Глава 2
На следующий день, не откладывая в долгий ящик, Анатолий решил навестить Козельского дома. Именно ему он занял 50 тысяч наших, не востребованных временем рублей. Федор быстро распорядился суммой. Взял несколько списанных железнодорожных цистерн, построил небольшой домик для размещения персонала, дистанционных переключателей и кассового аппарата. Купил четыре заправочных колонки.
Всё шло как нельзя хорошо. В районе перспективной новостройки ему выделили 25 соток брошенной земли. Денег не хватало, но реформа помогла. Фёдор заказал проект - первая ласточка капитализма в России строилась на частные деньги.
За год, можно сказать, два, Фёдор Иванович думал погасить долги и вырулить на взлетную полосу вполне нагруженным или, хотя бы, свободным предпринимателем. Вот только б сердце не подвело, а то уже был случай, заклинило, аж терпежа лишился. «Ну, конец», - подумалось ему. Оклемался. Лишь в мозгах пищать не перестало. Будто бы камыш созрел. Осенний ветер трепал сухую траву, издавая трескучий шум, а птицы резвились и пищали, ожидая заморозков.
Кредиторам не терпелось. Каждый день они порхали по заправке. Каждому хотелось больше и сейчас. Между собой устраивали разборки, больше словесные, но, оставаясь один на один с Федором, закидывали удочки подальше, забывая о приманке. Анатолий к их числу не относился, но уже подумывал, как вернуть свои - кровные. Несколько раз предлагал варианты. Фёдор обещал, клялся, что всё…, но отсрочки продолжались. Пришлось включать счетчик.
У Фёдора, кроме станичной хаты и заправочной станции ничего не было, но и это по меркам простого народа было много. Кредиторы рассчитывали на многое, но зимой доходы падали практически до нуля. Летом - оживало побережье, оживало и их дело. Кто с понятием относился к проблеме, тот разводил руками, а кто выколачивал всё, что мог - посмеивался.
Несколько раз его мягкое место ощущало температурный баланс утюга и колодезной воды.
Лежал в больнице. Стал полнеть. Врачи говорили: Нужна операция. Почка оторвалась, блуждает по внутренним проулкам. Сердце – ни к черту…
- К ним только попади, - отшучивался Федор. - Не болел? Заболеешь. Им клиенты нужны, вот и запугивают. Рано ещё на лекарства работать.
Элеонора, жена его, не находила себе места. Вечером, уткнувшись в подушку, плакала, чтоб только не заметили. «Сколько времени прошло, молодые ведь… обоюдных радостей уж года три не получали. Понятно, ему некогда, а мне каково? Хоть кого-нибудь на ночку, - думала она. - Вместо запаха духов – устойчиво навозный… не чесаные лохмы слиплись на макушке. Опустилась-то как, дальше некуда, - разглядывая себя в зеркало, мотала она головой. - Нет уж, дудки! Я ещё многое могу. Видит бог, моё время настало».
Нагрев воды, она приготовила ванну. Тёплый воздух разморил её жёсткое тело. Сняв с себя всё нехитрое одеяние, она делала последние процедуры. Дубовый веник ещё не размок, но уже был почти готовым. Его коричневый загар отсвечивал в воде, и терпкий запах доносился до предбанника.
- Кажется всё, - снимая с себя последнее, сказала она себе и на цыпочках пошла к ванне.
Кирпичная банька, построенная рядом с домом, была небольшая, но сделана со вкусом. Внутри, до половины, выложено кафелем под мрамор. Потолок и верхние части стен были сделаны из дерева, кое-где виднелись подтеки выступающей смолы. На полочке лежал шампунь и пышные мочалки. Печка сварена из цельного куска стальной трубы, внутри которой грелась вода и, в отдельно вваренных ящиках лежал бутовый камень для создания сухого пара.
Четыре ступеньки с лежаком наверху служили для выпаривания костей и прочих организмов, если требовалось для дела. Ванна обычная, чугунная, покрытая бело-голубой эмалью.
- Кое-как заносили, - вспоминает Элеонора. - После магарыча, Федька мой свалился, как убитый, а второй-то, второй… вот хорёк нечёсаный… ну и ненасытный же… своей кошелки мало. Однако, для дела, чего не сделаешь. Воду не носить – насос. Полчаса и готово. Зоотехник притащил. А ему чего – списал, да и все дела. Всё одно не задарма.
В подтверждение последней фразы, она закрыла лицо руками, проверяя, не горит ли? Ан, нет, не горит. И заполнилась баня раскатистым смехом. Она чувствовала облегчение оттого, что не одна такая. «Жизнь, - говорил недавний современник, - даётся раз, и прожить её надо так…», а кто поймёт страдания и чувства? Весь мир погряз в боевиках и сексе.
Забравшись в ванну, она забылась в легкой дрёме. Сомлевшая - лежала и блаженствовала. Напевала какую-то мелодию, растирала тело большущей мочалкой и, набрав полный ковшик чистой воды, выливала на себя и фыркала от удовольствия. Опять лежала и опять фыркала.
Спустя какое-то время, в полудреме, она услышала несвойственный станичной жизни шелест. Сон улетучился моментально.
Ополоснувшись, она вылезла из ванны, ощущая легкую дрожь в ногах, накинула махровое полотенце на бедра и, выглянув за дверь, ужаснулась:
- Легковая!?
Перед глазами выплыли картины, происходящие в момент посещения кредиторов. Картины художественного фильма менялись так часто, что и рассмотреть-то их как следует, не удавалось. Так только - мысленно: утюг, иголки, что ещё могут выдумать поганцы? Сколько разных ухищрений применялось при выколачивании? Примером – боевики с криминальными разборками и прочее чтиво, поглощающее народом как наркотик.
- Ах ты ж, мать честная, - вырвалось само собой.
Ноги обмякли, и она присела.
- Через огород? Далеко ли убежишь? Проблемы решать всё равно придется, а Федька – ломоть отрезанный, долго не протянет. Моё время настало.
Поставив машину на лужайке, Анатолий дернул калитку, она тихо отворилась, не издав привычного звука. Собаки не было. Поднять переполох некому. Слышно было, как работал телевизор. На подоконнике, растянувшись во всю длину, дремал сиамский кот. Больше никого.
- Странно, - подумал Анатолий. - Куда могли пойти? Раз всё открыто - подожду. Где-то близко…
Ему не раз приходила мысль, чтобы все дела на заправке перешли в руки Элеоноры. Всё-таки привлекательная особа и всё прочее, а другое – с женщиной разговор идет по-другому. Деловая хватка. Пару мужиков для охраны, и будет полный порядок. Не каждый сунется. Стратегия теневого бизнеса, так сказать. Прежние «калачи» зачерствели, надо менять…
Выйдя из шокового состояния, Элеонора накинула воздушный халатик и, не застегивая на верхние пуговицы, распахнула дверь.
- О! Кто это к нам пожаловал!? – как бы удивилась она. - Небось, деньги кончились? Поживиться, или как?
- Ну что вы, Элеонора Павловна, за кого меня принимаете? Разве я давал вам повод так думать обо мне?
- А вы все на один манер. Не денег, значит, бабу... на свежатину потянуло?
- Ого! Кажется, это называется – брать быка за рога. Это по-деловому, мне нравится.
Заманчивое предложение, - сказал Анатолий, откровенно рассматривая соблазняющие места.
- Нахал… смотри, чтоб глаза не выпали, - предупредила она без особой злобы, а он продолжал рассматривать оттопыренные груди, налитые здоровьем, не менее привлекательные ноги с чуть-чуть заметным неприкрытым треугольником, что заставило невольно прикоснуться до сиреневого халатика, колыхающегося невесомым облачком вокруг небесного создания. Он и так не закрывал интимные места, только придавал всему более сексуальный вид, который с ног валил любого, независимо от мускулов.
- Ну вот, я же говорила, - опустив глаза, тихим шепотом сказала она. – Мужики все такие.
- О, господи, ты сам виновен, - простонал Анатолий и, обняв её за тонкую талию, притянул к себе. – Я приехал не за этим.
Она обмякла в его объятиях. Не сопротивляясь и не протестуя, подставила губы и закрыла глаза. Его пальцы скользнули по округлостям груди. Тело было жарким, не совсем ещё остывшим после бани, и влажные губы сводили с ума обоих.
- Подожди, - чуть отдышавшись, шепнула она. - Вот, возьми.
В его ладони появился маленький пакет.
- Надень, а то я не смогу...
Секунду поколебавшись, он рванул упаковку. Скользкий ужик выскочил наружу. Его пальцы успели подхватить его и коснулись пушистого начала. Дыхание перехватило как после нокаута. В уши ворвался щекочущий шепот:
- Давай я сама…
Её прикосновение окончательно ошеломили его. Он толкнул её, отчего она упала на диван. Анатолий сел рядом, и какое-то время любовался её бархатистым телом, бормотал несуразные слова.
- А ты наглый! – съязвила Элеонора, - смотри, как задышал, а? – и рассмеялась.
- Ты это, того, - стиснул он сверкающее колено.
Элеонора поняла его по-своему, и закинула одну ногу на спинку дивана, а другой осталась на полу. Рука потянулась, сдавила упругое тело. Она, тихо ахнула и, задвигалась в радостном ритме.
- Никому тебя не отдам! – шептала она, - ты мой, мой…, - вздрагивала телом от сильных толчков, старалась ближе прижаться к нему: Мой, мой, мой…
Теплые руки блуждали по телу, разлетались в разные стороны, как пара голубей, садились на спину - клевали, клевали и вновь разлетались в свободном парении. В конце концов, раскинулись ладонями вниз, зажали полумокрую простыню в кулак и, затихли.
Диван стонал от будничной заботы, возвращая их на грешную Землю. Так редко приходилось ему чувствовать на себе их тела, когда оба, не заметив ничего постыдного, стонали вместе с ним – не от боли, уткнувшись в подушку, а от радости – маленькой и обоюдной.
Упираясь руками, Анатолий поднялся над ней, не в силах удержаться, и обессиленный упал рядом. Тело всё ещё содрогалось от легких толчков. Она лежала какое-то время тихо, боясь нарушить его ритм, который дрожью остался внутри. Потом повернулась набок, обняла его и прижалась лицом к груди.
- Вот уж поистине мир наш огромный, - произнес он, судорожно глотая слюну. - Хоть на миг, а ощутил бесконечность вселенной. – И, проведя своим пальцем по её увлажненным губам, шепнул: Ты меня околдовала.
- Хочешь, ещё раз отправлю туда же? – приподняв голову, спросила она и, не дожидаясь ответа, скользнула губами по телу, опускаясь: всё ниже и ниже…
На какое-то время он опять испытал бесконечности бездны, а она, почувствовав превосходство и власть, блуждала по могучему телу как первопроходец. Он постанывал, кусая иссохшие губы, крутился, пытаясь вырваться из чар своей партнерши. В конце концов, не выдержав блудливых испытаний, подмял её под себя и уперся колотушкой в самый низ живота.
Бёдра быстро загнали пещерного змея на место.
Как опытный спелеолог, он двинулся в путь, придерживая резиновый пузырь, висевший на боку. Процедура нехитрая, но долгая. Погружаясь, почувствовал бурление кромешного ада. Мощный поток сжатого воздуха рвался наружу. Неловкими прыжками он стал перемещаться по узкому коридору. Пузырь шлепал по стенкам лабиринта, пока змей не достиг самой низкой точки пещеры.
Помещение оказалось уютным и теплым, но столь маленьким, что развернуться было негде и, набрав опытных образцов, змей карабкался наружу. Обратный путь был более долгим. Соскальзывая, с маленьких уступов, он падал и падал, бесконечно на дно, пока вовсе не выбился из сил. Служба спасения подоспела вовремя.
Подъехав к дому, Фёдор заметил шикарную машину, но значения не придал.
- Мало ли кому... да что из этого?
Не спеша, он открыл калитку, недавно сделанную соседом-сварщиком, прошелся хозяйским взглядом по двору и поднялся на крыльцо. Шаги были так звонки, что казалось, их слышит весь мир. Перед дверью застыл в ожидании, надеясь, что сейчас распахнется дверь и ему навстречу выйдет Элеонора, но её не было.
Федор заглянул в окно, приложив козырьком ладонь. В уютной комнате стояла широкая кровать, покрытая белым одеялом, на окнах висели занавески, колыхавшиеся от вечернего ветра. Кот, беззаботно прищурившись, спал на окне. В отражении стекол метался петух со своей саблей наперевес. «Счастливчик, - подумалось Федору, - сколько их, и все тут, около него».
Впервые, за несколько дней, он ощутил дьявольскую усталость. Сегодня ему повезло как никогда. Во-первых, он заключил соглашение, и до конца года его не будут торопить с отдачей долгов. Это решение приняли из-за того, что внедрившаяся компания Лукойл подбирала брошенных одиночек под своё крыло и они, относительно других, стали дышать свободней. Кроме того, на нефтяном рынке продолжалась возня беспредела. Контроль над неосвоенными территориями переходил из рук в руки. Маячили Юкос и ТНК. Атлас развалился, и медленно, как прозрачная жидкость перетекал незаметно в Москву.
Сегодня Фёдор высказал мысль о покровительствах Лукойла своим кредиторам. Они его поняли. К тому же был такой наплыв клиентов, что дохнуть было некогда. Федор подумывал взять себе помощника, а лучше - двух. Дел невпроворот: поездки в поисках сырья, разговоры с налоговой службой… да мало ли забот.
- Закрутилось колесо, мать твою. Не было печали, так Борис Николаевич подкинул.
Войдя в дом, он не сразу понял, что происходит, а вернее не хотел понять. В его сознании крутились кадры незатейливого фильма, где так старательно разжевывали нам, что будто мы из каменного века, что мы не знаем многое, не можем.
- Но это ж там, а здесь совсем другое.
На диване прыгали два взрослых человека. Их тени колыхались как от ветра – сходились – расходились и вновь, пытались стать трепещущей вуалью - и вдруг затихли от безветрия, осели. Шторы продолжали биться в диком танце, их это не касалось. Они свободные, и ветер их ласкал своей наивной свежестью, и будет так ласкать в любовной связке долго-долго, и танец будет долгим, бесконечным.
- Что это значит? – тихо спросил Фёдор.
Небольшое замешательство придало картине неописуемый колорит. Классическая сцена была почти у высшей точки, но это позже, а сейчас, он видел взгляды загнанного зверя. Конечно, он узнал и второго - это был Калюжный Анатолий. По местным меркам деловой человек, водивший знакомства с нужными людьми, за что и слыл увёртливым и хитрым. Иногда по-барски помогал кому-нибудь выпутаться из рук правосудия, но тоже бескорыстия чурался. Был, что-то вроде доверенного лица. Своё превосходство показывал с целью увеличения зависимых и преданных ему людей.
- Что происходит, черт вас подери? – повторил Фёдор. В его сознание вплелись давно прочитанные книги. Сюжеты мелькали один за другим, чередуя самые яркие и менее значимые, и вот один, столь ярко выделялся, что он его запомнил не напрасно.
В юго-восточной Африке, на землях Свазиленда, когда вождем был Чака Зулу, отмечали праздник топора. По окончании удачных походов, солдаты награждались женщинами. Их количество равнялось героизму. Каждый выбирал себе женщину сам. Кто одну, кто несколько – каждому по силе. Никто за них не дрался, не соперничал. Просто не было времени.
Кутили вместе в обществе прекрасном.
И каждый знал, что день равнялся году.
Поэтому и тратили напрасно,
мечтая вновь продлить себе охоту.
«Охоту на волков».
Не зная, кто есть кто.
Не чувствуя, как волосы белеют,
когда ухмылка в образе волков,
оскалится: Посмеют - не посмеют!?
Какой наивный. С виду – не дурак.
Любовь, конечно, многих порешила.
Любовь, она ж того - за просто так,
а он хотел с изнанки, как шиншилла…
В лучах заходящего солнца блеснуло лезвие топора. Федор двинулся на обидчика с полной решимостью размозжить ему голову. Анатолий в нерешительности натягивал брюки. «Что делать? – думал он, - что делать? Бежать в окно? Смеяться будут. Сам себя уважать пере-стану. Тем более…»
Он провел рукой по кобуре, газовый пистолет на месте, он носил его всегда и везде. Какая никакая, а защита, да и не каждый поймёт, а психологически подействует.
- Федя!
Фёдор знал его хорошо, поэтому, не подходя, метнул в него грозным оружием и в два прыжка оседлал его сверху.
Такого поворота Анатолий не ожидал, лишь яркая вспышка вернула его к реальности. Деревянная ручка, как мощный кулак, ловко саданула его по нижней челюсти. Хруст собственных зубов он услышал впервые. Боли не было.
Выплёвывая белые осколки себе в ладонь, Анатолий качнулся, и со всего маху ударил Фёдора в лицо костлявым кулаком. Кровавые брызги разлетелись по комнате. Костяшки заныли. Тряся рукой, он пытался расстегнуть кобуру, и опять, получив очередную зуботычину, отлетел на пол.
И стала вдруг зловещей тишина,
лишь звон стоял далекого литавра,
и храп коней, и крики воронья,
ведущих поиски чего-нибудь на завтрак…
Стало не по себе. «Будто бы оглох», - носилось в голове. Они обменивались ударами, отскакивая друг от друга, и вновь, переведя дух, сходились как петухи, размахивая крыльями. Потом, Федор увидел, как в руках Анатолия сверкнула вороненая сталь…
- Ах ты ж, гнилушка облезлая, до смерти!? – заорал Фёдор, бросаясь вперед. – Ну, тогда…
В комнате раздался глухой выстрел. Фёдор сел на корточки, не добежав до противника пару шагов, и ухватился за голову. Тишину разрезал душераздирающий крик Элеоноры:
- Убил!!! Господи, ты ж убил его! Ирод проклятый, - скулила она, припав к сидящему на полу Фёдору. - Убил! Господи, убил…
- Оклемаесса, - оскалившись полупустым ртом, зашипел Анатолий, хлопнул дверью и выскочил из дома. Одним прыжком достиг ни в чём не повинную машину, рванул ручку на себя и сел.
- Ну, если что, - вырвался клёкот, - я ж тебя…
Элеонора ошеломлённо, не веря своим ушам, смотрела ему вслед.
- А ты просто глупая гусыня, не можешь понять, кого отвергаешь! – крикнул он в сторону Элеоноры. - Но теперь всё, я сыт по горло!
Ещё долго слышались проклятья. Долго можно было записывать русскую речь, которой, в общем-то, казалось бы, и нет.
Как назло мотор не заводился. Стартер всхлипывал, цепляясь за уступы, хрипел, сопел и кашлял как простуженный.
Элеонора в ужасе обхватила голову руками и присела около Фёдора на корточки. Небольшой пробел в памяти заставил её перебрать каждую минуту вечернего одиночества. Она знала, что другого мужчину ей судьба не предоставит, да и молодость уже не первой свежести – за тридцать. По этой причине она стала причитать ещё сильнее.
- Федя! Федюшка!… - истерично кричала она.
- Родненький, ну что ж ты так? Федюшка…
Надышавшись газов, или от переизбытка чувств, она вытянулась рядом. Сквозь далекое пространство, надрываясь, кричала Тату в своём коротеньком ремиксе: «Я сошла с ума, я сошла с ума», - слышалось, как будто с того света, или действительно оно так и есть, думала Элеонора. В крайнем случае, голова отказывалась рассуждать. - Что произошло? Кажется… ах, боже мой, опять мне кажется…
Через несколько минут она с трудом открыла помутневшие глаза, подняла тяжелую голову и долго, рассматривая комнату, не могла понять, где находится, и что произошло.
Над головой, как далекая звезда или движущийся навстречу НЛО, висел хрустальный светильник. Хрустальным он никогда и не был. Издалека конечно выглядел шикарно, и в сельской местности могли себе позволить… впрочем, здесь было всё, сплошь и рядом - одни подделки, даже брак казался ей поддельным. Не пил, вот и ухватилась, дура. А могла ведь ездить в тучном «Мерседесе», на худой конец сиреневой «девятке», но не в старой мыльнице, давно отслужившей свой срок.
Вспомнив, как Анатолий сказал «оклемаесса», она рассмеялась: Ну, Федька! Ну, зубодёр! Вот смеху-то. Скажи кому, на смех подымут. Король заправок!? В зубы!? Не поверю…
Рядом, съёжившись бесчувственным калачиком, спал, похрапывая, Федька, её муж, Фёдор Иванович Козельский, инженер по образованию, предприниматель по нужде, хотя инженерной деятельностью не занимался никогда, перестройка помешала. В конечном итоге занялся нефтяным бизнесом. Построил заправку. По натуре он был новатором, но и к старому относился с трепетом и уважением.
Недавно, при последней уборке, Элеонора выбросила логарифмическую линейку и старый калькулятор, который включался в электросеть.
- У других уже компьютеры, а ты всё держишься…, - выразила своё недовольство Элеонора.
- Зачем он тебе? – улыбаясь, спросил Федор. – Ты же в нем, как наш петух в политике.
- Научусь! Была бы дура, то и ты б не разглядел, а то ить полюбил. Или нет? – прищурилась она. - Не боги горшки разукрашивали, а горшки богов.
- Ну-ну, махнул он головой, не боги, говоришь? Куплю я тебе компьютер, куплю, а что делать-то будешь!?
- А хоть бы и играться!
- В покер, что ли, на раздевание? - хохотнул Федор Иванович. – Эх, Леонора… хоть бы в «Валентину» устроилась, сколько женщин там работает, веселее было бы. Дело нужно найти по душе, а ты маешься…
- Зачем брал, если обработать не можешь? – сверкнула она слезой. – Упрекнул, что дома сижу, а мясо чьё жрёшь-то!? А молоко!? Сам ни разу не косил, всё приходится просить, а мужики, сам знаешь…
- Да чего я буду спину гнуть-то, - огрызнулся Фёдор. Столько накуплю, закатывать не успе-ешь.
- А свежего?
- На кой оно мне свежее, я тебе готовое каждый день привожу, разогревай только.
- Сам его ешь - вонючее.
Федор не стал ей доказывать правоту сегодняшнего дня и, не выдержав легкомысленной перепалки, выскочил на улицу. Сел в обшарпанный от времени «Москвич», включил зажигание. Двигатель не запускался, а дёргался в мучительных судорогах. В конце концов, фыркнул несколько раз и заработал без перебоев. Фёдор Иванович включил скорость и тут же скрылся за ухабами дорог.
Внутри Элеоноры долго ещё бурлила энергия.
- Ах, будь бы ты неладен, а могли бы быть счастливыми, могли. Проклятье, явное проклятье!
Она открыла глаза. Люстра качалась из стороны в сторону, готовая упасть ей прямо на голову.
- Землетрясение? Ах, чтоб тебя…
Это ощущение не исчезало, а закреплялось в памяти скуластым эмбрионом, сверлило душу, извивалось как змея, пытаясь прятаться в расщелинах сознанья. Где-то эхом прокатилась барабанная дробь. Что-то ухнуло, по-над речкой. Она пыталась подняться, но руки не подчинялись. Тяжелый свинец ощущался везде. Она поняла, что всё-таки был взрыв. «Конечно террористы, отчего так явно тянет гарью?»
Кто-то вытаскивал из-под обломков изуродованные тела. «Террористы… а может, всё-таки, разрушился весь мир, и я на миг представить не могу, что умерла уже. А может, умираю? Почему не вытаскивают? Почему? Дышать… трудно дышать: грудь, словно в тисках».
«Ах, что со мной? Так мутно на душе.
Так боязно и скверно, не от мыслей,
летящих вороном в темнеющую даль.
Напрасно ль тело содрогалось от ударов,
ударов чувственных, несущих изнутри
такое счастье?! Кто бы мог подумать,
что чувства распознаются и мысли
осколками вонзятся прямо в грудь.
Но я же не о том. К чему, скажи, мне это:
сидеть и дёргаться от стуков по стеклу,
и каждый раз, волнуясь от запретов,
оттачивать предчувствие и слух?
Сказал ты - «новости»?
А что со мною стало?
Я чувствую удушливый озноб.
Я чувствую, что воздуху мне мало,
И лёгким бисером покрылся белый лоб.
Скажи мне – почему так явно пахнет гарью?
Мне кажется, что я уже мертва,
Что зря зову спасать святую Дарью,
К тому ж опять в сознании провал».
Проход, подземка, люди кровяные…
Бетон рассыпанный, стальные рёбра свесив,
решительно хватается и держит…
«Прости меня, за что их окровавил?» -
спросила господа. На что ОН ей ответил:
«Грядёт столетие, и дело не во мне.
Безбожникам достаточно ли слова?
Я, знаешь ли, удерживаю гнев,
а как спасти вас от проклятия людского?»
«Но, чтобы он», - привстала Леонора,
- «понял меня, я б тоже поняла,
а так, пойми: зачем терзать мне душу?
Я силилась, ты видел это, слушал,
и всё-таки меня не удержал!?»
«Кому бы знать?..»
«Сейчас я поминаю:
за что его нахалом назвала.
Я слышала, как он шептал мне: Лиза.
Его подругу звали Лизаветой,
но я же Леонора…»
Она лежала – плакала от горя,
Что люди умирают на глазах,
Что диктор торопился, тараторя,
Печально растворяясь в голосах.
А там, на площади, сверкали языки,
Выскакивали, прячась в чёрном дыме,
И видеть можно было с-под руки,
Как все вокруг ей стали вдруг родными.
Она плакала оттого, что умирали невинные люди, что чёрт попутал именно её, а не кого-нибудь другого. И всё-таки осадок не растворялся. Она плакала беззвучно, скорее всего, ей хотелось плакать. Состояние было непонятным. Плакала подсознательно. На самом деле, она лежала неподвижно и скулила. От ужаса глаза её расширились, на губах застыл неясный крик рвущийся изнутри. Его нельзя было услышать – он пытался вырваться.
Невидимые нити, разрываясь, слышались глухими и частыми взрывами в висках. Может, это гром, катаясь по небу, наводит на неё ужас, а может, всё-таки, террористы?
Поздний вечер продолжался.
Пошарив руками около себя, она наткнулась на что-то мягкое. Рука сама по себе отдёрнулась.
– Живой? – спросила Элеонора.
В доме было тихо, как на кладбище, лишь за окнами с истерикой кричало вороньё. Шел последний месяц лета. Жара стояла неимоверная, только к вечеру стало немного легче. Вечерние новости ворвались в дом как стая жеребцов. На втором канале вновь передавали информацию о теракте. Санитары носили окровавленные тела. Чёрный дым, вперемежку с красными языками, вырывался наружу. Площадь была оцеплена омоновцами. Бетонные глыбы, выставив оголенные прутья, перегородили выход, уменьшив, и так слишком узкий проход из подземки.
Пушкинская площадь скорбела об умерших.
Вдруг, всё это отступило на второй план. Тело потихоньку распрямилось. Неведомая сила исчезла. Она оторвала от груди прилипший подбородок и оглядела комнату: Фёдор спал. Посеревший экран телевизора поблескивал своей опустошенностью. В окна рвался настойчивый ветер, раздувая занавески: то в одну, то в другую сторону. Гром катался по не-бу уже вдалеке. Иногда появлялись вспышки уходящей грозы, но уже далеко. Она выглянула в окно: небольшой дождь освежил раскаленную землю, и дышать стало легче. Элеонора вдохнула свежий воздух полной грудью и, опьянев, чуть не упала. Голова закружилась в волнующем вихре. Занавески плясали перед глазами, умалчивая про секрет.
Взявшись за подоконник, она опустила голову, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Круговыми движениями пальцев тёрла виски, как бы распутывая сбившиеся в клубок мысли.
- Что же всё-таки с нами случилось? – не в состоянии вспомнить, шептала Элеонора. - Ощущение такое, будто б я была на самом деле там…
Потом, подошла к Фёдору, коснулась кончиками пальцев огрубелой щетины.
- Тёплая.
Он махнул рукой, отпугивая мух.
- Спит, - сказала она сквозь слёзы. - Накрутился за день, утром опять… - обняла его и поцеловала: Я ж люблю тебя, глупенький, люблю…
Он поднялся, озираясь, ничего не понимаю-щими глазами. - Ты чего это, а? - Его вид говорил: ничего не произошло, ни о чём не спрашивай, и тут - Элеонора поняла, что ей предоставили право решать: Быть как Гамлету, иль биться Дэздэмоной.
- Полегчало? – спросила она по-матерински.
- Не-а, - мотнул головой Фёдор.
- Ну, ты даёшь, неужто всю память отшибло?
Не отвечая на вопрос, он притянул её к себе. Она затаила дыхание, не в силах распознать его нехитрых намерений. Сердце рванулось наружу, а он обнимал её и шептал, что безумно, мол, любит, что не может по-другому. Ей казалось, что всё он давно уже знает, и хочет, как кот насладиться обыденной смертью, а если не знает? «Ну, как же я раньше, конечно не знает. Нужно постараться, чтоб забыл, чтоб вообще об этом не думал. Отелло? Ну его к лешим. Время было другим, романтичным. А нам что, романтика недоступна? Мы что, очерствели?».
Робко возражая, она старалась подавить слепой страх, нахлынувший на неё при мысли о том, что придется оправдываться. Пыталась от-толкнуть его.
- Федь, ну что ты, Федя…
Звериная хватка Фёдора пугала её, и в то же время давала надежду на то, что всё обойдётся, что может быть и в самом деле любит и готов её простить.
В потаённых отсеках памяти ворочалось сомнение. - А, будь что будет!
Трясущейся рукой она тянула за халат, чтоб можно было снять его как шкуру… да, тот халат, сиреневый, прозрачный. Сейчас он был каким-то прегрешеньем, но был всегда, с тех пор как подарили. Когда и кем? Да мало ли… неважно. Он был всегда пособником свершений.
Сегодня Фёдор был, как десять лет назад. Его рука блуждала вдоль по телу, ища любви. Скользила по ложбине, касалась кончиков колышущей груди, и тут же исчезала, возвращалась, скользила к бёдрам, прикасаясь к пояснице, скользила между… и горячее дыханье… Он снова возбуждал и возбуждался. И плоть росла, и рос к ней интерес.
Он был юнцом, который торопился, которому господь послал кусочек сыру.
- А ты ленивец, - задыхалась Леонора, - вот так бы спал, к тому же на полу, не сняв с себя рубашку и штаны. - Она дёрнулась, помочь ему, но полураскрытая молния расползлась, и вновь его орудие выглядывало по-воровски, как будто бы не дома, а где-то в скверике, скрываясь от прохожих.
- Надо хитрить, надо всё повернуть на игрище.
Прикусив губы, Элеонора помалкивала. Фёдор искал место, чтоб успеть до петухов, чтоб только бы она не передумала. А ей-то что, ей этого и надо. Вывернув тёплое место, она прижалась к нему своим телом. Шелест губ придал ему силы.
Игра настолько поглотила их, что думать о чём-то другом не хотелось. Едва отдышавшись, он снова овладел ею, но, уже не торопясь, как говорится, в шею не гнали. С чувством, с толком…
Голод проходил.
Насытившись, Фёдор лежал на спине и шлёпал губами о чем-то непонятном. Элеонора лежала рядом, боясь отпугнуть вернувшуюся радость, боясь почувствовать, что это лишь мираж, который приходил не часто и нежданно.
А между тем совсем уж рассвело, и надо было собираться на работу. Петух кричал,
наверное, десятый, а может быть и больше раз. Водил своих красавиц по двору, кормил их червячками. Пастух играл весёлые страданья.
Они лежали, всматриваясь в потолок, и каждый думал о своём, о потаённом. О том, что мало ли на свете кривотолков? Бери от жизни всё, что можно унести. Баланс – кто с кем? Уныло, несолидно. Такая жизнь…
- Федь, а ты гигант.
Он повернулся. Часы пробили «шесть».
- Пора, однако, - зевая, произнес Фёдор. - Брюки поищи, а то замок того, перешивать надо, - присматриваясь к мокрым пятнам, сказал он.
- В шкафу возьми, а я поджарю яйца. Тебе одних, или смешать омлетом?
- Одних, одних.
- Четыре хватит?
- Хватит.
Элеонора заметила, что разговор принял обыденное русло. Она села перед ним, наблюдая, с каким аппетитом он ел глазунью по-селянски, с каким усердием вымакивал жирные крошки со сковороды, и совсем успо-коилась.
- Лен, приготовь мешок, а то у меня полный багажник арбузов, - махнул головой Фёдор. - Ребята привезли. Астраханские.
Элеонора достала крапивный мешок и, показывая Фёдору, спросила:
- Такой пойдет!?
- Пойдет, пойдет. Давай сюда скорее.
Он открыл багажник.
- Ого! – всплеснула она руками.
- В подвал положу, не пропадут.
Она смотрела на него, и в какой уже раз удивлялась его спокойствию.
- Федь, ты прости меня, - начала было оправдываться Элеонора, - зла не держи...
- Ты о чем это? – непонимающим тоном спросил Фёдор, потом махнул рукой: Ладно тебе. Я забыл уже. Я ж люблю тебя, Ленушка. Разве ты ещё не поняла? Разве ж я ни разу не доказывал?
Она обняла его и поцеловала. Он взял мешок и понес в дом. Элеонора бежала впереди, открывая калитку и придерживая её, чтоб не мешала протиснуться с мешком. Подвал открыть не смогла. Фёдор поставил мешок, отстраняя её:
- Дай-ка я сам.
Она отошла. Фёдор, ловким движением подцепил крайнюю доску, откинул крышку и посмотрел на Леонору. В душе невольно потя-нуло холодком.
- Слезай, подам, - махнул он головой.
- Федь, ты чего удумал-то? А? Федя!
Ей показалось, что стоит опуститься, как люк закроется. Она больно прикусила нижнюю губу, чтоб не закричать, потом, глубоко вздохнув, приготовилась ко всему, и всё-таки, смотрела на него широко открытыми глазами.
- Ладно, я сам, - спохватился Фёдор. - По лестнице с мешком слезать-то не удобно. Не картошка ведь, высыпать нельзя, - как бы оправдываясь, говорил он, потом включил свет и спустился вниз.
- Давай, - выставляя руки, крикнул он Элеоноре.
Элеонора дрожащими руками взяла мешок, хотела приподнять его, но что-то так кольнуло ниже живота, что сразу показалось, будто ёж залез, сидит между ногами.
От острой боли она села на колени. Потом, превозмогая обжигающую боль, собрала все силы и еле-еле смогла подать его на вытянутые руки Фёдора. Он высыпал арбузы на сколоченную из досок загородку и вылез. Элеонора сидела вся белая как стенка.
- Ты чего это, а? – спросил её Фёдор.
- Не знаю, - скривилась она. – Может быть…
Объяснять значение последних слов не надо было, он и так всё понял, не мальчишка. Взял её на руки и понёс. Уложив на диван, присел рядом.
- Может врача?..
- Нет, нет - пройдет. Сейчас пройдет, - держась за низ живота, и прикусив губу, с трудом произнесла она. – Бывает так…
Фёдор увидел, как тонкая струйка алой жидкости скатилась на халат. Думать некогда. Он сгрёб её и, открывая двери ногой, что было сил, помчался к машине. Усадив Элеонору на переднее сиденье, лихорадочно пытался вставить ключ зажигания, но трясущаяся рука не слушалась его.
Наконец-то, прокашлявшись, двигатель заработал нормально. Опустив глаза, Фёдор увидел, как чёрная лужа расплывается у ног его жены. Осознав это, он рванул машину с места так, что сгорбившаяся фигура Элеоноры откинулась назад и надолго прилипла к спинке сиденья.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2012/02/25/2093