Была зима 1996 года. Вечером после школы я зашла со своей подругой на рынок. Стемнело так быстро, что не успели мы оглянуться, а рынок-то совсем опустел. Повернули мы к выходу, слышу, окликает кто-то. Оборачиваемся – два грузина, старый и молодой, заботливо складывают в картонные коробки крупные бугристые гранаты.
– Эй, дэвушки, вазъми гранат бисплатна!
Я, наивная, развернулась – и к ним. Любка, тоже, как и я- учительница начальных классов, сзади стоит, ждет. Подошла я и радостно пакет протянула. Тот, что помоложе, насыпал мне несколько крупных гранатов. Поблагодарила я его сердечно и собралась было Любку догонять, а старый грузин мне и говорит:
– Сколько хочешь, столько и дай. Хочешь- сто, хочешь, девяносто рублей дай.
А у нас, учителей, зарплата тогда была ровно девяносто рублей. Такой меня стыд взял, что словами и выразить не могу. А грузин старый все не унимается:
– Денег нет, а по рынку-то шляешься! Как побирушка какая-то!
Красная, как рак, отдала я пакет с гранатами и, не поднимая глаз, прошептала:
– Нет. Я точно не побирушка.
– А денег нет пачиму?
– В школе учительницей работаю.
– А-а-а. А к нам пачиму работать нэ ходишь?
– А... можно?
– Можна, можна, – замахал рукой старик, будто собаку бездомную сгонял. – Встать только пораньше не забудь.
Любка меня изо всех сил уже за руку тащила: «Чего ты с ними, чурками, разговариваешь? Не видишь, как он над тобой издевается?»
Разозлилась я на себя, на зарплату учительскую нищую, на весь белый свет разозлилась. Вот ведь, уж и побирушкой назвали...
Впереди было два выходных. И я решилась.
Встала рано, часов в пять. А как хотелось поспать! Через пять дней Новый год. Зима. На градуснике – 30о. Дети спят, поджав под себя ноги, муж сладко потянулся во сне. «И куда тебя черти несут? Спала б себе и спала. Темень на дворе какая. И кто тебя ждет на рынке этом?»
Бурчу и бурчу под нос себе, а сама собираюсь. Валенки нашла размера на три больше, платок пуховый. Как стала на колобок похожа, тогда на мороз-то и выкатилась.
Вышла я на мороз, и все сомнения мои отпали. Снег под ногами хрустит, небо – все в звездах!
Приехала на рынок и стала искать своих знакомых. Искала, искала, но нашла. Они мне особо не удивились и не обрадовались. «Становись, – пожилой говорит, – за прилавок, щас поглядим, на что ты сгодишься».
Только я за прилавок-то зашла, парень, что стоял напротив с мандаринами, к-а-а-а-ак закричит на весь рынок:
– Вы хоть документы у нее спросили? А вдруг она заразная?
Я стою как вкопанная, ни жива ни мертва.
– Да, – сказал седой грузин. – А документы у тебя есть?
– Есть, – отвечаю. – И санитарная книжка тоже. Но все это на работе.
– А-а-а... – почесал в затылке грузин. Смотрю я, засомневался он. Но слова даже вымолвить в свою защиту не сумела.
А грузины, и старый, и молодой, тут же потеряли ко мне всякий интерес. Будто тот парень с мандаринами меня резинкой стер. Старый меня потихоньку-помаленьку, но из-за своего прилавка выдворил и сказал напоследок:
– Вот когда документы будут, тогда и приходи...
Пошла я восвояси. Слезами горючими заливаюсь. Обида лютая сердце гложет. И хоть какой-нибудь добрый зверь, как во всех сказках написано, остановил бы меня и спросил:
– Да о чем ты, девица, печалишься? Давай я помогу твоему горюшку...
Домой идти не хочу, знаю, что больше не решусь никогда выйти торговать. А что делать? Решила обратиться за помощью к нашим девчонкам, их много, яблоками торгуют.
– Девчонки, – говорю, – помогите советом, с чего тут, на рынке этом, начинать надо, к кому обратиться?
Они руками на меня как замашут, будто я и правда заразная.
– Пошла, пошла, – кричат, – отсюдова, чтоб мы тебя больше не видели!
Вот так меня рынок-то встретил! Побрела я прочь. Что дальше делать, не знаю.
Смотрю, откуда ни возьмись- подлетает ко мне щупленький грузин с юркими глазками. За руку ухватил и шепчет:
– Пойдем, пойдем за мной. Я тебе помогу.
Обрадовалась я, что хоть один добрый человек нашелся, и за ним вприпрыжку бегу. А он уже и за прилавок меня поставил, и ящик с мандаринами грохнулся о мерзлый снег под ногами, и скрюченные на один бок весы чудесным образом явились предо мною. А грузин с юркими глазками по сторонам оглянулся и снова шепчет мне в самое ухо:» Вот тебе мандаринчики отменные. Всем по четыре рубля сдал, а тебе по три. Жалко мне тебя стало. Только никому не говори. Деньги я вечером заберу. Ну пока. Торгуй.»
И он исчез. Я его как следует и не запомнила. «Торгуй, торгуй. А как это – торгуй? Его-то мать небось, еще когда сиську сосал, торговать учила».
Растерялась я. Оглянулась по сторонам – а рядом тот парень стоит, что обозвал меня заразной. Саидом его звали (я потом узнала). Шапка набок сдвинута, кареглазый. Как увидела я его, грудь гордо распрямила, будто я всю жизнь только тем и занималась, что мандарины продавала. Мне хотелось, чтобы и те грузины, что стояли напротив и не взяли меня на работу, смогли убедиться, что напрасно так поступили. Высыпала я почти все мандарины на прилавок, собрала в горку. Цену на бумажке помадой нарисовала – 4 рубля и стою, покупателей ожидаю.
А никого нет. Не в том смысле нет, что на рынке вообще, как раз, наоборот, на рынке людей было полно (ведь это было под Новый год). Ко мне ни один человек не подходил по неизвестной мне причине! А я и так боюсь знакомых увидеть, чуть что почудится – я нырь под прилавок, будто достать что надо. Мне казалось, все знакомые специально на рынок в этот день съехались, чтоб на меня посмотреть. Только зря я боялась. Ни знакомых, ни чужих – а никого нет. А у этого Саида очередь так и вьется, будто он слово какое заговоренное знает. Только руки его туда-сюда мелькают. Уже третий ящик достал...
Время идет – стали мои мандарины застывать потихоньку. Уже друг о дружку постукивают. Стала я тоже потихоньку поревывать. Вот придет сейчас тот грузин за деньгами, а что я скажу ему? Что все мандарины поморозила?
Смотрю я, Саид подбегает и строго так спрашивает: «Чего ревешь?». А сам пот со лба вытирает, видно, совсем от работы упарился. А я стою закоченелая, как и все мои мандарины.
– Вот, – сказала я. А больше вымолвить ничего не в силах, слезы меня так и душат. Махнула я рукой на мерзлые мандарины и сиплю что было мочи: «Вот». Слезы вдруг так и хлынули из моих глаз. Ох и пожалела я, что на рынок вышла! Да еще Саид этот мокрый как заорет на меня:
– Дура ты, дура! До чего ты мандарины довела! Почему не завернула их в теплое? Что у тебя за весы? Ты что, торговать не умеешь?
– Не-е-ет... – рыдаю, – не могу. Я вообще-то учительница. Я...
– Ты что, сказать не могла?
И Саид, отпихнув меня, как сноп соломы, в сторону, быстро навел на прилавке порядок. Потом что-то передумал. Схватил меня в охапку (валенки даже вверх взмыли) и вместе со всеми мандаринами к себе перетащил. И свои весы между нами поставил. «Так-то оно получше», – сказал он слова загадочные.
Слезы у меня моментально высохли. Деловито шмыгая носом, я уже жадно следила за его проворными руками. Вот что он с моими фруктами делал. Разложил на прилавке огромный фланелевый лоскут и стал на нем мандарины сортировать. Самые крупные впереди выложил. А мелкие и совсем подмороженные – сзади, чтоб совсем не видно было. А для придания вида своими блестящими мандаринами всю гору украсил (он натирал их подсолнечным маслом). И все фрукты у него были совсем другие – крупнее моих, ярче и ни одного подмороженного, он плотно укутывал их. И еще Саид поставил мне цену не 4, а три рубля за кило.
– Тебя Салех как новичка обул, – объяснил он мне. – Новичков всегда так. Чтоб лишних людей на рынке поменьше было. Ты посмотри, весь рынок продает мандарины по 3 рубля, а ты по три взяла. Представляешь, как на весах тебя придется исхитряться, чтоб с ним расплатиться. Он, голову даю, еще тебя в весе обманул. Ящики надо перевешивать, в нем должно быть не меньше 25 кило, а то так вляпаешься. Ну ладно, я сам с ним разберусь.
Произнес Саид воспитательную речь, и рванул было к своему товару (покупателей у него уже море собралось), да как взглянул на меня, махнул рукой, опять нехорошим словом обозвал и стал две кучи продавать одновременно – мою и свою. Я только диву давалась. Руки мелькали у него, как у фокусника. Наивный покупатель только руки протягивал к витринным блестящим фруктам, как Саид, ошеломляюще улыбаясь, метнувшись всем своим молодым, гибким телом тигра, успевал молниеносно выхватить одной рукой выбранные мандарины, другой- продолжая махать перед покупателем, и отвлекая его (смотри, мол, какая у меня прелесть- вот здесь, на прилавке), быстро производил такую вот манипуляцию. Я не переставала удивляться скорости.
Он накладывал на весы те мандарины, что выбрал покупатель, но в то же время в сумку непостижимым способом ссыпались мелкие и пятнистые, а крупные и сочные- возвращались на свое законное место. И все это – с улыбкой, с шутками и прибаутками, женщины глаз не сводили с его румяных губ.
День клонился к закату. А мне казалось, что он только начался. Саид давным-давно продал все мои мандарины и не переставал носить со склада новые и новые ящики, полные фруктов. Я дожидалась Салеха и помогала Саиду как могла.
Наконец объявился и Салех. Саид отошел с ним в сторону, подальше от меня. Они разговаривали на своем языке. Я слышала, как Саид его сильно ругал, голос его иногда был угрожающим. Потом Саид отдал ему деньги. Сколько, я не знаю, ведь все деньги были у него. «А это твои, – сказал он мне и протянул 25 рублей. И дал еще килограмма три мандаринов, которые у него остались. – Завтра придешь?»
Я молча кивнула головой и пошла. Я не могла ничего сказать. Меня душили слезы. Слезы благодарности...
Я так и не сказала никогда тебе этих слов, Саид. Время на рынке так быстро летит... Сейчас говорю. Ты научил меня торговать. Красиво раскладывать товар. Общаться с покупателями. И я, кажется, была влюблена в тебя, Саид…
Я пришла на следующий день. И приходила работать все выходные. Саид взял меня к себе продавщицей. Он платил мне 10 – 15 рублей в день. Он, наверное, был жадноват. Потому что иногда вообще не платил, говорил- ничего не получилось. Я не обижалась на него. Во-первых, он всегда давал мне целую сумку фруктов. Во-вторых ,он был моим Учителем.
Мне было очень стыдно, когда проходили знакомые. Я тут же ныряла под прилавок. И спрашивала Саида: «Ушел? Вон тот, в синей куртке?»
«Ушел, ушел, – смеялся Саид, – долго ты еще будешь бояться?»
Боялась я долго – полгода. Только потом, когда Саид уехал на родину, и я стала работать одна, и зарабатывать хорошие деньги, меня обуяла такая гордость! Я смогла! Я выдержала! И когда подходили знакомые, я повторяла себе снова и снова: это не стыдно, это вовсе не стыдно – учительнице торговать на рынке!
Но легко сказать – не стыдно! Скоро только сказка сказывается. А когда стоишь, как деревенская бабка, в пуховом платке и огромных валенках, да еще носом на морозе шмыгаешь, а ученики смотрят по ту сторону прилавка, открыв рты, то хочется только одного – провалиться на ровном месте...
Часто не удавалось продать все фрукты ,зимой рынок закрывался рано, склада у меня своего не было, вот и приходилось все ящики на санках везти на остановку. Люди шли с работы и все раскупали. Иногда с трудом залезу в автобус (ящики обязательно кто-нибудь да поможет внести), стою там, проход загораживаю, волосы потные на глаза лезут, а убрать не могу – руки заняты.
Бедные мои ребятишки! Я тогда их почти не видела. Прибегу, чмокну их в щечки, гору фруктов на стол высыплю – и собираюсь.
Торговала я у Саида с упоением. Он нарадоваться на меня не мог. И уже так обленился за прилавком стоять, все чаще и чаще ссылаясь на то, что очень мерзнет (чего до меня, вероятно, не случалось), уходил на весь день в «Кавказскую кухню».Это небольшой ресторан в центре рынка. Я же, все больше и больше смелея, торговала одна.
Мой хорошо поставленный звонкий учительский голос разносился по всему рынку: «А вот мандаринчики! Спелые, сладкие, сахарные!» Я отдавала Саиду хорошие выручки.
Ко мне на рынке постепенно привыкали, со мной уже многие здоровались. Никто ко мне не приставал. Почему-то все считали, что я – Саидова любовница. Все, кроме его наглого друга, которого все звали на рынке Сашей. Он один знал, что я не Саидова любовница. И почему-то все время старался меня обидеть, унизить как-нибудь. То слово какое скажет – краской зальешься, то за шею сзади так обхватит – в глазах темнеет. Саид так и бледнел от ярости. Но ничего не говорил. Я думала, что он чем-то очень сильно был обязан этому Саше.
Один раз, дело было уже летом, я не выдержала. Смотрю, идет ко мне этот Саша и ухмыляется. «Сейчас, – думаю, опять приставать начнет». Встала спиной к прилавку, руками в него вцепилась, аж костяшки пальцев побелели. Стою, губу закусила...
А надо сказать, что я еще никогда, даже в детстве, не дралась. И совершенно не имела представления, как это делается. Но вот когда этот Саша ко мне приблизился на расстояние вытянутой руки, я неожиданно ногу, как Ван Дамм, ка-а-ак выброшу и прямо ему в нос!
Видно, сила в тот удар была вложена немалая, раз несчастный Саша (а был он довольно крупный и роста высокого), пролетев метра два, упал прямо в кучу арбузов, принадлежавших одному важному человеку, которого на рынке все звали Королем.
Встал Саша из перебитой кучи арбузов страшнее атомной войны, рукавом кровь с лица утер – и опять на меня идет! А я –не я, коленки от страха ходуном ходят – а отступать-то некуда. Или погибать мне на рынке от этого проклятого грузина, что проходу мне не дает, или победить во что бы то ни стало!
Да не пришлось мне больше сражаться. Тут и Саид подлетел, и тот Король, у которого кулачищи-то оказались пудовыми, и так отдубасили они этого Сашу, что я на рынке его больше не видела.
Долго надо мной все продавцы посмеивались, как стояла я тогда, вцепившись в прилавок, «бледная, страшная, аж всех нас такой ужас взял, что под прилавки все и попрятались».
Скоро Саид уехал на родину повидаться с семьей, у него там остались жена и маленький сынишка. А я осталась одна. Прихожу на следующий день на рынок – и не знаю, что делать.
Стояла я одна совсем недолго. Подбегает ко мне пожилой, маленький Халим, который сильно пах табаком и который Саиду мандарины поставлял, и говорит: «Ты чего стоишь, не работаешь? Давай я тебе мандарины выгружу!»
– Как мне? – испугалась я. – Я ведь одна, без Саида.
– И что? – смеется Халим. – Без него ты не справишься? Не боись, не пропадешь!
А сам уже выгрузил у моих ног восемь ящиков с мандаринами, махнул мне ручкой... и был таков! Я так и ахнула. Одно дело на Саида работать, другое дело... А чего я боюсь? Мне вон какие мандарины, крупные, оранжевые, под реализацию дали – и я буду трусить?
Поправила на голове платок, трясущимися от радости руками весы настроила... Выпрямилась. На рынке очень тяжело найти товар под реализацию, если тебя никто не знает. Это был очень важный день на рынке, словно я перешагивала на новую ступеньку. Девчонки-продавщицы смотрели на меня с завистью.
День пролетел, как и не было. И первое отличие этого самостоятельного рабочего дня было то, что он весь пропах мандариновыми шкурками. Эти мандарины были почти как мои собственные, и я их и продавала, и ела, ела и продавала, и руки были липкие от сока и сладкие. Поэтому, наверное, очередь возле меня не таяла. «Небось говорят про меня, – думала я, глядя на покупателей, – вот раз сама ест, значит, мандарины не ядовитые, как у всех»...
Не успела я этой смешной мыслью насладиться как следует, глядь, кто-то меня за рукав тронул. Халим приехал!
– Ты себе деньги взяла? – спрашивает.
Вытащила я из нагрудного фартучка все скомканные деньги и отдала Халиму. Ну откуда же я знаю, сколько мне надо было себе оставлять?
– Отсчитай, – говорю, – сам, сколько мне причитается.
Халим пересчитал деньги и раз, и два и протянул мне... сто рублей. Я глазам своим не поверила! Моя месячная зарплата в школе! Я стала отказываться от денег. «Халим, – говорю, ты что-то не так посчитал!» Он – пересчитывать. И опять протягивает мне сто рублей. И тогда я поверила. И ка-а-ак брошусь ему на грудь! Как дикая кошка! Как запрыгаю вокруг него от радости! То смеюсь, то плачу! Халим даже испугался. Потом смеяться начал. Нас окружили нерусские продавцы. Все смотрели, как я радуюсь.
Долго я не могла поверить, что столько могу зарабатывать. И всегда отдавала пересчитать Халиму. Он любил смотреть, как я радуюсь. Один раз он, страшно запинаясь и краснея, пригласил меня в ресторан. И мне показалось, он вздохнул с облегчением, когда я, обхватив его седую голову и целуя в макушку, отказалась...
Скоро и Халим уехал на родину. Но у меня уже не было отбоя в желающих давать мне товар под реализацию...
Деньги радовали меня несказанно. Я все не могла к ним привыкнуть. Но был один особенный день.
Случилось это 7 марта, под Международный женский день. Народу на рынке – яблоку упасть некуда! Я и решила вдруг риск¬нуть – взять товар на свои деньги. На все деньги, что скопила я на рынке (это было 700 рублей) купила шесть ящиков с яблоками. По 5 рублей за килограмм.
Яблоки были прекрасные – крупные, розовые, похожие на персики. Я уже про себя посчитала, сколько можно на них заработать. Как тут же на меня обрушились сразу два несчастья...
Первое, это когда я вскрыла первый слой красивых, будто с картинки, яблок, и увидела, что внизу – маленькие и пятнистые. И так – все яблоки во всех ящиках.
А второе – это с Украины как на грех понаехало много машин с яблоками. И были они свежие и сочные. И продавали их по три и даже по два рубля. А я свои червивые - по пять рублей купила. И не знала, что делать. Стояла и плакала.
Все, все мои деньги! Муж ушел на сутки на дежурство. Он работал в пожарной охране. Голова моя ехала кругом. Я совсем растерялась. Рынок, как ничем не приманенный волк, показывал мне свои зубы. Никакая логика никогда не входила, и входить не будет в его Великие Законы. До этого дня яблок на рынок привозили мало и все отдавали мне. Яблоки были дорогие...
Я неожиданно вспомнила о Ванге. Прорицательница говорила, что из всех ситуаций есть три обычных выхода и четвертый – гениальный. Надо постараться его найти.
У меня были выходы. Ничего не делать, например, и дождаться вечера. Может, те, у кого я купила яблоки, кому-нибудь дали их под реализацию и приедут за деньгами. Тут я подниму скандал, и, вполне вероятно, мне вернут деньги за червивые яблоки.
Продавцы таких яблок обычно не возвращаются...
Второй выход – кусая губы, продавать яблоки за любую цену, лишь бы вернуть хоть сколько-нибудь своих денег. Это был самый реальный выход.
Надо было войти в то состояние отчаяния и злости, чтобы понять- самый желанный в ту минуту был для меня один-единственный выход: плюнуть на все и сбежать домой. И никогда больше на рынок не возвращаться!
Что я так мучаюсь? Работа, слава богу, у меня есть. И приличная, не то, что здесь- стою, как последняя оборванка. Нос красный, глаза опухли, никакой пудрой не скроешь. Снег растаял, валенки без галош, намокли...
Но надо, надо было найти этот гениальный выход! И заодно проверить, не обманывала ли всех Великая Ванга?
От отчаяния, которое лишало всех сил, меня спасло любопытство. А когда любопытство становится сильнее денег, они непременно должны вернуться!
И я отправилась искать гениальный выход. В самом буквальном смысле. Попросила присмотреть за ящиками бабульку, что продавала рядом шерстяные носки. Сама побрела, куда глаза глядят. И вскоре позабыла про свои яблоки...
Рынок ревел, кровоточил раздавленными фруктами, бился неровными толчками, пуская бурливую кровь по всем рабочим сосудам, как огромное измученное сердце.
Снег под ногами таял и таял. В валенках хлюпала вода. Никакого женского дня я не чувствовала.
И вдруг я увидела посреди площади огромную фуру с мимозой. И за большим столом стоят двое подвыпивших грузина, продают эти цветы, которые навалены горой, как сноп сена, и этот сноп наглым образом разворовывается. Бабки копошились в этих дивных цветах, набирали целые охапки, потом, будто ненароком, нагибались и кое-как рассовывали их, кроша и ломая, в приготовленные мешки. Возможно, не все и замечали, но кому, как не мне, была отлично знакома эта «операция».
Вся земля вокруг была усыпана желтыми пушистыми шариками. Они быстро темнели, безнадежно гасли в талом снегу под ногами покупателей.
Из всех цветов я больше всего любила мимозу. И потому, недолго думая, подошла к нерадивым продавцам и попросилась в помощницы. Они, еле держась на ногах от усталости, уставились на меня с явным подозрением. Молодой и старый, наверное, отец и сын. В черных курчавых волосах запутались шарики мимозы, будто они и ночевали в цветах. Смотрят друг на друга, потом на меня, опять друг на друга.
– Да не бойтесь, – говорю я. – У вас столько цветов воруют, что не в сказке сказать ,ни пером описать. А я у вас порядок наведу.
Наконец с большим трудом они согласились.
– Но знаешь, – сказал пожилой, – мы тебе за работу заплатим двадцать рублей. Чтоб потом без претензий. Согласна?
Двадцать рублей для такой фуры было очень мало. Но я еще ни разу не продавала цветы. И потому согласилась...
Я быстро навела порядок и на прилавке, и в очереди, которую выстроила строго сбоку от стола. Хронические воровки, перепродававшие мимозу у входа в рынок, прочувствовав момент, быстро снялись с этого места и улетели на другие поля.
Эти солнечные цветы до меня продавались ветками по 2 – 3 рубля. Послав молодого хозяина в магазин за целлофаном и лентами, я навязала красивые букеты и продавала их уже по пять, десять, а самые красивые – по двадцать рублей. Конкурентов у этой мимозы на рынке не было.
Старый грузин глаз с меня не спускал. Он все время боялся, что я буду воровать у них деньги. И даже не ел, чтоб от меня не отвлекаться. Деньги я клала в картонную коробку, которая лежала рядом.
Очередь росла с каждой минутой. Ни одной машины с цветами больше не было. Я не успевала делать и продавать букеты одновременно. Я была счастлива и очень горда собой. День был удивительный, ослепительно ярким было солнце. Шарики мимозы тоже были похожи на солнышко. Или на маленьких цыплят. Мир ошеломлял меня сплошным ярко-желтым сиянием. Я подчеркивала этот цвет фиолетовыми лентами, которыми обвязывала букеты.
Незаметно, но все же я почувствовала вдруг, что устала. Что целый день ничего не ела. Грузины, не мигая, продолжали следить за моими руками, то и дело выхватывая из коробки крупные деньги. «Лучше б помогали нарезать ленты, жлобы этакие!» Мне стало обидно. Постаралась выторговать себе зарплату побольше – безрезультатно. Как назло, ни одного знакомого, которому бы я могла просто так, без денег, дать букет.
Мне сильно захотелось незаметно запрятать денежку. Бесполезно. И так, и так попробовала – не получается. Замешкалась со сдачей, молодая покупательница смотрела на меня с любопытст¬вом. И я решилась. Наклонилась к ней и зашептала в самое ухо:
– Девушка, мне очень мало платят за работу. Если у вас есть возможность как-нибудь незаметно дать мне деньги – сделайте это, пожалуйста...
Девушка, хоть и молодая, даже глазом от удивления не морг¬нув, тут же невозмутимо засунула мне в рукав куртки десять рублей.
Мало того, я с ужасом увидела, как она всей очереди громко рассказала о том, как наглые, бессердечные «чурки» (слава богу, они не обращали внимания) обманывают бедную русскую женщину.
Очередь ахнула. Было много мужчин. Я боялась, что они опрокинут фуру. Видимо, это первоначально входило в их намерения. Но потом, благоразумно посовещавшись, очередь решила отомстить по-своему.
Покупатели стали придумывать всякие изощренные способы, как незаметно просунуть мне деньги.
Боже, что тут началось! У меня была такая зеленая куртка, без карманов, на резинках. И вот одни мужчины усиленно заговаривали зубы хозяевам, расспрашивая, откуда товар да есть ли на него документы, другие проворно засовывали мне деньги в рукава, в валенки, умудряясь положить даже за воротник. Уходивший с букетом покупатель считал своим долгом рассказать о «сложившейся обстановке». За это время я, видимо, обросла такими сердцещипательными подробностями, что многие, давая мне тайком деньги, спрашивали, где меня можно найти и оказать помощь. Меня распирало от хохота! Наконец я перестала сдерживаться и хохотала, хохотала на весь рынок!
Я умирала от хохота!
Во-первых, я от денег уже вся раздулась и хрустела, как только задевала прилавок! Я боялась, а вдруг кто-нибудь из хозяев меня обнимет! Против моей воли мне хотелось этого все больше и больше! Хруст разнесся бы по всему рынку! Слава богу, они оказались нелюбвеобильными.
Во-вторых, я уже хотела, но не в силах была остановить очередь. Не могла же я закричать на всех:
– Перестаньте мне давать тайком деньги! У меня их уже навалом!
Надо еще учитывать тот факт, что перед праздником почти все мужчины были подвыпившими. И их твердое решение «спасти, защитить, отомстить» отменить было невозможно!
Стало незаметно темнеть. Очередь редела. Рынок пустел.
Но цветов еще было много. И грузины предложили мне поехать на центральную площадь города, чтобы их допродать. Тут я неожиданно вспомнила про свои ящики с яблоками и, рванув молодого грузина за руку, помчалась с ним со всех ног на то место, где я их оставила.
Там было совсем пусто. Только мои ящики с яблоками и плачущая старушка. Она боялась, что со мной что-то случилось.
Она стояла и плакала. Я горячо поблагодарила ее и дала целый пакет яблок, что были сверху. Грузины быстро перенесли все ящики и уложили среди цветов. Мы поехали на площадь Победы.
На площади Победы было светло от фонарей. Мы достали стол, наложили цветы, а рядом я горкой выложила яблоки. В свете фонарей они смотрелись совсем по-другому. Хорошо смотрелись, даже пятен не было видно.
У нас быстро выстроилась очередь. Люди шли с работы, не все успели купить цветы и фрукты. Конкурентов не было никаких. Яблоки я продала молниеносно, по десять рублей за килограмм. Все до одного. Покупатели даже высмотрели те яблоки, которые я отложила домой, и грозно их затребовали.
Все шло прекрасно. До того момента, когда мимоза вся была распродана.
И тут грузины мои объявляют, что пойдут считать деньги. И если что не сойдется, они разберутся со мной как следует...
А надо сказать, что они уже изрядно выпили. Я испугалась. Я не просто испугалась, самый настоящий ужас парализовал меня. Я могла еще убежать, пока они считали деньги. Но стояла, как прес¬тупник перед казнью. Время исчезло и сгустилось до нескольких мгновений, наполненных ужасом расплаты.
Наконец они вернулись. Лица их были потные и счастливые.
– Представляешь, – сказал пожилой грузин, и в его голосе была теплота. – Мы за все время, что возим мимозу, имеем такую выручку. В два раза больше, чем всегда. Извини, что мы тебе не доверяли...
И старый грузин поцеловал мне руку. И дал мне не двадцать рублей, как договорились, а двести. От стыда, от счастья я расплакалась. Но даже плакать мне было нельзя. Меня, чтобы успокоить, могли обнять. И тогда бы я захрустела...
Мы распрощались. Машина уехала. Я стояла и смотрела ей вслед. Потом перешла площадь и подошла к дому, что был ближе всего. Села на корточки под освещенные окна, потрогала тугую от денег куртку и уже от всей души всласть наревелась. Потом старательно вытерла лицо и не смогла с собой совладать – чуть расстегнула куртку. Деньги так и хлынули, я с трудом запихала их обратно. И побрела искать ближайший киоск, чтобы купить детям гостинцы-все магазины были давно закрыты. В киоске лежали одни шоколадки со сливочной начинкой. Я купила все, что были в киоске –двадцать три штуки и поехала домой.
Дети не спали. Они ждали меня и шоколадки. Пока они разворачивали разом все плитки, я закрылась от них в зале. И наконец, стала раздеваться.
Я стягивала куртку, а вокруг шел листопад. С меня, как с осенней березы, шурша и перевертываясь, летели деньги. Я сидела на целой куче денег, иногда поддевала их ладошкой, подбрасывала вверх и думала: «Ну и Ванга! Ну и умница!»