На первом курсе одесского Политеха я оказался в одной группе с невысоким худощавым мальчиком, которого все называли Лёкой. Он выглядел совсем юным, был весёлым, остроумным, доброжелательным; живые глаза, вьющиеся каштановые волосы и открытая улыбка скоро сделали его всеобщим любимцем. Знакомство переросло в близкую дружбу, продолжавшуюся все наши общие с ним институтские годы.
Лёка познакомил меня со своим одноклассником, другом и партнёром Додиком Макаревским. Ещё в школе они вместе играли в драматическом коллективе (Лёка – Хлестакова, Додик - Городничего), а главное – вели парный конферанс. Додик учился в другом институте – Холодильном, но это не мешало им на протяжении всех студенческих лет продолжать вместе вести концерты не только в обоих институтах, но и на многих городских мероприятиях – слётах, конкурсах, вечерах. Эту яркую, колоритную, остроумную пару, запоминающуюся не только из-за внешнего контраста, знала и любила молодёжь всего города.
После второго курса Лёка и Додик были приглашены вести концерты эстрадного оркестра Дворца моряков в морском турне по Чёрному морю, проходившие с большим успехом. Это была первая самостоятельная поездка ребят, и не просто поездка – гастроли с практически профессиональным коллективом. Конечно, у них было много ярких впечатлений и приятных воспоминаний.
И Лёка, и Додик были активными участниками драматических коллективов своих институтов, которыми успешно руководил один и тот же режиссер – Иосиф Львович Беркович. Лёка прекрасно сыграл вздорного и избалованного мальчишку Андрея в спектакле по пьесу Розова «В добрый час!», а Додик был весьма убедителен в роли пожилого академика Окаёмова – деда Машеньки в одноименной пьесе Афиногенова. Успех обоих спектаклей был огромным.
Потом были другие спектакли, другие роли. Додик увлекался этим, пожалуй, больше Лёки. Он играл в поставленных Берковичем спектаклях не только в своём институте, но и в Доме офицеров и Дворце культуры им. Леси Украинки.
На четвёртом курсе Лёка и я были членами комитета комсомола института, где я отвечал за организационную, а Лёка – за культработу (как мы небезопасно шутили – не от слова «культ», а от слова «культура»). Подготовка торжественных институтских вечеров к майским и октябрьским праздникам, проходивших обычно в Украинском театре, была одной из серьёзных частей этой нашей работы.
Конферируя на концертах, Лёка и Додик не просто объявляли следующий номер – за этим стояла их большая подготовительная работа. При подготовке концертной программы, выборе номеров, их последовательности и «подаче» зрителю Лёка во многом советовался с Додиком, полагаясь на его вкус и чувство юмора. Концерты проходили при переполненном зале, достать билеты на них считалось большой удачей, а впечатлений и обсуждений хватало надолго.
Двадцать второго сентября 1957 года Лёка и Додик вели концерт во Дворце моряков – как всегда ярко, весело, интересно. А вечером после внезапной и срочной операции Лёка умер. Его смерть потрясла не только институт, но и, без преувеличения, весь город.
После смерти своего друга и партнёра Додик перестал выходить на сцену в качестве конферансье.
В начале 1958 года родился городской студенческий театр миниатюр «Парнас-2», в котором Додик все годы существования коллектива был одним из самых активных участников. Но об этом должны вспомнить люди, лучше меня знавшие его в этом качестве – к сожалению, мои личные контакты с Додиком, прежде достаточно частые, стали после смерти Лёки эпизодическими, хотя и оставались неизменно приятными.
В основном я видел и слышал Додика как зритель в спектакле «Парнаса» и каждый раз удивлялся, как легко и изящно двигается этот полный, массивный человек, восхищался его безошибочным, мягким, чисто одесским чувством юмора, неповторимым тембром голоса, доброй улыбкой. Для создания образа ему обычно не требовался длинный монолог – достаточно было точного попадания одной репризой: «Ой, перестаньте, надо быть шире этого!».
После расселения одесских эмигрантов по многим странам и континентам ностальгический образ одессита часто ассоциировался у многих из них с Додиком. Очень удачно сформулировала это одна из влиятельных русскоязычных газет Германии «Европа-центр» после выхода в свет написанной Додиком в Германии «Книги про нас»: «Давид Макаревский – один из лучших одесситов современности». Важно, что эти слова появились не в некрологе, где принято несколько преувеличивать заслуги, а при презентации книги в Берлине.
Потом Додик написал ещё две замечательные книги. Все они – об Одессе театральной, эстрадной, Парнасовской, «капустной», а главное – о живых людях, создававших такую Одессу и в неё влюблённых. Огромное спасибо ему за то, что сохранил для нас память о ней.
После отъезда Додика в Германию мы с ним один или два раза виделись, когда он приезжал в Одессу. Встречи были случайными, на улице. Радость от них, доброжелательный разговор, расспросы об общих знакомых, пара анекдотов, очень тёплое расставание с добрыми пожеланиями – вот, пожалуй, и всё. Потом от его друзей-одесситов я узнал, что Додик тяжело заболел.
Осенью 2006 г. в одной из одесских газет был опубликован мой большой очерк о Лёке Розентале; естественно, там я вспоминал и о Додике. После этого мне звонили многие, помнившие Лёку – и живущие в Одессе, и эмигрировавшие. В числе звонивших одесситов был близкий друг и партнёр Додика по «Парнасу-2» Давид Гершберг – «красавиц Дэвик», как называли его одесские дамы. Обладатель прекрасного голоса и импозантной внешности, он был в середине пятидесятых солистом того эстрадного оркестра, программу которого вели Лёка и Додик.
Как стало мне потом известно, Дэвик переслал Додику в Германию мой очерк, и в декабре неожиданно раздался телефонный звонок. Я сразу узнал голос Додика, хоть и не слышал его много лет (а по телефону мы, кажется, вообще никогда не говорили). Он стал тепло благодарить меня за очерк, мы долго вспоминали Лёку и всё, что с ним у нас обоих было связано. В конце азговора я осторожно сказал: «Я слышал, что ты себя не очень хорошо ведёшь…». Додик тем же спокойным и доброжелательным голосом, без малейшего намёка на жалобы ответил: «Врачи делают всё, что могут, я им помогаю, будем надеяться на лучшее».
А в начале мая 2007 г. позвонил Дэвик Гершберг и, плача, сказал: «Два часа назад умер Додик. Очень прошу тебя написать о нём». Я попытался объяснить, что не был близким другом Додика, и предложил Дэвику написать о нём самому, обещая со своей стороны любую помощь – редактирование, соавторство, содействие в публикации. Но Дэвик настаивал.
Не смея ему отказать, я позвонил редактору газеты, в которой печатались мои очерки, сказал о смерти Додика и предложил за один день написать о нём при условии опубликования в ближайшем номере. Редактор пообещал это сделать, сняв один из уже поставленных в этот номер материалов, и сдержал своё обещание. Очерк вышел с фотографией улыбающегося Додика в полный рост, с морской фуражкой на голове.
Действительно, Додик часто улыбался. Но более важно, что под влиянием его яркой личности, обаяния, юмора у людей улучшалось настроение и они начинали улыбаться сами, забывая на время о своих невзгодах и сложностях жизни, становились веселее, добрее, терпимее.
Шолом-Алейхем говорил: «Талант – как деньги. Если они есть, то есть, а если нет, то нет». Я уверен, что очень многие люди будут по-доброму вспоминать и долго помнить Давида Макаревского – нашего Додика, у которого был талант весёлого человека и замечательного одессита.
2009 г.