Суть уже предопределена фактом рождения и неизбежностью смерти, жизнь как мягкий и слабый цветок едва согреваемый слабыми лучами солнца и уклоняющийся от ледяного ветра, он тянется к свету, но завядает в беспощадной ледяной ночи.
Многое хочется сказать или перекричать, достучаться до небес и получить наконец ту самую небесную еврейскую манну, которая так жизнеутверждает и дает осмысление счастья, беспринципного и беспредельного размножения, чтобы потомства было как «песчинок на берегу морском».
Вроде бы так все предельно просто и ясно, есть и закон и общество, есть вера, есть основные понятия обо всем. Все понимают, что есть добро и зло, все знают как надо жить и даже берутся учить этому других. Но на самом-то деле тени ночей ослепляют соображения, нет здравого смысла, и лишь кратковременные просветы разума в ярких и глубоких снах способны немного ослабить давление заблуждений на божественную, бестелесную природу человека.
Тихо читает дьячок под темным сводом церковной мглы, над расслабленным безжизненным лицом, достигшим наконец своего просветления:
"Господь пастырь мой,
Я ни в чем не буду нуждаться,
Он покоит меня на злачных пажитях своих,
И вот меня к водам тихим,
Подкрепляет душу мою,
Ради имени своего.
Если пойду и долиною смертной тени, -
Не убоюсь зла, потому что ты со мною,
Твой жезл и твой посох – успокаивают меня." (Псалом 22)