Мы по справедливости гнушаемся поступком Иуды,
и по суду истины он скорее увеличил,
чем искупил преступление своего злодейского предательства тем,
что удавился: потому что, отчаиваясь в Божьем милосердии,
он в чувстве пагубного раскаяния не оставил себе
никакого места для спасительного покаяния.
Аврелий Августин
Часы предательски отсчитывали последний час – час до расплаты. Я наказывал себя за то, что так беззаконно был обделен справедливостью правосудия этого грешного мира. Увы, он так и не сумел уличить меня во всех тех преступлениях «против…», против себя, совести, милосердия.
Часовой механизм, словно палач, занесший лезвие топора над своей жертвой, ожидая, вдыхал эти 60 минут истерического мыслеизлияния живого трупа, оставшегося наедине с самим собой в этих чертовых четырех стенах своего дома, который стал ему вместо тюремного заключения, и которому, после того как каждая шестеренка остановит свое движение в роковой момент правосудия, предстоял стать ему и гробом и могилой одновременно.
Медлить я уже не мог, я гнал все мысли, способствующие самооправданию, ибо будучи принципиальным, я не мог пойти на сделку с самим собой, со своей совестью, которая, собственно говоря, и привела меня на этот эшафот самоприговора. Я мысленно представил самосуду всех участников этого процесса: судья - строгий и беспристрастный, безжалостный в принятии решений (казнить или миловать), человек – Я, Прокурор – коварный, хитрый, не остановится ни перед чем в попытке доказать всем, что он прав – Я. Коллегия присяжных заседателей: № 1 - Старик – вдовец, воспитывает внука-сироту (оба родителя погибли по вине пьяного водителя, сумевшего уйти от закона, купив его). № 2 - Продавец магазина – мать одиночка, вынужденная работать днями и ночами, чтобы прокормить себя и сына, и поставить его на ноги, лишившаяся работы по причине холодного нрава своего хозяина (в кассе оказалась приличная недостача, не по ее вине (сменщица), но хозяин не желал выслушивать оправдания, действовал по принципу: твоя смена – ты и в ответе, «не нравится – проваливай, таких как ты у меня десятки в очереди»). № 3 -Парень – не дождавшийся своей очереди в больнице на донорское сердце, скончавшийся в больнице по вине очередного «блатного», влезшего в эту живую очередь на право жить. № 4 - Мужчина – примерный семьянин, любящий отец и муж, получивший 5 лет тюремного заключения по подставному делу и вынужденный «мотать срок» за того самого пьяного водителя, разрушившего две жизни ни в чем не повинных людей. № 5 - Наркоман – парень, «севший» на иглу, косвенно имеющий отношение к делу (часть дохода («черного нала») обвиняемого имело отношение к наркобизнесу, лично он этим не занимался, но прикрывал деяния наркобаронов, имея преступные связи с госструктурами). № 6 – Директор завода – честный бизнесмен, законопослушный гражданин, лишившийся своего бизнеса, спившийся от отчаяния (отказался продать завод обвиняемому. Путем давления и запугивания был вынужден пойти на сделку с подсудимым, в результате которой был объявлен банкротом). № 7 – Женщина – счастливая мать, в результате благотворительной компании обвиняемого получила приличную сумму на лечение своей дочери в дорогостоящей клинике, спасшей жизнь ее ребенку (подобные акции милосердия делали подсудимого добродетелем и меценатом в глазах общественности). № 8 - Бомж – человек, лишившийся жилья в результате махинаций обвиняемого с недвижимостью. № 9 – Мать-одиночка – бывшая жена обвиняемого, вынужденная уехать из страны, брошенная мужем в момент беременности («ребенок помешает моей карьере, ты должна сделать аборт» - выписка из материалов (памяти) дела). № 10 – Мальчик – заигравшийся с мячом, ребенок, не заметивший как оказался на проезжей части был сбит очередным пьяным водителем (подсудимый оказался случайно поблизости. Лично отвез мальчика в больницу, оплатил все лечение. Мальчик полностью здоров. Подсудимый и по сей день продолжает помогать мальчику: устроил в хорошую школу, подарил компьютер и т.д. (пожалуй, единственный его искренний акт милосердия. Мотивация поступка: вина перед своим сыном, лишенного отцовской ласки)). № 11 – Старушка – одинокая женщина, из близких имевшая только кота по кличке Снежок, но потерявшая своего любимца (материал из детства: обвиняемый был соседом, старушка постоянно делала замечания мальчику по поводу его плохого поведения. Мальчик затаил обиду и решил отомстить. Объектом мести был выбран кот Снежок – самое дорогое, что осталось у старушки). И наконец-то № 12 – Прохожая – облитая вся грязью из лужи все тем же пьяным водителем, сбившим родителей мальчика-сироты, оставшегося на попечении старика, лишивший детей отцов двух семей. (Девушка торопилась на свидание, но была вынуждена не придти (единственный приличный наряд оказался испачкан), не дождавшийся парень обиделся. Пара рассталась (парень оказался с характером). Обвиняемый вместо извинений «окатил» девушку из окна удаляющегося автомобиля злорадным смехом).
У меня был всего час, чтобы заслушать материалы обвинения – каждому по пять минут.
Эти шестьдесят минут превратились в пытку. Каждый из номеров в отведенное ему время просто молча смотрел на меня, и это было в тысячи раз хуже, если бы они осыпали меня словами обвинения причиненной им мной боли.
Все шестьдесят минут моя душа, словно пережила все то, что они были вынуждены прочувствовать и испытать в этой жизни. А они, все, эти двенадцать пар глаз продолжали сверлить меня, наказывая меня за то, чего не смог сделать справедливый суд этого мира, потому что я мог купить все. И я купил, и от этого их сверлящие взгляды наполнялись неистовой ненавистью и сожалением, да им было меня жалко, и эта жалость была худшим наказанием, нежели любой мирской приговор судебного процесса. Потому что величие обиженных состоит именно в том, что они умеют прощать, и этим самым обидчик становится жертвой собственных угрызений совести. Она точит тебя из нутри, давит, душит, не дает покоя, доводит до сумасшествия. Все эти шестьдесят минут я бился в молчаливой истерической агонии и нервно перебирал в руке патроны, словно монах перебирает четки, молясь Богу об отпущении грехов. В последние пять минут я вспомнил все, что я сделал в этой жизни. Не нашлось не единого оправдания тому, что могло бы меня помиловать, пожалуй, только, № 10! И тот был оправданием лишь того, как я обошелся с собственным сыном. И именно поэтому, не найдя не единого аргумента «За» я намеренно лишил себя адвоката, эта роль никогда не удавалась мне там, за стенами моего заключения – дома, превратившегося в место суда над самим собой.
На последней минуте я четко и жестко вставил патроны в обойму пистолета и поднес дуло к нервно пульсирующему виску. Я не молил о пощаде, я не просил прощения, ибо если я сам не мог себя простить, то и их прощения я не заслуживал.
Механизм, шестеренки, винтики, болтики в унисон моему бьющемуся, как у бешенного, загнанного хищником в угол зайцем, сердцу отсчитывали последние секунды. Я мысленно огласил за каждого обвинительный приговор:
- № 1: «Виновен»!
- № 2: «Виновен»!
- № 3: «Виновен»!
- № 4: «Виновен»!
- № 5: «Виновен»!
- № 6: «Виновен»!
- № 7: «Виновен»!
- № 8: «Виновен»!
- № 9: «Виновен»!
- № 10: «Виновен»!
- № 11: «Виновен»!
- № 12: «Виновен»!
Казалось бы номера 7 и 10 должны были бы, если не оправдать, то хотя бы воздержаться, но я не позволил им этого сделать, поскольку я искренне желал двенадцать тех самых «Виновен!». Эти те двенадцать «Виновен», которых я вспомнил, а сколько таких «Виновен» мог произнести рабочий, знакомый, сосед, нищий, которых я так или иначе обидел в этой жизни!?
Последним, буквально на последних трех секундах я в лице прокурора и судьи так же произнес: «Виновен!», подписав себе смертный приговор.
Часовой механизм остановился, наступила мертвая тишина, я зажмурил глаза так сильно, что под веками пульсирующие капилляры и сосуды отдавались болью. Я истерически жал на курок, но именно в этот момент часы вновь запустили свой механизм, я в истерике вновь и вновь жал на курок. Вновь и вновь – осечка, за осечкой.
Я в истерике перевернул стол, со всем, что на нем стояла, начал в удушающей панике рвать обои, резать ногтями кожаную мебель. Устав от собственного истерического припадка я бездыханным рухнул на пол. Сил предпринять что-либо еще больше не было. Лишь остатки моего еще не до конца помутневшего сознания вызвали слезы, я начал рыдать взахлеб, задыхаясь от сбившегося дыхания. Именно в этот момент я оказался окруженный всеми этими номерами, имен которых я даже и не знал. Они смотрели на меня, взгляд их уже не излучал ненависти, наоборот осталась лишь жалость и сожаление, и прощение, которого я не заслуживал. Все закончилось в тот момент, когда каждый из них по очереди, исчезая, произнес:
- № 1: «Прощен»!
- № 2: «Прощен»!
- № 3: «Прощен»!
- № 4: «Прощен»!
- № 5: «Прощен»!
- № 6: «Прощен»!
- № 7: «Прощен»!
- № 8: «Прощен»!
- № 9: «Прощен»!
- № 10: «Прощен»!
- № 11: «Прощен»!
- № 12: «Прощен»!
Молчали лишь судья и прокурор в моем лице. Они не могли понять, как такое можно простить! Но двенадцать против двух! Даже часы и пистолет простили меня и сыграли со мной злую шутку! Все закончилась комната налилась мертвой тишиной. Голоса исчезли. Я, продолжая лежать на полу, заснул. Стало легче…
Раскаяние никогда не приходит слишком рано,
потому что никому не дано знать,
когда будет слишком поздно.
Томас Фуллер