«…-Что ты играешь? – спросила вдруг с тревогой дочь самаркандского вора.
- Самс! - громко позвал Сильвестр. Цветная капуста,видно, застряла у него в горле. – Нащупал что-нибудь?
- Что-то клевое, отец? - заерзал на стуле Пружинкин.
Саблер пожал плечами, но тут перед ним появилась мясистая потная физиономия Буздыкина.
- А я знаю! – заорал он на все кафе. – Я знаю, что нащупал этот вшивый гений! Переоценка, Самсик, да? Переоценил, да? Недооценил, да? Ну, гад, давай, играй! Ну, Самсик, снимай штаны!»
/Василий Аксенов. «Ожог»/
…ОК, снимаю… /Автор/
- Лю-лю-лю-лю-лю-лю-лю-лю-лю»
… Сергей подскочил на кровати, взметенный бьющим по органам сердцем от недавнего вязкого кошмара. Башка завопила убийственную серенаду абстиненты, подыгрывая ненавистному «Панасонику» за стеной. «Офисной», современной модели с мягким зуммером…
-Лю-лю-лю… ДА!
Резкий, раздраженный рявк отца. (Черт… ЧО-О-О-РТ! Он еще и дома!).
Жизнь батяни – непредсказуемая фишка. Либо он дома, либо где-то. Что можно знать, если уже который год, чуть ли не после кончины мамы, повисла «холодная война» непонимания, взаимонеприемлемости жизни и характеров отца с сыном…
- Сергей Николаевич почивать изволит! – как всегда, издевательский вкрадчивый тенор, как всегда, уничтожающий сергея Николаевича морально, выражающий все дотла набежавшее за годы неприятие на грани презрения. Хотя… Если он юродствует, значит, кто-то очень знакомый или даже…
- Ба-ллли-и-н! – заворочалось сбоку
Вчерашняя пышнотелая рыжуха «возраста Христа» возмущенно раскрыла глазища, в которых читалась убийственная тема потревоженности заласканного, утрамбованного страстным напалмом тела. Зной недорогого, но при этом «экстремального» парфюма сливался с густой вязью секреции мощной самки. И – немного алкоголем…
- Какого лешего, кто там, выйди, что ль! – прошипела Лера (кажется, так ее…).
- Что, разбудить? Разбуди-ить… Да он, понимаете ли…
- Отец, я иду! – резко заорал Казанин
Вылезая из смятой донельзя постели, «разобранной грехом» по выражению одной знакомой юной поэтессы, Серега довольно внимательно оглядел свою случайную женщину из стаи «лишь на миг столкнул нас ветер!»* Вот странно! До боли знакомый молодежи «синдром утра», кажется, сработал с точностью наоборот. «И что она мне так не понравилась там, в шалмане?» - подумалось Сергее. Вполне симпотная девка, пышная такая, славная.. Наглая…
* * * *
- Сынок, здравствуй! – голос бабушки в трубке казался каким-то особенно взволнованным, - Сереженька… Извини, что разбудила… Очень тебя прошу, свози меня сегодня к маме. Такси я оплачу. Сынок, милый, что-то неспокойно мне.
- Бабуля, Да, ДА! Конечно, прямо сейчас выезжаю!..
/О боже! Бабушка ТУТ еще жива. Конечно, конечно. И маму навестить надо. Казанин не на шутку прочувствовал обязательность этого дела, как неустранимую часть этого чьего-то замысла, что с ним случилось.
…У кого-то из ребят отец – друг, у кого-то – мать. Не всем же не везет в родственных связях. Но вот такого, как у Сереги Казанина – бабушки-друга, пожалуй, ни у кого не случалось. А баба-Дуся – да, именно такая, ДРУГ! Невзирая на 15 год рождения… Конечно, конечно, бежать надо.
/О БОЖЕ! Как он бывал во всей своей жизни несправедлив, иногда зол и омерзителен по отношению к этой прекрасной старой женщине, этому оплоту всего наилучшего в его беспутной, чуть ли не маргинальной доле… Скотина! Неужели, неужели же ему дан шанс хоть что-то сказать с высоты себя-сорокалетнего, совсем по иному предстать пред безмерно любящей своей бабушкой!.../
Он даже на миг забыл о жестоком похмелье с водяры подвального разлива…
-Ну! И что за праздник вчера был? С жё-о-нушкой-то хоть познакомишь??
Обычное дело. Осуждение, осуждение, осужденьище, возведенное в энную степень, вся злость, все разочарования в потомке горит в этих холодных и несчастных глазах отца. Хороший мужик, достойный ведь. Но… о господи, зачем же столько негатива и рявкающего раздражения на то, что расходится с идеалистическими мечтаниями на предмет сына. О! Только не стать бы таким, как он! Только бы…
- Пап… Если чё неправ, извини, … Да, извини, но… умоляю, оставь в покое!
/ Совсем ранняя юность Казанина тут, за окнами.
Отец еще что-то ему говорит.
Впоследствии – пяток лет полного молчания!/
Валерия сидела в койке, разоблачив нараспах всю себя сверху и вальяжно дымила. В откровенно ****ских глазах прыгали чертики восторга… От чего? (Что тут было-то, а, кто расскажет?). Как он вошел – располагающая, влекущая и плотоядная до исступления улыбка украсила и омолодила ее прямо-таки красивую, подчеркнуто распутную мордашку. Взмах рыжей гривой (вовсе совсем и не крашеной), и – ах! Яростно колыхнулся безразмерный , бесстыже вылупленный бюст, в который хотелось зарыться, закопаться. УХ!
Ну почему, ну почему ж до такой вот, до невменяемой степени, ему нравятся откровенные, невообразимо аморальные с-суки, шалавы! Такая, кажется, перешагнет… Нет, даже не перешаг.., а перепрыгнет через любую планку условности. Такая шокирует и вводит в стопор любое, хоть тебе и самое незыблемое понятие…Для такой вообще трупы-не-трупы, куда уж… Свирепой волной захлестывает молодой мозг страсть и отчаянная влюбленность. Та самая взрывная энергия что сочит мысли и утверждения, абсолютно параллельные реализму. Та самая «веселая силушка», награждающая окружающее пространство, все объекты в нем, требуемыми моментом именами.
- Ницше читаешь? – лукаво кивнула Лера на огромный рисунок гуашью на обоях. – Ну и как, «делает сильнее»? В кабаке мне приглючилось, что, порой все же «убивает». Это судя по состоянию вашей памяти, сударь!
- Забей!
Казанин не удержался, впрыгнул под одеяло к роскошной стерве, боясь не прочувствовать, или не до конца вкусить льющийся сладкой песней шальной аромат.
- Как видишь, все живы…
Вдруг стало стыдно этого пафоса – коряво, в экстазе нарисованного человека с тремя бьющими молниями. И - знаменитой цитаты Учителя, набросанной красной гуашью на дешевые обои. Как будто - что-то недостойное было в том, что Слово красовалось на этой стене. На обоях, протертых до дыр студенческим бардаком.
Вместе с «****ским» ароматом лериного тела в сознание затекла неземная, высокая тоска. Что вот сейчас – обычное дело – разбегаться пора, драпать по делам и от батяниного негатива, а вот придется ли потом еще раз пересечься во взаимном экстазе. Да и экстаза-то не помнится. Эх, все пьянство окаянное, много дашь, чтоб вспомнить.
С этими мыслями он жарко притер к себе женщину…
- Солнышко! Расползаемся… Пора.
- Я тоже Ницше уважаю! – радостно заметила Валерия, - достойный чел! Никто так красиво не сказал и не скажет, наверное, даже, что, бли-ин! Все путем! Мочи ты всю эту мерзоту тоскливую, распахни окна, впусти живую радость! И главное, не бойся! Живешь – даришь – творишь беспредел всевозможный, коль с душой и от души – так все и достойно! Ты твори, а не затворяй, и усё прибудет для мира… С таким запалом весело жить делается!
Сколько же в ней, на самом деле, молодой прыти, того самого беспредела. «Запрягай мне, господи… коней беспредела.»*, Насколько яростно хотелось окунуться сейчас в горячее лоно взаимного «штопора»… Но нет. К бабушке надо ехать.
-Лер, у нас что-нибудь осталось? – спросил Казанин с жалкой надеждой на поправку здоровья,
- Ка-анечно, солнце мое! В гости с пустыми руками не хожу. Хоп-паньки! – она потянулась к сумочке и выудила из нее плоскую ноль-двадцать-пять хорошего коньяка. – приятного аппетита!
- А ты?
-Арбайтен! – грустно помотала она головой. – Я с тобой лучше еще кое-чем потом поделюсь.
Серега жадно отхлебнул из флакончика, почувствовав, как растворяются в небытии остатки мУки, возбуждая все более и более и так уж чрезмерно искристые эмоции экстремальной влюбленности. «Богиня! Сладкая дикая сука! Посрамитель малокровной нравственности!» Все кипело, искрилось и перекатывалось через жернова заскрипевшего разума до конца отдавшегося чувству.
- Ай-И! - вдруг вскрикнула Лера, - Вот падла! Как я на работу пойду, глянь?
На черных брюках, явно офисного дресс-кода, уродски блестело что-то засохшее-белесое, в ржавых точках.
- Во вляпалась-то, бл…! Ну понятно, под столами-то ползать от автоматных очередей каково!
- Неоромантизм! – вдруг мило рассмеялся Казанин, - картина времени – под столами от ментовских очередей. Любовь в подполье… В подстолье, то бишь…
- Ага! И неореализм вкупе!
От последнего высказывания дамы Серега вздрогнул. «Откуда она…»
- Нео-нео! И – что это за «нео» такое, хрен ототрешь? Блевота, сперма и кровь, три главенствующие субстанции Москвы девяностых! А ментенок у тебя славный! Ох, умная я все же, баба, всегда правильно выберу, к кому приламбадиться. Чуйка! Но… но как же это оттирать-то будем, а? Эту «главенствующую, сука, субстанцию»? Бензин, растворитель имеем? Да, хрен его, откуда у тебя-то…
Он, погруженный в весело-сладкие потоки чувств, даже не заметил, как Валерия не-пойми-откуда-взятый халат набросила, только что запахнуть еле-еле удосужилась, и скрылась за дверью.
- Стой! – отчаянно крикнул он ей вослед, сильно поздно. «Черт… ЧЕЕЕЕРТ! Сейчас конфликт будет, как пить дать!»
За дверью слышалось плотское, подчеркнуто-вежливое мурлыканье женщины низким голосом и отрывистые, полуиздевательские ноты очередной раз «обиженного» отца. Тем не менее вошла она с бутылкой какого-то растворителя из мастерской отца.
- Ффух! Классный папА у тебя. Спасена я!
Она тут же судорожно начала тереть злосчастное пятно, бросив побоку, что халат распахнулся, а после и вовсе слетел с разгоряченного движениями тела..
« ЛЮБИМАЯ! Сам черт не брат! ОооооЙ! Куда ж мы разбежимся, как же я без…» - бесновалось в чувственном колесе сансары сознание Казанина.
Господи, как же он любит все такое! Это насколько ж нездорово стОит «отрицать» (тьфу, тоже глупейшее слово) все приемлемое, набившее оскомину, чтоб вот так, с размаху, втрескиваться во все, что несет шок и вышибает последние клапана из смердящей действительности. Как же он БОЛЕН войной с социумом, духовной враждой. Неформал, ядрена мать! «Неформат» хренов, И к сорокезу не исправился, только что загнался вглубь и вширь самого себя.
/Хоп! Это уже сигналы ОТТУДА, из две-тыщи-одиннадцатого.
Катюха! Милая, славная жена, мать младшего ребенка его! За что тебе такое сокровище, хлебом не корми, дай всей репой в какой-нибудь беспредел шмякнуться, а то еще и голодная фрустрация подкатывает. Сука ты, Казанин, сука, как и вся эта…/
- Так вот, сейчас я тебя вылечу, мальчик мой похмельный! – щебетала при том резко активизировавшаяся Валерия. – Смотри, молчок, а то под пытки подведешь. Итак! Коктейль Валерии Байкальской, прошу испробовать! – она динамично наваяла что-то в кружке из разных пузырьков, в том числе и из коньячного флакончика. - Это мне на случаи таких вот «падений в детство» предусмотрено. Вы-стра-дано, так сказать, дурными привычками!
Серега глотнул – очень мерзко на вкус, но…
В следующую секунду он офонарел! Такой предельной, кристальной ясности, такой здоровой картины мира и внутреннего здоровья не видывал и не мог даже представить себе. Никогда! Все органы тела как зашевелились в благодарности за этот эликсир, уж какая там муть, какая там головная боль или жестокая саморазрушительная рефлексия! Кайф, да и только. О боже, что же это такое она носит в сумочке своей? И ему, ему-то это, придурку, за что?!
- Ну?! «Кремлевская таблетка» отдыхает, а? Мож, запатентуем?
Лера уже стояла одетая, готовая выскочить в следующую секунду. ( Какова динамика? Только что ведь телом завлекала, в койке нежилась!). И – вся такая свежая, подтянутая подобранная, благоухающая.
Странно, донельзя странно, как же он не раскусил, настолько не понял эту красаву там, в шалмане… Просто «супервумен» какая-то! Этот идиотский дресс-код, белая блузка, черный низ настолько ей шел, настолько подчеркивал идиотичность попытки одеть-обудь личину в форменные балдахоны. И – недвусмысленно давал понять, как же издевательски выглядят «подыгрывания» при «сдаче себя в аренду». Одна эта телесная пышкость Валерии, ее кричащая, грубая сексуальность – такое кромешное «опускалово» для этого дресс-кода.
Именно для «кода», а не для нее.
- Как говорится, погуляли – и славненько. Прощай, музыкант! Не забуду твоего концерта, греть будет долгие времена, чувствую. Спасибо за то, что ты был… Ну… ВСЕ! Чмоки!
(Ага. Понятно. Он еще и «музыкант»..Играл, небось, ей пол-ночи и орал дурным голосом! Завязывать пора, завязывать, дурило! Жизнь мимо чешет, и к сорока своим все доказалось. Сейчас. Сейчас, поедет выправляться. Бабушка! Ой, ждет ведь. Такси возьму…)
Сергей как нельзя четко в этот момент ощутил нереальность, некую мозгодробительную субстанцию того мира, куда занырнул… Да нет, нет, конечно это не реализм, не прокатка на машине времени в виде допотопного «Икаруса», а что-то иное… Иное. Тут же всплыла в памяти чудовищная Мара и ее фраза про Аленку Бархинцеву.
Все это – явно не затянувшийся кошмар, не шизоидный припадок. И – надо, откровенно надо жить В ЭТОМ
(Выглянув в окно парень явно увидел вспышку. Ну точно! Осознанное им самим пространство одобрило эту идею и даже подмигнуло по-свойски. Дескать, «верно мыслишь, братишка, действуй»! Вот-вот, первая ласточка ответа на вопросы.).
Он подошел к Валерии, нежно обнял ее, та подтянулась навстречу, шевелящимися от предчувствия неги губами..
- Лерка! Ну… ну как же так, а? – жалобно застонал Сергей носом на мощной груди женщины.
- Не парься, на! – Лера как бы поняла суть притязаний парня и протянула визитку. «Лера Лютикова, зам. ген. дир-ра «ХХХХХХХХинвестторг». Семь цифр»
- Так… Не понял! Почему Лютикова? И… что там Байкальская?
- Арбайтен, так надо, - бутафорски-трагично вздохнула дама, - Ну, прощай, малой. Не испугаешься – звони!
Ухнула входная дверь. Каблуки процокали по лестнице со втогоро этажа. Все!
…Несчастный, вернее, беспримерно счастливый, влюбленный парень судорожно рванул к окну, проводить ее, курящую на бегу к остановке. Как уходящую очередную его «вечность». Да, именно так ему мыслилось. Почему? Никакого отчета сознание не выдавало.
- Лю-лю-лю-лю-лю-лю-лю-лю-лю!
Дьявол! Ну до чего ж, до чего ж нервячен этот мягкий зуммер. Или это просто «долгая память», вот уж давно звонки первую реакцию вызывают – либо реальный страх, либо удушливый, трудоголистический геморрой.
- Лю-лю-лю- АЛЁ! – резко схватил Сергей трубку, буквально выхватив ее перед носом отца. Тот несгибаемо замер рядом, стопудово готовясь НЕЧТО сказать-выразить…
- Сергей-запамятовал-отчество! Разрешите поинтересоваться, почему «вашей светлости отсутствовало» на объекте вчера в одиннадцать нуль-нуль?...
Холод. Мотор нещадно дубасит поврежденные никотином легкие. Ужас!!! Да и голос этот… очень, ну очень сродни гласу из недавнего кошмара. А, может, он и есть…
- Алексей… Николаевич… О…Да! Хотел вам звонить… Машина сло… сломалась…
- Уважаемый, мне ваши рожи на объекте вне темы, и не х… приезжать даже! Работа где? Кстати, сколько я вам давал на этот участок?...
/Черенков Алексей Николаевич! Вот он – один из учителей. Меценат, добряк, терпяга!! Авантюрист крупного бизнеса, бывший автогонщи. Маньяк скоростных перемещений во всем. Ужас суеверный, дамоклов меч кромешного раздолбайства студентов-«бизнесменов». О-о-о-о!
…От погружения в бездну мокрого ужаса проснулось-всколыхнулось реальное положение дел. А вот оно всесилие! Перемещение во времени много дает и позволяет. Вот как сейчас – этот воротило не знает, а он, волсатый и вечно полутрезвый анархист – ЗНАЕТ! Все знает, потому что ПРОЖИЛ.
И расцвет авиакомпании прожил, и позорный распад, и черную метку желтой прессы.
И… Кончину крестного отца ее, укрывшегося под скромной должностью финансового директора. Заказчика на озеленение своих полутора гектаров таким невозможным разгильдяям, как Казанин-со-товарищи.
Алексей Николаевич, спасибо! Спасибо за то что были, что учили, что выбрали и терпели, за искреннюю симпатию к добрым, трудолюбивым но – боже – катастрофически неопытным мальчишкам-озеленителям. Вы, наверное, выбрали на подряд специально таких идиотов, чтоб потешить свое чувство педагога жизни. Эх, ошиблись в своем тщеславии…
Все ваши деньги – в прогаре дурно поставленной работы, малая-малая часть – в дамах по типу Валерии, в хороших центровых кабаках при понтовых разгулах зарвавшихся юнцов и юниц.
Спасибо за все, Алексей Николаевич, до слез, до трепета спасибо!
Но только ваша преждевременная кончина (всегда хотелось верить, что от разборочной пули, а не так, как в прессе – от сердечного приступа) и спасла дурака.
Только она, кончина ваша, и позволила новоявленному сетевому автору публиковать свои мемуары в художке.
Даст Бог, и до вашего прообраза доберусь. Или даже до значимого имени. Обещаю! /
…Но вот сейчас тому самому господину Черенкову требовалось хоть что-то ответить. А надо ли?. А интересно ли ему слушать очередной лепет..
- Гвардейцы! Миллионное китайское предупреждение. Под Богом ходите! – туу-туу-туу-туу
Вот и понятно, почему этот мягкий зуммер настолько вышибает мозг и отравляет его тягучим страхом…
- Ч-то за шал-лав ты стал водить, а???… - сморщенный презрением нос, горящие обиженные (блин, всегда – обиженные) глаза.
Черт! Только б не вступить в переговоры, нет! Но… уже прет, дрянь такая…
- А что? А чем лучше,… а что плохого в Лерке? ..
- Лер-ка! Ты хоть кольцо на ее руке видел? Бл….ща!
Вот и все. Серега уже сдуру заводился… Вот улыбнуться бы лукаво, потупить взор, промямлить бы под себя что-то навроде «Ты Сказал!», да нет же…
- Кольцо?! А что, так шокирует, да? Ни-ха-рошая девочка, да??!!! Коне-ечно, лучше овечка бессловесная с зашитой дыркой, верно ведь, мущ-щина ты наш??! Чтоб спокойнее было, что не бросит, не изменит, терпеть… ТЕРПЕТЬ станет, как мама! Мама-то святая была, и хлебала тоннами весь этот твой негатив и прин-цыпь-яльность, пра-а-а-вильность!!!! Всю твою оби-иженность! Все должно быть по-твоему, да? Все! Вот мама и «должна была», вот и лежит на Хованском. Да никому не пожелаю быть такой, как мама, она – единственная! А таких правильных, как ты, и надо шокировать, нет, даже не шокировать, а дубасить морально, прям до исступления! Ты же – иждивенец духовный с этим твоим негативом и разочарованием во всем, говорил я уже!
Отец мрачно выслушивал. Сергей меж тем спешно одевался…
Ярость, нервы, замешанные на сгущенном коктейле всего прошедшего, событийная череда секунд, суток и двадцати-с-лишним-летий рвалась наружу из припорошенного (от слова «порох») анархизмом сознания «новоявленного юнца» Казанина. Особенно почему-то обидно было, что та самая Лера очень позитивно (а, если по праву, то он и заслужил того) отозвалась об отце.
Вот она – как есть - несправедливость!
Дополнительный факт «духовного иждивенчества» усталого от действительности мужчины девяностых годов. Бежать, бежать теперь от продолжения разговора. И так нахамил предостаточно папе рОдному. Везти бабу-Дусю на кладбище к маме. И… еще много чего, похоже, предстоит понять и даже сделать ТУТ, в этом временном провале.
* * * *
Что ни говори, а «коктейль Валерии Байкальской» ему в реальных годах потреблять не доводилось. Как, собственно, и саму Валерию Байкальскую. Хе! По-тре-блять! Фу, как пошло. Ле-ерка! До чего славная бестия выдалась. Восторг.
Дальше, дальше. Едем дальше…
(Казанин уже шел по улице, имея цель поймать для скорости машину)
«… Мара. Аленка Бархинцева… СТОП! А-а-а, так вон оно, что!
Девяностые, да не совсем те. Если тут реально то, что говорила Мара, то значит – это пространство, где он вот сейчас топает, населено ЕГО героями, ЕГО мирами. То есть это то пространство, куда он внес некоторые СВОИ «коррективы». И, следовательно… ОООО! Вот это фишка!»
(Окружающее пространство снова «подмигнуло» Казанину.)
Кого, ну кого благодарить. (Вот теперь уже точно ясно – БЛАГОДАРИТЬ за случившееся с ним, пока еще неизвестным и нереализованным автором-прозаиком…
Он шел по Теплому Стану. В данный момент «дергал за мозг» Дима Ревякин, фольклорно-рокерская тягучесть и пронзительность ясной мысли. Пространство в плену цитат «безумно красивый», «прОклятый любить горячо» и, конечно, «косы заплетать мором да гладом, язвы прикрывать Москвой и Ленинградом», это уж про землю, которой «страдать».
Ух! Временная дыра! Ранний «Калинов Мост», Дмитрий Ревякин протискивается сквозь лавину творческого алкоголизма, барахтается в мути той вздорными, цепкими фразами и великолепной музыкой извне.
Чтоб сильно позже (уже известно только сейчас и здесь) выдать нечто глубоко-зрелое
«Ледяной водой… разбуди меня… Вркмя уходить…
Зреет урожай! …
Батя, дай совет, подпоясай в путь,
мать – не провожай…»**.
Батя, мать! Как, наверное, счастлив человек, если может так отобразить в творчестве крепко значимых Мать и Батю). Уже текст волевого Мастера, освобожденного от неверных субстанций вроде алкоголя и наркотиков. .
(Опять же – все по слухам, все по случайным «знатокам биографий». Ничего-то он сам, Казанин, не знает. Далек от знания любимых сфер своих. Все только на чувственности, на свирепой, оголенной чувственности…)
Он шел по воспетому уже в простеньком тексте Теплому Стану.
Из раскрытых окон какой-то квартиры лился «Ласковый Май» с этакими тревожными, дребезжащее тревожными, завываниями детдомовца Шатунова. Конечно же, про белые розы, что. «… в мир уводить. Жестоких вьюг. Холодных ветров.»
Зловещая какофония девяностых, вот что такое «Ласковый май». Нет-нет, народ, это не пустые плясульки для гиперчувственных малолеток, это зловещий глас эпохи! Неотделимо, бесконечно связано плачущее завывание нежного мальчика-кумира с грохотом разрушений, с треском оружейных трелей. Со всей психаделлической какофонией переходной эпохи, когда разнесся в пух и перья очередной тоталитаризм. Так что, жги, милый, нежный, дотла мафиозный Юрочка! Ты – рупор времени! Ты – знак разрушения. Завывания – кайф, если осознать свыше. Даже попсой грех обзывать…
А чем все кончилось там, вчера, в шалмане?! Не забыть бы позвонить Вовке Булычеву. А, может, встретиться. О! И даже «открыться»!!!
Первый раз такая мысль пришла в голову. ОТКРЫТЬСЯ здесь человеку.
И, судя по пережитОму, Владимир Булычев – самый достойный кандидат из всех, живущих с Серегой Казаниным ЗДЕСЬ, в этом времени. Так он понял уже только к 2010 …
Ну что ж, «решено, что мы едем в Эдем, это значит – мы едем в Эдем!»***
Сергей улыбнулся и подмигнул пространству – вернее даже, любимому своему, действительно теплому Теплому Стану. Едем в Эдем! Благо есть пре-красная возможность похулиганить, «посверхчеловечить», как в знаменитом «Дне Сурка». Вроде бы, разрешают!
Даже при всей своей разбитности тот, прежний Казанин все ж тормозил головой многие порывы. А тут, теперь – можно дотла отдаться экстремальной юной чувственности. И – разрушительным волнам на всякую погань. Страха же нет! Во красотища!
Или – решить что либо, сотворить с высоты прожитого опыта.
Или – как захочет само это «наполовину его» пространство. К чему дальше приведет.
* Стих Ю Шевчука (группа «ДДТ»)
** Песня «Родная» группы «Калинов Мост»
*** Цитата из текста М. Щербакова
/Продолжение следует/