Несмотря на имеющиеся крупицы реализма, роман Гроссмана «Жизнь и судьба», всё же с полным правом можно назвать махрово советским.
Но, если начинать разговор о романе Гроссмана, то лучше всего начать с нелепиц, которые в изобилии присутствуют в книге.
Иногда эти нелепицы просто смешны, хотя и трагичны по своей сути.
Как, например, отнестись к утверждению о том, что в советских концлагерях, не для военнопленных, а для наших людей, заключённых, оказывается, актируют. Что это значит? Это значит, что доходяг, которые уже имеют дистрофию, крайнюю степень истощения просто отпускаю на волю. Совсем как в наших больницах. Человек умрёт через несколько дней, поэтому лучше будет, если он скончается дома, в окружении жены, детей.
А ведь эти рассуждения про актирование даже не смешны.
А если взять россказни о гордых заключённых, которые решили покончить с мучениями и поэтому пришли к мысли о самоубийстве. Как же эти гордецы кончают жизнь самоубийством?
Оказывается, заключённые перестают есть и начинают пить одну воду. И это в советских то лагерях, где каждый только и думает, что про еду, о еде. Но оказывается, можно и отказаться от еды. Еду не отнимают уголовники, нет, от еды отказываются добровольно.
И вообще, заключённых в советских лагерях больше волнует не то, как бы выжить, а то, как бы создать в лагере партийную организацию. Ну, не могут люди без партийных собраний жить в советском концлагере, никак не могут. Поэтому и создают партийные ячейки, парторгов выбирают.
А ведь этот бред так же совсем не смешон.
И вообще, оказывается, есть места в нашем гуманном СССР и пострашнее лагеря. А что же это? Да это эшелоны, где уголовники просто свирепствуют. Уголовники не просто отбирают у других заключённых еду, но и вообще всё ценное, и даже убивают людей запросто так.
Вроде бы как в лагерях, получается, такого и нет вовсе, там просто идеальный порядок.
А это тоже совсем не смешно.
Вот таких нелепиц, над которыми совсем не хочется смеяться, в книге пруд пруди.
Если уж пошла речь о заключённых, о лагере, то необходимо указать и на другие нелепости, связанные с неволей.
Сразу же напрашивается пример комиссара Крымова, арестованного, естественно, по ложному обвинению. У нас ведь всех сажали по ложному обвинению. А как иначе? А иначе придётся признать, что в нашем славном СССР, где все просто обожают советскую власть, всё же имелись миллионы людей, которые вовсе не обожали советскую власть, вовсе не любили её. Такого допустить, разумеется, ни в коем случае нельзя.
Но вернёмся к комиссару Крымову. Арестовали его бедолагу. И вот тут то, его бывшая жена бросает работу и мчится в Москву, для того, чтобы передавать передачки в тюрьму. А ведь это военное время, когда за двадцать минуть опоздания на работу людей ожидал арест. Но нет, Женя едет в Москву и даже готова поехать за Крымовым в Сибирь. Вроде бы как декабристка. И её, Женечку, даже не арестовывают. Вроде бы это вполне естественная ситуация.
Более того, мама Женечки, Александра Владимировна, всерьёз рассуждает о том, поедет её дочка за бывшим мужем в Сибирь, или не поедет.
Вот такой абсурд. Но над ним тоже не хочется смеяться. Даже над добротой Женечки не хочется смеяться. А она такая добрая. Она даже своему бывшему мужу просит передать в тюрьму двести рублей. Спрашивается, а для чего человеку, который сидит в камере, деньги? Он что там, в буфет тюремный ходить будет?
Конечно, в тюрьме запрещённые стихи запрещённого Мандельштама никто не читает. Такие стихи народ в военное время почитывает на досуге лишь на воле. Более того, их даже перепечатываю тайком. Вот ведь как, какая любовь у народа к литературе, даже о тюрьме никто не думает, лишь бы стихотворение почитать.
Да, Гроссман вскользь упоминает о палаче Френкеле. Помните такого. Автор прямо восхищается этим типом. Как же, ведь он предложил «гениальный проект» об использовании труда заключённых. Только возникает вопрос, а что же в этом проекте столь уж гениального? Ведь человечество использовало труд заключённых уже многие тысячелетия до еврея Френкеля, только эти заключённые назывались всегда не зэка, а по-простецки – рабы. А в чём же советское ноу-хау. Да в том, что мы стали использовать в качестве рабов не солдат противника, а своих граждан.
А вот другие рассуждения. Другого чекиста. Тот на полном серьёзе утверждает, что лагерям в СССР предстоит слияние с запроволочной жизнью. Он утверждает, что когда уровни лагеря и запроволочной жизни сравняются, то страна поставит знак равенства между жизнью, идущей по ту и по эту сторону проволоки. И от такого радужного слияния будут совсем не нужны репрессии, не надо будет выписывать ордера на арест.
А если хорошенько подумать, насколько серьёзно такое утверждение? Да серьёзнее некуда. Не надо забывать, что в то время люди просто умирали от голода, дистрофии. У нас и после войны, в 1946, 1947, 1948 наблюдался в стране страшный голод. Люди умирали на улицах как в блокадном Ленинграде. Поэтому у нас в стране и не отмечали праздник победы. Ведь никто в стране не мог собрать праздничного стола, организовать застолье. Ну, может быть, кроме небольшого числа партийных работников и прочей номенклатуры. Да я сам в 1949 году рахитом болел. Не от сытой жизни, разумеется.
Если говорить о книге Гроссмана, то нельзя не упомянуть об отношении автора к Иосифу Сталину, с которым он тёзка, у Гроссмана тоже настоящее имя Иосиф.
Вообще, как ни странно, в романе, написанном «во времена правления Хрущёва», больше говориться о Сталине, чем о лысом Никите. Наверное, хорошо всё же подкорректировали роман за почти тридцать лет ареста рукописи.
Так как же говориться о Сталине в романе?
Оказывается, «все мы живём и дышим оттого, что есть Сталин».
А как иначе, ведь Иосиф Сталин такой добренький, такой человечный. Ему, порой, так хочется побыть с внучкой, дочерью несчастного Якова, томящегося в немецком плену. Вот только непонятно, почему же этот добрячок отправил в тюрьму маму этой крошки, жену Якова. Конечно, Сталина можно понять. А как быть, как не отправить в тюрьму сноху, раз её муженёк так опростоволосился и попал в плен, даже застрелиться, сволочь, не смог.
Сталин твёрд, Сталин решителен.
Это ведь только жалкая личность Гитлер, несмотря на то, что он был награждён в Первую мировую войну высшими наградами государства, может бояться темноты. Да, да, нечего улыбаться. Этот жалкий Гитлер с наступлением сумерек в романе даже боится выйти прогуляться по лесу на хорошо охраняемой территории собственной виллы. И не подумаешь, что такая жалкая личность вполне добровольно пошла на фронт и честно отбухала в окопах четыре года.
Понято, почему Гитлера никто не любит. Взять, хотя бы, немецких учёных. Ведь это же несчастные люди. В отличие от советских. А ведь советские учёные счастливейшие люди. А вот «что должен чувствовать честный немецкий физик или химик, зная, что его открытия идут на пользу Гитлеру?». Даже уму непостижимо. И как это немецкие учёные создали баллистическую ракету и даже в 1942 году запустили её в космос, просто понять невозможно, как они создали свои реактивные самолёты, самые технически совершенные подводные лодки? Да, уму непостижимо.
А вот лично мне трудно представить советских бойцов в Сталинграде, которые на полном серьёзе рассуждают о том, «есть ли советская власть в звёздных мирах». Людям, вероятно, просто не о чем поговорить. Ну, конечно, ведь средняя продолжительность жизни рядового в Сталинграде в то время равнялась всего лишь одним суткам. Это по нашей же официальной статистике. При такой высокой вероятности быть убитым, просто так и тянет поговорить о социализме на других планетах.
Но, если уж мы заговорили про Сталинград, то не лишне вспомнить, что именно в Сталинграде официально появились заградительные отряды НКВД, ведь именно в этот период появился знаменитый приказ «ни шагу назад». А вот в романе нет ни словечка ни об этом приказе, ни о заградотрядах. Не говориться там и о том, что местные жители все остались в воюющем городе и что все они в конечном итоге погибли. Практически все. А кто не погиб, тех НКВД отправило в лагеря, как пособников оккупантов, ведь они в одних домах с немцами находились всё время. И мирных жителей потом никто не спросил, была ли у них возможность не обитать рядом с немцами. А вот славные чекисты потом, после окончания битвы, спросили наших женщин, стариков и детей, кто их снабжал провизией, почему они не умерли с голоду. И, подивившись их живучести, отправили людей в лагеря как коллаборационистов.
Кстати, эти же чекисты и расстреливали мирных жителей, пытавшихся перебраться из Сталинграда на левый берег.
Зато в романе Гроссмана член Военного совета предлагает переправить аж на бронекатере беременную женщину из ада Сталинграда на левый берег. И это, вопреки приказу Верховного главнокомандующего, добрейшего Сталина.
Кстати, в романе есть выражение: «Сталин – это государство».
Кто там сказал, что государство это я?
Вообще лицемерия в романе хоть отбавляй.
Например, народ на полном серьёзе дискутирует о том, знает Сталин о зверствах, творимых в наших лагерях, или не знает.
А чего стоит утверждение о том, что лишь в Германии режим тоталитарный, но никак не у нас, в славном СССР.
А чего стоят рассуждения о внимательности, гуманности к людям во время отступления войск.
Это даже смехотворно.
Да вот она, цитата, лучше сама за себя пусть говорит.
«В дни отступления генералы бывают особенно внимательны к нуждам подчинённых».
Вот ведь у нас какие гуманные генералы!
А вот ещё одна цитата.
«Никогда в армии не появляется столько умных, всё понимающих людей, как в пору жестоких отступлений».
Прямо растут как грибы после дождя.
Да и как же может быть иначе. Ведь:
«Товарищ Сталин нас учит, что самое дорогое – люди, наши кадры. Наш самый драгоценный капитал – кадры, люди, их беречь надо как зеницу ока».
И кто же это говорит в книге?
Да генерал Неудобнов, у которого самого руки по локоть в крови, крови своих людей.
Ну, если уж мы заговорили про обилие лицемерия в книге, то нелишне привести и пример комиссара Крымова, который в Сталинграде ощущает «дыхание Ленина». Прямо дух святой снизошёл на комиссара.
Разумеется, в книге, которая изобилует лицемерием, нашлось место и для прямой лжи, и для сокрытия правды.
Например, командир танкового полка рассуждает о том, следует ли вести стрельбу на дальности, превышающие нарезку дистанционной шкалы прицела.
Ну, просто необходимо похвалить советское оружие. Только вот вопрос, нужно ли для этого прибегать к дешёвой лжи? Танк Т-34 и так себя хорошо зарекомендовал. Зачем же врать то? Да не могли мы на наших тридцатьчетвёрках с дальней дистанции подбивать немецкие танки. Даже соответствующая инструкция существовала, что для успешного выстрела, необходимо сблизиться на дистанцию всего нескольких сот метров. И этот факт не умаляет мужества наших танкистов, наоборот. Но нет, надо врать.
Так же необходимо врать и о калмыках. Подполковник беседует с мудрым стариком калмыком, который просто светиться от радушия к офицеру.
А ведь этих калмыков всех до единого депортировали в самый разгар зимы. Депортировали всех, с младенцами, со стариками, с больными. Многие умерли уже в дороге. Трудно пережить поездку в не отапливаемом телятнике. Более того, тех калмыков, которые находились на фронте, арестовали и отправили в отдалённые суровые места, где они не могли заниматься животноводством.
Вместо того, чтобы объяснить читателю, почему это целый народ отправляют с насиженных мест, не позволяя взять с собой даже самое необходимое, автор описывает мирный разговор старого калмыка с советским офицером. А ведь у нас, в СССР не только калмыков депортировали. У нас депортировали более шестидесяти народностей. Это миллионы людей. Но нет, автор об этих событиях совсем ничего не упоминает.
Вообще сокрытие правды является отличительной особенностью книги.
В лучшем случае в романе лишь сквозит полуправда.
Например, немец, начальник поезда отпускает на волю из эшелона больного красноармейца.
А ведь немцы в первые дни войны столько взяли в плен наших солдат, что просто не могли физически всех содержать в плену. Поэтому немцы просто отпустили восемьсот тысяч советских военнопленных из своих лагерей. Под освобождение попадали те, кто сумеет доказать, что они проживают на оккупированной немцами территории. Таких набралось почти что миллион, как видим.
А взять ленд-лиз. Хотя в романе люди едят и апельсины, и лимоны, потребляют какао, но, ни словечком не говориться, что это всё нам доставили в долг, причём в долг без всяких процентов. Не говориться о том, что наши катюши располагаются на американских студэбекерах, что в это время идут поставки всевозможной техники, одежды, обуви.
Зато в книге есть эпизод, где рядовой отказывается получать ботинки, потому что ему сподручнее ходить в сапогах. И не говориться о том, что эти ботинки американские, что этих ботинок было поставлено пятнадцать миллионов пар. Такое сокрытие правды даже отдаёт обыкновенной непорядочностью. А ведь американцы нам поставили товаров на такую огромную сумму, что нам ещё до 2030 года придётся расплачиваться за эти товары. А ведь за ту технику, которая была уничтожена в бою, или погибла при транспортировке в СССР, нам платить не надо. Платить надо лишь за те, товары, которые мы использовали по прямому назначению, которые не были уничтожены войной.
Но об этом в книге не слова. Даже то, что бойцы едят консервы, говориться как о горе: «Так надоели эти консервы». Надоело мясо, когда у нас и хлеба не хватало? Надоел сахар, фрукты? А воевать голодным лучше?
Порядочность должна быть хотя бы элементарная.
На что ещё обращаешь внимание при чтении книги, так это на тождество между тоталитарным социализмом и тоталитарным фашизмом. Хотя автор вроде бы и не стремиться ставить между системами знак равенства.
В романе Гроссмана фашистская литература характеризуется как литература, где изображены люди без недостатков, счастливые идейные рабочие и крестьяне.
Естественно, само собой возникают ассоциации с нашей литературой, где положение точно такое же. Но напрямую в романе об этом, естественно, ни словечка.
Особенно выпукло заметно тождество между социализмом и фашизмом там, где говориться о Гитлере.
Гитлер - величайший учёный всех времён и народов.
Гитлер – гениальный учитель и вождь немецкого народа.
Невольно возникает вопрос, а про Сталина что, мы говорим другими словами?
Вспомним хотя бы знаменитую песню.
Товарищ Сталин, ты большой учёный,
Познал науки, знаешь языки.
Хотя какие там языки, кроме грузинского и немного русского.
Когда немец рассуждает в романе об уничтожении евреев, то он спрашивает сам себя: «Стоит ли тратить столько сил на уничтожение тех, чьи места останутся навек пустыми?». (Это относительно уничтожения гениальных евреев).
Потом этот немец сам себе же и отвечает, что методом полицейской ненависти в области культуры ничего нельзя сделать.
Да ведь если вдуматься, то это и о нас тоже самое можно сказать. Сколько мы то уничтожили талантливейших людей не за понюх табака.
Есть, конечно, в романе и проблески реализма. Автор, например, упоминает о казни мирного населения советской властью в 1918 году под Казанью. Когда купцов и их родственников вывезли на барже на середину Волги и утопили. Такие случаи вовсе не были единичными, поэтому и упомянул Гроссман вскользь об этой трагедии. Но, всё же сказал. Молодец.
Гроссман даже о более позднем периоде трагедии российского народа упомянул. Пусть в несколько завуалированной форме, но упомянул.
Да вот я приведу цитату из книги. Один заключённый по фамилии Иконников в немецком концлагере пишет: «Я увидел деревни, умирающие голодной смертью, я увидел крестьянских детей, умирающих в сибирском снегу, я видел эшелоны, везущие в Сибирь сотни и тысячи мужчин и женщин из Москвы, Ленинграда, из всех городов России, объявленных врагами».
В книге даже есть рассуждения бойца Сталинградской битвы о колхозах. Конечно, этот боец Греков погибает, иначе бы автору пришлось отдать его под трибунал, а так он остаётся героем. Так вот этот Греков говорит: «Насчёт колхозов, что ж тут такого? Действительно, не любят их».
Эти крупицы советского реализма в книге, на мой взгляд, наиболее ценны и интересны. Интересно узнать, что обеды в столовой научного института делились на шесть категорий: для докторов наук, для старших научных сотрудников, для младших научных сотрудников, для старших лаборантов, для технического и для обслуживающего персонала.
Совсем как в фильме Герасимова. Общество бесклассовое, но не без кастовое.
Забавно читать склоки из-за куриных яиц, возникающие в этом институте.
«Возмущение, тайное возмущение, от того, что начальник гаража получает столько же яиц, сколько академик.
А одна женщина до того обиделась, что даже объявила голодовку, «как Ганди»».
Надо понимать, что во время нищеты неравенство на пять яиц равносильно неравенству на миллион долларов в обычной мирной жизни. А у нас была именно нищета. И эту нищету автор, хоть и вскользь, всё же изображает.
Автор изображает страшный голод на Украине до войны. Изображает продовольственные отряды, присланные партией из города. Эти отряды действуют как оккупанты, отбирая у умирающих людей последнюю горсть зерна.
Автор описывает вкратце и нищету советской деревни.
«В деревне была нищета, колхозники работали неохотно, говорили, что, сколько не работай, всё равно хлеб отберут».
Автор упоминает и о том, что местные жители оккупированных территорий уезжали в Германию на работы не по принуждению, но добровольно.
А это действительно так. По крайней мере, первые эшелоны состояли сплошь из добровольцев. Более того, от желающих поехать в Германию отбоя не было. Это потом, люди весьма даже поостыли, но вначале просто дрались за места на выезд.
В книге говориться и о расстрелах в советской армии не потому, что бойцы трусы, а потому, что эти люди вдруг высказались открыто, то что и думали. Это стоило людям жизни. Хотя народ говорил чистую правду.
Интересно пишет автор и о советских анкетах. Оно и понятно, ведь у автора самого родители совсем не из рабочих, а из людей весьма зажиточных. Да и родственники имелись за границей.
И что меня удивило, так это показ жизни советских генералов, которые зачастую и «двух слов без ошибок написать не могут».
Такое положение дел вполне соответствует действительности. Ведь у нас даже министры имели четыре и даже два класса образования. И вот эти малограмотные люди, офицеры, высшие офицеры советской армии ведут себя нагло, трахают молоденьких связисток не спрашиваю у девчонок позволения. А зачем? Ведь эти отъевшиеся боровы выше закона. Вспомним, хотя бы, знаменитого Лаврушку Берия, который умудрился подхватить сифилис. За такую болезнь в то время других отдавали в штрафные роты и батальоны.
Вот об этом и пишет Гроссман: «А размножаются генералы, между прочим, не почкованием, а портят девочек связисток».
Хотя сюжет романа довольно таки забавен. Некий учёный трясётся от страха, что его могут арестовать, потому что он не покаялся перед коллективом, не признал мнимых ошибок.
Но всё оканчивается просто чудесно. Этому учёному физику Штруму звонит по телефону Сталин и он, Штрум, вместо тюрьмы получает невиданные блага и все условия для работы.
Вот это возвеличивание Сталина и явилось, на мой взгляд, основной причиной, по которой роман пролежал где-то в КГБ чуть ли не тридцать лет. Ведь в то время, в начале шестидесятых годов, когда был написан роман, у нас как раз разгорелся публичный скандал с Китаем из-за нашего несколько непочтительного отношения к Сталину. Мы даже осмелились вышвырнуть труп Иоськи из мавзолея. Какая дерзость.