Осень умирала медленно, как бы неохотно. Вечерами холодок залезал в рукава телогрейки и пощипывал голые руки. В небе пролетали запоздалые табунки уток. Сумрачную тишину нарушали редкие всплески нагулявшей плотвы. Деловые ондатры беззвучно рассекали почерневшую водную гладь. Сиротливые комары атаковали молча и как-то отчужденно. Прихваченные морозцем кисти черноплодной рябины немного холодили и приятно вязали.
Сезон заканчивался. Грусть разливалась фиолетовыми чернилами по всей поверхности засыпающего озера. Впереди маячили долгие темные дни. Природа медведем заползет в снежную берлогу и останется дремать на долгих пять месяцев. А сейчас она разбросала по воде россыпь бездомных листьев, таких же разноцветных, как и лохмотья наплывших воспоминаний. Казалось, беспомощные лоскутки покачивались в такт моему дыханию. Зябко, но уходить не хотелось. Любое маломальское движение могло потревожить камерную атмосферу вечера.
Из ниоткуда посыпались крупные капли дождя. Они падали отвесно, тяжелыми шлепками. Некоторые целили в беззащитные листья-лодочки и, попадая, притапливали бедолаг. Вскоре начался ливень. Озеро возмущенно закипело. Пузыри надувались и мгновенно лопались. Что-либо разглядеть вокруг стало положительно невозможно. Вода заливала глаза и слипала ресницы. Хотелось скукожиться до немыслимых размеров. Старенькая промокшая телогрейка тянула вниз грузом прожитых лет. Где-то внутри еле слышно стучал метроном одинокого сердца. Еще немного и мой силуэт растворится в пелене дождя.
Из-за леса налетел порыв ветра. За ним другой. Не прошло и пары минут как грозовые тучи исчезли за вершинами деревьев. Внезапно ветер стих. Будто его никогда и не было. В угасающих лучах заката озеро напоминало потемневшее от возраста зеркало. Буря смыла даже признаки жизни с его, ставшей идеально гладкой, поверхности, а вместе с ними и остатки грусти с моей души.
Ну что же, будем начинать с чистого листа.
Охотник встретил стыдливые признаки рассвета неторопливыми сборами на болото. Пока он перебирал ягдташ и натягивал на онемевшие конечности теплое белье, легавая внимательно следила за ним из-под ватного одеяла. С учетом ее собачьих лет они были практически ровесниками. Небольшая разница в годах компенсировалась прекрасной формой собачки.
- Старость – не радость, - кряхтел мужчина, пытаясь разглядеть подслеповатыми глазами номер дроби на фабричных патронах, - раньше бывало сам крутил, так цифры рисовал крупные и они подолгу не стирались. Ты не поверишь, дочка помогала. Совсем еще кроха, но старательная и жутко ответственная. Вся в маму.
- Отчего ж не поверить, - подумала легавая, - что я тебя не знаю? Вечно все на бегу. Торопишься жить, как мальчишка. Это сейчас немного поостыл. Но все одно – не остепенился. Чуть замешкается кто, так сразу раздражаешься, - и добавила, глядя на тощую фигуру хозяина, - Хоть бы живот отрастил, глядишь, повзрослел бы…
- Ну вот, теперь порядок. «На посошок» - и в дорогу. Мужчина опрокинул рюмку, глубоко вдохнул и решительно направился навстречу осени.
С утра подморозило. Поправляя ружейный ремень, мужчина поскользнулся и неловко упал.
- Вот и проявился существенный недостаток костлявой задницы, - заметил бедолага, потирая ушибленное бедро. Легавая сочувственно завиляла купированным хвостом и продолжила упрямо трусить вдоль околицы. Ее шипованные лапы тоже периодически разъезжались, но она давно привыкла не обращать внимания на подобные мелочи.
Через несколько минут азартная парочка уже продиралась через заросли пожухшей крапивы в сторону ближайшего торфяного озера. Собака шла впереди. Белый кончик хвоста служил для хозяина надежным ориентиром в предрассветной дымке. Невысокие березки надежно укрывали чуть заметную тропу от угасающего звездного неба.
- Что бы я без нее делал, - размышлял мужчина, изредка подзывая собаку. Фонарик у него, конечно же, был, но включать не хотелось. Любое неестественное проявление жизни разрушало вековую гармонию. Как он ни старался ступать тихо с пятки на носок, все равно, нет да нет, а щелкнет раздавленная сухая ветка. В такие моменты неожиданный звук казался столь оглушительным, что закладывало уши и начинало бешено колотиться сердце.
Но вот и долгожданный просвет. Подойдя к срезу воды, охотники внимательно осмотрелись и приготовились ждать очередной восход. Сколько их уже было? И все – разные. И каждый наполнял трепетные души ощущением магической первозданности сдобренной острым привкусом напряженного ожидания.
С воды тянуло холодом, сыростью и еще чем-то торжественно пугающим. Неосязаемое таинство нависло над спящим озером. Казалось, оно в любой момент взорвется оглушительным подъемом спугнутой птицы и тишину расколет резкий на взлете крик.
Дабы унять нервическую дрожь, охотник закурил, пряча огонек сигареты в сложенные домиком ладони. Он знал, что недалеко, буквально за следующей бровкой, ночует разбитый выводок чирков-свистунков. Еще накануне вечером он приметил, как они тихо спланировали в дальний угол соседнего болота. Знала об этом и легавая. Опытная ищейка раз за разом поглядывала в сторону затаившихся пернатых.
- Скорей бы уже, - подгонял мужчина томительный рассвет. Он бесшумно выронил окурок под ноги, тщательно затоптал, снял ружье с предохранителя. В душе боролись два противоречивых желания: с одной стороны хотелось заполучить долгожданный трофей, с другой – оставить все, как есть.
- Ежели я собью хоть одну из этих птиц, то выводок непременно поменяет место ночевки, и тогда «прощай» охота до следующего сезона. Остальные местные утки давно затабунились и подались на юга. Эти-то, видать, поздние, вот и задержались. И какой будет резон ходить на болото? Собачка не поймет. Ей красоты ни к чему. С голой попой да на мокрой кочке. Точь в точь, как в обыденной жизни: стремишься, упираешься рогом, а стоит обрести желаемое, и через мгновение в душе пустота. А вскорости награда за труды и вовсе станет обременительной, постылой. Пожалуй, оставим «морковку» раскачиваться перед носом, как можно дольше.
И он довольный принятым решением отставил ружье в сторону, не таясь, закурил и подморгнул удивленной собаке: « Расслабься, душа моя. Смотри красота какая! А чирки от нас никуда не уйдут».
Первые лучи солнца робко спугнули остатки ночи и высветили две неподвижные фигуры у среза воды. Все оставалось, «как есть».
24.02.12