Зимнее утро нарождается на загляденье для глухих сибирских мест. Солнце на чистом небе, ветра нет, лёгкий морозец. Деревенька укрывается сугробами среди таёжных просторов. Вернее даже и не деревенька – с десяток бревенчатых домишек на излучине неторопливой речушки. В нескольких избах дымятся печные трубы.
Тихо. Пустеет земля. Молодёжь поразъехалась кто куда. Кто в райцентр, что в семи километрах, кто в область, а кто и в столицу. Лишь старики доживают свой век по привычке – не хотят покидать насиженных мест.
В одном дворе слышится скрип снега под валенками. Дед Николай набрав, берёзовых поленьев в ведро не торопясь подходит к сеням. Опустив поклажу, присаживается рядом на скрипучее крыльцо. Из-за пазухи вытягивает тряпицу с самосадом и полосками газетной бумаги. Сладив козью ножку, со вкусом затягивается ароматом домашнего табака. Клубы дыма парят, переливаясь в скупых солнечных лучиках.
– Хорошо. – не то спрашивая, не то утверждая произносит старик.
Словно поддакивая, на голос слетаются щебечущие синички с воробьями. Усмехаясь, хозяин подворья шарит рукой в кармане полушубка.
– Вот вам угощение. А как же. Разве я ж про вас забываю. – приговаривая, пенсионер бросает на снег перед собой горсть семечек. – Клюйте на здоровье.
Двор оглашается задорным чириканьем.
Разбуженный кобель, гремя цепью, высовывает морду из будки. Все свои? Вновь прячется в дощатом домике среди пригретого боками вороха соломы.
Покурив и притоптав пяткой пима окурок, хозяин заходит в дом.
Деду Николаю девятый десяток. Но он крепок для своих годов. Поджарое тело с чуть ссутулившейся спиной. Седой вихор волос на голове. Жилистые руки. Обветренное лицо. Сибирский характер.
Год назад, сделавшись бобылём, так же ведёт немудрёное хозяйство.
Есть несколько несушек с петухом, собака да кот. Мясо до сих пор добывает в лесу с ружьишком. Там же промышляет на разномастные ягоды с грибами. Имеется небольшой огородик под картошку да грядки. За хлебом и ещё чем необходимым круглый год ходит пешком в райцентр. Так и живёт, не сетуя ни на что. А для поддержки настроения и здоровья гонит самогон.
Дед подкладывает дров в печь. Огонь с весёлым треском оживает, наполняя теплом избушку.
Николай наливает по самые края в чашку борщ. В блюдце из банки черпает сметаны. От булки отламывает кусок ржаного хлеба, густо его солит. Удовлетворённо кряхтит.
– Василий! – кричит хозяин, усаживаясь за самодельный деревянный стол. – Иди ко мне! Дело есть!
Из-за занавески над русской печью показывается заспанная кошачья морда.
– Мя-а-а-о-у-у!
– Иди-иди! Хорош дрыхнуть!
Мурлыкая, кот спрыгивает с ласковой печи, подходит к деду, трётся о его ноги, предвкушая чего-нибудь вкусненького.
Николай ставит на пол перед ним блюдце со сметаной. А себе в стакан наливает первачка.
– Ты Василий наверно забыл, что сегодня праздничный день! А?
Кот, на секунду оторвавшись и взглянув на хозяина, продолжает уплетать лакомство.
– Да ты и не знал! Но всё равно! – дед Николай поднимает стакан с самогоном. – Так как в нашей деревне из мужиков только мы с тобой! С праздником тебя Василий!
Опростав стакан, тостующий замечает какое-то несоответствие в окружающем.
– Ишь ты! Как это я проглядел-то? Непорядок!
Встаёт из-за стола, подходит к настенному календарю – численнику с отрывными листами. Обрывает бумажку.
– Вот теперь в ажуре! Двадцать третье февраля!