Утро выдалось пасмурным, сопротивляясь моему решению сплавиться по суровой реке, не имеющей обозначения на карте. Облака бежали издалека кучками, как бы догоняя друг друга, потом распадались на перья, похожие на руки неизвестного существа, переплетали их и рождали фигуру, похожую на спираль, уходящую с вращением высоко в небесное пространство.
Погода не предвещала хорошего дня, но двигаться вперед предначертано cудьбой и моим твердым решением. Пройден основной маршрут, скоро упадет снег, пора возвращаться к людям, в мир, откуда можно созерцать окружающие события со стороны, не вмешиваясь и не принимая явного участия в процессе бытия.
Речка Ады-Ча. Название это для многих коренных народов Крайнего Севера обозначает «Конец Пути», а переводится это еще как «Дорога Смерти» и «Дорога в никуда».
А пока передо мной лежит эта водная скоростная трасса, есть еще лодка «Казанка» с двумя спаренными моторами под гордым названием «Вихрь», карабин и три десятка патронов к нему, а за воротником телогрейки, подобно ордену, приколота самодельная блесна с миллиметровой леской. Так что голодать в пути не придется!
Комар и овод уже улетели в теплые края, а спальный мешок и нехитрый скарб много места не занимают и уложены в целлофановые мешки, по случаю приобретенные на дальней фактории всего за две соболиные шкурки. Теперь имущество не промокнет от дождя или в случае аварии на одном из порогов.
Эту речку не прошел от начала до конца ни один человек, по крайней мере, живых свидетелей я не встречал. А мне крайне необходимо преодолеть этот путь, чтобы завершить начатое и познать то, что было вначале и что осталось вне понимания, за рамками сознания.
Река своенравная, глубоко прорезает твердь скалы и бурлит в каньоне, изредка выходя на плесы, где крутит медленными водоворотами, вовлекая в свой аттракцион лодку и рыбу, которая покорно подчиняется движению реки.
На плесах есть «улова», где даже моя рыболовная снасть с леской длиной в пятьдесят метров не достигает дна.
А ниже по течению – пороги. Здесь вода бушует, пенится и кипит, вылизывая замысловатые узоры на громадных валунах, преграждающих путь могучему потоку. Моторы в этих местах надо поднять из воды, чтобы не повредить механизмы, и отдаться на волю течению, предварительно благословясь.
Говорят, что еще ниже по течению имеется водопад, не очень высокий, но около трех юрт будет. Если повезет, пройду и его, а дальше – к Большой реке и широкой воде океана, чтобы хоть один раз в жизни побывать среди бесконечности, без рамок и границ.
Это и есть СУДЬБА – неразумная и непостижимая череда событий и поступков, предопределенная свыше, и не можем мы уйти от неё и изменить. Она не познаваема для человеческого разума, слепа и темна, и может быть оценена и осознана только в Конце Пути.
Речка бежит крутыми потоками, а два родных двигателя дают такое ускорение, что лодка касается воды только кормой, на которой жужжат моторы, заправленные самым лучшим авиационным топливом. Лодка – вся на весу и касается воды только когда днище хлопает по мелкой волне, отскакивающей от прибрежных скал. Звук этот, подобно бубну, отдается эхом в скалах и возвращается приятными баритонами органного пения гор.
Через несколько часов пути, преодолев очередной перекат с гудящими порогами, выхожу на широкий плес с протяженной галечной косой и распадком, густо заросшим лиственницей и кедровым стлаником. Здесь можно попить чайку, немного отдохнуть и поймать рыбки на уху. Вяленое мясо еще есть в запасе, да и малосольный хариус не кончился. А вот уха с черемшой и корнем золотым да еще поджаренная на палочке рыбья печенка дадут уверенность и ясность мысли.
Шум реки даже несколько подчеркивает тишину и придает сосредоточенность душевному состоянию.
Вдалеке, по распадку, слышен треск сучьев. Наверное, прошел лось по бурелому.
Уж очень он уверен в силе своих копыт и мощных рогов на голове, напоминающих ковши экскаватора. И не боится он нашуметь в тайге и привлечь внимание к своей персоне. Но медведь, когда хочет кушать он сам или его многочисленная семья, способен завалить этого гиганта одним движение лапы. Я и сам могу положить лося с одного выстрела, уж очень он слаб на удар!
Но лось нам не нужен. Слишком его много, да и не скушать его до Конца Пути. Лучше пожую сушеный олений язык, скушаю бутерброд с чимкой. Хлеба и галет нет, поэтому приходится намазывать костный мозг из ног оленя, похожий на сливочное масло, прямо на его сушеный язык и запивать кипятком, чтобы лучше глоталось.
Чай из брусничного листа придает силы, а если добавить в него темный налет с гранитных валунов, то и вовсе станет хорошо и приятно. Эти «каменные слезы» были названы «Мумиё» еще в далекие времена тибетскими монахами. Им лечили раны, изгоняли простуду и злых духов, поселившихся в душах заблудших, а нам они помогали познанию себя и окружающего мира, чтобы угадать свое предназначение в процессе под названием Судьба.
Треск в кустах повторился. На дальнем конце косы показался силуэт очень большого медведя. Он приподнял голову и начал принюхиваться, поглядывая в сторону костра. Запах дыма нисколько не смутил его, но, на всякий случай, раздался мощный рык, провозглашающий, кто в тайге хозяин.
Из зарослей на косу вышел зверь поменьше, но своеобразной внешности. Это была медведица. Она имела серебристую окраску и светилась на солнце, подобно песцу, а шерсть ее отливала золотыми бликами лисицы. Темные круги под глазами только подчеркивали ее красоту, а заодно и усталость, смешанную с грустью.
Следом выскочили два «годовика». Уже приличных размеров медвежата, прошлого года рождения, все еще живут с родителями, не желают добывать пищу, кушают то, что притащит папаша, но еще умудряются сосать истерзанную сиську мамаши, получая удовольствие не столько от молока, сколько от самого процесса.
В прежние годы мне редко приходилось стрелять в медведя. В молодости – это было по глупости, а в зрелые годы – только в случае опасности для жизни.
Первыми начали проявлять агрессию молодые особи. Они еще не получали по полной, не дрались до крови за самку, да и от лося не имели переломанных ребер, а потому и не понимали мощи пули, летящей из карабина. Но что возьмешь с молодежи? Пока не попробуешь, не поймешь!
Молодые вращали задом, блатовали и бежали назад, призывая Большого Медведя разобраться с захватчиком собственной территории.
Впервые попадаю в ситуацию, когда к тебе одновременно приближаются три медведя. Это не фраера и не быки на стрелке, а реальные мужики, которые «базара» не понимают, а потому тереть тему не собираются. Единственное, что делают эти звери «по понятиям», так это настоящая «разборка». Пахан никогда не пойдет с разбега. Взрослый медведь всегда встанет на дыбы, примет стойку на задних лапах, махнет лапой, призывая к честному бою или к борьбе в вольном стиле. А вот от молодежи можно ожидать всего. Серебристая Медведица что-то шепнула мужу, смачно дала затрещину самому мелкому, но очень поганому подростку и пошла в сторону зарослей. Но мужчины уже мечтали подраться и защитить свою честь, правда, с трудом понимая, о чем идет речь. Все трое пошли в атаку, агрессивно потряхивая могучими головами, готовыми принять противника «на калган». Медведица присела на гальку, скрестила лапы на груди и приготовилась смотреть представление.
Когда на тебя идут клином три медведя и без кровопролития не обойтись, действует закон: бей первым, и по самому главному и сильному.
Большой медведь встает на дыбы и начинает покачивать лапами. А в каждой из них по четыре когтя, заточенных под кинжал. Стреляю в грудь. Шерсть клочьями летит в разные стороны. Целиться в медведя, в жизненные органы, особенно когда он движется в твою сторону, – бесполезно. Зверь с простреленным сердцем может еще пробежать метров сто с прежней скоростью и с еще большим желанием лишить тебя жизни. Даже петух с отрубленной головой может бежать по двору, чтобы потоптать напоследок курочку, пока кровь не выйдет из разгоряченного тела.
С близкого расстояния лучше стрелять в грудь. Здесь хрящи срастаются мощными пластинами, а твердый жир задерживает пулю. Таков он – медвежий бронежилет.
Выстрел из «берданки» отбросит даже очень большого зверя, а из карабина или трехлинейки – и подавно.
Стреляю почти в упор. Медведь падает, но тут же с накатом встает в прежнее положение. Молодые улепетывают и прячутся за спину матери. Еще один выстрел, и снова зверь отлетает метра на три, поднимается уже с трудом, медленно уходит к самке и ложится рядом с ней без признаков жизни. Молодые мишки, лишенные руководства, тоже отходят на исходные позиции и продолжают резвиться и задираться в шутливой драке между собой.
Чтобы не искушать судьбу, прыгаю в лодку. Взревели моторы, и вот я уже на стремнине и мчусь вниз по реке. Но какое-то тревожное чувство не оставляет меня. Всем своим естеством ощущаю холодный взгляд серебристой медведицы и понимаю, что не простит она гибели своего друга. А над лодкой кружит еле заметное облако из кристаллов, похожих на снежинки. Оно не отстает и оставляет длинный шлейф за кормой.
Впереди слышен гул, который звучал все более угрожающе, с каждой минутой усиливая и так тревожное состояние. Какая-то неведомая сила заставляет меня пристать к берегу. Привязываю лодку и поднимаюсь на скалу. Впереди, в нескольких сотнях метров, – водопад. Вода скатывается крутой волной вниз, а оттуда возвращается брызгами и радугой вдоль всего уступа. Вдруг резкий треск разносится по ущелью. Оборачиваюсь назад и вижу, как большое бревно, плывущее по течению, сносит мою лодку и тащит ее к гибельному водопаду. Пробираюсь по склону, пытаюсь найти так необходимые мне вещи, но безуспешно. Нет даже намека на обломки, и даже целлофановые мешки исчезли. Но постоянно слышу за спиной тяжелое дыхание, исходящее из густых зарослей кедрового сланника. Понимаю, что медведица идет за мной, но выжидает и не торопится расправиться с безоружным человеком.
Ночь наступает стремительно, не оставляя времени вечеру. Устраиваюсь на ночлег в корнях поваленного дерева. Опавшие листья слегка согревают тело, но вновь и вновь ощущаю близость зверя. Будь что будет. Засыпаю тяжелым сном, и снится мне большой медведь, который падает после выстрела, потом встает и снова падает, дышит в лицо, отводит взгляд и исчезает в тумане.
Утром просыпаюсь, кушаю горсть старых ягод и иду к реке попить и умыть лицо. Так уж привык – ходить по жизни с чистой совестью и умытой физиономией. И снова чувствую взгляд, но не вижу преследователя. Сижу на берегу и смотрю в прозрачную воду. Перед взором проходят картины из прошлого, но исключительно детского периода. Вдруг тень ложится на гладь реки, вода становится беспокойной и покрывается мелкой рябью. Становится страшно, но все-таки встаю и долго не решаюсь повернуться.
Прямо за моей спиной стоит на задних лапах медведица. Шерсть ее светится в лучах восходящего солнца, создавая ореол, от чего силуэт становится огромным и слегка размытым. Передние лапы раскинуты в стороны, голова слегка наклонена. А эти глаза, блестящие и грустные, смотрят прямо в мои, пронизывают насквозь и парализуют тело и волю. Делаю несколько шагов к серебристому существу и оказываюсь в объятьях могучих лап с огромными когтями, которые уже слегка прошили телогрейку и не дают пошевелиться.
Слезы катятся из глаз, и я шепчу в ухо медведицы слова покаяния и прошу прощения за безвинно загубленную жизнь. Ее зубы слегка прикусывают мою шею, но вдруг ощущаю, как за воротник скатываются теплые капли. Из широко открытых глаз падают громадные слезы. Это плачет Душа Большой Медведицы.
Тяжелый вздох, и мое тело свободно от могучих объятий. Но это еще не свобода. Когти все еще держат телогрейку, а зверь ведет меня вверх по склону и подводит к большой берлоге. Подталкивает к входу, а следом заползает сама. В пещере светло и все видно. В дальнем углу спят, обнявшись, два молодых самца, сладко посапывают и причмокивают губами. Медведица ложится на бок и прижимает меня к теплому брюху.
Я засыпаю, мне тепло и приятно.
И вот, передо мной – яркий свет, от которого болят глаза. Я поднимаюсь и иду к нему. В дальнем углу пещеры виден широкий проход, а за ним – громадное пространство без границ, освещенное люминесцентным, мертвым светом.
Где-то вдалеке угадывается отверстие неопределенных размеров, уходящее в чрево скал. Это вроде кратера вулкана, и я стою над пропастью, но не испытываю страха перед пустотой, не кружится голова, и не хочется отступить назад, а наоборот, тело стремиться сделать этот шаг в бездну. Какая-то сила подталкивает мое естество к пропасти, и вот я лечу, широко раскинув руки, но не чувствую встречного потока воздуха, а просто падение, как это часто было во сне.
Переворачиваюсь и вижу над собой громадное покрывало из образа Медведицы.
Все пространство вокруг сияет лунным светом. Пытаюсь ускорить падение, помогаю руками и ногами, изображая плаванье брасом, потом гребу вверх, но все безуспешно.
Понимаю, что я в невесомости. Тело не слушается, плоть не притягивается, а мысли расползаются и исчезают где-то в бесконечности.
И вдруг – остановка. Вокруг пустота. Во все стороны нет ничего. Нет пространства, нет границ, отсутствуют реальные ориентиры. И только где-то надо мной парит силуэт Большой Медведицы. Постепенно он начинает растворяться. Глаза, кончики лап светятся огоньками звездочек и вдруг превращаются в созвездие.
Очень быстро удаляюсь от звезд и растворяюсь в пространстве, а вокруг – новые созвездия и простор. Что-то необъяснимое возникает перед моим сознанием. Нет ни неба, ни земли, нет моего тела, нет боли, нет чувств, нет звуков, нет зрения и вкуса. Мимо проплывают образы давно забытых людей, пейзажи и события из прошлой жизни. Они двигаются, но не хотят выслушивать слова раскаяния за грехи в той, земной жизни. Образы их спокойны, и только мать, проходя мимо, шепчет: «Я тебе еще отомщу!» И исчезает в бездне видений.
И вот предо мною племянник, потерявший ноги в Чечне, промчался мимо. С немым укором глядит куда-то вдаль и никого не упрекает, а только видно по его глазам, что хочет он остаться, но не может оставить жену и двух детишек, и будет еще долгие годы проживать в общаге Кантемировской дивизии, воплощая в жизнь позор и презрение народа к армии, вопреки давно уже выцветшим плакатам «Народ и армия едины!»
А вот и вереница женщин проплывает мимо. С кем-то не сложились отношения в прошлой жизни, кого-то не успел осчастливить поцелуем, а есть и вовсе незнакомые, с которыми могло бы быть, но не случилось. Эти глядят с интересом, как будто что-то вспоминают или хотят напомнить.
И только одна выходит из мчащегося потока и задерживается ненадолго. Образ ее изменчив. Она то молода, то похожа на жену, то вновь молодая хохотунья, то мудрая женщина, наставляющая меня на путь истинный.
А я уже в созвездии «Рыбы». Это шестнадцать звездочек, расходящихся веером в бесконечность – символ всепобеждающей любви, которой боги иногда награждают смертных.
Ну вот, ушел из того мира, а что теперь? Прошлое мчится мимо, а будущего нет, нет и настоящего. Только усталость и пустота с далекими звездами вдали. Они становятся все ярче, но разбегаются в стороны при приближении и дают простор мысли и чувствам. Пытаюсь замедлить бег, но не могу, не все еще промелькнуло.
Но вновь остановка. Лежу на столе, вокруг врачи в повязках. Сестра кипятит чай в колбе, врач держит в руках скальпель и безбольно режет мое тело. И вдруг Нечто вырывается наружу, а плоть остается на кушетке. Интересно, что будут делать со мной дальше? Наблюдаю за происходящим из дальнего угла операционной палаты.
В разрезанный живот сметают бинты, тампоны, резиновые перчатки. Какой-то бородатый дядька через край зашивает кожу. Сестра закуривает сигарету, врач треплет ее по щеке, обнимает за талию и что-то шепчет ей на ухо. Оба смеются. Наверное, нашли что-то смешное у меня внутри. Внезапно появляются два мужика в синих халатах и на телеге увозят мое тело в холодное помещение. Холод я ощущаю, но где-то там, в стороне. Мое существо увеличивается в размерах, занимает все пространство вокруг, и, когда становится совсем тесно, пытаюсь втиснуться в какой-то тоннель и улететь к далекому и очень яркому свету в его конце. Но что-то сдерживает и не пускает.
И вот я вновь на реке. Пространство расступилось, вода гладкая и спокойная, и я мчусь, слившись с лодкой к бурному морю. Берегов не видно, и только волны вздымают лодку вверх и бросают вниз, в пучину. Вдалеке зарождается смерч. Вода закручивается волчком, подхватывает лодку, и она исчезает среди брызг и тумана. А я лечу сквозь водяной тоннель вниз, миную поверхность океана и растворяюсь в бесконечной глубине. Вокруг много людей, животных и рыб. Все куда-то спешат, люди расталкивают друг друга, зло смотрят по сторонам и держат определенный курс, стремясь к Цели.
Только путь их лежит по большому кругу, и вот первые уже становятся последними. Рядом – женщина, глаза грустные и усталые. Пытаюсь прикоснуться, протягиваю руку, но не ощущаю ее плоти, да и своей тоже. И теперь я понимаю, что нахожусь среди душ, и не только умерших, но и ныне живущих в том мире. Есть еще и животные, хорошо знакомые, а есть и совсем неведомые – с несколькими головами и крыльями. И всюду снуют рыбы. Вот только нет птиц, нет травы, деревьев и цветов, а главное, нет ненавистных мух, комаров, мошек и оводов. Но от этого душе не легче, и грусть не покидает ее. Все плывет в пустоте, постепенно исчезают мысли и воспоминания, и на этом окончательно пропадает интерес к окружающему пространству. А это - уже Конец Пути.