Торговля китайскими сувенирами – золотое дно. Покупаешь в Москве маленьких золотых Хотеев по пять рублей –продаешь по тридцать. Разумеется, все надо делать грамотно– повесить на витрине красочную бумажку, повествующую о том, что Хотей – это китайский бог счастья, и если его триста раз погладить по животу – он исполнит любое желание.
Покупатели безумно хотят не только счастья, но и денег, здоровья, любви и удачи.
Да пожалуйста, чего только ни пожелаете!
Есть китайская жаба на трех лапах – так она к деньгам.
Есть Шоу – Син с персиком бессмертия – для здоровья. Об этом столько книжек написано– как можно сомневаться! Это целая наука, «фен- шуй» называется.
Золотые были времена, а не торговля! Это тебе не фруктами на рынке торговать! Мы с мужем открыли по городу несколько отделов с восточными бусами, амулетами - и закрутились, как белки в колесе! Закупали на Черкизовском рынке китайских богов, набивали ими клеенчатые голубые сумки , и развесив их гроздьями по обе стороны туловища, переваливаясь с боку на бок, как пингвины, спешили к своим автобусам. Продавцы штудировали книги, чтобы порасторопней объяснить , какой бог что вылечивает- счастливые и выздоравливающие прямо на глазах покупатели прижимали к груди заграничные целебные игрушки…
И тут обида меня взяла. Захотелось... Чтоб русским духом пахло! Чтоб стояли в русских магазинах русские Боги! Русские богатыри в красных косоворотках и могучие кони с золотыми гривами! Такая уж человеческая натура – никогда не насыщается. Когда все хорошо и денежки золотым ручейком в закрома стекают- зарождается неосознанная тоска по опустевшему гнезду человеческих страданий...
Решили мы с Олегом открыть производство русских сувениров . До сих пор не могу понять - какой шальной бес укусил в ребро? Какая нелепая жажда приключений заставила нас решиться на такое дело?
Поехали в Москву – объездили все магазины, перерыли все библиотеки – ничего нет. Я имею в виду книги о гипсовом производстве. Как же делать игрушки из гипса? Какой марки нужен гипс? Из какого материала делать форму, из которой отливать игрушки, и где найти этот самый материал? Какими красками раскрашивать?
Поехали подглядывать да подсматривать – ведь делали, делали те игрушечки и в Москве, и в Воронеже делали .Почуяв недоброе, никто из русских соотечественников на порог не пустил.
– Пошли, пошли отсюдова, ишь, высматривать приехали!– выпроваживали нас из цехов.
-Да подскажите хоть что-нибудь? – двери с грохотом захлопывались. Увидали таки мы в щелочку – гипсовые игрушки расписываются не кисточками, а аэрографами. Где же их достать?
О-о-о, это чудо! Какая удача! Нас пустили на производство в Москве! Кто пустил? Армянин Рафик. «Да без проблем», – широко развел он руками на наше бесконечное канюченье: «ой, ну хоть что-нибудь покажите…» Безуспешно объехав несколько производств, мы не верили своему счастью…
Спустившись в глубокий подвал первой, я вздрогнула и попятилась к двери. Мне показалось, я попала к рабовладельцу на каторжный рынок труда. В полутемном пространстве, наполненным едким удушающим дымом, туда-сюда сновали вонючие люди в противогазах.
– Нет, нет, – заметив наши обезумевшие от страха лица,– успокоил жизнерадостный Рафик. Это действительно гипсовое производство. Пройдемте дальше. У нас большие объемы. Игрушки раскупают, как горячие пирожки. Видели фуры у ворот? За длинными столами, покрытыми грязной клеенкой гнулись русские мужики над смрадными ведрами, мотая замурованными головами, и с остервенением купали там белых ежиков. Едкая маслянистая жидкость растекалась лужами под резиновыми сапогами. Один рабочий внезапно снял противогаз, и стоял неподвижно, и глядел на хозяина голодными глазами … Рафик вздрогнул и поспешил увести нас подальше, в свой кабинет, куда почти не проникало зловоние.
– Хотите открыть производство? – улыбаясь от всей души, спросил он нас, угощая кофе. – Я вам не советую, – здесь голос его перешел на испуганный шепот.- Вы что думаете, я – монстр? И так выглядело мое производство пять лет назад? Нет – я уверяю вас. Были и белые халатики, чай и сахар, а также микроволновки – я все старался сделать, чтобы женщинам было комфортно. Ведь на такой работе должны быть женщины. И что получилось? Налоги, большая аренда за помещение, постоянно ломающиеся аэрографы (каждый стоит по 20 тысяч), воровство, постоянные проверки- поборы. Тут он скрестил волосатые руки на горле – я не смог. И вы не сможете. А вот то, что вы видели – о да, это реально работает. У меня одни бомжи да алкаши. Текучка страшная! Но каждый день приходят новые – документов я никаких не спрашиваю. Налоги больше не плачу. Производство нигде не зарегистрировано. Краска ядовитая, но дешевая, ложится ровно и блестит – не надо дополнительно лаком покрывать. Сохнет мгновенно – а это, потом поймете, дорогого стоит. А противогазы – чтоб не упасть.
Мы с Олегом переглянулись. Мы не поверили Рафику. Ясно было, как божий день, он нас специально запугивает. Это был хитрый и подлый рвач, наживавшийся на труде несчастных людей. Он пугал нас от зависти. Понятно, что в своей стране-то уж мы развернемся. Нам поможет правительство.
И тогда таким производствам, как у него, придет конец.
Лживо улыбаясь и желая ему успехов в дальнейшей работе, крепко держась за руки, мы вышли на свет божий.
Такого производства у нас не будет никогда. У нас все, все будет по-другому.
– Только очень прошу, не покупайте работникам кофе, –внимательно глядя в глаза, загадочно попросил на прощанье грустный Рафик. Когда мы отошли достаточно далеко, я оглянулась. Он по-прежнему стоял, устало прижавшись спиной к двери, ведущей в кошмарный подвал, и смотрел нам в след…
Таких производств, как у Рафика, в Москве было полно. Нас туда всегда гостеприимно пускали нерусские хозяева. А что скрывать-то, господи? Где взять несовместимую с жизнью краску, бомжей? Да любой рынок в Москве любезно предоставит какой- угодно товар из живой или неживой материи!
Русским хозяином оказался лишь старичок со следами былого величия. Звали его Владимир Александрович. Он отличался тем, что платил налоги – раз. Помещение в центре Москвы ему, как бывшему директору какого- там завода, удалось приватизировать в лихие девяностые – два. Помещения были большие и светлые. Потолки огромные. На длинных столах в железных ведрах булькала и вспузыривалась, играя зловонным золотом знакомая краска. Рабочие были без противогазов. Но что-то было не так…Мы стали к ним внимательно приглядываться. Это явно не бомжи, не алкаши…точно…один идет – высоко на ходу подпрыгивая, двое нам усиленно подмаргивали да подмаргивали…
– У меня общество инвалидов – с гордостью сообщил Владимир Александрович. – Поэтому от налогов я почти освобожден. Ведь я делаю благое дело – обеспечиваю больных людей работой. От меня еще никто не ушел.
«Да, все-таки алкаши – более жизнелюбивые люди», – сказал Олег. Игрушки Владимира Александровича продавались на Вернисаже – нашей знаменитой русской ярмарке в Москве. Ее посещают иностранцы. Владимир Александрович ничего не создавал, лишь копируя у китайцев все тех- же раскрученных Хотев и жаб на трех лапах.
Вернулись мы домой. Патриотический дух придавал огромную силу.
Мы никому не поверили.
Сняли помещение в подвале под шахматным клубом. Аренда на бумаге была одна, платили же мы в два раза больше. Это дело обычное.
Закупили тридцать аэрографов по 5 тысяч (тут Рафик немножко схитрил), столы, стулья, краски, кисточки, халаты, подставки под игрушки, сеточки, гипс, два компьютера, бумагу, ведра, стеллажи, обогреватели, мыло – всего не перечислить.
Акриловые краски на водной основе, которые безвредные ,-оказались дорогими. И лак без запаха – недешевый. Заменить золотую краску, которая была разлита у Рафика в ведра, можно было только на итальянскую. Сто двадцать грамм стоит 180 рублей. Покрыть этой краской можно ровно десять кошек высотой 48 сантиметров, а это значит – на каждую кошку идет 18 рублей краски, не считая лака. А у Рафика все игрушки оптом по 20 рублей!
Мы не знали много вещей – сколько для начала платить рабочим, кто будет носить на упаковку игрушки, сколько закупить картона и бумаги, какой марки – и где взять, как и чем резать из картона коробки, как за всем этим следить, как вести бухгалтерию…
Профессионализма в этом деле не было и в помине – лишь одна обывательская интуиция.
Скоро по объявлению пришли первые специалисты. Дизайнеры-скульпторы потребовали большую оплату. Что делать, выхода другого мы пока не видели – пошли на все их требования.
Вскоре были созданы наши русские игрушки – Дед Мороз и Снегурочка, Майя-Златоглавка и Азовушка, Добрыня-Никитич и Жар-птица…Наняли художников и отливщиков – плату положили достойную. Вышли наши игрушки краше некуда – жаром горят краски русские. Липецк-то город художников, у нас и хохлома, и дымковская игрушка, лаковая миниатюра процветала…
Пока в девяностые годы фабрики благополучно не закрыли. И вот у нас не бомжи какие-то, а опытные художники. Изголодавшись по работе, у кота на сапогах даже гвоздики вырисовывают, Жар-птица и так всеми красками играет – мы ей хвост еще алыми стразами украшаем.
Десять сувенирных отделов у нас в то время уже было –горяченькие еще игрушечки на витрины любовно выкладываем. Ждем. Неделя, вторая проходит.
А никто не покупает нашу русскую красоту. И цена у нас подходящая, народу доступная, да спрашивают Хотеев по-прежнему.
– У нас в городе нет иностранцев – сказал Олег. – Надо ехать на международные выставки в Москву, там мы себя покажем. Сказано-сделано. Позвонили в Москву, попасть на выставку – да ради бога – плати только денежки! Заплатили мы денежки (около ста тысяч), и вот мы в Гостином дворе, что с Кремлем рядом. Глупость сразу наделали– гору целую игрушек накрасили, а на витрине надо аккуратно по одной расставить и ждать оптовиков-покупателей. А у нас игрушек видимо-невидимо, тридцать коробок, в каждой– по десять штук. Рассовали мы их кое-как по всей выставке, даже в туалет пронести умудрились. Плохо запомнила я ту выставку – девочки с лакированными ноготками чай у своих товаров распивают – мы с Олегом бегаем да бегаем – игрушки распродаем. Выставка три дня, уже на второй день ясно стало, что за нужную цену мы их не продадим. В последний день по дешевке отдали, почти даром – никто наши русские сувениры покупать не хотел.
– А делаете ли вы Хотеев, жабч, или, по- крайней мере, интерьерных кошек? –спрашивали покупатели.
Возвратились мы домой несолоно- хлебавши. И еще долго не могли поверить, что наша исконно-русская продукция спросом никаким не пользуется. Пришлось наступить на горло своей патриотической песне.
Потеряв Веру отдельного человека в собственное предназначение, от села до города, от реки до моря, от дороги до перепутья потеряла Россия культуру свою, искусства свои, царство духа свое…
Исчезли исконно русские узоры, игрушки, ткацкие полотна. Оскудели наши выставки – на Вернисаже, на Красной площади – одни китайские сувениры. Даже выставки эти возглавляют нерусские, а все сувениры с изображением Москвы производят в Китае. Мы попробовали выставиться со своими игрушками возле Кремля - до нашего места собака не добегала, и птица не долетала. Что делать? Стали копировать такой желанный для потребителя товар. Это было время повального увлечения восточным искусством. А как с китайцами по ценам-то конкурировать? Такой маленький Хотей- ростом четыре сантиметра через десятые руки по пять рублей покупаешь, а у нас на производстве – как ни тужься – рублей двадцать по себестоимости. Что делать?
Нашлась, нашлась таки лазеечка да потайная тропочка, –китайцам выгодно нам мелкий товар возить, а вот игрушки пообъемистей – им перевозка недешево получается. Делаем Хотеев – но больших! Инфляция растет, рабочим два раза в год зарплату повышать надо. Микроволновки, чай, кофе, сахар, печенье – чтоб люди пообедали. Кому совсем плохо, взаймы даем. У работниц кредиты, свадьбы, поступления детей в институты. Хотелось создать крепкий коллектив.
Стали чувствовать – разоряемся.
Содержим производства на средства от отделов. Мы так долго на рынке раскручивались, думали – вот скоро поживем.
За границей еще ни разу не были – на нашем море и то один раз. Работали и работали.
Торговлю стали высасывать. Отделы наши, лавки восточные, которые из других городов снимать приезжали, скинули свои злато-жемчужные одежды и тускнели, скудели… Денег закупать товар не было.
Но отступать было некуда. В производство столько денег вложено.
Методом проб и ошибок догадались, (сколько сувениров оказалось неходовыми, а ведь на изготовление новой формы уходит от десяти до двадцати тысяч) что наши люди любят кошек. Их и стали лепить всяких разных. Белых, черных, серых и бежевых. Сиамских, персов, худых и толстых. Мы твердо верили, что выдержим. Пройдут лютые времена, и польются рекой денежки из золотого рога изобилия.
Вторая выставка в Москве была удачнее. Кошки понравились. Посыпались хорошие заказы. Мы купили машину в кредит за 1,5 миллиона и стали возить игрушки в Москву.
До Москвы бесплатно – а там транспортной компанией по всем городам. Работников уже было сто человек. Тут и началось самое трудное. Когда было десять, двадцать человек – все на виду. Кто что делает и сколько. Работа сдельная. На окладе три грузчика, два бухгалтера, управляющий и пять работников на упаковке. Беда заключалась в том, что люди не привыкли к частному производству и хотели работать как раньше, на государство.
А как это – раньше, на государство?
Это прятаться от работы, по- возможности воровать, приносить липовые больничные и прогуливать. Никому не было дела до того, что у предпринимателя деньги не печатаются.
Кофе и чая с печеньем катастрофически стало не хватать. Такое чувство, что каждая работница прямо-таки заглатывала каждый день целую банку кофе и чая. Мыла и туалетной бумаги – да бог с ней, с бумагой. Я не могла поверить, что игрушки, которые мы работникам выписывали по себестоимости, будут так разворовываться. Слухам не верила и сумок ни у кого не проверяла. Пока Светка Дорохова не рассказала, что и как.
Светка эта к нам из деревни приехала, у нее двое детей малых, и кисточку она отродясь в руках не держала. Была безнадежно-деревенской и могла только полы мыть. Но больно мне приглянулась – я решила жениха ей найти. Написала совершенно нелепое объявление в газету от своего имени –я вот, мол, так и так директор фабрики сувениров, а у нас есть работница – пальчики оближешь. Хоть и деревенская, но дюже работящая и нрава спокойного – таких в городе отродясь еще не водилось.
Как мужики повали! Не все, конечно, были путные, но хороший мужичонка все же нашелся. Отдали мы Светку замуж. Мужичонка тоже из деревенских – кашу варил исправно и девчонок из садика забирал. На радостях, Светка из уборщиц в художники перевелась – рисовать стала лучше всех, хоть и медленно. Тайну мне ужасную поведала.
«Как вечер»,- рассказывает – «художницы игрушки спокойно в газетку заворачивают и в сумочки да и складывают – в коридорах их мужья дожидаются. Не верите – обыщите сейчас сумку у Нельки Федякиной». Обыскать работника…Боже мой! У этой Федякиной тоже две дочки – чего только она не выпрашивала? И денег взаймы ей давали, на Новый год детям подарки собирали…Тяжело идти – а надо. Никто этого не сделает. Подхожу, беру у Федякиной сумку – она домой собиралась – растерялась, стояла, как каменная. Открываю замок – там петух золотой лежит.«Уходи», – говорю. А злости нет. Одно лишь отчаяние. Пришла в наш кабинетик, села, глаза закрыла. И вдруг как рассмеялась! Вспомнила, как к нам три месяца назад мужчина пришел художником наниматься. Худой, руки все в татуировках, зубы – через один. Но рисовал замечательно, и скорость была хорошей – это для заработка очень важно. Уходил последний, мы ему ключи оставляли – следи, говорю, Коля, за порядком, а то, знаешь, какие люди кругом – глаз да глаз.
Недели не прошло – приходит Коля и заявление на стол-хлоп. Не могу, говорит, у вас работать, хоть убейте – не могу и все. «Да Коля», – удивилась я, – «где ты такую зарплату заработаешь, ты ведь на ветру качаешься – не пущу тебя и весь разговор».
Но он ушел и никогда не вернулся. И только спустя несколько дней мне его знакомый, что сторожем в шахматном клубе работал, рассказал такую вот историю.
– Он в тюрьме девять лет за воровство сидел. А как к вам пришел, да вы ему все ключи-то отдали, он так и обалдел: краски дорогие, итальянские, гипс самого лучшего качества, игрушки – бери не хочу!. Первый раз в жизни ему следить за добром доверили, напился он, ко мне пришел. Стоит, где Вы сейчас стоите, рукавом слезы утирает и волком воет – «не могу, Михалыч, не могу, да что ж это делается-то, господи. Не могу я у них воровать – никогда еще в жизни мне так не доверяли».
Художники у нас еще – милость, многие с образованием, а вот отливщики… Работа тяжелая – целый день игрушку, чтоб отлить как следует, надо в руках понянчить – сила нужна богатырская. Шли на эту работу только пьющие, да в прошлом судимые – об этом разве сразу догадаешься? Люди и документы выправляют как надо. Управлять таким коллективом... Первое время, когда не знали, какие расценки вводить за работу – советовались с женщинами, ведь люди много лет проработали на фабриках узоров.
Это было непростительной ошибкой. Самой грубой из всех, что мы с Олегом допустили.
Во-первых, расценки они, ясное дело, сильно завышали, и красили помедленней, во-вторых, (и это было гораздо хуже) у них появлялась твердая сопричастность к общему делу. Ведь с ними советовались.
Одному человеку производство не вытянуть. С друзьями и родственниками – не знаю случая, чтоб люди из-за доходов не переругались и не развалили даже удачно начатое дело. Не говоря уж о том, что в девяностые годы 80 % смертей предпринимателей в России было на совести лишь друзей– партнеров. У семейного бизнеса свои проблемы. Чтобы сохранить семью, женщине надо завязать в железный узелок свои мечты о власти, гордо давя слезы, стать за мужем и твердо знать только это место. А коллектив-то женский! Если ступать царицею грозной супружеским благоразумием не велено, то каждая работница рано или поздно захочет попробовать себя на этот трон.
Наступали лютые времена. Йога под руководством гуру Рубина уже казалась цветочным раем. Она растворяла личность, как кусок сахара, в воду брошенный, но давала красочные балы, арабские танцы, учила искусству выживать…
Производство в России, как огромный удав высасывало деньги, энергию, отупляло почти до животного уровня, превращало жизнь в одно существование ради работы – и ничего не давало взамен. Мы обрастали с Олегом многочисленными дипломами, российскими и даже международными, похвальными грамотами.
Кофе и чай пришлось отменить в первую очередь… Ох, Рафик, Рафик, как же ты был прав. И если тебя еще не убили наши бомжи в противогазах и ты прочтешь эти строки – почему же мы не послушались тебя, Рафик?
Краски мы не заменили. А дорогие сохнут долго, пришлось построить сушилку – обошлась она нам недешево. Хозяйка помещения, бывшая ткачиха Раиса Михайловна (тоже не растерялась в свое время – выкупила за гроши ткацкую фабрику), почуяв, что мы хорошо вложились в ее подвал, и уйти нам не было никакой возможности, аренду стала повышать до неприличия. Работники требовали повышения зарплаты за то, что работали в подвале без окон. Где-то существовал такой закон. Оформить всех было просто нереальным делом – невозможно представить, чем руководствовалось правительство, взваливая на нас такой непосильный оброк…
Отпускные и больничные надо было как-то выдавать. Тут пошла борьба ни на жизнь а насмерть, люди привыкли брать липовые больничные. Стали оплачивать, если человек лежал в больнице – и это можно было проверить. Поставили на выходе сторожа, чтоб сумки проверял, потом выяснилось, художники с ним смогли договориться…
Началась классовая ненависть.
Лучше что-либо не вводить, чем потом отменять. Нас с Олегом ненавидели, как самых настоящих капиталистов. И это несмотря на то, что люди получали зарплату, как на Металлургическом комбинате. Никто не увольнялся. Человеческое отношение к работникам привело к тому, что появились звезды. Пятеро дизайнеров требовали нанять дополнительных работников, чтобы помогали им выполнять всю грязную работу. Одна из них, самая талантливая, запросила отдельный кабинет по причине психологической несовместимости. Отдельный кабинет потребовала еще отливщица больших фигур – Татьяна Докарева.
Она одна уловила какой-то секрет и легко отливала большое количество игрушек – секретом ни с кем не делясь. И мы поначалу выполняли эти самые требования!
Незнакомый вид деятельности вызывал растерянность и страх – а вдруг без этих ценных работников мы не справимся? Аренда росла. Росли с катастрофической скоростью стоимость гипса, красок, картона. Росла зарплата. Игрушки – ведь это не хлеб, каждый день их не покупают и есть определенный предел, после которого ни одну, даже золотую игрушку, покупать не станут. Вон – китайский товар – много лет одни и те же цены.
Мы крутились с Олегом, как заведенные, не в силах остановить нами же и раскрученный моховик. Тяжелые времена были летом. Заказов не было. А как быть с профессиональными художниками? Наши игрушки отличались высоким качеством, и потому пользовались спросом. Если отпустить на лето художников – как их потом собрать?
Мы брали кредиты. Самое легкое – в Русском стандарте. Берешь пятьсот тысяч, а отдаешь миллион. Зато получаешь за один день. Никакого льготного кредитования в реальности не существовало. Никаких льготных помещений. Никакой помощи малому и среднему бизнесу. Помещения, любезно предоставленные администрацией города, которые мы наивно кинулись осматривать – являлись чистой воды фикцией. Более или менее подходящие были давным-давно куда надо распроданы – а разваленные, без крыш и отопления, без окон и дверей – требовали огромных вложений и еще к тому же в собственность туманно обещались лет эдак через пять-семь.
Вперед, бодрый трудяга, не бойся трудностей, ведь именно ты закален, как никто – бери и отстраивай заново развалюшку, работай в ней и плати городу аренду, примерно такую же, как у частника (байки про отсутствие аренда так и остались лишь байками).Через семь лет, возможно, тебе продаст государство этот дом – но по рыночной стоимости, а с учетом вложенных тобой денег эта стоимость будет сумасшедшая.
Хорошее здание под производство стоит от двадцати миллионов и выше. Ни один банк даже в долгосрочной программе не рассматривает, как у нас в России можно дать такие деньги без залога и на длительный срок. Замкнутый круг…
Предприниматель в России, задушенный арендой, обложенный налогами, обессиленный в неравной конкуренции с зарубежным товаром, не защищен почти никаким законом.
Об этом знают все судьи.
Истина всегда имеет два конца. Работник, приходящий на такое производство, тоже реально не защищен. Но у него есть право выбора – уйти или остаться, золотых гор ему никто не обещает, голова ни о чем после работы не болит. Мы, влипнув в эту паутину долгов, заложив жилье, правом выбора уже не обладали.
– Что делать, когда производство гипса в Самаре иногда приостанавливается на все лето? Где взять деньги, чтобы закупить гипс с запасом и где его хранить? Где брать деньги на зарплату, когда многие оптовики не могут сразу переслать деньги? Оптовиков, расплачивающихся сразу, наличными- один, два человека…
Летом брали грабительские кредиты под зарплату. Производство летом работала, сувениры в коробках накапливали. Думали – зимой, под праздники продадим и вернем долги. Но сувениры за это время теряли актуальность и продавались по более дешевым ценам. Прибыль на производстве составляет 25 процентов. Деньги растворялись, как в бездонной бочке, долги росли. Придумали ездить летом на ярмарки в Москву. Художники рисуют – художники и продают. А разместить их в Москве надобно. И не в каких-то замусоленных клоповниках, а чтобы люди чувствовали себя достойно. Ярмарки в Москве – выбирай любую! Тут уж производителям есть где развернуться – сам Путин приказал лучшие места отдавать. Что правда, то правда, расскажу все как знаю, как видела –отдавали нам места лучшие. На Коломенской, на Щуке отдавали…..Олег с водителем рано утром палатки по Москве выставлял – товар продавцам помогал раскладывать, я тоже весь день за прилавком стояла – вечером всех собирали, деньги считали и зарплату выдавали. Уставали – земля пред глазами вертелась, смотрю на своего Олега – а он зеленый …
Все лето работали на ярмарках в Москве…
«Россияне!!! Поддержите российских производителей! Наши игрушки из экологически чистого гипса, прически из льна, ручная работа! За прилавком стоят художники!».
Наступал год Быка. Коровки у нас были с золотыми рожками, на шее – серебряный колокольчик. На бочку – рябинка алая, или клубничка со смородинкой. К нам выстраивались очереди. Бабки покупали игрушки как картошку. Нас вспомнят все москвичи.
Но, несмотря на все наши отчаянные попытки, денег мы с Олегом на этих ярмарках не зарабатывали, ни одной копейки. Долги отдать по-прежнему не могли, а вот коллектив сохраняли, что правда, то правда…
Но вот тут-то, на этих ярмарках, и стали зарождаться первые сомнения в правильности выбранного пути. Появились вопросы, на которые надо было срочно держать ответ.
Я уже работала на рынке и пупок там надорвала!?
Я уже научилась торговать в палатке – что я тут делаю?
Тогда я зарабатывала деньги, нарабатывала новые качества. Что происходит сейчас?
Мы сохраняем коллектив? Даем возможность зарабатывать людям? Государство нами гордилось бы?
Жестокие слова летали в воздухе злобными коршунами и били в слепые глаза. Я что-то делаю не так. Я опустилась в своем развитии. Я что-то делаю не так. Помогаю заработать деньги людям?
Глаза раскрылись. И я сразу увидела правду – никому из художников дела нет - ни до какого коллектива. Очутившись в Москве, все крутились, как могли, работая лишь на собственный карман. Очень трудно было все учесть – палаток много, игрушки подвозились, бились. Художники-продавцы накручивали цены – игрушек продавалось гораздо меньше, но в кармане звенело. Водитель тоже суетился, как мог, объединяясь с продавцами в общем доходе. Уследить за всеми было невозможно.
Мы вернулись домой. Мы были вымотаны до такого предела, что не могли разговаривать. Раздражение нарастало, как огромный тайфун, готовый поглотить в любую секунду –и был он порожден тем, что силы брались уже из резервного запаса. Ни о каком творчестве не могло быть и речи. Была единственная мысль, которая никогда, ни при каких обстоятельствах не приходила ко мне на рынке – как бы выжить, отдать грабительские долги – и больше ничего, ничего не надо… Совсем ничего.
Разливалась ненависть по всему сердцу, по телу… Кто нашептал заговор на любовную остуду? Где найти ключ, чтобы его расколдовать?
Пока были в Москве, даже самые преданные работники, которые получали хорошую зарплату, как горелые леса, расшатались…
Особенность именно российского бизнеса заключается в том, что больше всего у тебя воруют именно знакомые, предают только друзья...
Позвонил Максим, наш друг и пригласил в гости. Закрутившись со своим производством, мы давно не видели своих друзей и сильно обрадовались.
Дом у Максима добротный, двухэтажный. Мы здесь все праздники отмечали. За столом сидел Максим и незнакомые ребята.Хозяин был пьян и смотрел недобро. Я подумала, что-то случилось.
Ему было явно неприятны мои сердечные расспросы. Он почти не отвечал и упорно цеплялся к словам. «Манька замучила?»– снова и снова будто выхаркивал он слова и в такт им стучал по столу кулаком. Молодые ребята сидели с напряженными лицами, глядя то на своего вожака, то на нас с Олегом .Случилось что ? Я, холодея душой, машинально выпила со всеми стакан водки.
– Я собираю с предпринимателей! – наконец рявкнул мой друг Максим, и решительно встал.
– Чего собираешь? – не поняла я.
– Собираю. С таких как вы – капиталистов. Наживаетесь на труде бедных работяг! Мы вам Маньку-то* маленька поутрем, чтоб все по-справедливости было. Три дня сроку и деньги на стол.
/* Манька – мания величия (блат.язык)
– Какие деньги? Какие капиталисты? Да ты знаешь, как нам тяже…
И вдруг я увидела совершенно отчетливо – нам с Олегом никто не поверит. И никому не нужна наша правда. Ни-ко-му.
Максима волнует сейчас только одно – не сойти с дороги таким трудом собранной искусственной ярости. Ведь он-бандит.
Можно только надорвать горло, рассказывая, что заработать деньги на производстве в России – иллюзия. Никто не поверит, потому, что людей, столкнувшихся с этим – единицы. А этой компании нужна только своя правда. У нас – производство. А значит, мы – капиталисты. Гребем большие бабки. С нас надо брать деньги – чтоб все было по-честному. Об этом – лучшие боевики, в которых герой – непременно бедный, но добрый, храбрый и щедрый. А богатый– обязательно жадный, подлый и трусливый. И вдруг все внезапно встало на свои места. Это не друзья. Это уже были не друзья. Как с такими разговаривать – меня учили в милиции. В этот раз я позволила себе немножко сымпровизировать – для создания эффекта.
– Максим, я сегодня же куплю топор и зарублю тебя прямо на твоем огороде. Это и будет моим ответным человеческим фактором.
Все же заявление в милицию я написала. А чего церемониться? Максима в своей жизни мы больше не видели. А комсомольские песни у костра, задушевные разговоры на фоне всеобщей нищеты – на то она и юность. Далекий дым…
Максим хоть особо овечью шкуру-то не надевал. Все было почти «по-честному».
А вот Мишка Маковкин ходил да ходил, носил мятные пряники да калачики. Это мой одноклассник. Он нам с Олегом – ближе друг, чем Максим. Мы у него свидетелями на свадьбе были, он с женой Катериной – у нас. Детей крестили, пили и плясали, ссорились и плача, мирились.
Через неделю после встречи с Максимом врывается к нам на производство Мишка (пришел не один – пятеро за спиной мужиков толкались) и радостно кричит: «А мы вот что придумали – вы не представляете, какая для вас удача!. Мы вас присоединим!»
– В смысле? – не поняли мы с Олегом. Куда присоединим-то?
– Да к себе, к себе, конечно! У нас ведь уже одно производство есть – глиняных горшков!
– И что? – продолжали мы самый нелепый из всех разговоров, в котором довелось когда-либо участвовать.
– Ну вот. Вы будете вместе! – важно подытожил Мишка,сел за стол и выложил какие-то документы – видимо, чтобы утвердить на бумаге это самое воссоединение.
Я помнила, что горшки делали в селе Добром, что было далеко от Липецка.
– Так далеко же, – недоумеваю, – мы здесь, в Доброе не поедем.
– Да ехать никуда не надо. Вы тут, они – там, – разгорячился от моей непонятливости одноклассник.
– Да что такое? – вскипела я.- Я понятливая. Объясняй конкретней. Ты что, тоже хочешь делать гипсовые игрушки, в Добром?
– Нет. Мы охраняем глиняные игрушки. И будем охранять вас тоже. Одно производство и второе. Очень удобно и хорошо.
– Кому хорошо? – начинаю догадываться я. Слово «крыша» уже запрещено. Это статья. Его заменили словом «охранять». Мишка привел ребят, чтоб подписать договор. Все ясно и понятно. Платить до конца жизни. Раз Мишка навел– ему половину. У него четверо детей. Две дочки, два сына. Все по-честному…
Я оглохла и захлебнулась собственным криком, злыми и безжалостными словами, я хотела закрыться ими от собственного бессилия что-либо изменить в этом разрушающемся мире, лишенном любви…
Давно сбежал, ударившись лбом о притолоку, ошалевший Мишка со своей бригадой, почему-то спрятались наши работники, улизнул наш водитель…
В суд подала многодетная мать, художница, проработавшая у нас три года. Она требовала компенсацию за моральный ущерб, причиненный работой «в невыносимых условиях в подвальном помещении», принесла справки о тяжелом состоянии здоровья, об отсутствии кормильца. Именно ей мы шли на многие уступки, мирясь даже с невысоким качеством ее работы. Да где ж взять его- это самое помещение?
Суд затянулся… В коллективе воцарилась нехорошая тишина. Все ждали – кто кого.
И сила моя рухнула. Я испугалась. В своей стране мы почувствовали себя с Олегом совершенно незащищенными законом. Даже судья нам об этом сказал. Казалось, мы были зажаты в угол – коллектив обступал со всех сторон и скалил зубы. Если мы проиграем процесс – жалеть никто не будет. Давно я не испытывала такого страха, такого ужаса… Закручинилась я в тоске неведомой, в тоске непрошенной…
Российскую беду – неуважение людей к чужому труду, к чужой собственности, рожденную еще в школе, на уроках истории, когда изъятие собственности у помещиков и капиталистов, у зажиточных крестьян – воспринималось великой доблестью, ошибочно приняли мы с Олегом как свою вину, свою несостоятельность. Это была кара за мое воровство на рынке…
В этих страницах жизни, кроме печали и разочарования, мы не смогли прочитать ничего…
……………………………
Но слезы лить по былой дружбе было некогда. Мы были почти разорены. Надо было отдавать долги- Русский стандарт жалеть не будет. Мы снова поехали в Москву на ярмарку. Только уже под Новый год. В палатках стояли я, Олег, моя дочь Аленка. И единственная художница Аленка Сонина. Она хоть и зараза еще та, но в трудную минуту на нее положиться можно. За три недели мы отбили все долги.
Но больше мы на ярмарки не ездили.
Это было высшим аккордом изнурительного труда. Неизвестно – куда же в мороз можно сходить в туалет, единственный – в туманной дали, весь завален по самое не могу.
Не сядешь же посреди народа в снег голой попой? Игрушки большие – пока их развернешь да обратно завернешь – это же не трусы. Тяжелые… Уходили, когда пустели все улицы – уже ночь на дворе была. А вставать уже в пять часов надо. Как назло, навалилась бессонница. Может, в чужом городе устаешь больше?
В этом каторжном труде, которое достало нас по самое горло, которое захлестнуло тошнотворной тиной по самое не могу – оказался большой плюс.
Я больше не хотела работать как прежде.
Государство будет снова и снова доказывать, что благополучие общей массы людей должно стоять на первом месте, а собственное счастье отдельного человека – на втором. Потребует заботы о коллективе. Нас, предпринимателей, пытаются заставить вращаться в механизме, призванном работать на толпу, из которой лишь немногие жаждут служить праведно.
Возможно, больше нет другого выхода. Вот и мы с Олегом не смогли помочь каждому в своем маленьком государстве – в таком случае не осуществилось бы наше собственное предназначение.
Еще Рэнди Гейдж, мультимиллионер, начавший с мойщика посуды, писал: «люди, которые тратят свое существование не на собственные нужды, а на удовлетворение потребности других, не являются ни благородными, ни великодушными, ни нравственными. Они психи… Вашей высшей моральной целью должно быть собственное счастье».
Производство иллюзий закончилось.
Заплатив хорошие деньги адвокату, мы выиграли суд.
Я четко знала – чего хочу. Отдыхать за границей, покупать красивые платья и есть в дорогих ресторанах.
Как этого достичь в России? Помог…конечно же – Адольф Гитлер. Кто же еще. Все разорившиеся предприниматели России в тяжелую минуту жизни обращаются к этому бесценному документу – «Моя борьба».
В своей работе он делился просто уникальным опытом, -как организовать партию, когда за душой – ни гроша. Он безжалостно менял и менял работников, пока не находил людей, готовых служить за копейки, да еще обладающие нужными качествами. Когда долго ищешь – то обязательно найдешь. Он еще умудрялся выбирать в ситуации, когда у любого опустились бы руки.
Пока его партия была слаба, у Гитлера было много друзей, которых он ставил начальниками, раздавал ордена и медали. По мере того, как партия крепла, всю власть он сосредоточил лишь в одних руках – своих собственных. (Ни одну секунду не оправдывая его преступлений, я лишь отмечаю его великую способность – организовать и повести за собой миллионы людей, и заставить их претворять в жизнь собственные, хоть и античеловеческие замыслы…)
И вы мне помогли, гуру Рубин. Отрицая в вас Право на претворение в жизнь собственной мечты о власти, я отрицала тем самым собственное Право на то же самое.
Старые работники, друзья и подруги, безнадежно испорченные и проворовавшиеся до полного неприличия, были безжалостно изгнаны. Были уволены также все «звезды», дизайнеры, директор, два бухгалтера. Уволили почти всех художников и отливщиков – одна поганая овца все стадо портит.
Поставили видеокамеры. Набирали и вновь увольняли людей, пока не создали новый коллектив, отвечающий нашим с Олегом требованиям. Противогазов, правда, закупать не стали. Подарки на Новый год отменили. Ввели премию за творчество – две тысячи. Мы остались без профессиональных скульпторов и опытных работников, без людей, уже втянувшихся в этот незнакомый вид бизнеса и овладевших его секретами. Удивительное дело – а ничего не случилось. Ни-че-го. Так странно…
Начиналась новая эра. Она называлась красиво – Процветание. Реализация собственного творчества.
Приходили и обучались новые художники, новые отливщики. Оставляли самых исполнительных.
Общение с работниками было сведено к нулю. От директора требовалось лишь одно – строгое претворения в жизнь наших фантазий.
На дворе был кризис. А значит, нужна была сказка и яркие краски. Я слепила кошку – Маркиза Денежное дерево. На спине у нее были раскинуты ветви с золотыми монетами. На груди висела табличка – «принесет вам материальное благополучие и успех». На международной выставке она заняла первое место. На нас с Олегом посыпались заказы… Первая победа окрыляла…
Из печки выходили невиданной красоты кошки. Я прижимала их к себе – горячие и влажные, еще безглазые и безымянные. И были они мне светлее солнца жаркого, милее дня ясного, роскошней неба голубого… С яблоневыми ветвями, сулящими здоровье, виноградной лозой – веру и долголетие, алыми розами – любовь. Это наши исконно-русские символы. И белоснежные ангелы, хранившие от ветра буйного и черта одноглазого, и кот Баюн в рубахе русской, узорчатой…
Мы съездили в рай на Земле – остров Бали. Я накупила платьев ручной работы. Плавала в Индийском океане. Ела мясо крокодила и пила кровь кобры. Гирлянды дивно-белых удушливых цветов, брызги солнца и голубой воды, красные, синие и желтые рыбины, которых хватала и хватала я за скользкие бока…
Глупое и нелепое чувство вины за всех наших работников, что не могли себе этого позволить, просачивалось сквозь ослепительно-белый песок. Торговля (то есть закупка и перепродажа товара) и производство – это несоизмеримо разные вещи и по количеству
вложенной энергии и по количеству материальной отдачи.
И единственное, что оправдывает, что вдохновляет и не дает овладеть полному отчаянию – на производстве – ты Творец. После тебя останется след на Земле – в виде новой формы, нового цвета…
Вернется любовь к людям – а куда она денется... Надо немножко потерпеть.
Боже, окропи меня иссопом из голубых цветов, убели, какснег, грехи мои, сотвори меня заново…
Если, прочитав эти строки, государство закроет наше предприятие – ну что ж, так тому и быть. Мы с Олегом не пропадем – привезем из Москвы Хотеев по пять рублей, а будем продавать – по тридцать.
Жаль только кошку по имени – Маркиза Денежное дерево…
……………………………………
Основная трудность зарабатывания денег в России того времени заключалась не столько в столкновениях с милицией, налоговой и бандитами, сколько в преодолении той опустошающей, ощущаемой душой и телом враждебности, что шла от многих знакомых, и что самое страшное, от близких друзей.
В эпоху перестройки все люди, дерзнувшие раздвинуть привычные рамки и кропотливо воплощавшие в жизнь свои великие надежды, неожиданно столкнулись с противостоянием общества. Так и не решившиеся покинуть привычные службы, которые обеспечивали им ту крохотную пенсию, которой едва хватало, чтобы не умереть с голоду, люди не в силах были справиться с той лавиной чувств, которую вызывали эти безумцы. Безумство храбрых не вызывало поддержки, потому что тем самым был бы подписан смертный приговор собственной жизни, наполненной обидами на государство, правительство и все на свете, которые поддерживали тлеющее существование, как сырые дрова в нетопленом доме. И клубящийся дым, застилавший глаза, был полон несбывшихся надежд и покорности судьбе...
Дети из династии владеющих богатством из глубины веков не вызывали возмущения такой силы, потому что всегда можно было облегчиться хоровыми фразами: «Если б нам такое досталось, мы и не такое сумели бы...»
В небольшом городке мы окончили одни и те же учебные заведения, одинаково жили и в незнакомом мире бизнеса, куда рванули, как в пропасть, с колотящимся от ужаса сердцем, начинали с нуля.
В пору существования палаток с хозтоварами, что расставили мы с Олегом по всему городу, а потом и отделов с самоцветами знакомые еще постоянно сравнивали свои потенциальные возможности на такой же полет дерзости. С появлением же собственного производства русских сувениров, которые нашли большой спрос на западе, общение с прежним миром превратилось в печальную карнавальную ночь с масками.
И я не одела судейскую мантию по одной простой причине – я была счастлива. Новый мир очаровывал не только возрастающим количеством материальных благ, а той наполненностью существования, когда душа стремится к единственности и безумно рада редким минутам одиночества.
И возлюбленные лица друзей моих, растаявшие в дыме неверия, часто приходят ко мне во сне, наполняя ночь светлой радостью встречи, а утро – божественной печалью по безвозвратно ушедшей юности…