Иногда действительность ощущается так постыло, такое уныние наступает порой, что нет совершенно никакого сладу с ним. И вот все тянется однообразно, особенно серой осенью, когда промозглой и бестелесною прохладой и сыростью выказывается совершенно все: и угрюмое небо, и облысевшие деревья, и унылые прохожие, и посеревшие дома, и даже памятники кажутся застывшими громоздкими мертвецами. Тело в такие дни становится ни то мертвецки тяжелым и неповоротливым, ни то ватным и совершенно беспомощным.
Ну и работаешь вот каждый день, потом давишься ли в метро, или в пробках тащишься, - пейзаж кругом один: серость, угрюмость, холодный осенний пар, дожди, зги не видно, всюду опавшие листья и слякотная грязь. От жизни такой хмарь на душе бездонная, и гудит она в тебе безнадежной пустотой, словно бы пророчит твою неминуемую кончину, озаряет твое одиночество и бесполезное скитание в этом никчемном миру.
Очень и очень мерзкое чувство – хочется сгинуть куда-нибудь, да и только! Э-хе-хе, да вот уж тридцать третья осень проносится мимо закаменелой души ледяным дождем и багряно-золотыми красками, темным вечерами и несусветной тоской. Встретился тут с одноклассником, и с «добрым» милиционером, так набрались водочки, наелись огурчиков, маринованных грибочков. Согрелись суррогатным водочным теплом, как словно бы теплом ушедшего лета, да, было очень хорошо, тепло, светло, мило, но потом был страшный коллапс, ужас, жуть, расплата. Пили неуемно много и неопределенно долго, слушали радио "Ретро".
Чрезмерно расслабленное мягкой и жгучей водочкой тело, отключает наполовину одуревший мозг. Ничего не помню! Толи на баб накидывался и они от меня убегали, то ли их мужиков расталкивал (или это они на меня нападали?), в общем ездил бесцельно в пьяном бреду на метро и троллейбусах, на автобусах, дебоширил, хулиганил и отрывался, расслаблялся и даже реально что-то от кого-то или от чего-то отрывал.
А наутро проснулся весь скорченный от похмелья и побоев, а осень тем временем властвовала беспредельно и огульно бесчинствовала за окном, неся всему слабому поражение и смерть.
Потом в больнице лежал под капельницами и часами смотрел на одного профессора, как он грустною горой сидел на кровати целыми днями, - не то, собираясь к зимней спячке, - не то, готовясь выйти за пределы жизни и уйти в осень навсегда.
Осенью лучше и вовсе не пить! Как-то надо по другому жить, а я толком все не пойму как, даже в свои тридцать три с половиною года.