Зима в этом году пришла рано. Слишком рано для всех, но не для меня. Знаешь, я рад был ей. Она словно знала, что теперь со мной нет тебя, и злобствовала особенно свирепо, как никогда до этого. Говорили, что такой снежной и лютой зимы давно не было. Если бы только можно было вывернуть душу наизнанку и впустить туда эту ледяную стужу, этот снег и метель, тогда, я непременно впустил бы туда всё это. Так что бы там, внутри, всё замёрзло и заледенело, что бы засыпало страшную рану чистым белым снегом. Запорошило, замело, укрыло от самого себя. Но, увы, невозможно. Зима - только снаружи, там, куда я сейчас смотрю.
Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу и смотрю на улицу. Там метель. Люди сегодня не идут, а спешат, почти бегут, что бы скорее оказаться дома, в тепле и уюте. Я улыбаюсь грустно, едва заметно, но улыбаюсь. Совсем недавно у меня это стало получаться. После того как ты ушёл, я думал, что навсегда разучился улыбаться. А теперь вот видишь, снова умею.
У меня появилась дурацкая привычка мысленно обращаться к тебе и представлять, что ты отвечаешь, что ты разговариваешь, что ты по-прежнему рядом со мной. И что никогда не было нашего разрыва и твоих злых слов, ставших незнакомыми и холодными твоих любимых глаз, тоже не было. Я сильнее прижимаюсь к стеклу и вздыхаю, тяжко с надрывом. Будто во мне огромная кровавая рана, которая причиняет невыносимые страдания.
- Ты хочешь выдавить окно? – другие, не твои руки обнимают меня и оттаскивают от холодной преграды меж мной и зимой. - Хочешь погулять? – спрашивает меня заботливый голос. Волной поднимается раздражение и боль. Я закрываю глаза и отрицательно мотаю головой.
- Нет, я просто хочу посмотреть в окно, – мужчина вздыхает.
Ему тяжело со мной, трудно. И я не понимаю, почему он меня терпит, зачем возится?
Он говорит что любит. Представляешь, любит! Ты тоже говорил, что любишь…
Смешно. И я улыбаюсь. Мужчина, что держит меня, обнимает, прижимает к себе, гладит по спине и целует в шею. Я не сопротивляюсь, я позволяю делать всё, что ему хочется, я всегда подчиняюсь и никогда не проявляю инициативы. Его руки перемещаются мне на ягодицы и ласкают. Тело привычно откликается, оно послушно ему и он знает это, но хочет большего. Он хочет от меня то, что я не в силах ему дать. Интересно, как надолго его хватит? Он целует меня жадно, требовательно, кусает за губу, и я смеюсь.
Когда-то, я точно также целовал тебя. Но он воспринимает всё подругому, ему кажется, что я насмехаюсь над ним, и он больно сжимает меня, рывком стаскивает штаны и, нагнув, без подготовки берёт. Боль пронзительная и яркая и я кусаю себя за губу, чтобы не закричать. Кровь солоноватая и отдающая металлом заполняет рот, и я сглатываю её. Мужчина, грубо трахает меня. И мне нравится эта грубость, я наслаждаюсь ею, пью её как нечто невообразимо вкусное и… ядовитое. Этот яд губителен, я отравлюсь не сразу, нет. Постепенно – глоток за глотком, доза за дозой. Этот яд – нелюбовь. Секс. Что-то голое и бездушное, холодное и равнодушное, которое мне не нужно, которое травит меня, но я всё равно это принимаю. Всё равно.
Пытаюсь мысленно закрыться от дерьма, что лезет в голову и просто получить наслаждение от секса. Мне всё удаётся, секс приносит разрядку и опустошение, просто опустошение. Это совсем не то, что было с тобой. Это жалкая подделка, пустышка. И от осознания, что я размениваюсь на всё это, отвращение к себе затопляет разум, и я какое-то время барахтаюсь, стараясь выплыть и уцелеть.
- Прости.
За что он просит прощение? Я не понимаю его, не хочу понимать и только киваю. Зачем я даю ему надежду? Может прогнать его? И я с холодным интересом смотрю на того, кто уже почти год живёт со мной. Целый год! Он занял твоё место в моём доме почти сразу же, как только ушёл ты. Но в моё сердце и мою душу ему хода нет. И я вижу, как всё чаще и чаще на его лице мелькает отчаяние и злость. Зачем я мучаю его? Я собираюсь прогнать его, закончить всё здесь и сейчас, но он словно что-то почувствовав, опускается передо мной на колени и обнимает. Он плачет и просит прощение.
- Прости…прости…прости, меня. Я не хотел. Я люблю тебя, – я открываю рот и снова закрываю.
Мне жаль его, правда, он ни в чём не виноват, это всё я. Я толкаю его поступать именно так, а не иначе. Это я подлый, холодный и мерзкий. А он, он – хороший. И я ложу руку на его голову и молча глажу, перебираю поредевшие на макушке волосы. Так, мы стоим довольно долго. Он успокоился и только прижимается к моему паху и целует маленькую татушку, ту, что я сделал для тебя.
- Пойдем, погуляем? А? Хочешь погулять в метель? Идём? – его глаза горят надеждой, и я покорно вздыхаю.
- Хорошо, пойдем, погуляем.
Мы выходим уже вечером и медленно бредём по холоду. Метель больно бьёт колким снегом в лицо, и он отворачивается, натягивает ворот свитера до самых глаз. Я только мотаю головой и улыбаюсь как безумец. Из глаз текут слёзы и обжигают щёки. На улице мороз и метель, а я радуюсь как идиот.
- Хочешь, иди домой. Я скоро вернусь, – предлагаю, зная, что он мне ответит. Он твёрдо смотрит на меня и говорит:
- Нет, пойду с тобой, – я только пожимаю плечами. Вместо одного шизанутого имеем в наличие сразу двоих, ну и ладно. Ну и пусть, раз ему так хочется.
Я замёрз и околел, но упрямо шёл вперёд. Мой спутник молча сопел рядом и тоже упорно тащился за мной.
А потом я столкнулся с кем-то. Защищаясь от летящего в лицо снега, я опустил голову и не увидел прохожего. И только столкнувшись с человеком, поднял голову и замер, словно соляной столп.
- Ты?..
Твои руки чуть придерживали меня, а глаза смотрели слишком напряжённо и серьёзно. Это было похоже на сон, на глупую зимнюю шутку, на злой морок. Тебя просто не могло быть здесь. Я покачал головой и отступил назад.
- Я соскучился, – выдохнул. И это слово облачком пара вырывается из твоего рта и в мгновение ока сжирается метелью. Это был ты, это был твой голос, твои глаза, весь ты… и сейчас, ты как ни в чём не бывало стоял передо мной и сообщал что соскучился.
Мне стало смешно, так весело, что не удержавшись, я рассмеялся.
Знаешь, совсем недавно я бы принял тебя, я бы простил тебе всё, я бы забыл отчаянную терзающую меня целый год боль. Я бы снова стал твоим. Но…
Я удивлялся себе. Ещё сегодня, я так отчаянно тосковал о тебе, звал, я разговаривал с тобой, тянулся к тебе всем сердцем и душой, а теперь… отталкиваю. Это было немыслимо, неправильно, но это было, и я совсем ничего не мог сделать с собой.
- Тём, ты его знаешь? - тревожно спросил меня знакомый голос. Я отступил ещё на шаг и почти упёрся спиной в того, кто помог мне выжить, кто возился и лечил мою рану. Только сейчас до меня дошло, что без него я бы просто не выжил. И благодарность вместе с теплом поднялись откуда-то изнутри меня. Я больше не буду кусать заботящуюся обо мне руку. Каким же дураком я был весь год!
- Нет, это просто знакомый. Идём? – и я отвернулся от тебя, успев заметить твой растерянный и недоверчивый взгляд.
- Артём! – я застыл от твоего голоса. Всё рванулось внутри, тонкая схватившаяся корочка треснула и там, внутри закровило, заболело. Если бы там был снег, то он окрасился в красное. Медленно повернулся и посмотрел на тебя. Я умирал без тебя, весь этот год, каждый день, каждую ночь, каждый час, каждую долбаную минуту я издыхал и всё никак не мог сдохнуть. Ты думаешь всё это - прошло? Всё это - так легко забыть и простить? А теперь ты стоишь тут, передо мной и я никак не могу понять, чего ты хочешь? Что тебе нужно? Я? Я прежний? Весёлый и беззаботный? Тот, кто только что, наконец, издох?
- Что тебе надо? – мой голос не дрожит, он ровен и холоден. И я, пожалуй, за всё это время понял, что я жил. Жил весь этот год без тебя. Не смотря ни на что и вопреки всему. Я не знал, что при нашей встрече получится всё именно так, катастрофично, не прощаемо. Хотя, если бы ты только знал, как я мечтал об этом! Об этой нашей встрече, о том, что ты придёшь…
- Хочу тебя, малыш, – снова выдыхаешь в метель.
Я молчу. Ты и тот кто меня любит, молча ждёте моего ответа. Ситуация как в кино. Глупо наверно всё со стороны выглядело, три мужика застыли посреди зимней метели и ждут неизвестно чего.
Меня стал разбирать смех и я засмеялся. Удивляясь, почему так получается в жизни? Почему там всё должно быть всё в кочках? Или это одному мне так достаётся? Чтобы не скучно жить было? У меня появилось ощущение, что кто-то там, наверху, просто забавляется нами всеми и как дитё корёжит куклу в разные стороны, проверяет что выйдет - сломается игрушка или нет?
Наконец я отсмеялся и посмотрел в твои глаза, расстегнул куртку и, оборвав цепочку вытащил кольцо.
- Возьми, мне оно больше не нужно. И прощай.
- Ты так уверен, малыш? Уверен, что сможешь жить без меня? И что он, - кивок в сторону – сможет заменить меня? Ты помнишь, как с ума сходил подо мной? – делаешь шаг вперёд. Ты совсем рядом, твоя рука ласкает мою щеку и меня прошивает дрожь. Ты всё видишь и улыбаешься улыбкой победителя, но я не отвожу глаз и упрямо протягиваю тебе кольцо.
- Возьми, не то выброшу.
- Выбрасывай, если не смог до сих пор, то и сейчас не выбросишь. Ты всё ещё мой, что бы ты ни говорил и как бы ни брыкался, - усмехаешься. Я готов тебя убить, разорвать в клочья за правду, что ты озвучил и, размахнувшись, цепочкой с кольцом бью тебя по лицу.
Цепочка зло свистит и кольцо, которое ты когда-то подарил, хищно впивается тебе в щёку. Кровь мгновенно вытекает из рассечённой раны, но ты только улыбаешься и неотрывно смотришь мне в глаза. Можно подумать, что тебе совсем не больно.
- Я рад, что вернулся к тебе, малыш. Ты даже не представляешь, что ты сделал. И насколько сильно я желаю вернуть тебя, – проводишь рукой по щеке, размазываешь кровь и облизываешь пальцы. Медленно мне улыбаешься и отступаешь.
- А колечко-то, не потеряй, малыш. Теперь, я во что бы то ни стало, надену его на тебя, – и резко развернувшись, уходишь. В пургу и метель, туда, куда уже однажды ушёл и откуда вернулся.
Может ты подпольный дед мороз?
Эта бредовая мысль отпускает тугую пружину внутри меня, и я заливаюсь диким смехом. Потерявшись в правде и лжи, запутавшись в собственных противоречивых ощущениях, как юный и неопытный недопёсок в первую свою снежную зиму…
- Артём? – Заботливые, ставшие родными руки вновь, в сто первый раз обнимают меня. Наша зимняя одежда мешает и он отпускает меня, смотрит в глаза и я вижу страх в них. Он хочешь что-то спросить и смотрит на меня, близоруко моргая.
- Пойдём домой, Глеб. Хватит гулять, нагулялись уже. – Я вижу всё в его глазах: любовь, обожание, прощение и печаль. Он всё понимаешь, всё принимает и прощает. Почему? Для меня непостижимо. Почему я не смог простить и принять того, что когда-то любил почти до безумия? И уходя с нелюбимым в наш дом, я крепко, до боли сжимаю в руке кольцо.