Влюбилась

Это обрушилось на меня так неожиданно, так стремительно, как летний слепой ливень. В тридцать восемь лет я влюбилась, как девочка.
Я забывала - кто я, и где я, когда он приближался ко мне. Мне казалось - на меня несется огромное солнце, оно ослепляло меня, в его лучах я не видела никого, я забыла про все на свете. Как я увидела его в первый раз?
Я решила открыть в своем городе отдел с восточными украшениями, прикинув, что продавать можно только то, что безумно нравится. На дворе стояли девяностые годы, и я, учительница начальных классов и добропорядочная гражданка, замужняя женщина и мать двоих детей, решила всласть наторговаться и заработать кучу денег. Мне сразу повезло - сдавался отдел в самом хорошем магазине, в центре города. Я быстро подписала договор и заплатила за два месяца вперед. Но где взять эти самые украшения? Купила большую клетчатую сумку, завернула в платочек деньги, и спрятав их куда надо, вечером села в поезд, а рано утром вышла в снежную, хрусткую, пахнувшую надеждами Москву. Помотавшись по различным оптовым базам, к вечеру я , наконец, нашла то ,что нужно.
Я вошла в маленькую комнату в 16-этажном здании, где продавались бусы, перстни, камни и четки из индийских самоцветов. Это было в Москве. Я не знаю, какие тут надо подбирать слова, но если не мучиться и не подбирать их вовсе, то было так – я увидела его и у меня ноги подкосились.
И парень-то был не очень красивый, совсем молодой, лет двадцати- не то индус, не то грек, но ноги у меня ослабели настолько, что я, кое-как нащупав стоящий у двери стул, рухнула в него, как пьяная. А он в ту же секунду схватился за голову, сказал, что она у него внезапно заболела, потом встал из-за стола, извинился... и ушел. Это был хозяин офиса.
Вот так все и началось. Невиданной силы воздействием на меня обладал он. Такое чувство, что при моем появлении он просто стрелял в воздух из мощного газового баллончика, и ядовитые пары мгновенно окутывали меня и лишали всякой возможности спасения. Я помню, что говорила часто-часто, прямо безудержно сыпала словами, как непрерывный водопад стремится изо всех сил спрятать обнаженную гору. Но вот руки, они страшно выдавали меня. Они тряслись, тряслись, бессовест¬ные, и во рту сильно пересыхало. Я, не переставая, что-нибудь записывала, или копалась в сумочке, или перекладывала на столе бумажки. По всем стенам комнаты были развешены образцы бус - бирюза, янтарь, жемчуг и кораллы расплывались перед моими глазами, как яркая радуга, я никак не могла взять себя в руки, мобилизоваться, переключиться на то, ради чего я приехала в такую даль. Я смотрела на эти бусы, трогала холодные, гладкие, шероховатые камни, и не понимала, что же мне делать.
О боги, как я тогда одевалась! Все просто диву давались! На базе, с грязными, заваленными окурками лестницами, с обшарпанными, обколупленными стенами, где беспрерывно, как дикие муравьи, туда-сюда сновали мрачные грузчики с огромными тележками, где дым стоял столбом от сигарет и пыли, – так вот, на этой базе порхала смешная женщина в белых прозрачных одеждах. И это была я.
Весть обо мне разнеслась очень быстро. Может, и подсмеивались надо мной втихомолку, но мне было все-равно.

Помню, выхожу из комнаты, где он сидит, – и мир раскрашивается передо мной в неземные расплывчатые краски, как нежная акварель на мокром листе. И еще эти краски звенели, не передать мне словами этого звука.
И в этом необычайной стороной повернутом ко мне мире надо было заниматься довольно реальным и практичным делом – закупать для моего отдела всевозможные камни и украшения из самоцветов. У меня было 20 тысяч, это довольно приличная сумма.
Трудность заключалась в том, что делом этим я занималась впервые, и процесс закупки строился не на автоматизме. Мне надо было думать и прикидывать. Это было невозможно...
Что спасало меня? Я полностью доверилась своей судьбе, доверилась людям. Я шла туда, куда несли меня ноги, куда окликали и зазывали, покупала только то, что советовали и предлагали черноволосые и белозубые продавцы из жарких стран.
И судьба не подвела меня. Все, что я привозила, мгновенно, как в сказке, раскупалось. Я не успевала ездить в Москву.
Странно было еще то, что почти в каждой поездке я забывала свои сумки с товаром, где попало оставляла их, забывала про все на свете. И в следующий раз все находилось, возвращалось в целости и сохранности.
Дорогие мои индусы и афганцы выделили мне на складе специальный шкаф, куда складывали забытые мною сумки. Они назвали его «Тамарин шкаф». А еще они знали, почему я забываю эти сумки.
Бизнес в это время у меня просто мистическим образом удавался, деньги лились, как река, может быть, они лились потому, что для меня это не имело никакого значения... А вот любовь...
Вел себя Искандер (так звали его) совершенно непонятно. Когда я приходила, он радостно выбегал мне навстречу, сам снимал с меня пальто, усаживал за стол и поил чаем. И когда он приближался ко мне, я думала – это летит солнце.
Один раз, стоя сзади, он протянул мне бусы через плечо, какие я попросила, и это вынужденное полуобъятие совершенно одурманило меня. Я закрыла глаза...
Искандер все время переживал за мои деньги. Он думал, что у меня их вытащат, или я сама их потеряю, или вляпаюсь в какую-нибудь историю. Но никогда не провожал меня до поезда с моими сумками.
Любил туманно намекать, что скоро навсегда уедет в Ленинград, потому что Москва страшно надоела, чем пугал меня невероятно. Один раз я не выдержала и расплакалась на глазах у всех, кто был в его комнате. Одной рукой я закрывалась от него, другой махала перед лицом в такт дрожащим от рыданий словам: «Я буду скучать по тебе... Я буду скучать по тебе...»
Мое отношение к нему невероятно расширяло его самолюбие.
Искандер держал меня в постоянном ожидании. Каждый раз, ссылаясь на неожиданные дела, он твердо обещал: «В следующий раз я тебе все скажу, все».
Этого «все» я готова была ждать бесконечно, но шли недели, месяцы...Тело больше было не в силах сдерживать чувства, и меня совершенно неожиданно все чаще и чаще охватывали рыдания. Это случилось опять на глазах у всех, но в другом офисе, я забилась за стеклянную витрину, мне заботливо подставили стульчик, и я досыта наревелась, пока трое испуганных индусов в белых чалмах растерянно топтались рядом, я нечетко видела их очертания сквозь прижатые к лицу пальцы. Один, пожилой, гладил меня по голове и все время спрашивал: «Что, так любишь? Что, так хочешь?»
На все я отвечала утвердительно.

Искандер был достаточно крупного телосложения, разворот плеч просто потрясал меня, но все это можно было найти где угодно, а вот выражение глаз...
Он видел меня насквозь, он чувствовал меня и в любой момент знал, о чем я думаю и где нахожусь. Живя в другом городе, я могла четко общаться с ним мысленно, ни секунды не сомневаясь, что это правда.
Однажды, находясь на рынке, посреди толпы, я, ко всеобщему ужасу, громко заговорила с ним вслух, а он потом, в Москве, смеясь, спрашивал, не поскользнулась ли я, услышав его голос.
Вот так все это было. Краем глаза я все-таки видела, что он здорово накручивает мне цены на товар, чуть ли не в три раза, твердо зная, что с ним я не стану торговаться. Рядом, в двух шагах, я могла бы купить все намного дешевле, но он также твердо знал, что я этого не сделаю.
Я просто погибала от нежности, а она была беспредельна...
Помню, я уезжала на вокзал, и Искандер ,наконец, решился проводить меня до метро. Мы стояли возле ступенек, ведущих в глубину, он привычно пугал меня тем, что скоро уедет навсегда. А я так хотела в этот день погулять с ним по улицам, так било со всех сторон солнце, так кружил и сводил с ума ветер, так понятно было каждому листу, что это наш день. Так же ясно, как то, что я существую на свете, я отчетливо видела, как миллионы цветов пробиваются сквозь землю и расцветают в этот миг от моей нежности.
Но он не видел. Он ушел. Боясь разорваться от безнадежности, я попросила в метро сидящего рядом парня в спортивной куртке просто поговорить со мной несколько минут. Парень читал книгу. Он взглянул на меня, быстро встал и пересел на другую сторону.
Очнулась я на краю города возле закрытой наглухо церкви. Она была темна собой и не открывалась. Я заколотила в дверь ногами...
Дверь бесшумно открылась, и на пороге, из сумрачного, таинственного шевеления теней, как в сказке, возникла горбатая старушка. Ничего не спрашивая, она взяла меня за руку и молча повела вглубь церкви- к маленьким свечкам. Еще раз очнувшись, я увидела себя лежащей на широкой, крашенной в зеленый цвет лавке. Рядом стоял деревянный столик, а на нем – два бутерброда с колбасой, которые я тут же в два счета проглотила.
Я чувствовала себя прекрасно, как больной после долгого и крепкого сна. Появилась снова сказочная старушка, опять, не проронив ни слова (может, она была немая), отвела меня на вокзал (он оказался рядом) и посадила в поезд.
В поезде я ехала, полная удивительного спокойствия и тишины. Цветы, созданные мной в этот день, дарили мне со всех сторон свой сладкий шелест и аромат. Темнота не давила на окна, а тихо проплывала по своим делам мимо. Я никогда еще не сожительствовала с ней так мирно, как в эту ночь.
Еще вспоминаю один день в Москве, когда, находясь в обычном для того времени состоянии, которое моя бабушка охарактеризовала бы как «белены объевшись», я вдруг увидела летящего на меня огромного мохнатого паука. Я завизжала так, что сбежалась толпа, и даже успели вызвать и «скорую», и милицию.
Но паук так и не упал на меня, он был на веревке и пластмассовый.
Так любил шутить Искандер. Ему страшно понравилась моя реакция. Он прикрепил этого паука к потолку на память о моем испуге.
Когда, отважившись на ответную пугалку, я сказала, что больше не приеду, он хохотал до слез.
В один из этих дней, в Москве, меня забрали в милицию. Я неслась с вокзала в таком возбуждении, что у меня тут же спросили документы. Я запуталась в бумажках, забыла взять у проводницы билет... И вот я уже еду по Москве. В машине с мигалками. Я была так рада, так счастлива, что сидящие рядом милиционеры переглядывались.
На улице подобрали еще одну без документов. Это была перепуганная насмерть девчонка. Она всю дорогу сморкалась и просила прощения. Я никак не могла ее понять: ну когда представиться такая возможность – покататься по Москве и посидеть в отделении. Любопытство страшно разбирало меня.
Нас, вдоволь покатав по городу, привезли в отделение милиции. Ревущую девчонку тщательно обыскали и чуть не волоком посадили за решетку, где сидели разные оборвыши. На меня вообще никто не обращал внимания, будто я стеклянная. Я покрутилась-покрутилась на месте, увидела телефон и пошла к нему.
Дежурный, сидящий рядом с телефоном, сонно поглядел на меня и, кивнув, отвернулся.
Я набрала номер, услышала голос Искандера, страшно обрадовалась... и, ничего не ответив, медленно положила трубку. «Кто там, кто там...» – звучал в ушах его голос. А значит, в мире все было в порядке.
Сажать за решетку меня явно не собирались. Странно… Я встала и пошла туда самостоятельно, слава богу, дверь была открыта. Ну и кино.
На лавке, в мирной кучке, мне быстро расчистили местечко. С одной стороны сидел светловолосый парень с блаженным выражением лица, он сразу предложил мне кольнуться. С другой стороны - пухлый и безбровый мужик стал уговаривать выпить. Я отказалась. Мне и так было хорошо. Соседи и двигались-то как-то осторожно, когда хотели закурить, пошарить в карманах или просто почесать в голове. Нарушала покой только моя соседка из машины. Она сидела в углу, свернувшись в калачик, и орала, не переставая. Откуда у нее и силы-то брались.
Подошел милиционер и сообщил, что всех до выяснения личности оставляют до утра. Девчонка завизжала еще громче, а меня в ту же секунду позвал вошедший милиционер. Я вышла. «Тут у нас, девушка, не место для практики. А вы, как видимо, журналистка, материалы для газеты собираете. Проходите поскорее». Меня чуть ли не под ручки из отделения выпроводили.
Яркий дневной свет ослепил меня. Я села в траву у дороги...
Жучок на листке никак не мог взлететь и упорно лез вверх, скатывался и снова лез. Когда он наконец взлетел, я быстро встала и пошла опять в отделение милиции.
«Везите меня, – говорю, – откуда взяли, и все тут». Они мне со смехом ответили: «Милая, мы не возвращаем, мы только забираем...»
Сзади отделения было бесконечное поле, а слева – такой же огромный, как поле, серый бетонный забор. Я и побрела вдоль него, ища дырку. А вскоре и увидела ее у самой земли, будто огромный крот прогрыз кирпичи. Я легла на траву и пролезла в эту щель... Залитое солнцем, передо мной, будто в сказке, стояло здание, где работал Искандер.
Закончилось все так же внезапно, как и началось. Искандер решился проводить меня до вокзала.
До поезда было еще часа полтора, я сдала сумки в камеру хранения, и мы спустились к реке, что лилась за Павелецким вокзалом. Темнело, и луна серебрилась в воде прямо у наших ног. Так хорошо было молчать, глядя на нее, но мы почему-то говорили. И разговор строился в виде причудливого нежилого здания, готового рухнуть от первого порыва ветра. А ветер дул и дул, я мерзла. Хотя я бы тогда замерзла и под самым жарким солнцем – ледяные мурашки покрывали всю мою кожу, зубы зябко стучали, – моя душа в предчувствии беды потеряла путевую нить и болталась в воздухе, как паучок под проливным дождем.
Наконец я отважно решилась... Попросила обнять меня... Ведь так холодно... у речки...
– Вообще-то, от холода это не спасает, – быстро ответил он и даже для верности отодвинулся на полшага. Я подумала, что ослышалась, но, боясь переспросить, умирая от унижения, изо всех сил рассмеялась, и начала лихорадочно рассказывать пошлейший анекдот, ужасаясь каждому своему слову.
Вконец запутавшись (Искандер все время молчал), потеряв все силы, я заторопилась на поезд. Уютное купе, стук колес и стакан чая в железном резном подстаканнике уже казались мне раем. Но до этого еще было далеко, а судьба в этот день решила позабавиться со мной на полную катушку.
Я расплачивалась за сумки в камере хранения, когда Искандер спросил:
– Ты мне сейчас деньги отдашь или у поезда?
Мое желание видеть мир сказочным не принималось в расчет. Искандер просил деньги за то, что помог донести сумку до вокзала. Вторую я несла сама, она была тяжелее.
Мир останавливался. Бесконечно долго я протягивала ему целую пачку денег... Вот пошла вверх его рука... Он берет сто рублей... Ноготь большого пальца у края белеет... Рука застывает...
– Женщина, ну вы хоть лягте, в конце концов, вы уже шесть часов сидите и смотрите в одну точку, – казалось, и этот голос звучит, когда я смотрю на эту руку, зажимающую деньги.
У меня осталась на память о нем небольшая картина. Все пространство на ней занимает огромное ночное море. Справа – темная гора из драгоценных камней, мерцающих зеленоватыми иглами. На том берегу – сверкающий город из чистого золота, искры которого безнадежно тают в непостижимой пучине моря. Основной свет города уходит за гору, и только по ослепительной яркости камней на краю горы можно судить о силе скрытого света. На этом берегу недалеко друг от друга стоят две пальмы со странно белесыми прозрачными листьями, причудливо летящими вниз, к морю...
Эти горы, опоясанные золотыми жилами, до которых никогда не дотянуться, и сверкающие самоцветы, которых никогда не раскопать, и мутные блики луны на изумрудных мхах ночных корней, которые никогда не поймать…
И эта странная непонятная жизнь. Ты все равно ее покинешь.