Лошадь тихо бежала трусцой, кое-где переходящей в галоп, а, догнав убегающих врагов, приостанавливалась, давая возможность сразить их горячие головы саблей.
Наигравшись в казаков, они залезли в ванну и, пофыркивая от удовольствия, смывали последнюю грязь.
- У меня задержка, - обвивая шею Фёдора, шепнула Элеонора. – Похоже, я снова залетела. У нас появилась новая ниточка...
Фёдор опешил от резкого заявления.
- Чего замолчал?
- А чему радоваться? Очередному трупу?
Элеонора зажала ему рот ладонью.
- Не смей так думать. В этот раз я буду осторожней. В этот раз…
Он её не слышал. Память быстро вернула картины трагедии. В чём-то себя обвинял, в чём-то её. Он сидел напротив неё и рукой разгонял мыльную пену, челюсть отвисла, сердце забилось, как вырванный нерв.
- Чё припух-то? Сколько старались, а ты…
- Это так, от неожиданности.
Он думал сейчас о долгах. Калюжного выгнал, а долг остаётся долгом. Мало того, а ещё и обанкротить может. Я ж ему дал долговую расписку. От дурак. Хотя, давно уже расплатился. В то время Калюжный не знал - куда их девать. Реформа оборачивалась не в его пользу.
Меняли определённую сумму, а у него этих сумм… рассовывал всем подряд. Могли сгореть, превратиться в простые бумажки. Конечно, если б не он… сам предложил. Надо Аскеру сказать за расписку, пусть потрясёт его.
Одевались молча. Элеонора, накинув халат, наблюдала за безрадостным поведением Фёдора, не понимая, что произошло за эти не-сколько минут, а он, не веря в подступающее счастье, боялся взглянуть на неё, боялся отпугнуть желаемый мираж.
Одевшись, они молча пошли в дом.
- Федь, ты как чувствовал: и вина взял, и цветы, - семенила за ним Элеонора. – Я тефтелей наготовила, котлет - горячие ещё. Пир закатим!!! А?
А ему мешали мысли. То одно лезло в голову, то другое. Думал о своём. В память лезли раздробленные звуки. Стоя в подвале, он тянул к ней руки и кричал: Давай! - Эхо отвечало: Бывает так… - Он резко остановился и повернулся к ней. От неожиданности Элеонора вскрикнула.
- Фу ты, напугал!
- Не бери в голову, - усмехнулся Фёдор, - честно говоря, я был шокирован, но сейчас про-шло.
Элеонора сделала удивлённый вид.
- Из-за того, что я тебе сказала!?
- Да, - опустив глаза, тихо сказал он.
- Испугался?
Он взял её за руку. Она отдёрнула её.
- Если тебе это так неприятно…
- Что ты, глупая. Что ты! Просто, память не совсем ещё выветрилась. За тебя испугался.
Его взгляд стал более мягким. Глаза забегали по приятным чертам её тела, задерживаясь на более волнующих местах, и вновь возвращались, рассматривая её, будто б на первом свидании.
Даже в полутьме, она сверкала драгоценным камнем в сиреневой оправе. Халат придавал ей более искушающий вид.
Как всё-таки ужасно сознавать, что потребовалась трагедия для того, чтобы понять настоящую привязанность. Хотелось раствориться в этой женщине. Господи, не допусти такого ещё раз. Он прижался к ней и с нежностью шепнул:
- Я тебя люблю. Я вас люблю…
В широко открытых глазах, он увидел сверкающий свет. Она виновато улыбнулась и, смахнув накатившуюся слезу, еле слышно выдавила сквозь слёзы.
- Я думала…
Её тоже беспокоило прошлое. Иногда ей казалось, что любви никакой и не было. Несколько раз приходила мысль: «А когда мы вообще были по-настоящему близки? Сейчас между нами ничего общего, не сделать ли аборт?» - И всё-таки она ждала. Выплывали слова акушерки: «Не ты первая». Они давали ей какую-то надежду. Ей хотелось видеть, прикасаться к его мускулистым рукам - она скучала, когда его долго не было дома, понимая, что стройка отнимает много времени, но так хотелось быть вместе. Казалось, сама никогда его не отпустит, лишь бы он, а ветреное поведение – так это на пользу, для семьи. Я ж тянула в дом…
Его признание застигло её врасплох. Она сжала его руку. Фёдор почувствовал идущий от неё холод и, обхватив её двумя руками, как младенца, понёс в дом.
- От придурок, чуть не заморозил, - задыхаясь от тяжести, оправдывался он.
Элеонора прижалась к нему всем телом, возвращаясь на десять лет назад, когда они ещё дружили. С тех пор он её на руках не носил, хотя, бывали случаи. Она уткнулась носом в шею.
- Федь, ты меня не бросишь?
Вместо ответа, он бережно опустил её на стул, сам присел перед ней на корточки, взял её холодные ладони и прислонил к своему лицу.
- Почему ты об этом спросила?
- Ты какой-то нерадостный.
- Не думай так. Я люблю тебя и очень рад…
- Правда?
- Правда.
- Я тоже тебя люблю. Не слушай никого.
Она вся потянулась к нему, но он опередил её, прижался лицом к тугому животу – губы за-бегали, шепча и задыхаясь:
- Я очень рад, очень…
Элеонора ловила его голову руками, пытаясь задержать. И вновь её глаза от счастья помокрели.
- Прости меня, - спохватился Фёдор, - ты что-то говорила мне про пир? Не пора ли отметить это событие по-настоящему, по-русски?
- Давай, - вытирая глаза, кивнула она головой.
И вновь забегала, засуетилась, выставляя на стол самое лучшее. Фёдор откупорил бутылку принесённого вина и наполнил рюмки.
- Ну что мать, за тебя!?
- Чокаться не будем, - со всей серьёзностью возразила Элеонора, - а то деньги водиться не будут.
- Согласен, - рассмеялся он от всей души, и уже пережевывая, сообщил ей приятную но-вость:
- Вот, решил «москвича» продать. Пора уже…
- А я к нему привыкла, жалко.
- Не жалей эту рухлядь, возьмём что-нибудь посолидней, - убедительно тряхнул он головой. – Есть возможность, чего ж не взять? Девятку, сиреневую, как твой халат, а!?
Он долго ещё рассказывал ей о предстоящих романтических планах, о марках машин, о своих мечтах, она сидела, подперев голову руками, слушала его медовый голос, затаив дыхание, да порой кивала и поддакивала. Фёдор не заметил, как жена уснула и не слушает его.
Примостившись на свои кулачки, она тихо похрапывала на краю стола. Он взял её на руки и понёс на кровать.
- Прости меня, я задремала, - открыв глаза, смущенно улыбнулась Элеонора. – Ты так сладко рассказывал…
Их взгляды встретились. Освободившаяся рука невольно проскользнула по груди. Чувствуя созревшие плоды, он вновь кряхтел от удовольствия – плоды пришлись ему по вкусу, а она, боясь упустить долгожданный момент, обвивала шею, выгибалась ему навстречу, отдавая себя без остатка.
- Какой ты всё-таки, - шептала она от восторга, а чуть позже, когда уютно устроилась в постели, она призналась, что устала, очень устала.
И вот она во сне идёт по лесу.
В вершинах слышится весёлый перестук.
Она кричит, чтоб веников нарезал
к субботней бане, выпарить тоску.
А он кричит:
- Попариться с морозу,
по-чёрному, с приятным запашком,
пока желтеющая кожа станет розовой…
Она ему:
- Ах, Федя, так с тобой легко…
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2012/02/29/686