Глава первая. «Васа» утонула. Мои планы пошли прахом
«…Шведский королевский флагман «Васа». Четырехпалубный, крупнейший корабль семнадцатого века. Его строили почти три года. Четыреста плотников, кузнецов, скульпторов, художников, оружейников, канатчиков, парусных мастеров трудились под руководством самого короля Швеции Густава Второго.
На его постройку ушло тысяча дубовых деревьев. На нем установили шестьдесят четыре тяжелых орудия – крупнокалиберные двадцатичетырёхфунтовые пушки с ядрами весом свыше одиннадцати килограмм. На нем было три мачты, рассчитанные на десять парусов. Корабль был длиной шестьдесят девять метров, а в высоту достигал пятидесяти двух метров. «Васа» была украшена резьбой и сотнями скульптур, изображавших библейских героев, греческих богов, римских императоров, львов, мифических морских существ.
И в воскресенье 10.08.1628 года, выходя из Стокгольмской гавани в свое первое плавание, пройдя всего несколько сотен метров, «Васа» затонула под собственной тяжестью, унося с собой пятьдесят человеческих жизней и одну жизнь корабельного кота…»
– Иван Иванович! – в кабинет заглянул молодой следователь Анисимов. «Анискин» – так мы, более опытные следователи, шутя, надо же над кем-то подтрунивать, его называли. – Никита Петрович вас к себе вызывает.
Я вздохнул, оставил журнал на столе и, взяв со стола блокнот с авторучкой, отправился к начальнику.
В то утро я ожидал только одного – приказа начальника о предоставлении очередного отпуска. Надо сказать – вполне заслуженного отпуска.
Только вчера сдал оконченное уголовное дело об убийстве двух инкассаторов. Четыре месяца напряжённого труда понадобилось мне на то, чтобы куцый милицейский рапорт об обнаружении в цыганском посёлке пропавшей инкассаторской машины превратить в несколько увесистых томов. Четыре месяца убитые инкассаторы Петров и Хлебников неотступно следовали за мной. И всё это время я слушал их беспрерывные стенания и жалобы, чтобы из краткого сообщения о потёках крови под одиноким броневиком в пустынном проулке сделать многостраничное исследование о жадности и предательстве.
Я уже просто устал от них и мне требовался отдых.
Начальник Багин Никита Петрович когда-то был моим стажером, но это нисколько не мешает ему сейчас нагружать меня самыми сложными уголовными делами и держать в наших отношениях полагающуюся между подчиненным и начальником дистанцию.
Войдя в его кабинет, я понял – мои планы на отпуск идут прахом.
По залитому солнцем полу апрельский свежий ветерок, едва заметно шевеля приоткрытой оконной фрамугой, скользил особенно легко. Он колыхал ярко-желтой оконной занавеской, пытался перебирать бумаги на рабочем столе, предусмотрительно прижатые хозяином стола различными тяжелыми предметами, заполнял все помещение весенней свежестью.
Багин сидел, склонившись над столом, задумчиво постукивал ручкой по дужке своих очков и даже не поднял головы.
Раньше он был без очков и прямо скажу, он всегда казался туповатым. Этакий колхозный бригадир. Решительный и грубый.
Ветерок коварно разметал на его склоненной начальственной голове русые волосы, обнажив завуалированную было розовую лысину.
Я непроизвольно погладил себя по макушке. Багин был младше меня, но мои волосы еще были на месте. Хоть в этом-то я преуспел!
Судя по всему, ему комфортно было здесь сидеть в большом кресле и чувствовать себя генералом, главным над двумя десятками следователей и одним следователем по особо важным делам. Впрочем, до генеральской должности ему оставалось сделать по служебной лестнице всего лишь один шаг. Один только шаг, шажок до заветной цели…
Надо сказать, ему всегда везло. Вот и эта должность ему досталась благодаря несчастному случаю с его предшественником, Вадимом Потаповым. Вадим с женой направлялся утром на работу. На Селькоровской их машина столкнулась со встречной. Они погибли. Двое детей остались сиротами. «Не должности – детей мне жалко» – слышал я голос Вадима. Мы очень жалели этого ещё молодого человека. Он надолго своей смертью выбил всех нас из колеи. А вот Багин был счастлив: заветная цель – генеральская должность – на одну ступень стала ближе.
И сейчас я видел Вадима. Он только что приехал из командировки и ходит по кабинету, раскладывая по углам вещдоки. « Самое важное нельзя перепоручать никому!», – говорит он и осекается от неожиданного восклицания Багина:
– А, это ты!
Багин оторвал голову от бумаг и поднял лицо в мою сторону.
– Ну что, Иван Иванович, готовимся к отпуску? – сказал он, жестом приглашая присесть к столу, и снова обратился к своим бумагам. Ох, занятой!
Я смотрел, как он деловито скрепляет степлером разрозненные листы протоколов и подумал с нарастающим раздражением: «Ну, если ты, хоть заикнёшься о переносе отпуска…!»
Да, в общем-то, было уже всё понятно – придётся сдавать билет на поезд. И спорить тут совершенно бесполезно! Это всё равно, что становится на пути быка, рвущегося к своей кормушке. Кроме того, следовало не забывать, что в этот отдел меня перетащил из района никто иной как Багин, помятуя, видимо, нашу прошлую совместную работу.
– Новое убийство, Иван Иванович! – сказал Багин. В его голосе звучала тревога. Вполне понятное дело – если подчиненные не справятся с новым убийством, с него, Багина, спросят в первую очередь. И тогда сидеть ему и сидеть в этом креслице без всякого движения наверх, до самой пенсии. А то еще возьмут, да и совсем выпнут! Пнут как старый трухлявый никому ненужный гриб! Есть, отчего тревожиться Багину. Ну, на то он и начальник!
Обычно, когда получаешь новое дело – начинаешь чувствовать некоторое эмоциональное возбуждение. Это понятно. Ведь, когда находишь причину исчезновения человека из жизни, когда удаётся показать в материалах уголовного дела заурядность убийства, то начинает казаться ни много ни мало, что ты уменьшаешь масштабы трагедии, приземляешь её тем самым, рассеиваешь мглу бездны, в которую ушёл убитый человек.
Правда, эта мгла только сгущается, если ты не можешь выявить среди мотивов преступления объяснимые с точки зрения человеческих страстей побуждения.
Иногда мне кажется, что расследуя убийство, я погружаюсь в глубины человеческого бытия, где свет и мгла, добро и зло, и где жизнь сама по себе – ничего не значат. Не знаю почему, но я испытывал потребность в таких погружениях.
Но только не сейчас, когда я настроился уходить в отпуск!
– Вчера, девятнадцатого апреля, рано утром, в шесть-пятнадцать, на Кауровской был убит Корнеев, – Багин сделал паузу и многозначительно добавил: –Предприниматель…
Это означало, что дело будет поставлено на контроль у прокурора области и расслабиться следователю не дадут ни на минуту, пока убийство не будет раскрыто.
– Убит выстрелом из пока неустановленного огнестрельного оружия, – продолжал Багин: – Основной целью убийцы был чёрный дипломат, с которым Корнеев вышел из своей квартиры. А направлялся он к автомашине – она поджидала его на улице в нескольких десятках метрах от двора, где было совершено это убийство. Надо отметить, – тут Багин со значением поднял к верху указательный палец, а стекла его очков сверкнули, – убийца не добивал свою жертву. Отобрал дипломат с деньгами и скрылся, а Корнеев остался лежать во дворе. Истекал кровью. Но… потерпевший успел крикнуть, чтобы вызвали скорую помощь. Врачей, правда, он не дождался. Умер, тут же во дворе, спустя десять минут после совершенного на него нападения. Вот так…, – Багин положил скрепленные протоколы на край стола: – Принимайте дело, Иван Иванович!
Недовольный провалом своих планов на отпуск, я вернулся к себе.
Мне предстояло ни много ни мало вырвать из океана Вечности, из тёмных вод Забвения жизнь некоего предпринимателя Корнеева. Да, именно так я и воспринимал свою деятельность – не просто раскрыть рядовое убийство и по мере сил восстановить справедливость – а дать новую жизнь убитым, находя и подбирая брошенные ими в повседневность слова и поступки, озвучивая их устремления и желания. Примерно так, как Судьба дала новую жизнь шведскому кораблю «Васа». Корабль пролежал 333 года на дне Стокгольмской гавани. А когда его подняли, оказалось, что судно в прекрасной сохранности! И если раньше «Васа» обещала стать одним из самых великих кораблей своего времени и не стала им, то сейчас этот корабль – уникальный, единственный на все времена, хотя и не сделавший при этом ни единого залпа из своих бортовых пушек, не совершив ни одного морского похода.
Правда, прежде чем занять почетное место в специально возведенном музее, пришлось отдать, принести в жертву самое ценное, что у него было – свой экипаж. Как принесли в жертву собственные жизни инкассаторы Петров и Хлебников –ради того, чтобы судьбы их стали предметом рассмотрения в суде, чтобы в газете появился очерк о трагической их гибели, чтобы рассмотренное уголовное дело угнездилось на долгие годы в архиве и, чтобы какой-то писатель по материалам этого пыльного архивного дела написал, может быть, бессмертную драму.
http://www.proza.ru/2012/02/27/644 (продолжение)