Перевод: Дан Берг
Глава 9
Тревожное открытие
Пришла пора убирать зерно. Азрикам поручил Ахану нанять жнецов, чтоб трудились на полях вблизи Иерусалима. Ахан направился к городским воротам Долины, где селится беднота: жнецы, сборщики винограда, землепашцы. Видит, стоит жалкая хижина, словно в землю вросла, окна едва возвышаются над землей. Заглянул: женщина и девушка сидят внутри и говорят о чем-то меж собой. Напротив каждой – прялка. Быстро мелькают ловкие руки. Женщина мила лицом, и глаза ее грустны, а девушка – писаная красавица, каких не сыскать.
- Бог вам в помощь, славные труженицы, - ласково приветствует женщин Ахан.
- Спасибо, и тебя пусть Бог благословит, - прозвучал ответ.
- Я вижу, в этом доме небогато живут. У меня работа для вас. Можно серпом косить, а можно колосья меж снопами подбирать. Старое зерно на исходе, настало время убирать новый хлеб. Его станем есть, и зерна калить в печи, и муку из них делать, - говорит Ахан, а сам пристально смотрит на женщину. “За тяжким трудом бедняки забывают страдания – счастливые люди!” – думает.
- Мы дома трудимся, заодно хижину нашу сторожим, а в чужое поле работать не пойдем – ответила она.
- Чем пропитание себе добываете?
- Трудом рук своих кормимся. Плоды его – и есть наш урожай. Ткань делаем и тесьму - этим живем. Дармовой хлеб нам не нужен. Безделье ведет к греху, а грех – путь в преисподнюю.
- Похоже, ты - вдова, а девушка – дочь тебе. И красота ее необычайна, и не пристало ей сидеть в бедной хижине. Вот увидит ее важный вельможа и поселит в богатых палатах.
- В старину говорили: “Во дворце кривда, в хижине правда”. Быть бедным не стыдно, стыдиться бедности стыдно.
Ахан присмотрелся получше к собеседнице, и сердце замерло от ужаса: с ним говорит Наама, любимая жена Иорама, бывшего хозяина его. Гость сделал вид, что не узнал ее, и скрылся, смущенный до крайности.
Ахан поспешил поделиться новостью с Хэлой.
- Душа трепещет от жалости и страха. Я помню бедняжку в прошлом – создание нежное и изнеженное. А дочь ее – как цветок в пустыне. Горе нам, Хэла! Столько зла принесли дому Иорама, и себе никакой корысти, - горестно воскликнул Ахан.
- Держи язык за зубами! Какое несчастье эта встреча! Лучше меньше знать и жить в неведении. Проговоришься – и нас и детей погубишь! – ответила Хэла, испуганная мужниным открытием.
- Я вот что сделаю: куплю у них ткани и тесьмы за хорошую цену, а заплачу из амбаров Азрикама – ведь это же Иорама добро, стало быть, им принадлежит.
- Действуй с умом, да будь осторожен. Страшно мне: выйдет дело наружу, и – крышка нам!
Наука и мзда за нее
Миновал год с того дня, как Амнон спас Тамар от неминуемой гибели. В честь годовщины Иядидья задумал совершить семейное жертвоприношение и назначил Азрикама возглавлять процессию званых гостей, о чем и послал сообщить ему.
Азрикам призвал к себе Зимри.
- Ты любишь меня, и потому, не таясь, скажу, что пиршество, Иядидьей затеянное, как кость в горле моем. Досыта наслышан о подвигах пастуха. Тошно смотреть, как Тамар ослеплена его славой и меня уж знать не хочет, - сказал Азрикам.
- Да, ты прав, Амнон предстанет во всем великолепии геройства, одетый в красивейшие военные доспехи и с мечом на боку. Красотой и статью вновь поразит воображение Тамар и сорвет изрядный куш восторгов и похвал, - поддержал Зимри.
- Вот и не пойду я бражничать, - возвестил Азрикам, - передашь Иядидье, что я болен.
- Не горячись и выслушай меня со вниманием, - стал поучать юного друга многоопытный Зимри. – И впрямь вчерашний пастух каменной стеной стал на твоем пути к сердцу вожделенной Тамар. Но многого ли достигнешь, показав спину сопернику? Это – ложная тропа. Присмотрись ко льву или другому дикому зверю. Осторожен и тих, как полевая мышь, могучий кровожадный хищник терпеливо сидит в засаде, карауля жертву. Кто мимо идет, не подозревает беду и становится добычей когтей и зубов. Таков путь хитрости к успеху. Орудие зверя – клыки, а человеку Бог дал лживый язык. Второе – сильнее. Зубы десяток загрызут, а ложь с тысячью справится. Кровь жертвы выдаст хищника, а умное слово сбережет лгуна.
Преподам тебе науку полезную и хорошо проверенную. Кто ей следует – всего в этом городе добивается. Дело простое: каверзы замышляй по ночам, а днями ищи мудрости у коэнов, а еще: зубами кусайся, а языком льсти. Вот и все. Разве не просто?
Амнона люби на словах, а в сердце устрой засаду. Главное, чтобы пламя злобы не пробивалось наружу. Пусть ненависть тяжелым свинцом лежит на дне души, а на лице – не появляется. Так и врага изведешь, и сам выйдешь чист, - закончил Зимри.
- Послушать речи твои чудесные – будто язычник говорит. А знаешь ли, как разбить зловревдный братский союз Амнона и Теймана? – спросил Азрикам.
- Натянешь потуже тетиву лукавства, выпустишь меткую стрелу лжи, и вот уж затрепетала добыча в руке коварства. Я помогу. Орошу благодатной росой чувства брата и сестры к Амнону. Позабочусь, чтоб любовь расцвела, а плоды не завязались. А потом и саму любовь, как мякину с гумна, ветром сдует. Внесу в умы смятение. И лопнут прочные нити, что связали сердца троих. Главное, однако – молчание. Мраком тайны осветим наш путь. Разве не так поступают рыбаки, расставляя сети в туманный день и поднимая со дна реки ил и грязь?
Азрикам поставил на стол вино, угощает Зимри.
- Наслаждаемся сладким вином, а сколько рук потрудились ради этой сладости!? И землепашцы, и сборщики, и виноделы! Вполне ли ты меня понимаешь? - спросил Зимри, пробуя из кубка.
- Мысль твоя глубока и ко многому приложима. Скажи понятнее, на что намекаешь, - ответил Азрикам.
- Поясню. Чтобы сослужила службу сладкая, как вино, ложь, требуется умная рука, эту ложь направляющая. А рука тем вернее, чем полнее. Приятный груз вложить в нее требуется. Сам видишь, Азрикам, как откровенен я с тобой и посему претендую на взаимность. Надеюсь, откроешь мне душу и мошну заодно. За опыт я платил дорогую цену, зато он - лучший учитель. Придется и тебе раскошелиться.
- Да, ты, не скупясь, показал свою силу щедро. Щедростью сильного отплачу, лишь обделаем наши дела, - посулил Азрикам.
Диспут
В тот же день Азрикам пришел в один из своих амбаров, оглядел житницу и думает: “Осталось в закромах старое зерно. Пришла пора заменить его новым. Старое же продам за деньги и пополню казну”.
Назавтра Азрикам вымылся в бане, натер тело ароматным мирровым маслом, нарядился, как на праздник, и отправился в дом к Иядидье. Раньше всех гостей явился.
- Здравстуй, Тамар, - приветствовал Азрикам.
- Здравствуй, мой господин.
- Когда услышу “Мой любимый”?
- Нет любви. И опять не угодила. Разве не жаловался, что не величаю тебя по заслугам? Приветствую тебя, как важную особу, а ты в ответ гримасу строишь, словно лимон съел!
Тут появился Тейман. Расположился у окна, смотрит. Вскрикнул от восторга, подзывает Тамар и Азрикама. Сестра подошла, вместе с братом глядят в окно. Видят, всадник едет на чудном коне. Это – Амнон. Богатые доспехи, меч в ножнах. Шлем на голове, сам закован в броню. Гордо сидит в седле наездник. Красиво, легко летит конь, попирает копытами землю, и спина его покрыта львиной шкурой. Сильной рукой Амнон обуздал коня и остановил у самого окна под восхищенными взглядами Тамар и Теймана.
- Куда несется твой конь? – спросил Тейман.
- В Царское поле, на боевую выучку к своим четвероногим собратьям. Конь знает, где коня ждут.
- А всадник знает, где всадника ждут? Помнит ли, что он виновник сегодняшнего пиршества? Неужели главное место будет пустовать? – вопрошает Тейман.
Конь нетерпелив – бьет копытом, встает на дыбы, рвется вперед.
- Мне уж знаком этот буйный нрав. Сперва определю коня на место в Царском поле, а потом вернусь, - отвечат Амнон.
- Твой конь возгордился небывалым покровом – добытой тобой львиной шкурой, - усмехнулся Тейман.
- Такое встречается у людей: внутри пусто, а роскошным покровом горд, хоть это и чужой трофей, - вставила слово Тамар.
Амнон рассмеялся, отпустил поводья и помчался стрелой.
- Как проекрасен Амнон в своих доспехах! Воин и герой! – воскликнул Тейман, обращаясь к Тамар и Азрикаму.
- Если мерой власти станет красота, Амнону положена царская корона. Он похож на царя Давида, - подхватила Тамар.
- Согласен: он похож на Давида, скрывающего истинное свое нутро и притворяющегося безумным, - не удержался от замечания Азрикам.
Тамар презрительно взглянула на него и промолчала.
- Разве не знаем мы подлинное Амнона нутро? – вступился Тейман. – Скрыть истинный нрав стократ труднее, чем представить ложный, что тоже не просто. И ни то, ни другое - не для вчерашнего пастуха.
- Амнон переменчив. Он постигает мудрость Господа или учится воевать? Со временем забудет с чего начал и неведомо, чем кончит. Жил в деревне, гонял коз, был козопас. Поселился в городе, гоняет ветер, стал ветрогон. Не принял от Иядидьи дар – и сделал глупость. Что есть достояние его? Красота? Геройство? Умение петь да поучать? Пылью, что пускает людям в глаза, безродность и нищету свою не скроет! – сказал Азрикам.
- Ах, Азрикам, запутался ты в словах! Хочешь унизить Амнона, а, выходит, возвышаешь его! И слава Богу! Будь он знатного отца сын – не понадобились бы ему дарования, кичился бы богатством и родовитостью. Господь не дал ему этого, зато одарил красотой, умом и силой духа. Стыдиться ли человеку сих достоинств? Он повернул свою судьбу, ибо верно понял замысел Бога. Я сказал то же, что и ты, лишь иными словами, - ответил Тейман.
- Красота, ум, сила духа – три завидных достоинства и Божий дар - и не о чем тут спорить, - продолжает Азрикам, - но четвертое – ученая речь – и не достоинство вовсе! Пустая и вредная страсть. Что неимущему от праведных слов? В одно ухо влетят, в другое вылетят и в сердце не оставят след. Ученики пророков, голытьба, что могут они? Лишь пересказывать пустые речи один другому, а другой третьему, а тот четвертому, а четвертый вновь первому и так бесконечно по кругу. Слово их парит высоко-высоко, земли не видать, зато поучают и людей и народы, что на земле живут. Про сотворение мира и древние времена все знают, а голодному чем помогут?
Разумный поймет, что Небеса для Господа, а земля – для человека, опора которого в земных делах, а не в небесных словах. Принес положенную жертву – и долг перед Богом исполнен. Книжники же непременно скажут: “Не празднует Бог ваши подношения, и нет Ему нужды в них”. А я отвечу: “Небось мнят, что помыслы Господа им известны? Краснобайство их – пустословие, а цветистые речи – тарабарщина”.
- Выходит, царя Соломона мудрые изречения – пустословие, а царя Давида стихи во славу Господа – тарабарщина? Это ли сказать ты хотел, Азрикам? Знай же, слова твои – зерна отчаяния, и если взойдут семена ...
- То породят ядовитые плоды, - закончила за брата Тамар.
Азрикам ничего не ответил Тамар, боясь не совладать с подступившим гневом, но вновь обратился к Тейману.
- Я думаю, сколь не подобают невразумительные речи царю, столь неуместно краснобайство для простолюдина. Пустобрехи ученые глупы, как торговцы старьем. Надуть такого – пару пустяков. Принесет серебро на рынок, ему скажут: “Олово это” - он и поверит, а над ним смеются. Не с вельможами и воеводами им якшаться! Кто бы их замолчать заставил!
- Ты глух к духовности, Азрикам. Однако, присмотрись к вещам. Знатный и богатый невежда всю жизнь накопляет сокровища, а кончит век – и в памяти людей и следа о нем нет. И где труды его? За безвыходностью богач оставляет потомкам сокровища – ему более нечего оставить. А знаток слова Божьего умрет, и мудрость его живет и людям светит и в поколения передается, и помнят и славят его. Не видеть этого – слепцом блуждать! – возразил Тейман.
Затянувшийся диспут утомил Тамар. В словах Азрикама слышит лишь зависть и злость.
- Довольно говорить! По делам и по замыслам Бог поделил людей и разные языки им дал. Языком знания говорит мудрый, языком сердца – бескорыстный, а с языка завистника капает желчь. У каждого своя стезя, и люди по сходству роднятся, и человек жнет, что сеет, - внесла свою долю Тамар.
Тут Азрикам вспомнил урок искушенного Зимри и спохватился: зачем от сердца говорил?
- Я Амнона доброжелатель. Приготовлю ему щедрый дар, чтоб не знал нужды и любимым занятиям предавался. Знай же, Тамар, если нелестное о нем сказал, так это вырвалось по ошибке, а я за ошибки не цепляюсь.
- Цепляешься ли ты за ошибки или признаешь их – что мне до этого? – ответила Тамар.
Праведный Зимри
Тут хлынул проливной дождь и помог Азрикаму оставить невыгодную тему. Он сдержал гнев и стал рассуждать о том, что вот, мол, дождь помешает сборщикам урожая. А Тамар слушает рассеянно и все высматривает Амнона в окне. И видит – возвращается Амнон верхом, ибо дождь помешал ему добраться до Царского поля.
В комнату вошли Амнон и Зимри. От зоркого глаза последнего не ускользнуло, что между Тамар и Азрикамом случился спор, если не ссора.
- О чем судили-рядили? – спросил Зимри.
- Спорили о награде, что ждет мужа на пути его, - ответил Тейман.
Зимри горестно склонил голову на грудь, издал тяжкий вздох и заговорил.
- Награда, что ждет мужа? А я спрошу, чего ждать от мужа? Как волос на голове - число грехов человека, ибо он следует желаниям сердца. Скажем, глядит он в глаза девице или голос ее нежный ловит – и уж этим преступает закон, ибо в голове его похотливые мысли роятся. Да что там мысли! Ведь и руками, и ногами, и губами грешит мужчина! – вдохновляется Зимри.
- И обонянием грешить можно? – спросил, пряча улыбку, Тейман.
- Зря смеешься, юноша. О себе скажу. Нынче был в саду твоего отца. Деревья моложе трех лет. Плоды их запретны. Но какой чудный запах от завязи! Так нос толкает к греху. Даже малого греха следует остерегаться, а если допущен – непременно каяться. Вот, принес двух искупительных жертвенных горлиц.
- Двое-трое таких ревнителей покаяния, как ты, Зимри, опустошат иерусалимские овчарни и голубятни, - сказал Тейман. – Бедные бараны и горлицы простятся с жизнью за грехи сих мужей. А там настанет очередь овец Кэйдара и Ливана, и те иссякнут! Да и не диво это: по твоей науке всякий помысел преступен, каждый шаг грешен. Счастье наше, что Господь снисходителен и не столь щепетилен. Нет, Зимри! Земной человек – не ангел небесный. У этих двоих – разные пути. Впрочем, Амнон ближе нас всех к учению Бога. Послушаем его.
- Не стану судить людей, - с неизменной скромностью заявил Амнон, - а поучать чрезмерно – словно жвачку жевать. Хорошо об этом говорил пророк наш Миха из Морэйши: “Помни Бога, будь скромен, будь милосерден!” – таков смысл слов его.
- Как красива и чиста твоя речь, Амнон! – воскликнул Тейман.
Отец, мать, сын
Вошедшая Тирца пригласила спорщиков к столу, где заняли места Иядидья и званые гости – все вернулись из Храма, принеся жертвы.
После трапезы приглашенные разошлись по домам, благословив хозяина и дом его.
- Сегодня как мы согрешили, Зимри? Глядя глазами, слушая ушами, вдыхая носом? – продолжал подшучивать Тейман.
- Зачем грешить насмешкой? Ты юн годами, а я много пожил, и за спиной ношу нелегкий короб прошлых грехов, и забота моя велика: отмыть их, - с обидой ответил Зимри.
Услыхав сей разговор, Иядидья отослал Зимри по делам.
- Зачем, сын, смеешься над жаждущим спасения души? Учись смирению у него! Видел бы, как в Храме он проливает слезы раскаяния в былых грехах, как тронул сердца коэнов, как почитают его истинно верующие! – с укоризной сказал Иядидья.
Тейман устыдился.
Иядидья удалился к городским воротам послушать речи старейшин.
- Через три дня мы переезжаем в наш летний дом на Масличной горе. Поедем, посмотрим место! – обратился Тейман к Амнону.
- И я с вами, – воскликнула Тамар, - дождь кончился!
Азрикама не пригласили, и он, уязвленный и недовольный собой, вернулся домой. А тут его ждала новость. Работник нашептал ему, что видел, как Ахан навьючил на осла мешки с отборной пшеницей и выехал за ворота. В гневе и с нетерпением Азрикам ждал возвращения Ахана.
- Связался с ворами и продаешь им мое добро? – ошеломил хозяин вернувшегося домоуправителя.
От неожиданности Ахан молчит, словно язык проглотил. Весь гнев, что накопил за день, выплеснул на него Азрикам. Одной рукой схватил за волосы, а другой – давай бить по щекам.
- Руки прочь, Наваль, сын негодный, не то обоим нам смерть! – возопил, забывшись, Ахан.
- В яму его, и воду и хлеб давать самой скудной мерой! – приказал слугам Азрикам.
Хэла бросилась в ноги Азрикаму. Молит пощадить мужа ради нее, напоминает всевластному, как кормилицей была ему. Но тот лишь оттолкнул ее.
- В несчастье нашем мы сами виноваты. Не унижай себя, Хэла, перед негодяем! – крикнул жене Ахан.
А слуги с готовностью исполнили приказание хозяина и водворили домоправителя в яму.
Азрикам возвысил доносчика. И допросил Хэлу: кому свез Ахан украденную пшеницу. А та притворилась, будто не знает, что мешки эти назначались Нааме.
Полный перевод:
См. Ссылки на другие ресурсы