НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Роман-хроника
ГЛАВА 2
Оставшись один, я минут десять сидел, бездумно уставившись остекленевшим взглядом в противоположную стену. До тех пор, пока в комнату не вплыл крючконосый, катя перед собой ресторанный столик-поднос.
– Черепаховый суп, икра чёрная, икра красная… – терпеливо разъяснял он, для наглядности открывая крышки и показывая, что там внутри.
Понятно, выпускать меня отсюда никто не собирался. Обедом меня во всех случаях должны были накормить. Всё было готово заранее. Никаких монстров-секретарш, офис унылый, запущенный – по всей видимости, снят на сутки, якобы для ознакомления. Я так рассудил: час на обед, час на переваривание пищи и тщательный анализ всех, разложенных передо мной на столе документов, ну и ещё час – на принятие решения.
Обед был великолепен во всех отношениях, хотя почему-то напоминал мне последнюю волю приговорённого к смерти. Кто бы ни были эти люди, они играли по крупному и рисковать никак не могли. Какие бы обещания я ни дал им держать язык за зубами, отказ мой мог означать только одно – мою смерть. Странное дело: совсем недавно мне было всё равно – жить или умереть, до такого я дошёл отчаяния, сейчас я был исполнен решимости бороться за свою жизнь до конца.
Я придвинул поближе к себе лежавшие на столе бумаги.
Моё резюме, которое я составил аж на четырёх страницах.
Моё объявление в журнале "Работа для вас" с моей фотографией и неплохо (!) составленным текстом. Пришлось изрядно потрудиться и потратиться. Результат, как и во всех предыдущих случаях – ноль.
Да, конечно, если умерить амбиции, что-нибудь завалящее я давно уже мог бы подыскать. Но как прожить вчетвером на какие-нибудь жалкие гроши? Дать образование детям, хоть немного отложить на старость. Для этого нужна была та злополучная тысяча долларов в месяц, и я хорошо знал, что стою этих денег, но работодатели думали иначе, мне никто не давал и половины.
Я снова открыл кейс и уже не закрывал его. Деньги, лежавшие там, ничем не пахли: ни потом, ни кровью, но от них исходило удивительное тепло. Как я уже сказал, мой двенадцатилетний заработок, возможно, с такого же срока отсидкой. Опять же, если повезёт.
Наконец, в последнюю очередь, я открыл картонную папку с тесёмками, но голова уже плохо соображала, и я так до конца и не разобрался, о чём в тех записях шла речь.
Выбора у меня не было. Я не знал, какие "размышления" имели в виду мои работодатели, но знал точно, что размышлять было не о чем. Я должен был исчезнуть. С одной только разницей: либо улететь сразу на небеса, либо потоптать ещё определённое количество лет нашу грешную землю. То есть, в принципе, я недостаточно точно выразился: какое-то подобие выбора у меня всё-таки было.
Я задумался. Мне всегда казалось, что Бог любит меня. Ну зачем ему обижать кроткого, когда вокруг столько злых, хищных, бесстыжих и бессовестных людей? И Он действительно в трудную минуту всегда выручал меня, приходил на помощь. Устроилось бы дело и на сей раз, наверняка. Подвернулось бы в итоге что-нибудь стоящее. Так в жизни постоянно бывает.
Да можно было в конце концов и пересилить себя, попроситься опять на старое место. На правах старого друга, зная прекрасно, что я уже в чёрном списке из-за седины в волосах, что-то ляпнул своему начальнику, такой уж у меня характер, почему бы не поползать у него в ногах, не покаяться? Можно было бы даже согласиться где-нибудь и на пониже оплачиваемую должность, а затем обвешаться всякого рода подработками. Тоже выход. А тут сразу – небеса.
Я даже успел немного вздремнуть прямо на кейсе, когда они снова явились. Молодые, энергичные, исполненные рвения и какой-то тип напротив с помятым лицом и осовелыми глазками, еле удерживавшийся от того, чтобы не рыгнуть.
– Вопросы, задавайте вопросы, – кивнул крючконосый в ответ на моё безрадостное "согласен". – Теперь мы можем быть с вами предельно откровенны, так как с этой минуты, по сути, вы один из нас.
– Кто вы? – всё так же лениво спросил я. – Довольно интернациональное общество.
Пианист рассмеялся.
– Да уж, согласен! Вы – важная птица, коли ради вас собрались вместе католик, православный, мусульманин и иудей. Что ж, попытаюсь, как смогу, удовлетворить ваше любопытство. Хотя это будет нелегко. Если по положению: мы – клерки, простые исполнители. Те люди, что доверили нам это поручение, находятся так высоко, что до них не докричаться и не дотянуться. Ну а в общем-то мы – гэлекси, галактические люди, слыхали что-нибудь о таких?
Я отрицательно покачал головой.
– Надеюсь, не инопланетяне?
– Нет-нет, – поспешил успокоить меня мой "соотечественник". – Просто эту тетрадь, четвёртую, учение о нас, мы изъяли отсюда. Вообще-то мы вполне бы удовлетворились ею (соответственно, великолепно обойдясь без вас), но беда в том, что без первых трёх она мало чего стоит. Речь идёт о новой религии, как вы, наверное, уже догадались. Для того, чтобы быть гэлекси, совершенно не обязательно её исповедовать, вполне можно оставаться и в своей вере. Но её обязательно нужно знать. "Комментарии, мысли" – слишком размытое понятие. Расшифрую подробнее: от вас требуется то, что по-русски называется толкование. То есть, разъяснение. И чем оно будет глубже и достовернее, тем действеннее от него предполагается эффект. В том числе и материальный.
Он замолчал, видя, что я из его слов ничего не понимаю. В дело вступил мусульманин-"пианист".
– Может, вам что-нибудь прояснит мой пример. Я хочу умереть в своей вере, вере моих предков, вере моих многочисленных родных и близких. Но моя жизнь там, наверху, по моей религии, во многом зависит от того, как я жил здесь, на Земле. Не совсем так, как у вас. Я имею в виду верблюда и угольное ушко. Чем я буду богаче, тем больше страждущих я смогу пусть небольшим воздаянием, но одарить, тем будет богаче мой род, тем больше людей будут за меня молиться, тем скорее я вознесусь на небо, а не буду дожидаться своей участи, кормя червей в земле и ожидая, когда Аллах призовёт меня. Положение гэлекси открывает для меня колоссальные возможности достигнуть больших высот здесь, на Земле, и уже с гораздо большим, как материальным, так и духовным, багажом предстать перед Всевышним, когда придёт тому время. Не говоря уже о той ключевой позиции, которую мне сейчас с тремя моими товарищами повезло занять. Опять непонятно?
– Да нет, почему же? – уклончиво пробормотал я. – Об этом как-то не принято распространяться, но и у христиан в раю тоже разные небеса. Слуге, рабу и там не стать хозяином. Что до верблюда и игольного ушка, то большинство исследователей склоняется к тому, что "Игольное ушко" – это просто ворота в Иерусалиме (ну, знаете, наверное, даже если там не были), и для верблюда с трудом, конечно, но вполне возможно, при желании, в них протиснуться, вот только без поклажи и излишнего жирка.
Я вдруг понял, что если я решил бороться, мне дорога сейчас каждая секунда.
Потому что этих ребят, скорее всего, я вижу первый и последний раз.
Потому что, хоть они и мелкие сошки, но только от них отныне будет зависеть вся моя жизнь.
И я должен хорошо изучить эту четвёрку, чтобы потом, в будущем, уметь предвидеть реакцию каждого из них на те или иные свои поступки, в особенности то, мнение кого конкретно из них окажется в той или иной ситуации решающим.
Любой из них, если понадобится, не колеблясь, прихлопнет меня как муху. Они уже сейчас, рассматривая меня как под микроскопом, без сомнения удивлялись, зачем это их заставляют так распластываться перед каким-то жалким старикашкой. Они не верили мне, не верили в меня. Ни на грош. Но им хорошо платили. Да ещё сулили блестящую перспективу. Достаточный повод для того, чтобы поковыряться в любом дерьме.
Разумеется, я знал, что их смущало больше всего – мой характер. Да, действительно, так всегда бывало: в какой-то момент терпение моё лопалось, и я мог выкинуть любой фортель. Я так устроен: просто не способен долго терпеть унижение над своей личностью. А эти ребята сразу настроили меня против себя своей спесивостью. Да кто они есть? Молокососы! Ни жизненного опыта, ни знаний, один только цинизм в голове. Достаточно для того, чтобы заработать кучу денег, но маловато, чтобы закабалить свободного человека.
Они что-то чувствовали, естественно. И вели себя в достаточной степени настороженно. Но в их руках были жизни моей жены и моих детей, и это их в какой-то мере расслабляло. Мне же не оставалось ничего другого, как только им подыгрывать, и я терпеливо, старательно прикидываясь дурачком, задавал и задавал свои вопросы.
- Кто он, этот человек, рукописям которого вы придаёте столь большое значение?
- Пока мы называем его так, как он назвал себя сам - Ведомым Влекущим (вы же видели заголовок: Ведомый Влекущий "Книга Вечной Жизни"), но, если понадобится, подберём другое имя.
- Мы не знаем, кто он, этот человек, и не можем сказать, чтобы нас это слишком интересовало.
- Он жив? Где он находится сейчас?
- Он умер. Каков бы ни был интерес к нему самому, мы в состоянии явить миру только его мысли.
- Он русский?
- Конечно, иначе зачем бы мы приехали в Россию? Перед вами первоисточники, на каком языке они написаны? Но кем Он будет окончательно явлен миру, мы не знаем, это не наша прерогатива. Быть может, итальянцем, в Италии всегда были достаточно богатые религиозные традиции.
Наконец моя фантазия стала иссякать, хотя, надо признать, они были со мной на редкость терпеливы.
– Хорошо, как говорят у вас: делу – время, потехе – час, – сурово кивнул наконец Пианист, как будто до этого я нёс полную околесицу. – Мы возвращаем вам мобильный телефон, вы будете ждать нашего звонка и должны быть готовы явиться в назначенное место по первому зову. Там вам выдадут диски с копиями рукописей и других, необходимых вам материалов; новые документы; вам сделают операцию по изменению лица. Одно из основных условий: вы никогда больше, до конца дней своих, не должны появляться в России. Эта страна навсегда закрыта для вас. Единственное, что мы оставляем вам сейчас: деньги. Я так понимаю, что у вас должна быть хоть какая-то гарантия, что с вами действительно заключён контракт. Нам не нужно вашей подписи, достаточно того, что мы обговорили всё, до мельчайших деталей, на словах. Это для того, чтобы лишить вас даже видимости иллюзии: у вас никогда, ни при каких обстоятельствах, не будет возможности этот договор расторгнуть либо оспорить. Куда бы вы ни обратились, вам нечего будет предъявить. У вас есть ещё какие-нибудь к нам вопросы?
– Нет, – покачал головой я, хотя вопросов у меня было великое множество.
Поразмыслив, я решил не брать с собой кейс: часть денег рассовал по карманам, а остальное разместил в папке с документами.
ГЛАВА 3
Тот, кто не знает, что есть мир, не знает и места
своего пребывания. Не знающий же назначения мира
не знает ни того, кто он сам, ни того, что есть мир.
Тот же, кто остаётся в неведении относительно
какого-нибудь из этих вопросов, не мог бы ничего
сказать и о своём собственном назначении. Кем же
кажется тебе тот, кто стремится избежать порицания
или удостоиться рукоплесканий и похвалы со
стороны людей, не знающих ни где они, ни кто они?
Марк Аврелий
Я не удержался от того, чтобы по пути домой не накупить всяческой вкуснятины. Жене я сказал, что злоключения мои закончились: я принят на новую службу, даже получил небольшой аванс. Только сейчас я понял, как мои за меня переживали. У всех буквально камень свалился с души. Только у меня он остался. Я смотрел на сына, дочь, бродил бесцельно по дому, не в силах осознать, что действие происходит в реалии, и некие злые силы, бесцеремонно вторгшись в мою жизнь, лишали меня сейчас моей любимой троицы. Я не представлял себе, как я буду отныне без них обходиться.
Поразмыслив, я решил оставить восемьдесят тысяч евро в ящике своего письменного стола. Моя жена была весьма наивной женщиной, но тем не менее я был уверен, что у неё хватит ума не отнести эти деньги в полицию, а также тратить их потом с достаточной бережливостью и осторожностью. Ребята подскажут, если она сама не сообразит.
Не знаю, какие у них возникнут предположения, но как бы они ни ломали себе голову, ответ будет один: я пожертвовал собой ради них. Как, собственно, и было на самом деле. Я надеялся, что они поймут меня правильно.
Ну а пока всё обстояло как обычно. Никто из них троих, в принципе, и не сомневался, что я найду какой-нибудь выход. Они верили в меня безоговорочно, привыкли к тому, что я всегда всплываю на поверхность, вот только в этот раз им непривычно долго пришлось поволноваться.
Дни тянулись за днями, складывались в недели, недели – в месяцы. По утрам я собирался и уходил будто бы на работу. На самом же деле просто бесцельно бродил по городу, каждый раз вздрагивая, когда жена звонила мне на мобильный. Но работа на самом деле уже началась, работа мысли.
Кто эти люди? Террористы? Естественно, это было первое, что приходило в голову. Быть может, меня наняли писать сценарий какого-нибудь очередного, глобального значения, теракта? А все разговоры вокруг какого-то Ведомого Влекущего – лишь видимость, чтобы запудрить мне мозги? Или речь идёт о чём-то принципиально новом: терроризме духовном, гораздо более действенном? Тогда действительно они не случайно меня выбрали.
Но что конкретно? И почему они представляли собой четыре разных вероисповедания? Ведь религиозная нетерпимость внезапно сделалась вопросом номер один в мире. И речь шла уже не об отдельных фанатиках, а о целых странах, даже регионах. Неизбежно противостояние подобное должно было закончиться большой мировой стычкой. Причём позиции христиан подтачивались с каждым годом.
Так что же, и в самом деле религиозная диверсия? Глобальная, ошеломляющая масштабами своей разрушительной силы? Кого она могла поразить, ослабить? Только христиан. Но почему же четыре веры вдруг, пусть на небольшой отрезок времени, объединились? Ведь за молокососами-клерками просматривались колоссальные материальные средства, значительнейшие личности. Они хотели спасти мир от грядущей катастрофы? Не смешите меня! Большие деньги никогда не делаются на созидании, только на разрушении.
Может быть, задача поставлена в том, чтобы породить новых рабов? Совершив скачок от тоталитарных сект к мощнейшей тоталитарной религии? Но ведь все религии тоталитарны. Так как все они, так или иначе, призваны закрепить существующие в мире неравенство, несправедливость. Узаконить нищету одних и роскошь других. Дать возможность миллионам дармоедов ничего не делая процветать.
Как бы то ни было, сколько я ни ломал себе голову, мне так и не удалось придти к какому-то определённому выводу. Что-либо узнать, понять можно было лишь в действии, принимая самое активное участие в каких-то, пока ещё очень глубинных, процессах. То есть именно там, куда судьба, помимо моей воли, сейчас неудержимо засасывала меня.