Памяти твоей посвящается -1
…Я давно не приезжала в этот маленький городок, на родину своих родителей. Детство моё тоже прошло здесь – шумное, счастливое, окружённое лаской и заботой родных и близких. Я родилась болезненным, слабым ребёнком и врачи не давали никакой гарантии на то, что мама выйдет из роддома со мной на руках... Вся родня была в отчаянии…
Меня – на тот момент представлявшую собой синюшный комочек, который и дышать-то самостоятельно не мог – поместили в барокамеру, и мама могла только смотреть на меня через толстое стекло… Пару раз я принимала решение, что этот мир, так не¬дружелюбно меня встретивший, недостоин такого счастья – меня, в смысле – и пыталась уйти, не попрощавшись. Но бди¬тельный медперсонал, к тому же, щедро вознаграждённый моим отцом, был начеку – я находилась под неусыпным наблюдением и, первые, же признаки того, что я отказывалась дышать даже через трубочку, пресекались в корне...
Но в результате месяца борьбы за моё выживание я, всё-таки, решила остаться, чтобы посмотреть – что же хорошего на этом свете... Оказалось, что хорошего не так уж и мало...
До трёх лет я была жутко болезненным, капризным ребёнком, который из всех методов общения с окружающими выбрал только один, к слову сказать, очень да¬же хорошо действовавший. Это был плач... Самое уникальное заключалось в том, что никто не мог понять – как это хрупкое, настолько бледное создание, что казалось, кожа отливает голубизной, может орать так громко. А количество влаги, выходившей из меня в тот момент в виде слёз, можно было измерять литрами. Слёзы текли ручьём, ор не прекращался до тех пор, пока я не получала желаемое... Но и в этом случае, я успокаивалась не сразу... Для профилактики я ещё на протяжении некоторого времени дулась и хныкала.
В какой-то момент к этой тактике я добавила ещё один метод психической атаки – валяние на полу с отбиванием чечетки не только ногами, но и руками, сопровождавшееся надрывным криком до хрипоты... В результате всего этого у меня голос с хрипотцой. Многие считают, что это из-за злоупотребления сигаретами. Я не пытаюсь их переубеждать – пусть наслаждаются глубокими познаниями в медицине. Я и мои родные знают, что это просто надорванные голосовые связки...
Когда я уже выросла, мама рассказала мне, что эти годы были самым страшным для них с отцом временем за всю их семейную жизнь. Несмотря на то, что они женились по любви, в тот период им хотелось толь¬ко одного – развестись с условием, что взамен общенажитого имущества плюс ежемесячного материального поощрения – в размере большей части заработной платы до конца жизни – один из них оставляет меня себе. Но никто не хотел страдать в одиночестве и назло другому отказывался от перспективы провести остаток жизни со мной... Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы на пятом году моей жизни, а если точнее, то мне было четыре с половиной года, отцу не предложили поехать в качестве ведущего специалиста-нефтяника на три года в Алжир. С семьёй, конечно же.
Родители мои поняли, что у них есть шанс избавиться от меня хотя бы на некоторое время... Собрав семейный совет, они, с кислыми минами, но явно с торжеством в душе, объявили своим мамам, что не могут отклонить такое предложение, которое само по себе является признаком высокого доверия, которое оказала им Советская власть. Они очень горды от одной только мысли, что будут помогать развивающемуся государству в разработке нефтяных залежей. И они в своём лице будут представлять великую страну – Советский Союз. Но я - их единственное сокровище, здоровье которого они, ни в коем случае, не хотят подвергать такой опасности, как невыносимая жара. (А-ха, как же! Да они же спали и видели, как вздохнут свободно без меня!)
…Вот тут-то был сделан ход конём... Здесь мои родители выдержали многозначительную паузу, глубоко вздохнули и папа – как сильнейший – уступил маме право докончить фразу...
- Вы поймите, мало того, что ей категорически противопоказан жаркий климат – мы уже советовались с лучшими специалистами – она же нас там будет позорить!!!
Мама нервно теребила край белоснежной скатерти.
- Ладно, если только нас...Она ведь всю страну опозорит! Это же... неуправляемый ребёнок!!! Мы столько сил в неё вкладываем, воспитываем – а всё впустую! Мы даже в гости пойти или гостей принять по-человечески не можем!
А я в этот день, как назло, была, ну, совершенной паинькой... Возилась со своими игрушками, а не с предметами обихода, как обычно, которые я твёрдо считала своими боевыми трофеями, доставшимися мне в результате жестоких схваток и осады вражеских войск, и обращалась с ними соответственно. Обычно, это были фен, мясорубка, калькулятор, папина электробритва, мамина косметика и всякие другие вещи, которые требовали бережного отношения. Но я в принципе не понимала значения этого слова! Трудно даже представить себе количество вещей, испорченных мною в результате проводимых тестов на проверку качества.
Но в тот день я напоминала ангелочка – тоненькая, бледненькая, с пушистыми кудряшками, невинным взглядом и даже не в разорванном платье...
Бабушка по отцу, моментально оценив ситуацию, поняла, что должна дать отпор сразу. И, угадав тактический манёвр своего сына и несносной невестки («И ребёнок-то весь в неё пошёл, а как же? Я что, не помню – каким был Алик? Да тише воды, ниже травы» - нередко говорила она), стала доказывать, что разлука с родителями на такой долгий срок может привести к гибели ребёнка...
Другая бабушка - мамина мама - встала из-за стола, подошла ко мне, взяла на руки и сказала:
- Господи, Умия-ханум, что Вы такое говорите? Дети – она обратилась к моим родителям – езжайте спокойно, работайте... А Мяляк (это моё имя, кстати, пере¬водится как ангел) останется с нами…
Вот с этих минут начинаются мои самые дорогие на свете воспоминания, связанные с бабушкой…Я помню, как она – тогда казавшаяся мне, маленькой девчушке, высокой, очень высокой – подняла меня на руки, и я почувствовала тот непередаваемый аромат, который исходил от неё всю жизнь – аромат розового масла... Это я узнала позже, когда увидела на её полке маленький, хрустальный флакончик с маслянистой жидкостью, на котором было написано «Розовое масло»...
Я уткнулась носом в мягкую, белоснежную шею. Она поцеловала меня – поочерёдно – в глаза, щёки, нос... Мне было щекотно... Я сидела у неё на коленях, а она гладила меня по голове. Иногда мои волосы легонько цеплялись, но это было как прикосновение ветерка... Родители мои только диву давались! Ведь меня, обычно, не то, чтобы погладить, на руки-то брать не удавалось. Я превращалась в дикого котёнка, если кто-то пытался меня поцеловать...
А тут... я сидела у бабушки на руках и возилась с блестящими, золотисто-коричневыми пуговицами на её жакете, и даже не пыталась их оторвать, чтобы потом запихнуть себе в рот или в ухо. В памяти родителей было ещё очень свежо воспоминание о том, как я засунула себе в нос маленький, железный шарик, предварительно отвинтив его от дверцы кухонного шкафа. И для того, чтобы его извлечь, моим родителям пришлось в десять часов вечера мчаться на другой конец города к знакомому хирургу, у которого в тот день как раз собрались гости по случаю сватовства его дочери. Можете себе представить состояние хозяев дома и гостей, когда мои родители явились, с орущим и вырывающимся из их рук чудовищем, в самый разгар торжества. Отец был одет в спортивную форму и домашних тапочках, а мама - в банном халате, банных тапочках и с бигуди на голове. Они выскочили из дома, даже не переодевшись. Потому, что боялись потерять время. Ведь шарик мог закатиться неизвестно куда ещё!…
Но в тот знаменательный вечер я, словно назло родителям, была примерным ребёнком... Почему я называю этот вечер знаменательным? Потому, что с него началась моя новая жизнь, до краёв наполненная новшествами...
В детстве время измеряется не часами, а событиями... Как мне тогда казалось, прошла целая вечность (хотя, я и понятия не имела о том, что такое «вечность») пока не наступил день моего отъезда... Я знала, что должна поехать на поезде в город, где буду жить с бабушкой и дедушкой. Родители, словно испытывая угрызения совести, иногда обращались ко мне с вопросами, типа:
- Солнышко, а ты будешь скучать по маме с папой? – умиленно спрашивал один из родителей. На что незамедлительно получал жестокий, в своей абсолютной, детской искренности, ответ:
- Нет! А скоро, я уеду на поезде?
Мой ответ и всё поведение, которым я им постоянно напоминала, как они меня раздражают своим присутствием и тем, что именно из-за их «не отъезда» задерживается моё собственное путешествие в неизвестное, говорили об одном. О том, что желание избавиться от них у меня было не меньше, чем у них – от меня.
Наконец, этот день настал... Меня разбудили очень рано, за окном было ещё темно. Я проснулась моментально, как только мама произнесла:
- Солнышко, просыпайся... Пора собираться!
Эти слова произвели на меня такое волшебное действие, что я спокойно, без боя, дала маме себя умыть, разрешила ей заглянуть в мои уши, нос, хотя не понимала – зачем нужно делать эти идиотские вещи? Вчера же меня искупали! И я даже ничего не разбила в ванной, мама не сделала мне ни одного замечания, даже когда я – случайно, конечно! – выжала в ванну, полную ароматной пенки – папин крем для бритья! Я просто хотела больше пенки!!!
Исследовав содержимое моих ушей и носа, и – судя по выражению её лица – оставшись довольной увиденным, мама стала меня одевать. Я не пыталась – как обычно – ей помочь. Поэтому процесс был скучным и быстрым.
Потом я выдержала пытку – расчёсывание и собирание волос в косички, под названием «колосок». Не понимаю, зачем нужно устраивать на моей голове хлебное поле? Но раз нужно принести эту жертву для того, чтобы поскорее избавиться от родителей, я была готова даже на то, чтобы кроме «колосков» на моей голове хоть целый цветник посадили!
Я, молча, съела кусочек хлеба с маслом-мёдом, даже не пытаясь нарисовать на столе какой-нибудь замечательный узор. Выпила молоко, не выплюнув - как сделала бы это в любое другое время - пенку прямо на стол, а проглотила её. Правда, с таким непередаваемым отвращением, что со стороны могло бы показаться, что в чашке не молоко, а касторка...
Наконец, на меня надели жакетку – я до сих пор её помню! Она была бордового цвета, с ремешком, который застёгивался брошкой с камушками, переливавшимися всеми цветами радуги! Стоит мне закрыть глаза, и я вижу свои ноги, одетые в белые, ажурные колготки и обутые в лакированные чёрные туфельки с малюсеньким каблучком и круглым носом, на котором красуются вырезанные из кожи бабочки, сплошь усыпанные мелким, разноцветным бисером. Какое же жуткое желание оторвать их и подбросить вверх, так, чтобы утренний, весенний ветерок подхватил их и закружил высоко в воздухе!
Но я, переборов это искушение, спокойно стою в блоке, хотя внутри у меня всё кипит. И жду, когда два этих, совершенно несносных, человека перестанут носиться по квартире, проверяя выключены ли газ, вода, свет. Не оставили ли они включённым утюг или телевизор. Причём, каждый из них делает это по несколько раз вслед за другим. И потом выясняют – не перепутали ли они что-то случайно! Господи, и эти люди ещё хотят, чтобы я по ним скучала!..
Наконец, мы садимся в лифт, который с жутким грохотом спускает нас с седьмого этажа…
Я никогда, ещё так рано не выходила на улицу! И вот, я стою, заворожённая открывшимся мне видом..
Во-первых, меня поразила тишина, такая непривычная в нашем шумном дворе... Во-вторых, вокруг какой-то дым... Он как пар... но не горячий ...и я не вижу дальше вытянутой руки...
- Солнышко, это – туман! – объясняет мама, заметив, с каким удивлением я смотрю на это непонятное явление...
- Трусы??? – я дословно поняла это слово. Ведь «туман» на моём родном языке означает именно этот предмет нижнего белья!
Мама смеётся и целует меня в щёку. Я настолько поражена, что даже не сопротивляюсь...
Папа завёл машину, побросал вещи в багажник и, посадив маму в машину, подходит ко мне... Берёт на руки. Я чувствую, как сердце, ёкнув, стремительно падает вниз... Так, держа меня высоко над собой, он смотрит на меня несколько секунд, потом – удивлённо – обращается к маме:
- Зарифа, ты посмотри, какой у нас ангелочек уже большой!!
У мамы заслезились глаза, а я нетерпеливо брыкаюсь ногами, стараясь при этом – случайно, конечно же – задеть папин костюм, чтобы он, наконец, опустил меня на землю... План удался... Папа, чертыхаясь, вытирает платком пыль с костюма, а я стою на земле и пытаюсь понять – что же это за трусы такие, окутавшие всё вокруг... Я дёргаю папу за брюки и говорю:
- Па, что это?
Он – немного раздражённый тем, что я заляпала его новый костюм – нетерпеливо спрашивает.
- Что – это? Ты взрослая девочка и пора научиться задавать не риторические вопросы, а конкретно и правильно излагать свою мысль.
Мой папа умеет на самые обыкновенные вопросы отвечать так, что даже будучи взрослой, я не сразу понимаю – что он хочет сказать вообще. А в детстве я старалась обращаться к нему с вопросами только в крайнем случае. Потому, что не видела в этом никакого смыла- он же, всё-равно, станет нести чепуху! Но, в тот раз, как-обычно,ничего не поняв из того, что он сказал и в очередной раз убедившись, что глупость моего отца превосходит все мои представления о ней,тем не менее повторила, разделяя по слогам:
- Вот – э-то! Что – э-то-та-ко-е?! – и обвела вокруг рукой.
- Ну, мама же сказала тебе - туман! - Видимо, папа, в вою очередь, тоже был невысокого мнения о моих умственных способностях.
- И что такое туман?? - не отставала я.
Но папа ничего не ответил, а лишь раздражённо взял меня за руку, усадил в машину, захлопнул дверцу, затем, сел за руль и через пару минут машина тронулась с места...
Я прилипла к стеклу, и мир превратился для меня в разноцветную полосу меняющихся картин... Дома, деревья, редкие машины, несколько пешеходов, бродячие собаки, перебегающие дорогу, кошка, вздыбившая шерсть и с выгнутой спиной, вцепившаяся в ствол дерева... И всё это покрыто жемчужной дымкой...
Я чувствую, как в груди всё громче бьётся сердце, и горячая волна радости захлёстывает меня... И, не в силах сдержать восторг, громко кричу…
Родители, вздрогнув от неожиданности, вскрикивают, папа выезжает на встречную полосу, по которой едет мусоровоз. Резко крутанув руль, папа, чертыхаясь, возвращается на свою сторону дороги. Мама в ужасе вцепилась в ручку двери, а я захлёбываюсь от неудержимого смеха. Остановив машину, папа очень медленно поворачивается ко мне, мокрые волосы прилипли ко лбу, он несколько минут, не мигая, смотрит на меня, потом обращается к маме:
- Я попрошу руководство продлить срок командировки…
Мама, не будучи в состоянии что-либо сказать, молча, кивает головой... А я всё ещё смеюсь...
...Вокзал… Как передать то, что я испытала, подъезжая к огромному зданию вокзала? Вот! Вот она – сказ¬ка! А не какие-то там тридевятые царства, тридесятые королевства с лягушками, превращающимися в принцесс. Не правда! Ни фига не превращаются!! Я проверяла. Рядом с нашим домом есть котлован, наполовину залитый водой и заросший камышом. Я с мальчишками вылавливала там лягушек и сколько бы я ни «бросала их оземь», ни одна из них, ни во что другое, кроме жуткой лепёшки, не превращалась.Я бросала лягушек и на асфальт, и на траву, и на песок, и с размахом – результат был всегда один и тот же... А ведь в сказке так и говорится: «Бросилась лягушка оземь и превратилась в Василису Прекрасную» и эта «распрекрасная» лягушка делала всякие чудеса. Я всё не могла понять – что же это такое – «оземь» – пока мама не объяснила, что это, значит броситься на землю.
Это был первый случай, когда я подсознательно поняла, что нельзя верить ничему, пока не убедишься во всём сама. Мало ли что тебе могут сказать?
Так вот... Вокзал показался мне волшебной страной... Несмотря на то, что по дороге мы видели очень мало людей, здесь их было полно. Я даже немного разочаровалась – получается, что это праздник не для меня одной? И что в эту волшебную страну – вокзал – могут попасть, если не все, то очень многие... Но эта неприятная мысль ненадолго задержалась в моей голове...
Первый же житель этой сказки привёл меня в восторг! Он появился из ниоткуда, из этого тумана-трусов, как только папа остановил машину. Это был высокий – выше папы – дядька, от которого жутко пахло непонятно чем. Он был одет в синий костюм, такой же грязный, какими, обычно, бывают мои вещи, когда я прихожу со двора. Я почувствовала к нему непреодолимую симпатию и простила ему жуткий запах, который буквально-таки бил в нос.
Мама и папа с обалдевшим видом смотрели, как я протянула ему руку и сказала фразу, которую на протяжении многих месяцев они пытались вдолбить в мою голову для того, чтобы я приветствовала гостей, но так и ни разу мною не произнесённую...
- Здравствуйте! Меня зовут Мяляк! Очень рада вас видеть!
Дядя был повергнут в не меньший шок... Он крякнул, протянул мне огромную ручищу и двумя пальцами взял мою руку... Легонько коснувшись, он тут же отдёрнул свою руку и хриплым голосом сказал:
- Здравствуй… Ангел... Меня зовут дядя Вася...
Мама, с диким ужасом на лице, схватила меня за плечо, развернула к себе, присела на корточки передо мной, достала из сумки платочек, затем – духи, нервно отвинтила колпачок и, вылив на платочек чуть ли не половину содержимого флакона, стала вытирать мне руки, причём, обе! Я, возмущённая столь фамильярным обращением с собственной персоной, да ещё в присутствии дяди Васи, с которым только что познакомилась по всем правилам этикета, стала с жуткими воплями вырываться. Но мама держала меня крепко. И продолжала с такой силой тереть мне руки, что они аж покраснели.
А в это время дядя Вася помогал папе доставать вещи из багажника машины... Я была так удивлена этим, что перестала обращать внимание на маму, которая продолжала протирать мне пальцы, по–одному. Я пыталась понять – зачем папа отдаёт дяде Васе наши вещи, большинство из которых, были моими.
Мама, наконец, отстала от меня и я, обойдя машину, увидела огромную ...я не знала, как эта штука называется и, поэтому, обратилась с вопросом к дяде Васе – я поняла, что в отличие от моего папы, он отвечает совершенно для меня понятно.
- Дядя Вася, а это – что?
- Это? Это, ангел мой, тачанка. Я на ней ваш багаж до поезда довезу!
- Ба... что?
- Багаж, детка... Ваши вещи...
Да. …Дядя Вася умел всё так хорошо объяснять! В это время я увидела на его пиджаке какой-то чудесный, блестящий кружок.
- Дядя Вася, а это – что? – я показала пальцем на кружок.
- А! А это – мой номерной значок!
Я была в восторге от своего нового знакомого! Он был просто великолепен!
Дядя Вася легко подтолкнул тачанку, и наш багаж поехал... Папа с мамой держали меня с обеих сторон за руки, и мы шли чуть позади. Мои родители тихо о чём-то говорили. И, хотя, всё моё внимание было приковано к тому, чтобы успеть заметить всё, что происходит вокруг, я уловила фразу, в которой мама возмущалась тем, что я решила показать свою воспитанность совсем не в том месте и не с тем человеком.
Я не особенно её поняла, тем более что, я очень хотела поговорить с дядей Васей ещё о многом. Например, о том, почему у него такие длинные усы? И не лезут ли они ему в рот, когда он кушает? И где он держит свою чудесную тачанку? И не сможет ли он – ну, пожалуйста! – подарить мне этот замечательный кружочек? Если не может подарить, то я могу поменяться с ним на одну из бабочек, которые у меня на туфельках... Или даже на две! Мне совершено не жалко!..
Я жутко злилась на родителей, что они держат меня за руки и не дают возможности пообщаться с этим чудесным дядей Васей. И вдруг я поняла – мне надо непременно оказаться поближе к нему, чтобы родители не слышали того, о чём я собиралась просить дядю Васю. Мне нужно было попасть на тачанку!!! Так как она принадлежала дяде Васе, значит, он и должен был разрешить мне на неё сесть. Поэтому, я обратилась за разрешением не к родителям, а к нему.
- Дядя, Вася! А... а можно и мне сесть на Вашу тачанку? – спросила я самым вежливым тоном...
Мои родители, обеспокоенные тем, что я проявляю такой интерес к дяде Васе и всему, что с ним связано, решили – что было с их стороны грубейшей ошибкой – проявить характер.
- Нет! Нельзя!!! – в один голос ответили они мне, дёрнув при этом, причём, синхронно, меня за руки.
«Зя» потонуло в таком вопле, что на нас стали оглядываться окружающие... Поняв, что потерпели полное фиаско и, успокаивая себя мыслью о том, что очень скоро – по приезду к бабушке с дедушкой – их мучения закончатся, родители, оба, как по команде – подняли меня в воздух и посадили на самый большой чемодан!
Продолжать истерику в воспитательных целях мне было некогда, поэтому я, устроившись поудобнее, лицом к дяде Васе, стала вести светскую беседу, стараясь не упустить при этом ничего из того, что творилось вокруг.
А вокруг... Вокруг было столько всего интересного, что я вновь жутко разозлилась на родителей – почему они до сих пор скрывали от меня эту волшебную страну?!
Бежали люди с сумками, чемоданами; мчались тачанки, которые толкали мужчины, одетые в такие же костюмы как дядя Вася и с такими же блестящими кружочками, что вселило в меня огромную надежду – раз кружочков много, значит, можно и мне один! Стояли поезда!!! Раздавались свистки! Откуда-то из-под поездов выходил пар с неимоверным шипением... В открытых дверях вагонов или на платформе - всё это объяснял мне дядя Вася – стояли тётеньки в красных шапочках и синих костюмах! Они проверяли бумажки – билеты – у людей, которые стояли, нагруженные тюками-сумками-чемоданами. Потом проводницы - это мне тоже дядя Вася объяснил! - возвращали билеты и пропускали счастливчиков в вагоны.
А из вагонов, из открытых наполовину, странной формы окон, тоже высовывались люди, что-то кричали тем, кто остался внизу. Люди бежали к к небольшим будкам - киоскам, в которых продавались всевозможнейшие вещи - от газет до коржиков!. А голос! Волшебный голос, который говорил непонятно что и непонятно откуда, но так громко, что слышно было далеко вокруг!!! Пока этот голос что-то бурчал, все, задрав головы и остановив бег, прислушивались, хотя, вот убей, я не смогла понять ни слова. После того, как голос умолкал, часть слушающих людей ускоряла свой бег, а остальная – напротив – переставала торопиться...
Вдруг, раздался ужасный грохот, шум на вокзале увеличился и один из поездов, дёрнувшись, медленно стал отъезжать. В это время я только открыла рот, чтобы задать дяде Васе очередной вопрос... Увидев эту страшную картину, я закричала благим матом, перекрыв – уверена – все звуки вокзала... Поезд уезжал!!! А мы ещё даже не дошли до него!!! Я была в ужасе!!! Родители и дядя Вася тоже. Родители потому, что все вокруг смотрели на нас – и провожающие, и уезжающие, и продавцы, и грузчики, и даже слепой попрошайка с открытым ртом уставился на меня – прозрел, видимо. А дядя Вася был в ужасе от того, что он, даже в самом страшном сне, не смог бы себе представить, что, неужели это прелестное создание, только что ведущее с ним премилую беседу, способно в доли секунды превратиться во что-то кричаще-орущее? Да ещё с такой мощностью голосовых связок и лёгких, что умудрилось заглушить шум вокзала. Видимо, роддомовские врачи, которые помогали моим лёгким научиться дышать самостоятельно, были очень добросовестными…
- Что? Что случилось? – все трое в ужасе спрашивали у меня.
Я же, не в силах вымолвить ни слова от отчаяния, протянула обе руки жестом, которому позавидовали бы все актрисы всех времён и театров, в сторону отъезжающего поезда...
- У...у….е… хааа-аал!!! а… а… А!!!!!!!!
- Господи! Да это не наш!!!!!! – опять в один голос ответили мне родители и дядя Вася. Только авторитет дяди Васи помог тому, что я им поверила.
- А где нааааш?????? – сбавив крик на несколько тон, но, всё ещё рыдая, спросила я.
- Да вот же! – и три указательных пальца показали мне на поезд, который только-только подъезжал к платформе... В это время тот же гнусавый голос, словно откуда-то из облаков, нависших в этот, немного пасмурный, весенний день, что-то пробурчал...
- Слышишь? «Баку – Москва! К первому пути!!!» Это- наш! – сказала мама, утирая мне, лицо влажным ещё – после того, как на него вылили пол флакона духов – носовым платочком... – Господи... Ты нас когда-нибудь своим криком до инфаркта доведёшь...
- Не нас, слава Богу – неосмотрительно изрёк папа.
- Что? – мама грозно нахмурила брови. – Что ты хочешь этим сказать?
- Ничего, дорогая! Только то, что я день и ночь буду молить Бога о том, чтобы он дал здоровье твоим родителям и благодарить его за то, что у меня такая тёща!!! Клянусь своим здоровьем, дорогая!!!
Мамино лицо просветлело.. Мы подошли к нашему поезду... На ступеньках вагона стояла девушка, красивее которой я никогда в жизни не видела. Она была высокая, большая, белая, с золотыми волосами и с золотыми зубами! Она приветливо улыбнулась папе. Мама тут же взяла папу под руку, при этом – я заметила – она его потихонечку ущипнула.
Наша проводница была самой красивой на свете! Я смотрела на неё, не отрывая глаз. Заметив мой взгляд, она нагнулась ко мне так, что я увидела в глубокий разрез кофточки пышную, белую грудь, похожую на булочки. Я не удержалась и, протянув руку, легонечко дотронулась до выреза. Рука моя словно утонула в тесте, которое часто месила мама, делая пирожки. Мама разрешала мне играться, с кусочками теста и это были те редкие минуты, когда я никому не мешала. Я влюбилась в нашу проводницу!!!
-Мама, папа!! Посмотрите, какая она красивая!! - сказала я. Проводница засмеялась, обняла меня, расцеловала.
Я видела, как побледнела моя мама, панически боявшаяся инфекций и всяких заразных болезней. Папа же с глубоким интересом смотрел с высоты своего роста за этой сценой. Увиденное – судя по всему – очень ему понравилось, потому, что он улыбался и не делал -в отличии от мамы - попыток отстранить проводницу от меня. Дядя Вася, тоже улыбаясь, разгружал тачанку.
- Ах ты, куколка! Спасибо, дорогая! Как тебя зовут, прелесть моя? – щебетала проводница, всё ещё сидя передо мной на корточках.
- Меня зовут Мяляк. А Вас?
- Ой, да ты и в самом деле – мяляк, ангел! А меня – она посмотрела снизу вверх на папу, и улыбаясь всеми золотыми зубами сказала : - зовут тётя Мила. Но можно и просто – Мила.
- Нет, уж лучше – тётя Мила! – сказала с обворожительной улыбкой моя мама, выделив голосом слово «тётя». Затем, резким движением вырвала из рук папы билеты и чуть не ткнула ими в лицо проводнице.
Пока проверяли билеты, я прощалась с дядей Васей.
- Дядя Вася, я уезжаю к дедушке с бабушкой. Папа с мамой с удовольствием забрали бы меня с собой, но ведь ужасная жара вредит моему здоровью. А им просто необходимо поехать в эту ужасную страну.
Эту фразу я выучила наизусть – так часто мама повторяла её знакомым и друзьям, словно, пытаясь оправдаться перед всеми за то, что они оставляют своего ребёнка, а сами уезжают на три года.
Мама вовремя поняла, что я могу ещё много чего ненужного рассказать дяде Васе, и легонько ткнула в бок папу. Он подошёл к нам и протянул деньги дяде Васе. Дядя Вася взял деньги, поблагодарил папу и, видимо, давно уже заметив, с каким восторгом я смотрю на его значок, отцепил его и …протянул мне!
То ли от пережитых волнений, то ли... не знаю ещё от чего, но слёзы брызнули у меня из глаз. Я зажала в руке бесценный подарок и бросилась в объятия дяди Васи. Мама в этот момент была занята тем, что старалась не оставлять папу наедине с проводницей и к тому же, она поняла, что лучше не пытаться меня разлучить с дядей Васей. Она, молча, смотрела на эту сцену,одновременно, не выпуская из поля зрения папу и проводницу. .
- Иди, ангел, иди... Скоро поезд тронется. – Сказал дядя Вася, и я увидела как из его глаз, оставляя полоску на впалых щеках, прокатилась слеза и скрылась в усах...
Папа взял меня на руки... Помог маме подняться по ступенькам, поднялся сам, и я оказалась внутри поезда... Наша довольно красивая и уютная квартира показалась мне просто жуткой по сравнению с тем, что открылось моему взору... Дверь, мягко откатившаяся в сторону, широкие кожаные полки. Зеркало с обратной стороны двери. Маленький столик без ножек у окна... Ещё одна дверь вела в крохотную комнатку, в которой стояли унитаз, раковина, над которой висело ещё одно зеркало...
Пока я, затаив дыхание, смотрела на это великолепие, папа расставил сумки, мама – предварительно запретив мне дотрагиваться до чего-либо – достала откуда-то кулёк с тряпками и бутылку водки. Смачивая тряпки водкой, она протёрла стол, ручки дверей с обеих сторон, полки. В общем, за несколько минут купе было продезинфицировано.
Проводница прошла по вагону и попросила провожающих освободить вагон... Проходя мимо нас, она подмигнула мне. Я улыбнулась ей и в ответ – так как подмигивать я тогда ещё не умела – быстро-быстро заморгала глазами. Её это очень развеселило, и она, засмеявшись, протянула мне конфету.
Родители, в памяти которых было ещё очень свежо воспоминание о том, что я устроила, когда мне было запрещено залезть на тачанку, махнули на меня рукой, и, несмотря на то, что до этого мне категорически запрещали брать что-либо у незнакомых, мама с улыбкой, сказала:
- Бери, солнышко. Видишь, тётя Мила тебя угощает! – в тот момент, когда я уже уплетала шоколадку за обе щёки.
Мне опять показалось, что слово «тётя» мама говорит с какой-то особой интонацией. Тётя Мила улыбнулась маме и ушла. Мама оглянулась на папу, который тут же стал усиленно делать вид, что занят замком от сумки, который заедал. Хотя до этого он премило улыбался тёте Миле, пользуясь тем, что мама стояла к нему спиной.
- А я и не знала, что крашеные дешёвой перекисью блондинки с титановыми зубами в твоём вкусе.
- А? Что? - Сделав удивлённое лицо, откликнулся папа. Затем, с укоризной, посмотрел на маму и сказал: - Зарифа,милая, ну что за глупости ты говоришь, да ещё при ребёнке?!
Мама с силой захлопнула дверь купе. В это время поезд дёрнулся, и я почувствовала какое-то лёгкое головокружение... Это состояние было непередаваемо чудесным!!
Я завизжала от восторга – перрон поехал!!! Люди, почему-то, стали двигаться «задом-наперёд»! Киоски, будки покатились назад! И вдруг, в толпе людей, машущих нам – кому же ещё? какие все милые! совсем незнакомые люди пришли со мной попрощаться и пожелать счастливого пути!!! – я увидела дядю Васю! Он тоже увидел меня и стал махать!
- Дядя Вася!!! Дя-дя-Ва-ся!!! До-сви-да-ни-я!!! – кричала я, прилипнув лбом к стеклу, и махала ему обеими руками – в одной из них была обёртка от шоколадки, а в другой – его значок. …Этот значок я очень долго хранила в своей сокровищнице...
Нам предстояла дорога всего в пять часов. Но мне показалось, что я была в пути очень долго... Так много интересного и нового было вокруг. Эти чудесные сиденья в коридоре, которые было так здорово оттягивать и ...резко отпускать! Они с жутким шумом хлопались, поднимаясь обратно, и прилипали к стене!
А как интересно было открывать такие одинаковые двери и угадывать – где же твоё купе? Мы ехали в «СВ» – специальном вагоне - в котором было занято всего пять купе...
Я перезнакомилась со всеми. Родители окончательно сдали свои позиции и уже спокойно реагировали на то, что я переходила от одних своих знакомых к другим, с набитыми карманами и ртом.
«Колоски» мои давно уже расплелись, бабочки с туфлей я всё-таки оторвала и подарила – одну тёте Миле, другую – высокому мужчине в военной форме, который ехал один. У него с собой была гитара – я в первый раз в жизни видела гитару, настоящую! Не игрушечную -таких у меня было, наверное, не меньше десяти штук!Но как - как?! - можно было эти пластмассовые, яркие штучки с кнопками, при нажатии на которые, так называемый «музыкальный инструмент» выдавал жуткие композиции, назвать гитарой – я не понимала...
У меня стёрлись из памяти черты лица нашего соседа по купе, я даже не помню его имени, но я запомнила запах одеколона, который исходил от него; запомнила то, что он был очень высокий – даже мой папа был ему всего лишь по плечо, а я вообще смотрела на него, задрав голову;но я запомнила его руки. Сейчас-то я понимаю, что это были настоящие пальцы гитариста – длинные, сильные, чуткие... Военный чуть пощипывал струны, а из-под его пальцев лилась волшебная мелодия... Как раз звуки мелодии меня и привлекли. Я в это время была занята тем, что пыталась как можно быстрее пробежать из одного конца узкого коридорчика, покрытого тёмно-бордовой дорожкой, в другой и не стукнуться при этом о двери купе и стены вагона.
Поезд мчался, периодически разрывая воздух свистком, пол качался под ногами, а иногда было такое чувство, что вагон подпрыгивает и это напоминало мне то, как я вставала на надутые воздушные шары, которые – естественно – лопались с жутким шумом и приводили в ужас мою маму, а мне доставляли огромное удовольствие...
Я пробегала мимо приоткрытой двери, когда услышала звуки, очаровавшие меня. Я – прекрасно помня, то, чему учили меня родители – то есть, что подслушивать и подглядывать нехорошо –мгновенно прилипла к узкой щёлке и заглянула вовнутрь купе. В это время поезд дёрнулся, и я пребольно стукнулась лбом. На этот звук наш сосед встал с полки и распахнул дверь. Я, нисколько не растерявшись и, совершенно не обращая внимание на боль, поздоровалась.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Можно к Вам?
- Конечно, заходите, пожалуйста. У-у…а что это у нас такое на лбу? – спросил он меня.
Я дотронулась до лба и почувствовала под пальцами шишку.
– Ну-ка, прелестное дитя, давай мы твою шишку лечить будем – и с этими словами, военный достал из одного кармана пятикопеечную монетку, а из другого – платок. Платок он свернул лентой, приложил пятак к шишке – я с удовольствием почувствовала его прохладу как раз на том месте, где выросла шишка, и перевязал мою голову.
Я, не желая тратить время на пустой этикет – потому, что чувствовала, что мне нельзя терять ни минутки этого драгоценного дня, наполненного уже с утра столь интересными событиями – быстренько представилась, поблагодарила за лечение и тут же задала вопрос, который меня интересовал.
- А что это Вы делали?
- Играл на гитаре.
Я не поверила ему, и мне было обидно, что меня обманывают. Я что, гитару не видела никогда? Он чуть отошёл в сторону, и я увидела её... Я замерла с открытым ртом, потому что только собралась сделать внушение такому взрослому дяде, что обманывать нехорошо!
- А... это – что?
- Это – гитара, моя дорогая...
По форме это чудо, конечно же, напоминало то, что до сих пор я считала гитарой. И это было единственное сходство. Золотистого цвета, покрытое лаком дерево – это наш сосед-военный мне потом объяснил, что гитару, скрипку и многие музыкальные инструменты вырезают из специальных сортов деревьев и ещё он рассказал очень много интересного.
Общаясь с отцом, я уже давно думала, что все взрослые говорят непонятно – на то они и взрослые. И то, что я почти ничего не понимаю – это нормально. Я же ещё ребёнок! Вырасту и пойму, всё, что он мне хотел сказать. А пока нужно просто не обращать никакого внимания на его слова. Что я успешно и делала. Но сегодня уже второй взрослый дядя говорил со мной так, что я всё прекрасно понимала…
- А... а где же кнопочки?
- Какие кнопочки?
- Откуда музыка играет!
Он засмеялся, взял меня на руки, посадил на диван, сел рядом, взял в руки гитару... Вскоре, к нам в гости пришли мои родители и те немногие пассажиры, которые ехали в вагоне…
Так, благодаря совершенно незнакомому человеку, в моём сердце навсегда поселилась любовь к музыке, а особенно – к гитаре…
...Обедать мы пошли в вагон-ресторан, который находился рядом с нашим. Нужно было только перейти тамбур.
- Папа! На полу – дырка!!! Поезд сломался?!! – в диком ужасе крикнула я, когда сквозь щели на полу тамбура увидела сливающуюся полоску земли, переплёт рельсов, с головокружительной скоростью, уходящих из-под ног.
- Нет, милая, что ты! Ничего не сломалось, так и должно быть. Просто, мы сейчас находимся в тамбуре. Он соединяет между собой два вагона, а чтобы вагоны могли свободно…
Папа очень долго и тщательно мне всё объяснял, но я ничего не поняла, тем более что, первая часть ответа до меня дошла вполне ясно – всё так и должно быть, потому, что ничего не сломалось...
В вагоне-ресторане я окончательно убедилась в том, что ещё с утра для себя решила – всё, что связано с вокзалом-поездом-вагоном – не что иное, как волшебная страна. И что перед ней какой-то там Изумрудный город, который – как выяснилось в конце, казался изумрудным, потому что всем жителям этого города надевали очки?!
Кажется, именно тогда в моём детском воображении фраза «втирать очки» стала ассоциироваться с этой сказкой. Никакой Дровосек не мог бы сравниться с моим великолепным дядей Васей, я не говорю уже об остальных моих новых знакомых... Обед прошёл очень весело – потому, что я постоянно что-то роняла, проливала. Запомнился непередаваемый вкус «чёрного» хлеба... А потом нам принесли чай с сахаром! Два белоснежных прямоугольных куска сахара были завёрнуты в обёртку, на которой был нарисован самолёт! Это чаепитие с сахаром, который я – как взрослые! – кусала и запивала тёмным, ароматным, горьким чаем, было для меня самым вкусным на свете! После того, как мы выпили чай, родители стали потихонечку собираться – через полчаса мы должны были сходить.
Увы... сейчас, это короткое, всего лишь четырёх - пятичасовое, расстояние между моим городом и городом, где родились мои родители, где прошли самые счастливые годы моей жизни, разделяет граница между двумя государствами... Как же много препятствий на этой дороге... Теперь, чтобы попасть в этот город, мне непременно нужно проходить таможню... заполнять идиотские бланки… Я не хочу заканчивать эту часть своих детских, дорогих моему сердцу воспоминаний, такой грустной ноткой... Потому, что боюсь, увлечься и меня обязательно занесёт, совсем не в ту степь….
Пока родители собирали вещи, я ходила прощаться со своими новыми знакомыми... Из всех пассажиров я запомнила военного-гитариста и очень толстую женщину, имя которой – Заида – я помню до сих пор. Она насыпала мне полные карманы орешков и подарила маленькое зеркальце. Круглое, оно было двойным – с одной стороны было простое зеркало, а с другой – увеличительное. Я держала зеркало в вытянутой руке и корчила себе рожи. То, что показывало, простое зеркало меня не впечатляло, а то, что я видела в увеличенном размере – заставляло, хохотать до слёз… Я запомнила тётю Милу – самую красивую проводницу на свете... Теперь-то я понимаю, что мама приревновала папу к ней... Но тогда ...тогда я не понимала, чем не понравилась маме тётя Мила. Лично меня её золотые зубы ввергли в восторг! И я мечтала о том времени, когда вырасту и, выдернув все зубы, сделаю себе такие же, и буду всё-время улыбаться! …