Минуты влюблённого

… а воздух у них всё тот же. Так и не поймёшь, жертва ты или, ведь интересно и странно, и никто будто ещё не испытывал такого. Да, интересно! Помню, вчера ещё на органный концерт ходил, а теперь мне говорят, что с тех пор прошло три сотни лет. Какой же это год тогда?.. Впрочем, они ведь едва ли сказали точно, а ведь было бы символичнее именно в триста лет, даже минута в минуту, но сами-то. Неужели зачинщикам эксперимента… узнать бы, он или не он, ведь странно пережить того, кто начинает над тобой эксперимент, ха! они рождались, хранили меня, умирали, рождались новые, хоронили умерших и хранили меня, а теперь вот вернули к жизни; и чем полюбился именно я им? Родился в 1990, умер в 2360 в возрасте 70 лет, до чего мило!  Так, куда же теперь мне идти, пойди разберись, ничего не узнаю, говорят, это здесь стоял мой дом, нет, ничего не узнаю, а и нечего узнавать, тут всё перестроили, не помнят, как улицы назывались в моё время. Я антиисторичен теперь. Так, налево, кажется, да, ага памятники-то хранят всё же, что-то не то, да, ограду сменили. Что-то с памятью у меня. Ну да, странно ведь, я триста лет лежал, до чего смутно, родителей помню, умерли уже, наверно, как они отреагировали? Наверно, в газетах обо мне писали, или нет, могли хранить всё в тайне, да, в тайне – на улице меня не узнают, и ведь отпустили теперь одного, хитрецы, следить за мной могут, я теперь маргинал, деревенщина сущая, ничего не понимаю, отстал от всего на триста лет, с другой стороны, говорят, что хотят проверить, какое потомство от меня будет, гены, которые в состоянии трехсотлетней давности, и именно человек им нужен зачем-то, а не клетки, ну да, ещё проверить, как организм вынесет такое путешествие, впрочем, я не знаю, это не моё дело, не вмешайся они, я бы умер в двадцать первом веке, детей бы оставил, жили бы теперь далёкие правнуки мои, а вот не же – сладко совершать преступления против истории, время как бы преодолено, через меня двадцать первый век совокупится с двадцать четвёртым, да, сладко, сколько женщин мне нужно оплодотворить?  Если пустить на самотёк, так отбою не будет, богатые женщины выстраиваются в очередь – в двадцать четвёртом веке иметь ребёнка от мужчины из двадцать первого века, шик, экзотика, ещё мужья некоторых даже заставляют, да, лежишь, закрываешь глаза погружаешься в женское тело и будто всех женщин этих трёх веков через неё а что они думают? Да, тоже что-то интересное, я-то единственный в своём роде.  Как же до них идти? Не волнуйся, не волнуйся, весь мир тебе будет завидовать.  Три века без любви  - теперь не метафора, надо же. Первая межвековая оргия там их две сразу говорят мне показывали фотографии но зачем они меня не проводили прямо к ним? Ах, я же сам попросил, ну да, незабываемые ощущения  - пройтись через три века одному по тем местам, где жил. Именно одному, без помощи искать дорогу. Охотничий инстинкт, красивые женщины, сказка. Как-то теперь… И всё ведь изменилось, какие-то приборы непонятные, так много всего удивительного, что даже и не удивляешься. Да, как же теперь тела-то изменились, делают там что-то, мужчины некоторые с рогами и с копытами – это по желанию, конечно, у женщин тоже копытца у некоторых, когти, да, полумифические персонажи, любовь стала интереснее, так, а у этих, к кому я иду сейчас, есть копыта? Да, есть, кажется. Женские ступни красивее конечно но для разнообразия да даже интересно словно с древнегреческой богиней малой какой-нибудь сольёшься что там у неё ещё язык змеиный сексуально до ужаса поскорее бы её поцеловать а если бы у меня была возможность что бы я себе нет меня человеческий облик устраивает но и большинство тут он устраивает это как экзотика все эти змеиные языки крылья копыта новые патриции показатель статуса своего рода змеиным языком ласки особенные наверно поскорее бы попробовать а у одной с фотографии ножки до чего прелестные когда это я к ней пойду? Но ладно, сейчас-то я иду к другим, стало быть, язык змеи и копыта. Так, а язык-то только у одной, это копыта у обеих. Клыки, да, эффектно со змеиным-то языком. Так. Теперь прямо, должно быть, надо же не теряюсь а язык-то как у них изменился ужас специально профессиональных лингвистов нанимали, чтобы со мной поговорить. Теперь не стареют. Живут до ста пятидесяти примерно и умирают от чего-то там. Рожать могут в течение всей жизни. Сколько им, интересно? Одна  жена губернатора, наверно, не молода, чёрт знает. Другая подруга да но губернатор может и молодую хотя какая разница не стареют всё равно красивые наверно салоны красоты разоряются а нет такое не разоришь нравы изменились жёны губернаторов обнажаются и изменяют в рамках эксперимента по желанию тела у обеих идеальны вот разве что копыта у одной а змеиный язык очень даже как же это целоваться интересно они сразу вдвоём будут или поочерёдно теперь прямо и дом скоро а машин нет у них как же передвигаются да при свете наверно одна блондинка другая брюнетка а у Ольги были рыжие волосы… Где же она? Что ж ты встал? Иди и размышляй мы с ней ссорились так а теперь она мертва а не было ли да после ссоры я и решился на эксперимент как же она отреагировала найти бы её могилу есть ли могилы у них теперь?  Так и не найдёшь ещё ведь могла выскочить замуж тогда и фамилия другая это надо к архивам доступ иметь а нет если нашла другого будет больно, лучше и не искать. Спокойнее, спокойнее, надо медленнее идти иначе через пять минут будешь на месте а в постель не пойдёшь же таким расстроенным надо свернуть куда-нибудь скажу заблудился время мне нужно, да, что же я думал могила, да, я ошибка истории, впрочем, говорил кто-то, что любое решение – ошибка, так не всё ли равно. Всё так, и кто ошибается, тот окружён ложью. Да, всё так, и истина – опиум заблуждающихся. Но должно выбирать приятные заблуждения для себя, стало быть, и ошибки. Её нет, и у меня нет потребности во взаимности, я свободен в чистой трате, и это тоже кто-то уже говорил. Ровно триста лет, как мне двадцать лет. И триста семнадцать лет мне три года. Надо остановиться, надо остановиться. Последний раз я видел её за окном поезда плакала нам мешали прощаться я хотел куда бы свернуть нет стой слёзы её так знать бы что последний раз тогда бы и умереть в ошибках плохо то, что не исправить их, не вернуться в прошлое, и сколько бы будущих не предстояло мне, я могу сколько угодно себя продлевать, но я не могу себя вернуть, нет, история не побеждается до конца, она раздвинула передо мной изменчивое будущее, чтобы тем сильнее поглотить меня неизменным прошлым. Можно ли у них убиться тут? Следят ли за мной сейчас? Нет теперь её, триста лет назад я плакал о ней, и тогда её уже не было прошлое настоящего настоящее настоящего будущее настоящего ничего не найти нет её и не глупо ли верность хранить и кому хранить а если прошлое настоящее будущее тогда где преступление и ошибка нет связей что ни сделай она не узнает и всё же, всё же, всё же. Скоро меня хватятся. Меня ждут они, меня не ждёт она. Не ждёт и не не ждёт, она по ту сторону ожидания и забвения. Из-за горстки праха ты переворачиваешь всё вверх дном, отказываешься от всего, отчасти и от себя. Но клин клином, а прах прахом, и среди праха должно выбирать то, что менее всего прах. Беги от них. Надо найти её могилу.