На карнизе, уютно поджав под себя босые ножки, расположился маленький мальчик в больничной рубашке, неподдающегося описанию цвета от бесконечной стирки и термообработки. Подол ее местами был рваным, со свисающими нитками. На груди тоже зияла большая дыра, из которой сквозил прозрачный неяркий свет. Мальчик аккуратно поправил и без того ровно сложенные крылышки за спиной, улыбнулся сам себе, и внимательно огляделся.
Вечер этой субботы обещал быть занятным, конечно это не новый год, но февральские праздники часто собирают людей в кафе за одним столом, а тут еще оказывается три дня рождения сразу.
По правде говоря, обстановка настоящего ему нравилась куда больше чем бывшая больничная. Стены в английскую клетку, фабричный гобелен с имитацией книжных полок, черно-белые фотографии литературных классиков, из которых мальчик больше всего любил рассматривать портрет Льюиса Кэрролла, потому что знал, что писатель самолично побывал в Зазеркалье, в чём мальчишка убедился, будучи там в предпоследний раз.
Официантка Настя мальчишке не очень нравилась, она напоминала ему санитарку Валентину Тихоновну, крупную пожилую женщину с руками массажиста, которыми она лихо шуровала здесь когда-то слегка отжатой шваброй под кроватями пациентов, непрерывно бурча под нос недовольства и ругательства. Пару раз мальчишка чуть не упал на мокром полу, и три раза она задела его своей шваброй. Из чего он решил, что детей она не любит, и выбрала работу санитарки в гинекологической больнице именно поэтому.
Настя не бурчала под нос ругательства, но была также чем-то все время недовольна и почти не улыбалась посетителям. Вот и сейчас, расставляя приборы на столе, она мечтала о выходном дне, когда сможет занять место по другую сторону праздника, а не с подносом грязных тарелок. Как же она ненавидела эти грязные тарелки. Клиенты - настоящие свиньи. Они обгладывают кости, выскребают толстыми пальцами, как врачи-«мясники», внутренности головы фаршированной щуки, закручивают апельсиновые шкурки в узелки, поливают на всю эту красоту, роняя фужер, а потом забрасывают все это некрасиво скомканными жирными салфетками.
Мальчишка пристально и лукаво посмотрел на девушку, от чего она тут же выронила рюмку. Настя выругалась вслух, А он, довольный собой, потер ручки.
Кафе наполнялось людьми, их разговорами, смехом, запахами табака, духов, алкоголя. Лучше так, чем стонами, слезами, и пропитывающим насквозь все вещи, обреченным запахом больницы.
Мальчик выбрал сегодня для себя место в «кабинке», отгороженное от всего помещения шторами. День рождения. Именинница ему понравилась, особенно ее необыкновенное платье, с глубоким декольте, открывающим достаточно большую красивую грудь. Грудь его не особо интересовала, зато платье он оценил по достоинству, представив его на Алисе, героине Кэрролла. Муж именинницы произвел на него тоже благоприятное впечатление. Пожалуй, если бы ему пришлось выбирать родителей, он бы выбрал эту пару. Гости были разные, и практически не знакомые друг с другом, поэтому атмосфера была официально-любезная, но не натянутая. Пару раз он столкнулся взглядом с одной гостьей, вернее она его, конечно, не видела, но если могла, то смотрела бы на него прямо в упор. Его удивило, что она смотрела именно туда, где он сидел.
Праздник был в разгаре, гости пили, если, бросая некрасиво скомканные салфетки на апельсиновые шкурки, крученные в узелки, и головы от фаршированной щуки. Ходили в соседний зал танцевать, подпевали во время танцев, заказывали для именинницы песни, возвращались, снова пили. Сколько можно пить водки? А ну вот догадались чай заказать. Настя небрежно расставила на столе три чайника. Он обожал эти чайнички. Тяжелые, металлические, похожие на старинные утюги и совершенно не английские. И ему нравилось, когда гости заказывали чай.
Прозвучала последние звуки песни, как-то неожиданно, будто на полуслове оборвалась фраза. Включился яркий свет. Настя резко раздвинула шторы «кабинки», открыв на обозрение всем, что там творилось. Это было равносильно тому, как если бы в уличном деревянном туалете с сердечком-глазком в двери, открыли дверь, наградив человека, там сидящего, букетом эмоций из стыда, страха, ужаса, позора, отчаяния, испуга. Вообще-то ничего ужасного за шторами не было, но тень эмоций человека из туалета пробежала по лицам там сидящих.
Гостья, которая до этого смотрела на мальчишку в упор, задвинула шторы обратно, однако Настя снова их раздвинула, сказав, что все свободны, кафе закрывается, а к шторам прикасаться нельзя, потому что их уже оборвали, и ей потом их лезть и поправлять. Да, да, так и сказала. Мальчик хмыкнул. А еще он жалел,что вечер быстро подошел к концу, незаметно как-то. Так бывает, когда хорошо, когда люди вокруг хорошие.
Он выглянул в окно и помахал вслед такси, увозящей ту девушку, которая смотрела на него. Подлетел к шторам, и надел съехавшие петли на крючки. Настя больше ничего не разбила, и даже улыбнулась, когда заметила, что в углу гости забыли один из подаренных букетов. Всего три бордовых розы, без упаковки, без ленточек. Толстые упругие лепестки, свежие листья, острые шипи… Она заботливо их промокнула полотенцем и завернула в пакет, представив, как обрадуется бабушка Валя, когда проснувшись утром, около кровати, вместо привычных лекарств и шприцов и тряпок, обнаружит свои любимые цветы…