Вернуться спустя три года снова к этому персонажу меня побудила одна читательница, которая своей рецензией напомнила о нём; и сон мне приснился, будто я потерял его в горах…
Исповедь
Рассказ
- Дедушка!
Полина сдирает с головы деда наушники.
- Это кто? Кто? Ты, Поля?
Звонкий голос внучки, сорокалетней Полины, Василий Иванович слышит и сквозь наушники.
Они живут втроём. Третий - это муж Полины Евгений. Сейчас он возится с машиной, пытаясь содрать с неё налипший с вечера и примёрзший за ночь снег. Разморозка стёкол у него займёт не меньше получаса, и Поля решает использовать это время на ревизию дедового стола. Если она не будет периодически этого делать, то в столе у деда точно заведутся тараканы.
Вопрос более, чем риторический. Старый хитрец создаёт себе фору.
Глаза Василия Ивановича подсели здорово, он не может ни читать, ни смотреть телевизор. Но боковым зрением он видит. Во время прогулок на улице дорогу ощупывает не только клюшкой. И совсем недавно отличил серую кошку от своей, чёрной.
Вот и теперь он определил, что внучка выдвигает ящики стола, и догадывается, что сейчас ему влетит.
Радиоприёмник был той ниточкой, что связывала старика с миром информации.
В сорок втором Василий Иванович был контужен взрывом немецкого снаряда, и оглох на левое ухо. Правое служит до сих пор, хотя с годами слух и этого уха ослаб. Для того, чтобы до деда дошли её слова, Поля кричала ему в правое ухо. Дед сердился и говорил, что слышит хорошо, и что нечего ему в ухо орать.
- А ты думал - кто? Ты кого-то ждёшь? Дедушка, к тебе кто-то приходит, когда нас нет дома?
- Ты, Полюшка? А? Что? Ты что-то сказала?
Женя оставил машину прогреваться, и вернулся в квартиру. Услышав диалог жены с дедом, спрогнозировал: сейчас она скажет, что для деда есть новость.
Полина полезла выгребать куски хлеба из дедового стола, и тот сейчас будет прикидываться дуриком. На это у Полины есть безотказное средство – возбудить любопытство Василия Ивановича. Тогда у него сразу появляется слух.
- Дедушка, у меня для тебя есть потрясающая новость!
- Какая новость, хорошая?
Ну вот, дед и «прокололся». А она сейчас скажет, что кончилась война.
- Хорошая новость, дедушка. Закончилась война!
После этого следует длинный диалог, повторяющийся каждый месяц. Поля отчитывает деда за то, что он прячет куски хлеба, сэкономленные во время обеда, а тот оправдывается, утверждая, что всего один кусочек отложил на вечер к чаю, не выбрасывать же, если от обеда остался.
Осенью Василию Ивановичу стукнуло девяносто семь лет. Большую часть дня он лежит, слушая радиоприёмник. Деда берегут от простуды и в плохую осенне-зимнюю погоду на улицу не выпускают. За эти месяцы он ослабевает в ногах, хотя по-прежнему одевается, обувается и стелит постель сам. Старый солдат сколько может, старается не быть обузой. Полина, в выходные дни, или придя домой после работы, заставляет деда походить по квартире. Дед соглашается, но утверждает, что он по нескольку раз в день, оставаясь один, обходит квартиру. В это плохо верится. Протопав минут десять по заставу Полины, он устаёт, жалуется на слабость и головокружение, и спешит к своим наушникам.
Женя иногда задумывался: почему эти люди, израненные и контуженные войной, доживают до ста лет, а «послевоенные», его ровесники и моложе уходят из жизни, не прожив и половины отведенного природой срока? Как будто и в самом деле сама Смерть, заглянув разок-другой к фронтовикам, в конце концов махнула на них рукой!
Нет-нет, не подумайте, что Женя желат смерти дедушке Полины. Старик довольно самодостаточен, да и усилия по уходу за ним окупаются сравнительно высокой пенсией фронтовика.
Иногда дед капризничает, и его можно понять. Ему недостаёт общения, хочется выговориться. Для Василия Ивановича, бывшего школьного учителя, одиночество просто невыносимо. Вечно деловые, Женя и Полина не баловали его разговорами.
Зато, когда приезжал родной сын Василия Ивановича - дядя Полины, или её сёстры и их дети, тогда дед отводил душу. Поля только пыталась переключить их внимание на себя:
- Дед, ты уже сто раз это рассказывал. Твои байки все знают наизусть!
Но тут деда уже не сбить. Он рассказывал не только случаи из своей жизни, но и то, что услышал недавно по радио. А слушать дед любил новости, всякие политические комментарии, а также литературные передачи и такие программы, в которых случается юмор и всяческие анекдоты. А то и сам присочинял байку про бодания украинских полииков.
Единственный инсульт дед пережил пятнадцать лет тому назад. Скорая приехала быстро, и вскоре фронтовик был на ногах.
Выходец из крестьян, Василий Иванович всегда с удовольствием работал в огороде, и в прежние нелёгкие годы в погребе были достаточные запасы своих овощей – картошки, свеклы, моркови, бочонки квашенной капусты и солёных огурцов, - всё это было делом его мозолистых рук. После инсульта Василия Ивановича уже не допускали к огороду, и это тоже действовало на него угнетающе.
Иногда он начинал рассуждения о смерти, но Полина их пресекала:
- Дедушка, у тебя что-нибудь болит?
- Ничего у меня не болит!
- Так чего ты опять заводишь?
- Ну как же. Все мои сверстники уже ушли. Да и Тамара с Галей заждались меня!
Дед был настолько убеждённым атеистом, что слышать подобное от него было уж слишком. Полины бабушка и мама умерли едва ли не в одночасье семь лет тому назад.
- Ага, дедушка, так ты признаёшь теперь, что они ждут тебя на том свете?
- Глупости. То к слову … никакого «того света» нету. Померли мои девочки, в земле лежат, а я всё топчу эту землю. Несправедливо это. Где ваш бог?
В первые годы после войны давала знать о себе контузия. Василий Иванович терял сознание и падал. Приступ обычно длился несколько минут, а его приближение Василий чувствовал за несколько секунд; успевал сойти с дороги и приготовиться к «отключке», если приступ заставал его на улице. Он называл такое заболевание «малой эпилепсией».
Через десяток лет после войны приступы прекратились окончательно. Василий Иванович объяснял это действием отвара пустырника, который, по совету какой-то деревенской колдуньи, ему готовила покойная ныне супруга.
Накануне своего дня рождения дед обычно паникует, говоря, что не доживёт. В эти дни у него появляются короткие приступы, то ли той старой малой эпилепсии, то ли просто сердечные.
Полина вызывает скорую, деда приводят в себя уколами, а врачи «скорой помощи» намекают, что к такому больному могли бы их и не беспокоить. Но проходит год-другой, а фронтовик всё живёт.
После отметин приступы прекращаются до следующего дня рождения.
Когда отпраздновали девяносто семь, сам Василий Иванович и вся родня проявляют заинтересованное любопытство, - дотянет ли он до ста?
В этот раз приступ продлился целый день. Дед стал бредить: то он проводит урок по ликбезу в какой-то деревне (вспомнил 30-е годы), то командует своим отделением на войне, то выступает на учительских собраниях.
Полина запаниковала и едва дедушка уснул, помчалась вызвать батюшку. Дед-то крещённый, так пусть исповедается...
С приходом священника Василий Иванович очнулся. Увидев попа, повеселел:
- Батюшка, наконец-то. Поленька, оставь нас, мы будем разговаривать!
Довольная Полина вышла в соседнюю комнату. Наконец-то дедушка остепенился. А она боялась, что он, придя в себя, будет ругаться.
Через полчаса Поля стала прислушиваться к разговору мужчин.
Это было ужасно.
Дед просто нашел свободные уши! И откуда он знает столько анекдотов про попов, да ещё таких похабных?
Поля подбежала к деду:
- Как тебе не стыдно? Дедушка, ты должен исповедаться, а ты что такое наговорил тут?
- А? Это ты, Полина? А? Что? Ты что-то сказала?
- Батюшка, извините нас! Это дедушка после приступа.
Раскрасневшийся поп, уже не чаявший избавиться от назойливого оратора, похоже был рад приходу хозяйки. Не от смеха ли после дедовых анекдотов он так раскраснелся? Он неспешно поднялся, пожал деду руку, промолвил:
- Ну, я пожалуй, пойду! Выздоравливай, Василий Иванович, с богом!
А дед не унимался:
- Рано, отче! Я вот хотел рассказать… Нам сейчас Полина по сто граммов принесёт! «Отец Онуфрий от огорчения отказался отобедать огурцом» - непонятно к чему выдал дед фразу, в которой все слова начинались на букву «о».
Но батюшка сказал, что на службе и что ему нельзя. Обернувшись в дверях, осенил крестным знамением то ли этого несуразного деда, то ли его радиоприёмник, убрал под сутану обещанную мзду, и поспешно ушел.
- Ну как ты мог, дедушка? Что о нас теперь батюшка подумает?
- Не боись, внучка, нашего русского попа ничем не проймёшь и не удивишь!
Услышав эту историю в пересказе Полины, Женя ржал от души.
Потом вдруг смеяться перестал.
У него в уме промелькнула смутная мысль: где-то рядышком пряталась чудная тайна долголетия людей, выживших на войне…
Однако, после той «исповеди» до следующего юбилея - ни одного приступа.
Видно, поп здорово разозлил деда.
= = = = =
…к рассказу требуется эпилог-эпитафия: этот человек умер в прошлом году, не дожив до ста лет несколько месяцев. Косая взяла его ночью, во сне, а иначе старый учитель и боец, как обычно с возгласом "Вмыраю? Нэ можэ буты!" опять потерпел бы до приезда скорой помощи, вызывая раздражение бригады. Видимо, у Роковой дел хватает и старый хитрец ей здорово надоел... но пришла Она всё-таки ночью и остановила его сердце тогда, когда он не мог сопротивляться.
Остались о нём – память и слава!
________________________________
*) Фото автора.