Глава 8. Кем быть?

               

     С годами приходил опыт, работа в милиции  становилась более сложной и более интенсивной, требовала всё большей затраты сил и времени. Начальство  больше ценило и доверяло, но и нагружало больше. В районных органах внутренних дел я  организовывал в оперативном плане работу по борьбе с мошенничеством, квартирными кражами, с содержанием притонов, а также по  расследованию старых, ранее не раскрытых убийств.
 
  И при этом по-прежнему  много времени всё-таки  отдавал музыке. По-существу,  это занятие стало для меня чуть ли не второй работой. В это трудно поверить, но как-то я прикинул: за год участвовал почти в 100 концертах! В какой-то момент  понял, что, долго так продолжаться не может.

   Нередко на концертах, в которых я выступал,  присутствовало  «высокое»  начальство, в том числе,  и по линии культуры. После одного из них мне позвонили из областной филармонии и попросили зайти. Это было неожиданно и очень  меня  заинтересовало.
 
   Ведь не секрет, что сцена, хороший приём зрителей, аплодисменты -  это  такое сильное,  мало с чем сравнимое, увлекательное,   манящее чувство!  Ты не такой, как все. На улице, хоть это  и не столица, а провинциальный город Тамбов, тебя узнают, девушки оглядываются, бросают многообещающие  взгляды…   А главное, твой голос звучит всё лучше, твой мир – музыка.
 
     Всё это не ново,  и каждый , кто выступал со сцены,, наверное,  переживает это по- своему.  Меня,  несмотря на то, что я преуспевал  по службе в милиции и очень  любил свою работу,   в глубине души грыз  некий червячок, терзал вопросом: да когда же ты бросишь всю эту  беспросветную, каторжную  милицейскую работу и полностью отдашься, тому, что тебе  дано  от Бога,  так тебе нравится, и выделяет из «толпы» и обыденной жизни?!

     Когда я пришел в филармонию, там заседала тарификационная комиссия. Мне сходу  предложили пройти её (чистая формальность) и оформляться на работу в качестве певца – солиста -  тенора  областной филармонии с окладом 1400 рублей, плюс, как мне намекнули, дополнительные заработки.  Речь шла о, так называемых, «левых» концертах, О них,  как и о  других вариантах  таких заработков у артистов,  я прекрасно знал.   
      Комиссию я прошел, но сказал, что надо ещё подумать, посоветоваться.
 
    В тот момент мне надо  было срочно ехать в командировку в Мичуринский горотдел милиции для проверки его работы.  Узнав об этом, директор филармонии тут же «сделал стойку»:

    - Так это же прекрасно! Туда едет наша концертная бригада, у вас будет хороший концертмейстер, вот вы и поучаствуете в серии концертов. У них там серьёзные гастроли. Руководителю я скажу, вас не обидят,  заработаете кое-что. Да и присмотритесь на практике, как это выглядит у профессионалов. Тогда и решение легче будет принимать.
На том и порешили. Я  дал согласие на участие в этих концертах, так как моя работа по проверке была плановая, рутинная, не пыльная, для «галочки». А концерты - по вечерам.  Было и интересно, и деньги, как всегда, не лишние. Словом, попробую приобщиться к профессиональной артистической жизни!

     На следующий день после моего  приезда в Мичуринск туда прибыла и гастрольная бригада областной филармонии. Разместилась она в той же гостинице, где жил  и я.

    Мичуринск  старинный русский город(бывший Козлов) -  всесоюзный  научный центр  садоводства.
    Гостиница, в которой мы поселились -одна единственная в городе.  Построена  ещё до революции. 
    В этой гостинице  было интересное старинное печное отопление.  Печи находились не в номерах, а где-то снаружи.  Горячий воздух в номера  подавался через открывавшуюся в стене заслонку,  поступление его регулировал сам постоялец, открывая эту заслонку под определённым углом. Стена вокруг заслонки,  облицованная  красивыми изразцами,  нагревалась, и  в номерах было очень тепло.  Такой системы отопления я нигде больше не встречал. 
    Отличалась   гостиница и тем, что там сохранялся старинный интерьер: мебель,  удобные, хоть и потёртые кресла, ковры. Правда, «удобства»   тоже были  старинные, минимальные – общие, в конце коридора, а в номере только  умывальник, и тоже старинный.  Но общее впечатление – уютно,  красиво, хоть и слегка обветшало.

    Мичуринск был известен на всю страну своими знаменитыми яблоками. (Он и имя-то своё получил от Ивана Владимировича Мичурина, известнейшего русского селекционера, выводившего там какие-то особенные сорта.
    Кроме научных институтов в Мичуринске  было три полноценных вуза, что для районного города  просто редкость. И ещё там была уникальная электростанция, построенная  в начале ХХ столетия знаменитым  Поповым (изобретателем радио).  Её необычность состояла в том, что  со времён своей постройки она продолжала вырабатывать и подавать постоянный ток, явление для того времени исключительное.
   
    Все эти детали – о гостинице и о городе, так сказать, в скобках.  Ну как не  рассказать об этой нашей старине!

     Вот в этом старинном русском городе чуть не  произозошла  коренная перемена в моей судьбе.

     Прибывшая туда развесёлая, многочисленная концертная бригада имела в своём составе и певцов,  и танцоров, и чтецов, и драматических актёров, ставивших небольшие скетчи, и,  конечно же, небольшой эстрадный коллектив  с солисткой по имени Светлана. Ах, какая   это была ослепительно  красивая женщина,  типа Мэрилин Монро.  Молодая, лет 24-25, натуральная блондинка. Глаза горят, энергетика потрясающая. Сейчас бы сказали – сексапильная. Тогда, правда,  слова такого мы не знали (ведь в советской стране и секса-то не было!). А я это её качество  видел, можно сказать, воочию. Как- то во время концерта в военном училище после своего номера   прошел я в зал и наблюдал, как Светлана во время своего  выступления   заводила мужиков: у них были   раскрасневшиеся, полуневменяемые лица и другие, напряженные части тел, особенно у  молодых ребят - курсантов.
Да и профессионально Светлана была вполне на уровне - хороший голос, и на  сцене держалась прекрасно. В общем, с ума сойдёшь! Но! Она была замужем, а муж – танцор в этом же коллективе, и он очень ревниво  следил за нею, когда…был трезвый.  Это случалось не часто…
 
     Вот режим их работы – на мой, стороннего наблюдателя, взгляд.

     После каждого успешно отработанного концерта все артисты,  возбуждённые, радостные,  возвращаются в гостиницу. И тут начинается такое!... 
     Дикая, не то что пьянка, оргия какая-то.
     Сначала все беззастенчиво хвалят друг друга, какие они талантливые. Затем, по мере усиления  опьянения, начинают выяснять отношения: кто кого талантливей, вспоминают какие-то обиды и всё на высоких тонах. Шум, гам, хохот, крик стоят невообразимые. Под этот шумок то одна, то другая дамы на некоторое время исчезают с кавалерами. И конечно, замужняя Светлана - при  уже не вяжущим лыка муже – тоже смывается с каким-то юношей танцором. Шум и крики нарастают. В ход идут уже руки и классические вопросы, типа: «А ты кто такой?!» 
     Вначале наблюдать это провинциальное, профессиональное искусство на гастролях и нравы вне сцены мне было интересно.
 
     Но когда, зная кто я такой,  они стали обращаться ко мне,  как к третейскому судье  - «Вот, Владимир Львович, ты разберись, рассуди» – а дальше пьяный бред, какие-то старые отношения, застарелые обиды, ревность, кто, за что и почему получает больше?... Это уже было чересчур…

    В общем, подавай бог ноги, с трудом я ушел из этой компании.
    С утра занялся своей работой. Днём зашел в гостиницу, чтобы пообедать в ресторане.    И увидел моих «будущих коллег».
    Все в нормальной форме,  в хорошем настроении.
 
     А ещё утром в гостинице я  наблюдал, как после ночной попойки,  только-только пробудившись, они  бродили по коридорам, как неприкаянные, помятые, нечёсаные, злые. Муж Светланы последними словами ругал свою жену – «проститутку Светку».  Якобы,  застал её «с поличным» - с юным танцором, которого избил, и тот  куда-то вообще исчез. Вышла из номера и Светлана с хорошим фингалом  под глазом. Стала кричать на мужа, что тому по пьянке  всё привиделось. 
     Увидев меня,  глядела  такими невинными, жалостливыми глазами, что если б я не был на их «банкете», искренне  поверил бы ей!  Другие артисты тоже шатались по коридорам, ища, где похмелиться. В общем, говоря сегодняшним языком,  «картина маслом». 

      А впереди,  вечером очередной концерт, Придя в гостиницу в начале седьмого   вечера, я застал  вообще благостную  картину. Все  подтянутые, возбуждённые, хорошо одетые, в прекрасной форме, Светочкин синяк замаскирован, припудрен. У всех предконцертное волнение.
 
     Концерт отработали нормально, от души, дружно, успешно.
 
     Ещё одно наблюдение поразило меня в тот вечер.
     Находясь за кулисами, я впервые увидел невыносимо тяжелую работу профессиональных танцоров. После окончания номера, поклонов  аплодирующей публике  они  с радостными улыбками,  бегом влетали за кулисы, как загнанные лошади после немыслимой скачки,  абсолютно выдохшиеся, с искаженными от боли лицами. Не успев перевести дыхание,  снова выходили на «бис», вымученно улыбались и  отвешивали поклоны. Если  требовалось,  повторяли  уже исполненное или танцевали новый танец, опять в бешеном ритме, и опять, будто всё в порядке - поклоны, счастливые улыбки (и, действительно, они были  счастливы – ведь успех!). Но за кулисами иногда прямо падали в полном изнеможении  на пол.
 
    Я   был просто потрясён, впервые  так близко  наблюдая  этот тяжкий труд танцоров,  их самоотдачу. А после концерта снова все радостные, возбуждённые, счастливые от успеха.  И - снова в гостиницу, а там всё  сначала,  и всё по тому же кругу…

    Ради справедливости,  надо отметить, что в  коллективе было несколько скромных  людей, какая-то пара,  исполнявшая скетч, немолодой чтец и ещё кто-то «серьёзный».  Они держались особняком, в общем загуле  не участвовали.
 
    После 2-х – 3-х выступлений  в городе филармонисты отправились с концертами    по глубинкам чернозёмной  Тамбовской области...

    Ну, а я принял для себя окончательное и бесповоротное решение: по крайней мере в Тамбове, на профессиональную  сцену не пойду. 
    Дело не только в том, что я изнутри увидел неприглядную сторону жизни провинциальных артистов. 
    Можно было бы, закрыв глаза на всю эту  «изнанку»,   поработать  немного в Тамбове, а потом прорываться на всесоюзное радио. Появлялись разные новые ансамбли,  которым можно было предложить себя, наконец, был вариант  перейти в Воронежскую филармонию, это -  уровень рангом  значительно выше Тамбовского.

    Но я был воспитан на классическом, строгом пении, привык исполнять музыкальные произведения только в той тональности, в какой они написаны композитором, строго,  как в  нотах. Не признавал никаких микрофонов.
     Эстрадная музыка для меня была музыкой 2-го сорта. Эдакий   здоровый снобизм. А чтобы петь, следуя всем этим правилам и требованиям, надо было много работать над собой, непрестанно учиться, ограничивать себя в алкоголе, курении – для тенора это почти абсолютное табу (за 3 - 4 дня перед серьёзными концертами   мне приходилось эти  правила строго выполнять)
    А волнение! А страх  всегдашний – как будет звучать голос, возьму ли сегодня неудобное  верхнеё  «ля»? И просто даже - первую ноту при выходе на сцену? Да и вообще жизнь серьёзного певца, (особенно оперного), это шахтёрский труд, не видимый никому.

     Сейчас, когда залы и стадионы  собирает «попса», все эти страхи и строгости давно перестали существовать. Ведь во  времена , о которых  пишу,  чтобы петь, нужно было, как минимум,   иметь ГОЛОС!
 Перед тобой сцена, и ты наедине с публикой в зрительном зале. Никаких микрофонов, динамиков, не говоря уж о «фанере». Без голоса, даже с плохим голосом,  никому  и в голову не приходило выступать со сцены.  Таких туда просто  не пускали!  Раз нет голоса - человек не может петь! Это же элементарно. Но жизнь  ушла далеко вперёд,  и это правило давно забыто…

     Но все эти «быть или не быть» мне певцом, все эти причины, которые мешали  принять окончательное решение, были всё-таки не самыми главными.

     Во-первых, у меня было дело, в котором мне было интересно и  где всё ладилось.  Свою работу я по-настоящему любил  и не хотел  бросать,
 
    А во-вторых ...да нет, пожалуй, тоже, во-первых, если не  в главных:  у меня было самое дорогое - моя семья, мои любимые жена и сын.   
    Став артистом,   я рисковал всё это потерять.   Особенно остро  такую перспективу я  ощутил на Мичуринских  «гастролях». Поэтому тема «кем быть», по крайней мере, в Тамбове,  для меня была закрыта.
   
    Дальнейшая жизнь уже в Харькове показала, что мне с моим характером и взглядами было бы невмоготу существовать в профессиональном искусстве, даже в высоком.
 
    в 90-е годы мне довелось работать директором Фонда Международного конкурса пианистов в честь Владимира Горовица.Всё прошло блестяще (об этом отдельный разговор).   

    Но меня и тогда  постигло глубокое  разочарование нравами, царившими в профессиональной артистической  и околокультурной среде: показное внешнее расположение друг к другу, позиционирование  себя, как сеятелей „великого, доброго, вечного”, резко контрастировало с их постоянной подковёрной борьбой, беспощадной конкуренцией друг с другом, лютой завистью к чужому успеху,  интригами и  т.п. Даже меня, проработавшего много лет в правоохранительных органах, и насмотревшегося на изнанку человеческого общества, многое увиденное здесь,  изумило.  Стараюсь выражать свои ощущения как можно сдержаннее, корректнее, хотя удерживаться в этих рамках  нелегко. Попав в мир искусства, даже я, закалённый оперативник и человек, руководивший не одним большим коллективом, должен был приспосабливаться, чтобы как-то, примиряя всех и вся, добиться реализации проекта „Конкурс”.

  Видать, не случайно, ещё в Тамбове, когда был  значительно моложе и столкнулся  вплотную. с  артистической средой,  напрочь отказался от артистической карьеры. Бог уберёг!