Часть 4. «Взрослая» жизнь
Глава 4.1. Инжпроект. Подруги
После института я попала по распределению в проектный институт, который в ту пору назывался «Укргипрогорпромгаз», а позже был переименован в «Укргипроинжпроект». По моей специальности – автоматика – там ни специалистов, ни работы не было, и в профессиональном смысле те пять лет, что я там проработала, можно смело вычеркнуть из жизни. Но я рада, что туда попала, потому что именно там я приобрела двух подруг, с которыми дружила вплоть до их смерти, – к сожалению, обеих уже нет в живых. Дружба с ними много мне дала в смысле становления меня как личности, и я хотела бы, чтобы их образы ожили на этих страницах.
Вот их имена: это Света Клеймович и Лима Макшина.
Света была старше меня лет на восемь. Обе мы были тогда не замужем – это нас сближало. И, может быть, меня еще привлекло в ней то, что внешне она слегка напоминала мне мою бабушку Розу (которая умерла незадолго до окончания мной института): такая же полненькая, маленькая, черноглазая и черноволосая, с круглыми как вишни глазами на матово-смуглом лице, взрывная и полная жизни. Она была большой чистюлей, и в ее однокомнатной квартирке (которую она получила как раз в тот период), всегда царил уют. Мы несколько раз собирались у нее всей нашей группой (электрики и связисты), и какой же гостеприимной и радушной хозяйкой она была! Помню, как-то мы поехали всей «компашкой» по грибы (какие под Одессой грибы?!- но мы насобирали-таки опят по полной корзине каждый!). Потом решили собраться на эти «грибы» - у кого? - конечно же, у Светки! Назначили день – и как назло, зарядил такой ливень, что никто в назначенное время на «место встречи» (на Греческой площади) не пришел... кроме меня и еще одной нашей сотрудницы Зои Отмаховой. Встретились мы с ней, и не знаем, что делать – дождь льет, и никого нет, кроме нас! Решили все же ехать. А Света тогда только получила эту квартиру на Черемушках, и как ее найти, мы еще толком не знали – был только адрес. Пока нашли, вымокли до нитки – дождь за это время припустил вовсю – и извозякались в грязи по уши: везде еще были новостройки. И когда мы наконец – через два часа после назначенного времени – нашли-таки Светку и ввалились в ее квартирку, она вытаращила на нас глаза и спросила: куда нас раньше вести – в ванну отмывать или сразу за стол? Мы попросились в ванну, и, пока мылись и согревались, Света натушила и нажарила нам грибов со сметаной и с картошкой – м-мм-м! - до чего же вкусно и хорошо мы посидели втроем после всех этих природных «катаклизьмов»! Во всяком случае, на следующий день на работе все нам завидовали «белой завистью».
Свете не везло в личной жизни: каждый раз ей случалось влюбляться в женатых мужчин. А она была просто создана для семейной жизни: столько невостребованной любви, тепла, и все данные для того, чтобы подарить своему избраннику счастье и уют домашнего очага. Но в конце концов ей повезло (как нам тогда казалось): она встретила «холостого-неженатого» молодого человека, они взаимно понравились друг другу и поженились. Его звали Эдик, фамилия Ференц, и, как выяснилось позже, он оказался дальним родственником школьной подруги моей мамы – той самой полуслепой учительницы Авы-Лены, о которой я рассказала в главе 1.5. Что ж – мир тесен!, - и это нас со Светой еще больше сблизило.
Все у «молодых» шло хорошо: они обменяли свои квартиры на совместное жилье, сделали там хороший ремонт – положили сами узорный паркет, - как в музее! - казалось бы – жить и радоваться!... Но... не случилось.
Света забеременела. Носила вроде нормально, хотя возраст (ей ведь было на тот период уже под 40) и комплекция внушали некоторые опасения. Тем не менее, ничто не предвещало трагического конца. И вдруг, в канун Нового Года, мы узнаем... что наша Светка умерла! Это было как гром среди ясного неба!
Так мы и не знаем толком, что тогда произошло: врачебная халатность (предновогодняя) или ошибка. Говорили, что у нее начались схватки, что ей должны были делать кесарево сечение (в связи с возрастом, и поскольку ребенок был очень крупный – около четырех кг!). Стали вводить какой-то зонд (куда? зачем?), и он вроде бы продырявил ей пищевод (!!!). Как бы там ни было, она умерла во время родов (это в наше время!!!), успев родить ЖИВОГО ребенка – девочку! - которая умерла, пока врачи пытались спасти Свету. В результате – две смерти – когда должна была бы появиться новая жизнь...
Это было в 1979 году (канун 80-го) – моей дочке тогда был годик с небольшим. Подумать только – они могли бы быть подругами со Светиной девочкой! Но – не судьба...
С тех пор Новый Год для меня всегда связан с воспоминанием о ней. А потом, через много лет, и мама моя умерла в канун Нового года. Так что строки в моем «Новогоднем» стихотворении о том, что мы
…невольно в Новый Год
Итожим и свершенья, и утраты…
Неспешно время движется вперед,
Как вехи, людям оставляя даты -
- появились не случайно (см. http://www.stihi.ru/2010/12/21/4026).
А со второй моей подругой, Лимой Макшиной, мы вначале были самыми молодыми в группе, и нас часто «командировали» искать подарки – то ли именинникам, то ли на какие-то праздники. Мальчикам на 23-е февраля, например: эта традиция до сих пор жива. Кроме того, мы были почти ровесницами (Лима была на год старше меня, но эта разница не ощущалась), окончили один институт (она на год позже). Правда, Лима была уже замужем, когда к нам пришла на работу, и даже уже маленького сынишку – Димку – имела. Тем не менее, разный семейный «статус» не помешал нам сблизиться. Конечно, это произошло не сразу – мы обе по характеру достаточно замкнутые натуры, и очень долго «нащупывали» друг друга. Вначале, когда еще Светка была жива, мы все вместе дружили. Хотя нет – правильнее было бы сказать, что я дружила с каждой из них по отдельности, а они между собой дружили как бы «через меня», а друг к другу просто хорошо относились (хотя каждая из них, мне кажется, немного ревновала меня к другой). И внешне были совсем разные: Света, как я уже сказала, была хоть и небольшого роста, но очень полная, и из-за этого казалась крупнее. Она была еврейка по матери и украинка по отцу, но внешне была похожа на маму. Это сходство, хотя и подарило ей привлекательность, сослужило дурную службу при трудоустройстве. Когда ее сократили в «Инжпроекте» и она искала себе работу, то на стадии заполнения анкеты (она была записана украинкой – по отцу) все было хорошо, а когда она приходила в отдел кадров... короче, «бьют не по паспорту, а по роже» - это был именно тот случай. Но в конце концов она где-то устроилась (тоже какая-то проектная контора), и мы продолжали дружить, хотя и работали уже все в разных местах.
А Лима была очень маленькая, хрупкая, миниатюрная, и ее полное имя – Олимпиада – совершено ей не шло. Ее так назвали в честь какой-то тетки, но она это имя заслуженно не любила. И для меня она навсегда осталась просто Лимой – или Лимкой, как и я для нее всегда была Жанкой (она знала, что и я свое имя не люблю: мне всегда казалось, что иностранное имя не соответствует русской фамилии).
И, я думаю, это Лимина заслуга в том, что мы подружились: она очень хорошо умела слушать и понимать собеседника, умела не лезь в душу, а принимать человека таким, какой он есть. Я несла ей все: и радости, и проблемы – как личные, так и рабочие, зная, что она выслушает, постарается понять и не осудит.
Хотя вначале казалось – что у нас могло быть общего? Она имела семью, я – нет. Лимин муж, Женя Макшин, был комсомольский работник, работал в горкоме или обкоме комсомола – я уже даже не помню. Это был конец 60-х годов (я закончила институт в 68-м, Лима пришла на работу через год, пока мы сблизились – стало быть, уже начало 70-х). «Хрущевская оттепель» заканчивалась, унеся с собой все иллюзии, которые мы и в школьные годы, в сущности, уже не питали по поводу комсомола – хотя по инерции в школе еще вступали в него. Но мы видели пару раз, как Женя встречал Лиму у института с огромными букетами цветов – и за это прощали ему его «комсомольскую активность». Даже завидовали «белой завистью» - нам казалось: вот это любовь! Они вместе учились в институте, и поженились перед окончанием – Лима родила чуть ли не на защите диплома.
Как оказалось позже, завидовали мы зря: Женя оказался вполне типичным представителем этой плеяды комсомольских работников, так хорошо показанной в фильме «ЧП районного масштаба» - помните этот фильм, который в свое время произвел впечатление разорвавшейся бомбы? Этот фильм вышел, когда Лима с Женей уже разошлись, прожив вместе десять лет. И Лима не пошла его смотреть: она держалась за свои иллюзии, и прощала Женьке многое, и помогала ему даже после развода, когда он женился сначала второй раз, потом третий... И не потому что она так уж его любила: просто – это был кусок ее жизни, ее молодости, Женя был отцом ее сына. Да и вообще она была такой человек: во всех своих неурядицах винила прежде всего себя, не пытаясь взвалить ответственность на чужие плечи, хотя нам, ее подругам, было очевидно, что ни малейшей ее вины в случившемся и близко нет.
Ее развод пришелся как раз на период моего замужества, и боюсь, что я в эгоизме счастливых пред- и после- свадебных дней не сумела ее как следует поддержать в это трудное для нее время. Тем не менее наша дружба продолжалась, хотя мы как бы «поменялись ролями» - теперь уже у меня был муж, а у нее не было. Был сын, которого надо было поднимать без отца – и она его подняла, и вырастила хорошим человеком. Была мама, которая вначале ей помогала поднимать сына, а потом уже сама нуждалась в заботе и уходе. Потом сын женился, появились внуки – сначала Дашенька, потом Андрюша – и Лима всю свою любовь и заботу отдавала им.
Мы продолжали видеться, хоть и реже, чем раньше, так как и работали в то время уже в разных местах: я - в Гипрограде, а Лима – в Коммунстрое. И «распределение ролей» в нашей дружбе было прежним: не Лима ко мне, а я чуть что бежала к Лимке за помощью и поддержкой. И всегда ее получала. В самые ответственные минуты моей жизни Лима была рядом: и когда дочку мы забрали из роддома, и я не знала не то что как ее запеленать-распеленать, но и в руки ее как следует взять боялась! И когда я легла на операцию (тяжелую – не буду «озвучивать» диагноз), Лима была рядом, хотя в эти же самые дни и у сына ее случился приступ холецистита, и ему тоже делали операцию! Она разрывалась между Митькой и мной – но я видела ее лицо рядом с лицами мужа и дочери, и когда меня увозили в операционную, и когда я очнулась после наркоза. И потом, после операции – я провела в больнице месяц, и каждые два-три дня Лимка приезжала ко мне, и тащила что-то вкусненькое, и гуляла со мной…
И надо же так случиться – у меня все обошлось (тьфу-тьфу!), а Лима через несколько лет слегла с тем же диагнозом, только у нее был поражен другой орган…
Диагностировали поздно, операция уже ничего не дала. Год еще Лима проболела – успела встретить свое 55-летие в кругу семьи и друзей... А через несколько месяцев ее не стало.
А Светки нет уже почти 30 лет. Сначала мы вместе с Лимой каждый год после ее смерти ездили к ней на кладбище, никогда не изменяя этой традиции. Теперь я езжу – к ним обеим.
Я до сих пор не знаю, что им дала дружба со мной. Зато хорошо знаю, что эта дружба давала мне. Кроме понимания, помощи и поддержки, я старалась научиться у моих подруг их АКТИВНОЙ доброте: стремлению помочь другому, не дожидаясь, когда он попросит об этом. Особенно это было характерно для Лимы: ее доброта была очень деятельной всегда. При том, что в общении она могла иногда и съязвить, и уколоть словом, за что ее некоторые, не знавшие ее близко, даже считали злючкой (ее иногда в шутку называли «Лимончик» за это свойство ее характера). Но стоило человеку узнать ее ближе, и это ложное впечатление сразу развеивалось.
А Света была просто очень доброй по натуре – добродушной, гостеприимной: о таких говорят – «широкая душа». Иногда я думаю – раз они обе со мной дружили, то, может быть, и во мне тоже было что-то хорошее, «созвучное» им? Хотелось бы надеяться…
Как бы там ни было – обеих уже нет в живых, и мне очень их недостает. Пусть им земля будет пухом!
На фото: слева - Света, справа - Лима.