НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ПЕРЬЯ
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
"Это есть наш последний и решительный шанс…"
ГЛАВА 1
Отец и сын, одна маленькая деталь.
"Учитесь торговать!".
ОЦУ (Очень Ценные Указания).
"Марсельеза" на французском.
– У меня всё готово. Надо пошевеливаться, иначе нас могут обскакать. Одна маленькая деталь… хотелось бы уточнить. Есть время поговорить?
Фильмы катастроф не принято начинать с самой катастрофы, куда коварнее и изощрённее бывает показать сначала предшествующий ей, идиллический, безмятежный, период. Ну а потом уже окунуть зрителя по полной программе. В то, во что вы собираетесь его окунуть. Вот только со мной такого не получилось бы при всём желании – сколько я себя помню, у меня подобного периода в жизни просто не бывало. Дни, недели, даже месяцы затишья, но чтобы идиллия! Ха-ха! Только не с моим Па!
Впрочем, я не подал виду, что трепещу, прикинулся покорной, блеющей овечкой.
– Конечно, па! Разумеется, па!
– Вопрос в том, чьё имя должно стоять на титульном листе первым. Я думаю, что твоё. Это было бы по справедливости.
– Почему же? Почему ты так считаешь, па? – потупил я взор, образец скромности и послушания, насторожив в то же время ушки.
– Ну, ты моложе, – великодушно рассудил отец, – тебе дольше пожинать плоды. И потом, ты придумал название. А говорят, что удачное название – это шестьдесят процентов успеха.
– Я слышал – сорок.
– Нет, шестьдесят. Я точно знаю. У меня прекрасная память, как тебе известно.
– Ладно, пусть будет шестьдесят, – не менее великодушно согласился я, – но название, на мой взгляд, не главное. Название могут и переменить. Что тогда? Нет уж, если по справедливости, то надо признать, что главнее всего идея – а она целиком и полностью здесь твоя, да и в разработку её ты гораздо больше меня труда вложил. Я уже не говорю об алфавите, ты и здесь впереди меня. Так что вопрос этот не стоит и выеденного яйца. Где-то, в чём-то я всегда готов тебе уступить, но тут ни о каких других вариантах не может быть и речи.
Отец развёл руками, как бы говоря: ну и упрямый же ты, хотя по всему было видно, что он доволен таким исходом дела.
Я понимал, что впрямую его не отговорить и попытался зацепить хотя бы с краешку.
– Но ты уверен, что всё готово? Когда ты собираешься туда идти?
– В пятницу, конец недели. Но я пойду не один. Два автора, им и идти вместе.
– Я не смогу, это точно, – предпринял я последнюю попытку отвертеться. – Не отпустят с работы. Там полный завал. В отпуска люди пошли, с больничных не вылезают.
Отец небрежно отмахнулся: тоже мне, нашлось препятствие!
– Ничего, отпустят. Я позвоню.
Он позвонит. С ума можно сойти! Я что, ещё в школе учусь? Конечно, я врал – отпроситься мне не составило бы большого труда, не так уж я часто поблажками пользуюсь, если быть точным – вообще ни разу, но что у меня, других дел нет?
– Не стоит, уж лучше я сам.
– Вот и договорились. Папка со сценарием на столе в Кабинете, если будут какие-нибудь предложения по существу, ещё не поздно переделать. Последний, так сказать – завершающий, взгляд.
Я ухмыльнулся: уж я постараюсь, это будет не просто взгляд, а терминальный, можно сказать – киллер, взгляд. Я вообще от всего этого дурацкого "проекта" камня на камне не оставлю.
Не знаю, с какой стати мне так повезло в жизни, и мне досталась катастрофа из катастроф вместо отца. До какого-то возраста я просто смеялся, потом стал посмеиваться, сейчас иногда хочется плакать горючими слезами. Хотя человек мой па, безусловно, неплохой. Но порой мне кажется – уж лучше бы он был плохим.
Было время, когда я поддался соблазну считать отца неудачником. В этом были свои преимущества: я даже мог его жалеть, как-то оправдывать, ну а главное – просто понимать. К сожалению, этот период длился недолго, я даже не успел как следует им насладиться.
Потому что скорее всего неудачником был я сам. Вообще, иногда я кажусь себе страшным занудой и очень боюсь, что останусь таким на всю жизнь. Буду постоянно брюзжать на жену, детей, если они у меня когда-нибудь появятся. Ворчун, скептик – это в моём-то возрасте! В противовес отцу – другая крайность. Вполне, впрочем, достаточная, чтобы отравить навсегда жизнь близких мне людей. Но как могло быть иначе? Надо было каким-то образом возвращать этих двух мечтателей на грешную землю, с которой они постоянно улетали. Если бы не я… я с ужасом представляю, что могло бы быть, если бы не та личина, поверьте, совершенно мне чуждая, которую я вынужден был постоянно натягивать на себя.
Я даже не в состоянии перечислить все те "проекты", которыми переболел мой отец. Когда я был совсем несмышлёнышем, я искренне восхищался ими, посматривал на своих одноклассников свысока, ни секунды не сомневаясь в том, что скоро, очень скоро, мы станем знаменитыми, богатыми и счастливыми; пусть не самыми богатыми, и не самыми знаменитыми, но нам и половины хватит. Затем я пришёл к выводу, что мой отец – непризнанный гений, точнее, не гений, но как личность и как работник он явно недооценён. Пока наконец не нашёл очень удачное определение, которого придерживаюсь до сих пор, охарактеризовав его, как человека увлекающегося.
Первая идея, которую я помню: "Учитесь торговать!". Вся страна тогда вышла на улицы, тряся, чем только можно, мы трое (я был на подхвате) тоже включились в процесс. Кончилось тем, что нас прижали рэкетиры, так мы остались и без товара, и без денег, но с вполне осознанным впечатлением, что хозяевами жизни нам не стать. Дальше отец сообразил, что стране нужны экономисты, два года он грыз науку, чтобы получить второе высшее образование. А когда диплом был у него в кармане, выяснилось, что стране уже не требуется столько экономистов. Ещё мы как-то решили разбогатеть на рассаде: взяли в аренду дачный участок, построили там теплицу, не выпускали из рук лопат. Естественно, нас самым подлым образом обокрали, да и теплицу развалили. Потом мы были компаньонами какого-то проходимца, предложившего нам открыть цех по производству картошки "хруп-хруп", да и смывшегося с деньгами, которые мы взяли как ссуду в банке; так что из "хруп-хруп" получился "хруп-труп". Участвовали во всех "панамах" с акциями и облигациями. Чуть было не уехали на постоянное местожительство в Канаду, там, оказывается, трудоголики просто позарез нужны! Нам осталось только продать домашний скарб и квартиру, отдав деньги той фирме, которая нам отправиться за рубеж помогала, а они там, в Канаде, уже в валюте, должны были эти деньги вернуть. Тут, слава богу, Ма не выдержала, взмолилась, иначе количество московских бомжей на три человека точно увеличилось бы.
Но апофеоз был, когда в стране разразился кризис, а отец в это время, вместо того, что держать нас на плаву, решил разработать проект по спасению державы (как могло быть иначе, он же дипломированный экономист!). Затем, когда "проект" был отослан, мы всей семьёй ждали, что вот сейчас нам позвонят прямо из Кремля, быть может, сам президент, или хотя бы его секретарь. Что остановится возле нашего подъезда чёрный лимузин и нас в этот самый Кремль отвезут. Но нам даже никто не ответил. Ну, с голоду мы, конечно, не помирали, так как в перерывах между "проектами" отец устраивался работать. Как правило, на работе его ценили, мы постепенно обрастали жирком, а затем снова спускали всё до последнего.
Ясно, что в школу я ходил в дешёвом китайском барахле и неизменно дырявых ботинках или кроссовках. С досадой вспоминаю свой выпускной, когда я один из всего класса щеголял в свитере и рубашке, так как деньги, на которые можно было купить костюм, мы решили использовать на модернизацию нашего компьютера (!). Я согласился, чего уж там, мне ведь надо было в институт поступать.
Кстати, вы, наверное, догадались, что в институт я так и не попал. Целый год готовился, подобрал себе вариант попроще, но отец уговорил поставить на мечту (МГУ! Только МГУ! Какие ещё могут быть сомнения?!), в результате я и загремел в армию. Ну а после армии очередные идеи, очередные долги, нужно было хоть как-то семью поддерживать, стоит ли продолжать?
Итак, я торжественно прошествовал в Кабинет. История этого дворца, храма тоже в своём роде уникальна. Разработка "проектов" требует сосредоточенности, и я как-то предложил отцу перегородить большую комнату в нашей квартире надвое. Мы сколотили стеллажи из досок, заставили их книгами, перетащили в образовавшуюся каморку письменный стол, кушетку, получилось довольно уютно. Здесь как раз отец и священнодействовал, вынашивая свои замыслы. Мы долго думали, как назвать это логово: Янтарная комната, Башня из слоновой кости, Замок мудрости, но остановились в конце концов на самом простом варианте: Кабинет. Только будучи допущен к самому наисвежайшему проекту, я по достоинству оценил все прелести узкой, но вполне удобной кушетки, и частенько подрёмывал там в то время, как мать и отец на цыпочках ходили по квартире, чтобы не спугнуть якобы вот-вот готовое осенить меня не вдохновение даже, а (бери выше!) откровение.
Но на этот раз я подавил в себе желание хоть на полчасика провалиться в дрёму, чтобы переварить приготовленный Ма плотный обед. Сел за стол и уставился осовелым взглядом на папку. С чего всё началось? С довольно безобидной моей фразы в адрес телевизионщиков:
- Такой примитив! Неужто нельзя придумать что-нибудь поинтереснее? Называется реалити-шоу, столько денег вбухивается, а тоска зелёная!
Отец согласился со мной:
- Да, кошмар какой-то!
Ну откуда мне было знать тогда, что этот маленький камешек может вызвать такую лавину? Обыкновенная, затёртая фраза. Ни к чему не обязывающее общее рассуждение. Пустое место. Ну как барабан. Но с моим отцом надо быть предельно осторожным, выбирать выражения.
Я был в шоке, когда отец дня через три подмигнул мне:
- Знаешь, ты был прав с этими телешоу!
Что, так поздно до него дошло?
– А не попробовать ли нам с тобой придумать что-нибудь такое-эдакое? Полагаю, немного подрастрясти этот затхлый мирок на предмет новых идей никому не помешает!
Слово за слово, идея начала обрастать подробностями. С моей стороны это выглядело большей частью таким образом: я вставлял ехидные замечания, пытаясь разбить в пух и прах всё, что отец придумывал. Хотя до сих пор я часто говорил о "проектах" в применении к "увлечениям" своего отца, скорее, раньше они были просто прожектами, а вот такой вариант появился впервые именно в этот раз, как и то, что мы стали "работать вместе". Помнится, первым делом я сказал Па о том, что сами идеи мало чего стоят, пора мыслить масштабно, "проектами", в которых всё было бы тщательнейшим образом обсчитано и обосновано: сроки, финансовое обеспечение, запитка-информация, перспектива, сбыт готовой продукции. Отец каждый раз выслушивал мою очередную ахинею с вниманием и уважением, затем торжественно удалялся в Кабинет, чтобы записать мои ОЦУ (Очень Ценные Указания) и как следует поразмышлять над ними.
"Перья" – естественно, кошмар, а не название, я предложил его как крайнюю степень издёвки, но оно как прилипло. "Воображалы", "Полёт фантазии", "Тринадцатая муза", "Пегас для вас", каких только вариантов не предлагалось, но все они блекли перед этим незамысловатым словечком. Особенно, когда я набросал дизайн: три заострённых пера, продолжавших буквы вниз, в начале, середине и конце слова. Затем мы пытались вживить какой-нибудь эпитет: "Быстрые перья", "Золотые перья", "Удачливые перья", но всё это сидело как на корове седло. Просто "Перья" и всё, в конце концов отец вынужден был с этим смириться.
Я слишком поздно понял тогда, что выбрал неверную тактику: проволочки, выматывания, подтрунивание – попытки на максимально возможный срок оттянуть начало катастрофы, привели к совершенно обратному результату: то, что казалось едва различимой точкой на горизонте, разрослось в итоге до размеров цунами. Самого страшного стихийного бедствия из тех, что нам довелось до сих пор испытать.
Как бы то ни было, я оторвался наконец от названия и начал вгрызаться бульдозером в текст дальше, но все мои попытки оказались тщетными, придраться было совершенно не к чему, мой запас скепсиса полностью иссяк. Что мне оставалось? Только выйти из Храма вдохновения и торжественно объявить буквально взмокшему от волнения отцу о том, что "продукт" готов и, что называется, ни слова в нём уже ни добавить, ни убавить.
Трудно передать, как отец был счастлив, но он не долго купался в эмоциях, тут же переведя разговор во вполне конкретную реальность.
– Так значит в пятницу? А, сынок?
На радостях он тут же предложил мне спеть "Марсельезу" на французском, достав откуда-то пожелтевший от времени, вырезанный из газеты, текст. Я, конечно, предпочёл бы "Интернационал" на русском, но тем не менее не стал возражать, присоединился к отцу. Ма, соответственно, тоже внесла свою лепту – накормила нас таким ужином, что мы даже телевизор не стали смотреть, завалились спать пораньше.
Впрочем, я успел всё-таки выбрать минутку и объяснить матери в самых мрачных тонах, что нас в ближайшее время ожидает. Она переменилась в лице, долго молчала, затем вздохнула:
– Надо бы продуктами запастись. Поможешь, а?
И это всё, что я от неё услышал. Моя последняя надежда испарилась "словно лёд под мартовским лучом солнца". "Господи, ну и дурдом!", подумал я, уже засыпая.