Поезд приходил в Москву на рассвете.
Валя не спала уже с полпятого - волновалась. Надо было хорошо выглядеть, настроиться, не растерять по тряской дороге обычный для неё кураж.
Она ехала в столицу с серьёзной миссией - попасть на приём к президенту фонда Русского народного искусства. За поддержкой. Дело в том, что в их Старом Осколе этот вопрос ну окончательно созрел. И перезрел. Народ хотел дышать культурным воздухом, творить новый мир (шла вторая половина девяностых), душа просила перформанса во всём... Но нужны были ресурсы - финансовые, материальные - под идею их обещали дать. По телевизору обещали, про фонд рассказывали, с энтузиазмом так, с подъемом.
Грех было не воспользоваться, ибо идея у старооскольцев уже родилась. Правда, несколько неопределенная, слегка размытая, но от этого не менее облачная и прекрасная. Идея заключалась в том, чтобы единым творческим коллективом, уже достаточно спевшимся на долгих, дымных и винных (чего скрывать?) посиделках в кухнях и мастерских, создать новый жанр - объединив драматургию и поэзию в лице местных литераторов, музыку - любую, можно и "фанеру", а также живопись. Можно и танец, пантомиму то бишь, пристегнуть. Валя и сама рисовала, даже поучилась у старенького иконописца немного, потом отчего-то рассорившись со строгим учителем, но это неважно. Короче, в Москву могла отправиться только она, Валентина. Или как ее часто звали, Красная шапочка – любила она красный беретик носить. Шёл он ей…
- Езжай, Валюха, тебя никакой волк не съест – подавится! - благословили коллеги по цеху. По искусству, значит.
Да ясно, чего там… Ведь кроме всяких прочих как женских, так и творческих достоинств, Валя имела подходящую для этого важного афронта горячую кровь, о чем свидетельствовала и фамилия её - Жарковая.
Сборы долгими не были: выбрать самый подходящий наряд - кофточку с низким вырезом и люрексом, туфли на двенадцатисантиметровых шпильках и короткую замшевую юбочку, кинуть всё это в в сумочку, добавив туда еще полиэтиленовый кулек с куском колбасы и булкой. Плюс – на всякий случай - чекушка водки. Всё! Главное - это горящий взор и устремленность. Перед Валиным напором и золотыми кудрями редко кто мог устоять... Но сейчас момент особый - дело в том, что президентом фонда был не кто иной, как сам Калугин! Народный, режиссер ведущего театра, любимец, душка и кумир миллионов. И это вызывало оторопь уже заранее.
Состав ткнулся лбом в невидимое глазу пристанище и замер.
Валя успела до этого откусить от булки с колбасой, плеснуть на круглые щеки воды из стакана (туалет уже закрыли, враги!) и выскочила в бледную пелену едва народившегося мартовского вторника. Глянув в бумажку с адресом, прошмыгнула по ледяному перрону, и вот уже ее красный беретик нырнул в метро – к центру, к Октябрьской. Пустынная Москва (дрыхнут москвичи-лентяюги!) не мешала ей сосредотачиваться на деталях своего архиважного плана. Ребята же послали, со всей своей бывшекомсомольской надеждой и футуристическим пылом!
Фонд занимал часть здоровенного солидного здания с мрамором и золотом, успев принять странный смешанный имидж записного буржуина, но в то же время не предателя заветов СССР. Запертые стеклянные двери не смутили Валентину – знаем, плавали! И девушка свернула в торец здания. Через десять минут уговоренный сторож запустил бедную замерзшую красную шапочку в стоптанных сапожках внутрь, в щедрое газпромовское тепло.
Внутренняя дежурная в униформе, пожилая добродушная тетка, сказала, что Калугин будет не раньше десяти. Так что у Вали был вагон времени для приведения себя в порядок и – фасада своего, и мыслей.
Надо составить убедительную речь – посоветовала она самой себе.
Расположилась в роскошной дамской комнате: «э, да тут можно всю нашу студию разместить!» Достала шмотки, каблуки, косметику и принялась за дело. Через полчаса ее было не узнать – шикарная особа в люрексе на высокой груди, с ярко-голубыми тенями на томных веках, в тонюсеньких чулочках на стройных ногах. Отпад, как выражалась секретарша Ахеджакова в любимом фильме.
Валя повертелась перед огромным зеркалом в холле и, присев на бархатную банкетку, приготовилась ждать великого артиста, чтобы броситься ему наперерез. Во всеоружии. Она даже начала набрасывать план речи.
Сколько уже? Красивучие часы над выходной дверью показывали полвосьмого. Так… Наверно, стоит перекусить. А можно и глоточек сделать – для храбрости и блеска глаз.
Валя зашла за колонны, найдя укромное местечко в рекреации, и развернула «тормозок». Отъев добрую половину булки и почти всю колбасу, аккуратно сложив назад очистки и запив завтрак парой добрых глотков беленькой, девушка согрелась и незаметно задремала прямо в глубоком кресле. Ей снился бывший муж-реставратор, конченый алкаш и две дочки-погодки, которых она на время отвезла к матери в деревню. Снилось, что кто-то очень хороший и ласковый, похожий на Калугина, реально предлагал ей пятьсот рублей за ее, Валины «Мальвы», писаные маслом там, во дворе маминого домика, прошлым летом…
Разбудила ее добрая дежурная – часа через два.
- Пришел, пришел, уже минут пятнадцать как! – возбужденно затрясла она за плечо разморенную Валентину.
Красная шапочка вскочила как ошпаренная, с яркой розовой полосой от ручки кресла на крепкой щёчке:
- Вот ёлки – пропустила! – звонко засокрушалась она.
- Ну ничего, беги наверх, кабинет сто четвертый, только постучись…
И Валя полетела - встрепенувшись и разминая на бегу затекшее тело. Цок-цок-цок – отстукивали ступени ее резвые ножки, и сердце отвечало им в такт.
Мы победим – уверенно-задорно пели они, все её члены, - даешь искусство в массы! Сон-то в руку, видать…
У кабинета ожидало несколько человек, кто-то узкоглазый и темнокожий стоял первым, притиснувшись к заветной двустворчатой двери.
Но артистичная, острая на язычок, Шапочка нашла аргументы, чтобы ее пустили первой: из глубинки, мол, через два часа поезд, миленькие, родненькие, позарез надо! – улыбчиво-заискивающе затарахтела она.
И вот он – царь и бог знаменитого театра, светило советской сцены и кинематографа, ставшее заодно благодетелем и пахарем подзаброшенной было в связи с реформами российской культурной нивы. Впрочем, не вот. Он – там, где-то далеко за длиннющим как стадион столом, посверкивающим под гигантской люстрой.
Сколько блеска! – Валя даже глаза прикрыла. И решила: ну значит, деньги тут точно выдают.
Однако ноги подкашивались и к столу не несли.
Калугин навстречу тоже не спешил. Почему-то. Он что-то писал, склонив лысоватую импозантную голову над бумагой. Но вскоре встал-таки, оказавшись маленького роста, зато в костюме, каких Валя никогда не видела, он был из другого мира. Швейно-галантерейного. И рубашка – ослепнуть можно… Галстук – в горошек, алый… Класс! Нет, и о чем она, дура, думает! Надо же поздороваться…
Но губы ссохлись, в горле першило - как будто она кактус проглотила. Эх, щас бы пару глоточков…
- Проходите, сударыня, я Вас слушаю – прозвучал красивый знакомый голос, эхом отдавшись под потолком огромного кабинета и замерев у сборчато-белоснежных оконных штор.
- Я-я-я… это, в общем…
Да, Красная шапочка из сказки гораздо раскованней беседовала с лесным волком. И куда только делась совсем недавняя Валина решимость?
- Хм… хм… - откашлялась
- Откуда Вы, прекрасная незнакомка, что привело Вас сюда? – Калугин слегка улыбался, в меру радушно, в меру иронично, вопросительно-недоуменно разводя руки в накрахмаленных манжетах.
Заученные жесты, но как хорош! – казалось, за Валю думал кто-то другой, существуюший параллельно ей и автоматически оценивающий сверху всю сцену.
- Ну ладно, я кажется, догадываюсь: вы из небольшого города, лучший представитель его культурного слоя, так скать? Угадал?
И Валя обрела наконец дар речи, путано начав объяснять про Старый Оскол, про то, что они хотят, что у нее есть газетка о молодых дарованиях их края…
- Замечательно, всё это замечательно. Молодец, что приехала! Надо, обязательно надо поддерживать провинцию! Для этого мы и создали наш фонд! – Калугин подошел ближе.
И Валя уже могла разглядеть вблизи четкие брови, яркий рот, выразительные, слегка навыкате глаза. А еще она увидела, что эти глаза оставались по-рыбьи холодными и совсем не совпадали со словами…
- Но у Вас должен быть проект, чтобы мы его рассмотрели, на комиссии...
Зазвонил телефон. Мобильный! Валя таких еще не видела.
- У Вас есть проект? – Калугин нетерпеливо повторил вопрос, так как Валя молчала, лихорадочно пытаясь определить, как же ей действовать с этим человеком. Или волком?… Для начала она кокетливо поправила локоны, лежавшие на плечах. Наверное, они помялись, пока она спала…
- Проект? – переспросила Красная шапочка, уцепившись за это красивое слово. Но что он хочет этим сказать? На что намекает?
- Ну да, проект, обоснование, смета, с подписью первых лиц... – Калугин уже не смотрел на Валю а скосил глаза на часы. Он словно кого-то ждал.
- А, проект! А как же! Есть, конечно, я щас… - и Валя собрав все силы, пошла ва-банк. Она послала великому актеру и будущему кормильцу одну из самых обворожительных улыбок, схватилась за сумку и стала шарить в ней обеими руками. Кровь прилила к ее лицу, к груди и прочим местам. Врешь, наши так не сдаются!
- Будьте любезны, поскорее - ко мне сейчас иностранцы должны прибыть, с дружеским, так скать...
Господи, у неё же есть план-набросок где-то на дне, она с утра писала, пункты... И газетка местная… Она ворошила содержимое сумки торопливо, боясь, что Калугин не станет ждать. Быстрей, быстрей… Ой, чтоб тебе… - прямо на блестящий стол из Валиной сумки вывалился кулек с остатками булки и объедками колбасы, которые и рассыпались по его безупречно гладкой поверхности. Запахло чесноком.
Шапочка еще успела заметить ужас в водянистых, расширившихся очах хозяина этого стола и кабинета. Дальнейшее она помнила плохо. Её завертела какая-то волна, бесшабашная и в то же время жутковатая.
- Ой, Вы только не волнуйтесь, я щас всё вытру, щас соберу…
Валя заметалась вдоль стола, смахивая крошки – почему их так много?! –и сдувая их прямо на костюм Калугина.
Он побагровел. А Шапочка, вмиг обежав вокруг стола с сумкой подмышкой продолжала свои попытки поухаживать и норовя смахнуть крошки уже с одежды президента. Он пятился, но она наступала.
Груди ее вздымались, и вся она пылала неугасимо, по-комсомольски.
Он судорожно отмахивался.
- А давайте выпьем? – вдруг осенило её, и она снова полезла в свою сумку, - за искусство?! А?! У вас тут есть стопочки?... - Шапочка воинственно-пылко надвигалась бюстом на волка-президента. Мужик он или нет в конце концов?!
Последнее, что видела Валя в этом дворцовом кабинете, были совершенно выпученные шарообразные глаза Калугина, а затем его быстро удаляющуюся к выходу покатую спину в костюме цвета морской волны… "Уберите от меня эту сумасшедшую!!!" - донеслось до ее затуманенного сознания.
Больше с президентом фонда она не встретилась.
Спустя полчаса, снова переодевшись в курточку с заячьим мехом, под сочувственные взгляды доброй дежурной Шапочка отправилась восвояси.
- Ну и х… с ним! С волчарой… - плюнула она на стерильно чистый мрамор коридора с вертушкой.
Она шла по проспекту злая и весёлая. Вспомнив физиономию Калугина и полы его пиджака с прилипшими крошками старооскольской булки, она вдруг начала неудержимо и заливисто хохотать, и ей было параллельно, что на неё оглядываются прохожие. Она давно так не смеялась.
А главное, у нее еще оставалось две трети чекушки! До поезда хватит...