16-III Ревность Марцеллы

Публий Валерий
                III

  Среди расстроенных «пуннов» Клодия Марцелла, по пути в триклиний Метелле вроде бы удалось несколько её успокоить, но там она вдруг видит, как её возлюбленная, Бэта, награждает отличившихся соратников. Буквально виснет на шее Куриона, а затем обнимает и целует Анхария. Раздосадованная Марцелла отбрасывает ручки Цецилии, резко поворачивает и идёт лечь подальше. В свою очередь Метелла, обиженная такой выходкой, ложится рядом с Марцианой и симпатичным юношей, подбадривая их. Курион, чуть смущённый разладом виновницы торжества с ревнующей подругой, пробует отвлечь вернувшихся в зал. После того, как они выпили за победу и заиграла бравурная музыка, он почти крича повествует:

  – А знаете ли вы, что некий карфагенский адмирал, быть может, тот самый, что был сейчас сокрушён, однажды вёл себя следующим образом? Перед началом сражения, возможно, как раз при Экноме, его спрашивает представитель их сената: «Адмирал, что вы скажете об исходе предстоящей битвы?» «Она будет проиграна». «Зачем же тогда её начинать?» «Чтобы узнать, кем именно».

  – О Клио! Курион, ваша история как нельзя более актуальна! – громко восклицает Метелла. – А я вот вспомнила другую, менее, быть может, подходящую к моменту, но не менее занимательную, – она даёт знак музыкантам играть чуточку тише. – Происходившую до нашей навмахии и чуть позже того, как доблестнейший Курий Дентат разбил грозного Пирра. Этого царя позвал к себе на помощь другой царь, спартанский, Клеоним. У него был фактически лишь титул царя. Этот Клеоним был очень обижен. На отца, что престол тот оставил не ему, а сыну его старшего брата Арею. И пуще того на жену, красавицу Хилониду – ибо ни для кого из спартанцев не было тайной, как она его презирает, и как она любит цветущего юношу, – рассказчица смотрит на Анхария, – прекрасного юношу Акротата, сына того самого правившего в Лакедемоне Арея. И вот удручённый Клеоним привёл в отечество Пирра с его армией. При штурме города Птолемей, сын Пирра, во главе двух с половиной тысяч галлов, в одном месте уже прорвал укрепление: над Спартой нависла опасность. Акротат заметил это, с тремястами воинами пересёк быстрым бегом город, скрываясь за холмами, обошёл Птолемея и ударил ему в тыл. Солдаты сына Пирра были отброшены с большими потерями. На подвиг Акротата взирало много стариков и женщин. Когда юноша возвращался через город, залитый кровью, гордый и восхваляемый, он казался спартанкам ещё прекраснее, и они завидовали любви Хилониды. А некоторые старики, следуя за ними, кричали, – Метелла велит музыкантам играть громче и кричит сама, – старики кричали: «Ступай, Акротат, взойди на ложе Хилониды, чтобы подарить Спарте достойных потомков!»

  Анхарий, подталкиваемый пожилым слугой Метеллы, поднимается на своей и шагает на лежанку Марцианы. Та встаёт и снова обнимает и лобзает его, чуть задержавшись на губах и проведя ладошкой по попе.

  – Ты точно Бэта! – на греческом возмущается так, что слышно всем, вскочившая Клодия. – Распутная! ;;;;;; и ;;;;;; – достояние и наказание!..

  Подбежавший Курион и его дочка, лежавшая подле Марцеллы, укладывают и успокаивают её. Марциана, пнув пустое ложе, со слезами убегает. Напившийся Тит Пинарий, племянник Макра, орёт:

  – Что за шум, а драки нет?! Фабия, где же драка?! Хочу драться, сражаться!..

  С несколькими слугами Присцилла сама уводит его в спальню, выслушивая по пути ещё пьяные выкрики и болтовню: «Центурион! Когда же сбор?!. Веди нас на врагов!.. Нам обещали и не заплатили!.. Как это не мы, преторианцы, провозгласили императора?! Это должны делать мы! Непорядок!..» Раздетый и под одеялом, он успокаивается.

  Прибегает Уриана:

  – Госпожа! Госпожа, срочно! В кабинете вас ждёт Марция…

  – Муция! Прочти-ка. Ещё двух свидетелей надо… Правильно? – протягивает ей бумагу заплаканная сестричка, Присцилла пробегает, это разводное письмо. – Ты же нас венчала. Теперь считай, что развела…

  – Может, не стоит вот так, сгоряча? Марция, на трезвую голову, с утра…

  – Нет!!

  – Хорошо. Поняла. Не кричи, пожалуйста.

  Фламина возвращается в экус, видит, что Вера собирается уезжать, поручает ей проводить Клодию Марцеллу. Сама тоже подходит к последней:

  – Ничего. Успокоитесь, помиритесь, мало ли что бывает…

  – Не знаю! Как мне надоело! Сейчас ещё самое скромное было из того…

  – Постой, постой, милая Марцелла. Сейчас вы обе с Марцианой заведённые, лучше пока разойтись, – подключается Шрамик. – Поедем со мной. Проводишь меня немножко. Хорошо? – та кивает. – Вот и славно!..

  Секстия и Клодия уходят. И, скорее всего, сталкиваются в атриуме, портике или между ними с Гаем Макром и другими сенаторами – родителями пирующих подростков. Почтенные мужи появляются в зале и ложатся за «взрослые» столы. Ласково их приветив, хозяйка просит извинить её и удаляется с пира. Она идёт намываться в свои термы. Марциана, освежившись во фригидарии, возвращается в экус. Застолье и дальше течёт нескучно. Кроме музыки и танцев слуги развлекают собравшихся борьбой и небольшой пьеской. По прошествии примерно часа с прихода отцов-конскриптов Курион «вспоминает»:

  – Друг мой Торкват! На этом веселье мы с тобой совсем и позабыли и, наверное, правильно сделали, что позабыли: нам нужно идти к Юлию на ужин.

  – Но, друг, сам ты хочешь ли покинуть этот пир, эту компанию – ради скуки у Юлия с его супругой, тёщей и тестем?

  – Что поделать, Торкват? Мы обещали.

  – Не волнуйтесь. Торкват, Курион, я думаю, большую часть компании тоже ждут, только по домам, – поднимается бывший претор Луций. – Правда, сын? – обращается он к своему наследнику. – Прощайся с товарищами, с юными прелестницами, поедем домой…

  Таким образом все сенаторы расходятся, собрав недовольных отпрысков. Квинт отправляет домой в своих носилках супругу, выпившую вина, пожалуй, больше, чем за все предыдущие дни с начала месяца. Сам он вместе с Курионом, в свою очередь отославшим домой дочь, уходит якобы на скучный ужин. Гай Макр, недолго посидев, спешит покинуть стол – он дождался жены:

  – Дорогая! Теперь есть, кого оставить присмотреть за детьми.

  За «детскими» столами остаются самые стойкие пирующие: Марциана, Анхарий, Мерулина, Метелла и Муммия. Спурий продержался среди них недолго: уставший, уснул прямо с куском десерта в руке. Писательница лежала, веселилась с задорной молодёжью, но не пила и не ела.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/28/393
---------------------------